10

- Ты как? - ласково спросил Селин, когда они с Аней подошли к её подъезду. -
отошла после вчерашнего?
- Нормально. - спокойно, почти безразлично кивнула Аня. - только очень устала.
- Понимаю. А... То, что у нас было... Всё хорошо?
- Да, всё отлично.
- Мы, кстати, сегодня с однокурсниками собираемся погулять. Хочешь с нами?
- Нет, Кирилл, спасибо, я правда очень устала. Иди без меня.
- Ну хорошо. Но на поэтический вечер-то через неделю придёшь?
- Конечно - улыбнулась Аня и, попрощавшись, проскользнула в подъезд. Селин
же, постояв пару минут у её дома, поехал на место встречи студентов.
Так и не научился он рассчитывать время в поездках на московском транспорте
и оказался на месте встречи, возле станции метро Парк Культуры, на сорок
минут раньше срока. На улице было очень тепло, но всё небо было в тонких
светло-серых облаках, слегка прикрывавших собой солнечные лучи.
Бесчисленные прохожие сновали туда-сюда, ныряя в подземный переход,
перебегая улицу, спеша в метро. Маленькие, молодые, пожилые - все
торопились куда-то по своим делам. Даже стоящий неподалёку промоутер, и тот
торопился поскорее раздать все листовки и убежать, стоящий рядом с
подземным переходом дед, читающий молитвы за милостыню, тоже, казалось,
хотел поскорее закончить цитировать молитвослов. Лишь только Селин никуда
не спешил. Он лишь наблюдал за этой суетливой рутиной, и ему казалось, что
вся величественная красота Москвы тоже торопится куда-то, словно она сбегает
от него в этом бурном потоке столичной жизни. Он смотрел на лица прохожих,
и все они выражали тревогу, обеспокоенность и усталость. Селин невольно
вспомнил слова Сомитнакова о сведении концов с концами. Неужели каждый из
них сейчас думает об этом? Неужели вся эта суета только ради того, чтобы
заработать лишнюю копейку?
Снова его мысли прервал незнакомый голос.
- Привет! Ты Кирилл Селин?
Он обернулся и увидел невысокую девушку в красном платье. Прямые светлые
волосы обрамляли её круглое, но строгое лицо. На её глазах красовались
прямоугольные очки, похожие на те, что носил Селин, только большие по
размеру, что придавало её лицу ещё больше деловитой строгости.
- Здравствуй, - неуверенно ответил он. - да, это я, а Вы?...
- Очень приятно, я Варя, тоже жду Костю и компанию.
- Ааа, - протянул Селин. - понятно.
- Ты на первый курс поступаешь? - поинтересовалась Варя.
- Ну да, а ты как узнала? - удивился он.
- А мне Костя рассказал. Сказал, ты классный парень. Я вот на второй курс
перешла, на той же кафедре.
- Правда? Слушай, а как вообще на ней учиться? Тяжело? - спросил Селин.
- Ну вообще да, тяжеловато, - призналась девушка. - поначалу времени вообще
ни на что не было. И это при том что у меня уже были два иностранных языка
на уровне С1 и ЕГЭ сдала на 286 баллов.
Селину стало не по себе. Если уж такому вундеркинду было тяжело, то каково
же придётся ему!
- А ты сам откуда? - продолжала расспрос Варя. - мне сказали, что ты не из
Москвы.
- Да, - ответил он. - я из другого города приехал. А ты?
- Я тоже. Я с Дальнего Востока.
- Ого.
- Да. Так что мы земляки, получается?
- В смысле?
- Ну, в смысле, не москвичи. Свои люди, - с улыбкой объяснила она.
- Получается так, - улыбнулся в ответ Селин.
- А ты тоже в общаге живёшь?
- Нет, у родственника. Но скоро, может, поселюсь в общаге.
- Правильно. Только смотри, заявление пиши прямо сейчас, а то потом поздно
будет, мест и так мало.
С несколько минут оба стояли молча. Неловкое молчание, почему-то,
нервировало Селина, но он не решался нарушить тишину. Вдруг к ним подошли
Костя и Соня. В ожидании остальных, трое студентов, не умолкая, говорили о
студенческой жизни, о которой Селин ничего и понятия не имел: о лекциях и
семинарах, об экзаменах и автоматах, о деканате и преподавателях. И настолько
бодрым и весёлым был этот полилог, наполненный локальными шутками про
любимые словечки преподавателей, захватывающими историями о
сумасшедших новогодних поздравлениях и смелыми прогнозами на будущее,
что Селину захотелось приблизить тот момент, когда его зачислят в
университет, чтобы он с головой погрузился в эту фееричную атмосферу
московского студенчества, о котором он так мечтал. Вскоре к компании
присоединились Стася, Вероника и Лиля, и все пошли в парк.
- Как же достал этот Сева! - воскликнула Стася, когда друзья уже сидели на
пледах на траве посреди парка. - пишет и пишет, пишет и пишет!
- Ты что, с Севой общаешься? - осведомилась присоединившаяся к ним высокая
ярко и изысканно одетая девушка, которая, по словам Сони, была их
однокурсницей с параллельного потока. - а ты знаешь, что он голых женщин
рисует? Я однажды спросила: „а меня нарисуешь?”, а он засмущался и убежал.
Все разразились громким хохотом. Все, кроме Лили, которая сидела чуть
поодаль от компании, смотрела на облака и что-то писала в телефоне.
- Ох уж этот Сева! - смеясь, проговорил Костя.
- Да что вы, в самом деле, - вступилась Соня. - ну рисует он голых девушек, и
что с того?
- Да блин, он трепло, - нахмурился Костя. - Ему ни одной тайны доверить
нельзя. Это ведь он рассказал про... - Он вдруг замолчал и повесил голову.
Только Селин хотел спросить, о чём же рассказал незнакомый ему Сева, как
Стася воскликнула: - Ух ты, Катя Иванова возвращается!
- Кто-кто? - переспросил Костя.
- Ну, которая Мария Горская.
- Ааааа! - понимающе протянул тот.
Селин уже окончательно запутался, кто есть кто. Видя в его глазах
непонимание, Стася объяснила: - это моя одногруппница. Её зовут Катя
Иванова, но её все называют Мария Горская.
- Почему? - удивился Селин.
- Так повелось, - пожала плечами Стася. Она полтора года в Испании
проучилась. И вот сейчас возвращается. Вот Виталий обрадуется.
- В смысле?
- Так он же в нее влюблен по уши.
- Серьезно? - Селин был не на шутку удивлен. - А я думал, он
женоненавистник.
- Кто, он? - рассмеялась Стася. - Он самый любвеобильный человек, которого я
когда-либо встречала. Я до сих пор уверена, что это он в «Подслушано» нашего
вуза написал «С восьмым марта, девушки, хочу вас всех!». Он, конечно,
отпирался, когда я его спросила, но блин... я знаю его.
- Вот-вот, - добавила та высокая девушка. - он за каждой юбкой бегает! С виду
такой скромный, а на самом деле тот еще ловелас, он на первом курсе даже к
Юле приставал, при этом еще меня постоянно гулять звал. Честно говоря, так и
не подумаешь сразу, что у него такой характер.
- Да ладно, - сказал Костя. - он на моей памяти всерьез ни к одной девушке не
подкатывал. И вообще, у нас с ним взаимная гейская любовь. Да, Соня? - с
этими словами он рассмеялся и нежно поцеловал Соню в лоб. Та что-то тихо
ответила ему, и оба они перешли на неслышный шепот.
- Просто его никто всерьез не принимал, - заметила Стася. Вот если посмотреть
с моральной точки зрения, то кто примет человека, который считает, что
изменять второй половинке — это нормально?
Селин тем временем проверил сообщения в телефоне. К его удивлению, не
было ни одного сообщения от Ани, хотя в сети она появлялась совсем недавно.
Селин насторожился. Уж не обиделась ли она за то, что произошло между ними
ночью?
- Ну ладно, не будем о плохом, - вступила в разговор Вероника. - лучше
скажите, друзья, в какой день лучше провести поэтический вечер? Я тут еще
слышала, что очередная волна коронавируса будет.
- Брехня это все — заявил Костя. Не будет никакой волны, Путин всех спасет.
- Ты за Путина? - спросил Селин. - или это был рофл?
- Конечно я за него. Посмотрите, как мы живем, и все благодаря ему.
- Ну это здесь, в Москве хорошо, - ответил Селин. - А в глубинке все ужасно.
- Ну не знаю, я там не был, - признался тот. - Но, во всяком случае, мы живем в
безопасности. Еще давно он обещал, что Россия будет бороться с терроризмом.
И он сдержал слово, мы не боимся вот тут в парке сидеть. И города у нас
развиваются, скоро не только Москва такой будет!
Тут Соня едва заметно ткнула его в бок и сделала сигнал глазами.
- Что? А, точно. Ребят, мы, наверное, пойдем, а то нам еще по делам надо. -
Костя подал Селину на прощание руку. - Ладно, друзья, встретимся на
поэтическом вечере.
- Так когда он будет-то? - спросила доселе молчавшая Лиля.
- Давайте в субботу, - предложила Вероника. Все выразили согласие.
- Ух, назревает у меня новое стихотворение, - сказала Лиля. Если закончу до
субботы, прочитаю на вечере. Будет полно отсылок и символов.
- О, ты тоже пишешь? - Селин был поражен количеством творческих людей
вокруг него.
- Да, уже почти девять лет.
- Прикольно, - не зная, что ответить, вымолвил Селин. Поэзия не особо
интересовала его, он плохо учил к урокам литературы стихотворения, не
разбирался в поэтах. Единственное, почему он решил пойти на этот вечер —
это возможность получше узнать своих новых друзей и сводить Аню в
высококультурное заведение.
Когда Костя и Соня ушли, изысканно одетая девушка посмотрела им вслед. -
Придурок редкостный. Такой же, как этот Сомитнаков.
Остаток дня ребята провели за своими разговорами: Стася, та девушка и Варя
обсуждали странное поведение Севы, Лиля рассказывала о своем новом
стихотворении и о некоторых предыдущих, Вероника повествовала о своем
душевном перерождении после ряда произошедших с ней событий, а Селин,
слушая все это вполуха, нервно написывал Ане, но все сообщения оставались
без ответа.
Когда посиделки закончились и все решили, что пора разъезжаться по домам,
Селин, попрощавшись со всеми, поехал к Ане. Это мог быть такой же красивый
московский закат, каким видел его Селин в начале июля. Но небо было затянуло
слабыми кучевыми облаками, закрывающими собой оранжевое сияние солнца.
Селин снова стоял у ее подъезда, размышляя и гадая, что же между ними
произошло и кто во всем этом виноват. Вдруг на телефон вибрацией пришло
сообщение. Селин дрожащими руками открыл телефон. Сообщение было от
Ани.
«Прости, я не хочу сегодня видеться. Давай встретимся лучше на вечере».
С минуту постояв у подъезда, он, опустив голову, пошел домой.
- В общем, я не знаю, как это понимать. - с грустью заявил Селин, рассказав
Сомитнакову об этом.
- Да уж, дела... - подтвердил тот. Понимаю.
- Везет. А я вот ни черта не понимаю! Что ж у меня за лажа такая с девушками?
- Не ты первый, не ты последний. Эта хрень распространенная.
- Так просвети же меня, что происходит.
- Можно подумать, я знаю. Это же женщины, они сами не знают, чего хотят.
- Я, честно говоря, не знаю. Это мой первый опыт.
- С первым опытом как раз и беспокоятся.
- Это все из-за того, что мы... - Селин замешкался.
- Потрахались? - закончил за него Сомитнаков.
- Блин. Вот нельзя ли не так прямо? - возмутился Селин.
- А что в этом такого? Почему надо бояться называть вещи своими именами? А
что касается всего этого, то странно получается. Это ж ты девственности
лишился, а не она. Или она думает, что все мастерами в этом деле рождаются?
- Ну вот не знаю. Я думал, ты расскажешь. Это ведь ты в этих делах эксперт.
- В каких таких делах?
- Ну мне просто ребята рассказали... Селин снова замялся, пытаясь подобрать
нужное слово.
- О как. И что на этот раз?
- Ну, что ты чуть ли не к каждой второй девушке в институте подкатывал.
Сомитнаков безразлично посмотрел на сумеречное небо, затянутое тонкими
облаками, и ухмыльнулся.
- Хоть бы раз что-нибудь новое сказали.
- А ты знал, что про тебя говорят?
- Во всех деталях.
- А что на самом деле?
- У женщин много проблем. Но есть среди них главная — это то, что они просто
обожают додумывать и придумывать. Всякий раз, когда молодой человек что-то
говорит девушке или, не дай бог, что-то для нее делает, она всегда ищет в его
словах и действиях какой-нибудь подвох. Ей совершенно невдомек, что если
парень зовет девушку погулять, то это значит, что он просто зовет ее погулять,
если он спрашивает, как у нее дела, то это значит, что он просто интересуется,
как у нее дела, и если он смотрит на нее, то это значит, что он просто на нее
смотрит. Хотя, это можно понять. Я и сам иной раз грешу тем, что во всем ищу
подвох. Это все Москва. Этот город развращает, учит видеть в людях только
плохое. Учит подтверждать стереотипы, а не опровергать их. Учит думать, что
если человек умный, красивый, искренний, душевный и с чувством юмора, то в
нем обязательно должно быть что-то плохое, будто у него столько хороших
качеств напоказ, а остальное — про запас. И ведь не хочется думать, что
человек может быть умным, красивым, добрым, верным и веселым без всякого
подвоха. Обязательно начнут искать плохое. Или же просто будут избегать этого
человека. На всякий случай. Зато в глупом, бездарном, меланхоличном и
агрессивном человеке ничего не ищут, плохое и так видно, а хорошее — хрен с
ним.
- То есть, ты не подкатывал тогда к Юле? - Селин едва поспевал за мыслью.
- Делать мне больше нечего. Я вообще против того, чтобы подкатывать к
девкам. Это противоречит всем законам российской демографии. Здесь на
восемь мальчиков рождается десять девочек. Мужчина при этом может делать
все, а женщине далеко не все по силам. И мы, парни, еще должны их
добиваться, драться за них, стоять на коленях с кольцом и букетом цветов, а
потом еще два дня вопить от радости, если она скажет «да». Ну нет уж, это они
слабый пол, это они нуждаются в защите и крепком мужском плече, это их
больше чем нас. Так пусть они за нас конкурируют и нас добиваются, а мы еще
поразмыслим, пускать ли их за наши каменные стены. А Юля эта просто меня
заинтересовала.
Селин бросил на Сомитнакова издевательский взгляд.
- Да не в этом смысле. Просто Костя тогда на одну девчонку запал со
скандинавской кафедры. Ох и хороша же она была собой! Только вот холодной
оказалась, как лед. А Костик у нас такой, он если влюбляется, то по полной
программе: стихи там ей писал.
- Да? А мне он сказал, что вообще не пишет, только переводит.
- Он стыдится своего поэтического прошлого. А писал он недурно, надо
сказать. Правда, горланил свои стихи на всю улицу, чем, наверное, эту девушку
и отпугнул. Ну не суть. В общем, сидим мы, как обычно, на лекции. Мы с
Костиком в одном ряду, а девица эта с этой Юлей — перед нами. Ну и начинает
Костик ей всякие записки со стихами кидать, что-то шепчет ей, а она
благополучно игнорит и отнекиваетя. А Юля начинает злиться, матом Костика
шлет, а потом берет и разрывает на мелкие кусочки очередное стихотворение. А
мне тогда это показалось чем-то необычным и даже странным. Потому что я
знаю, что Костик с ней настырно, но по-доброму, сам Костик знает, даже та
девица знает. А почему же Юля не знает? Ну я и подумал: а что, если это не
просто так, а что-то послужило тому причиной? Может, кто-то кинул покрупному или, там, нахамил, или еще того хуже? Интересно стало, отчего
вообще люди злыми становятся. Вот я и решил к ней подобраться, чтобы узнать
ее как человека. Узнавал, как дела, осведомлялся у той девахи и так далее. А это
расценили как подкаты. Я еще на тот момент узнал о творчестве Вероники,
прочитал несколько ее стихотворений и решил взять у нее, условно, скажем,
интервью. Дело в том, что я тогда фанател по абстрактной поэзии, и мне
некоторые образы прям понравились, хотя сейчас я едва ли их вспомню. Ну и
завел с ней однажды разговор. И угораздило же меня сделать это прямо
лекционнам зале. Как ты понимаешь, это расценили как подкат. А я, главное,
еще так девицам улыбался, здоровался с ними, разговаривал. Просто так. Дурак
был. В общем, вскоре мне разведка доложила, что я бабник, хотя я давно уже от
этих дел отошел и не возвращался к ним. Это, друг мой, каждого из нас ждет.
Всех нас оболгут, всех нас сволочами выставят. Потому что так людям удобно.
- То есть, и в Катю Иванову ты не влюблен?
- В кого-кого?
- В Марию Горскую.
- Ах даже так... То есть, я в нее влюблен?
- Ну так сказали.
- Я даже могу предположить, кто. Ну да ладно. Странно, что я только сейчас о
своих чувствах к ней узнаю. Я вообще думал, что она лесбиянка.
Селин расхохотался, потом, переведя дух, спросил:. - То есть, вообще никаких
чувств нет? И никогда не было?
– Почему же? Были. Первая любовь, что с неё взять? Ну как первая
любовь... Все мы влюбчивые. Скорее, первая, казалось бы, взаимная любовь,
первые, казалось бы, отношения. Вообще, не люблю я это слово, „любовь”.
Понятное дело, что это не любовь. Скорее уж влюблённость, симпатия,
привязанность, в конце концов.
- А почему не любовь-то?
- А потому что, что вообще такое любовь? В „Гранатовом браслете” Куприна
это хорошо описано. Это когда ты не просто испытываешь бабочек в области
грудной клетки и постоянно думаешь только об их причине, стоящей напротив
тебя и держащей тебя за ручку. А когда ты сам счастлив только тогда, когда
счастлив этот человек. И ты не успокоишься, пока он не будет счастлив, и ты
всё сделаешь, на любые жертвы пойдёшь, лишь бы сделать его счастливым.
Потому что это единственный способ обрести счастье в том числе и для тебя
самого. Не знаю, как у тебя, а у меня этого не было. Да, когда я этим болел, я
тоже мог на любую фигню пойти ради моей „возлюбленной”, всё для неё делал.
Но в душе я эгоистично желал только своего счастья. Я мог в глубине сознания
понимать, что ей хорошо без меня, что она не испытывает ко мне ничего, что
она... Что она не хочет меня. В духовном смысле. Но я этого не признавал, я всё
внушал себе: „Она меня любит, просто время непростое! А так она меня любит,
любит, любит!”, потому что я сам этого хотел. И все мы этого хотим. Все мы
эгоистичны в своих чувствах. Даже когда просто хотим быть рядом с человеком,
ничего не прося взамен.
- Ну даже не знаю... - призадумался Селин. - Я Аню люблю.
- А ты бы желал ей добра и счастья, зная, что она хочет быть не с тобой, а с кемто другим? Только честно.
- Конечно! Да, мне было бы больно, но я бы это понял и желал ей счастья.
- Ну да... - по интонации Сомитнакова было заметно, что он презрительно не
поверил Селину. Селин и сам в глубине души признавал, что в таком случае
почувствовал бы скорее обиду, чем понимание.
- Но я, по крайней мере, попытался бы понять. Но так не дай бог мне в
подобной ситуации оказаться.
- Надеюсь, не окажешься.
- А у тебя, получается, тоже эта первая так называемая любовь была?
- Разумеется. У кого её не было?
- А с кем?
- С девицей одной.
- Спасибо, что хоть так, - усмехнулся Селин. - Расскажешь?
- Ежели тебе хватит терпения. Так-то конечно расскажу. У меня от людей
секретов нет.
- Само собой, я никуда не тороплюсь.
- Значит, дело было лет семь или восемь тому назад, я тогда ездил учиться в
Ирландию на пару-тройку недель. Ужасные были времена, терпеть не могу
путешествовать. Я и сейчас мизантроп тот ещё, а тогда вообще был хуже
некуда. Поэтому, как ты понимаешь, с нашим подростковым коллективом не
задалось, хоть убей, никак, только с единицами. И вот однажды поехали мы на
экскурсию в какую-то местную оранжерею. Мы разбрелись кто куда,
разделившись на пары, тройки, восьмёрки - кто с кем хочет. Я, как обычно, от
группы отделился и пошёл один своей дорогой. И тут она. Подходит и говорит:
„Привет, можно с тобой?” Я от такой просьбы вообще как-то опешил. С этой
девицей я был не то чтобы знаком, она всегда тусовалась в своей девичьей
компании, и я думал, что уж с кем - с кем, а с ней-то я точно знаком не буду. Да
и не хотел особо. И тут она сама такая берёт, подходит и просит взять её с собой
на прогулку по оранжерее. - Говоря это, Сомитнаков, почему-то, плавно
перешёл на шёпот. - А она, главное, далеко не уродиной была, а наоборот, чуть
ли не образцовой красоты. Прошлись мы, значит, по этому саду, поговорили.
Она рассказала, что учится на актрису в театральной школе какой-то. В её-то
тринадцать лет. Ну я к этому ещё вернусь. Прогулялись мы с ней нормально,
без каких-либо неожиданностей. В свою компанию она вернулась, как ни в чем
не бывало. А я той же ночью лежу у себя в кровати и думаю: „Неужели я ей
нравлюсь? Вдруг это так и есть, просто она стесняется мне об этом сказать?” С
подобными мыслями, не докопавшись до истины на чужбине, я вернулся домой.
И тогда же, с началом нового школьного учебного года, я раздобыл её телефон,
и мы начали общаться. Надо сказать, что она мне хоть и нравилась, но влюблён
я в неё не был. Я вообще натурой был влюбчивой и страдал тогда по
однокласснице, а с актрисой этой мы просто мило и весело общались. Но вот
прошли месяцы, одноклассница меня динамила, общение с актрисой не
прекращалось, я даже разок съездил к ней в школу на спектакль, и в один
прекрасный февральский вечер я и написал ей, мол она мне ещё тогда, в
Ирландии, очень понравилась. Она ничего конкретного не ответила, и где-то с
неделю мы всё так же общались. И тут она мне заявляет: „Я в тебя влюбилась!”
Ты не представляешь, Кирилл, какие эмоции бушевали во мне тогда. Она меня
выбрала! Она в меня влюбилась! В меня, ничем не примечательного
закомплексованного мальчика! - голос Сомитнакова постепенно начал
повышаться и чуть ли не перерастал в крик. - Двадцать восьмого марта того
года мы с ней снова встретились, и она взяла меня за руку. Сейчас для меня
взять девушку за руку, обнять, прижать, поцеловать куда угодно - это как
поссать сходить, вообще без проблем. Но то прикосновение я не забуду никогда.
Даже сейчас у меня всё внутри трясётся, когда я говорю об этом. А тогда я и
слова выговорить не мог. И не говорил. Просто молчал, будто в трансе. Молчал
и смотрел на неё. Не смел даже пальцем прикоснуться к ней самостоятельно. А
когда был дома, выливал на неё все свои эмоции в словесном потоке. И писали
мы друг другу столько всего... Страшно вспомнить. Но потом я заметил, что
наши встречи после той мартовской прогулки как-то прекратились. Я постоянно
звал её куда-нибудь, а она всякий раз придумывала новый предлог, чтобы
отказаться. А я... маленький пятнадцатилетний дурак, верил. Верил, что у неё
реально дела, что у неё реально нет времени. Так продолжалось до конца
апреля. И в один из дней, в последнюю пятницу апреля того года, я поехал к ней
в школу. Понятное дело, меня туда не пустили, и я три часа стоял у ворот,
ожидая, что она появится, выйдет из дверей. Не дождался. Но решил пробовать
снова и снова, пока не дождусь и мы не встретимся. Понимаешь, мне тогда и в
голову не могло прийти, что она сама не хочет встречи, что специально
отнекивается, хотя в переписках всегда говорила, как ей меня не хватает, как
она хочет меня видеть и прочую ересь. А я верил. Идиот. В общем, почти
каждый день я тогда ездил к ней и ждал её по нескольку часов. Наконец, удача.
В середине мая мне удалось застать её. Она тогда вышла в компании
одноклассниц, а я тайком пошёл за ними и дошёл так вплоть до автобуса, сек в
него, не смея показываться на глаза. Лишь только когда одноклассницы сошли с
автобуса, я подошёл к ней. Она улыбнулась мне, хотя ничуть не удивилась. Эх...
Мелкий дурак. Она ведь знала, что я за ней шёл, знала, что я в автобусе, знала,
что я к ней подойду. Но не хотела. Не хотела меня видеть. А я не понимал... В
общем, проводил я её до дома и счастливый сам пошёл домой. Конечно, я был
дурак. Но не до такой степени, чтобы не понимать, что что-то не так в наших с
ней отношениях. Эмоции во мне бушевали огого как. - Тут Сомитнаков вытянул
вперёд левую руку и показал Селину запястье, на котором белой полоской сиял
широкий шрам. - Я всем вру, что случайно порезался, когда картошку чистил.
На самом деле, это отголоски тех времён... В общем, много раз я пытался
выяснить, что за фигня происходит. Но она только отмахивалась, мол учёба,
дела, а так всё хорошо, мол любит меня всем сердцем. А в конце мая мы с ней
расстались. По её инициативе. Просто так. Без объяснений. Якобы родители
против нашего общения были. Но она предложила остаться друзьями, якобы мы
всегда такими будем. Я, идиот, и этому всему поверил. Не хочу даже
вспоминать, что было в июне. Это был такой эмоциональный шквал, что мама
не горюй. Сейчас для меня расстаться с девушкой — проще простого: до
свидания, и всё. А тогда я чуть с ума не сошел, чуть ли не потерял своё
жизненное предназначение, тогда я чуть ли не умер. Да уж, такая банальная и
нелепая проблема, а такое потрясение... Вот что значит ранняя юность. Но это
ещё не всё, ты дальше слушай. Где-то в июле, в конце июля, да...мы снова
начали переписываться. Во мне снова взыграли эмоции, и я спросил... -
Сомитнаков замолчал, явно пытаясь подобрать слова. - В общем... Спросил,
любит ли она меня, как когда-то. Прости за приторность, но из песни слов не
выкинешь.
- Да всё нормально, ты чего? - подбодрил Селин. Сомитнаков явно стеснялся
того, что когда-то был таким же влюблённым романтиком.
- И она ответила, мол да, люблю больше жизни, больше воздуха и так далее.
Ничему меня жизнь не учит. Всему поверил. Снова мы сошлись. Так начался
наш с ней второй этап, который продолжался весь следующий учебный год. В
деталях его расписывать не буду, скажу только, что мы всё так же
переписывались, виделись с началом учебного года, моего девятого класса,
чаще: раз в неделю, когда я приезжал к дверям её школы, чтобы просто
проводить её до дома. Но, прикинь, мне этого реально хватало. Для меня это
были полноценные свидания. А доходило до смешного: когда наступила зима и
было холодно, я специально надевал по две пары перчаток и не вынимал руки
из карманов, чтобы, когда она выйдет на улицу, моя рука не была слишком
холодной. Скажу ещё, что в тех волшебных месяцах - и первое объятие, и
первый поцелуй. Всё это происходило не в такой романтичной обстановке, как
у вас с Аней, но я эти дни и эти места никогда не забуду. Первая „взаимная
любовь”, как-никак.
- А это... у вас было?
- Нет. Нет и ещё раз нет. Она была для меня не просто девушкой. Она была для
меня богиней. У меня даже в мыслях не было заниматься с ней сексом. Меня
даже ни разу не интересовал размер её груди. Я даже ни разу не смотрел никуда
ниже лица. Может быть, здесь и зародилась моя природная неверность. Такой
вот момент: физического удовольствия хочется, но избранница слишком
идеальна для этого. Прям как у Блока...
- Ты что, изменял ей?
- Ни разу. Но, если говорить совсем честно, то если бы была явная
возможность, то я не гарантирую, как бы я себя повёл. Но душой и сердцем, как
бы сладостно-романтично это ни звучало, я всегда был рядом со своей
актрисой. Весной мы с ней снова разошлись, но моими усилиями, обаянием,
яростной влюблённостью, её одиночеством - не знаю, чем, но через пару недель
сошлись снова и встречались до конца девятого класса. Потом мы разъехались
по дачам, активно переписывались. В конце августа я не выдержал и поехал к
ней на дачу. Сам вычислил эту дачу, сам вычислил дом, участок и так далее.
- Офигеть, как?!
- Для влюблённого человека это не проблема. Начинаешь использовать любую
деталь, любую мелочь. В общем, не особо она обрадовалась моему приезду.
Сказала, что я её преследую... Но погуляли, пообнимались, и я уехал домой.
Потом ещё пару дней романтических сообщений. Перед очередным учебным
годом, десятым классом, я начал планировать наши встречи, а она опять завела
свою шарманку, мол не будет времени, сплошные дела, все дела... Я сгоряча и
сказал: „Давай сделаем так, как будет проще нам обоим: можем встречаться,
можем расстаться”. А она и говорит: „Расстанемся”. От этой новости я в
очередной раз был в шоке. Я ждал, что она как раз выберет вариант не
расставаться, ведь что, казалось бы, может быть хуже расставания?.. Наивный
дурак... Я не понимал, что она только этого и ждала. Чтобы я сам предложил ей
такой выбор, чтобы у неё был повод со мной расстаться. И потом, спустя
месяцы, когда я спрашивал, что же стряслось, она спокойно отвечала: „Ну ты
же сам это предложил”. Больше мы с ней не сходились. Но, знаешь, продолжали
общаться. Общались, как будто ничего не изменилось, даже романтичную
фигню продолжали друг другу писать. Даже несколько раз виделись. И при
этом держались за руки. И даже пару раз целовались. А я не понимал, что
происходит. Я всё пытался разобраться. „Что между нами происходит” -
спрашивал я. „Мы встречаемся или нет?” „Нет, не встречаемся” - отвечает она.
„Жизнь меня разворачивает совсем в другую сторону. У меня на первом месте
театр. А любви нет. Ну не сносит у меня крышу. Я не могу дать тебя той любви,
которой ты достоин.” „А почему тогда видимся и за руки держимся?” -
допытываюсь я. „А что, нельзя?” - такой её ответ. И я не понимал. Вот, честное
слово, не понимал. Только сейчас начал понимать, когда столкнулся с
зеркальной ситуацией, только на этот раз с бедной, ни в чём не повинной
Надеждой, которая этого ну никак не заслуживает. Но, как ни противно, я начал
это понимать. А тогда, в те годы, так и не понял. Страдал от своего одиночества,
искал себе девушку, хотя прекрасно понимал, что искать новую любовь - это всё
равно что пытаться соломой заделать дыру в бетонной стене. Ну и после
десятого класса нашёл. Двадцать первого июля мы начали с ней встречаться. И
тут, ты сейчас охренеешь, буквально через неделю после этого, мы, как всегда,
переписываемся с актрисой, и она мне такая: „Что если я скажу, что хочу быть с
тобой?”
- Твою мааать! - протянул Селин.
- Именно. Но я решил, что как-то оно неудобно перед девушкой будет, и ушёл от
ответа. Через три дня мы с актрисой перестали общаться. Переписку
возобновили только следующей зимой, когда я поздравил её с днём рождения. Я
скучал по ней. Девушку свою я не любил, а вот о ней вспоминал постоянно. Но
у неё к тому времени уже появилась новая симпатия, продолжать общение она
не видела смысла. Сказала: «Я обещала быть с тобой честной. Мне нравится
один человек». - Сомитнаков замолчал и, встав со стула, подошел к окну и
посмотрел на освещенный желтыми фонарями тихий безлюдный двор. - Она
обещала быть со мной честной... - медленно, вполголоса повторил он и
повернулся к Селину. - Когда не испытываешь к человеку никаких чувств, быть
с ним честным очень легко. Не утруждаешься подумать о том, как человек
может воспринять твои слова, вот и говоришь с чистой совестью всё, что
хочешь.
- А ты хотел, чтобы она тебе соврала? Хотел бы ложь во спасение?
- Нет. За правду я всегда был благодарен, какой бы горькой она ни была. Только
не путай: можно сквозь зубы и слезы говорить необходимую правду, испытывая
на себе ее горечь, а можно сказать как бы между прочим и спокойно уйти. Тем
не менее, да, правда есть правда, и я, в принципе, был согласен, что дальнейшее
общение бессмысленно. Прошла зима, со своей девушкой я расстался ещё в
январе, а в марте актриса мне пишет, узнаёт, как дела, предлагает встретиться и,
внимание, даже приезжает ко мне, чтобы погулять. Ну мы гуляем, говорим
особо ни о чём: о делах, об учёбе и так далее. Оказалось, что со парнем у неё
всё хорошо, просто он уехал с друзьями в Одинцово, а её с собой не взял. После
прогулки я решил написать ей и узнать, что вообще произошло и почему она
мне написала. И ответ её меня убил. „А кому мне было писать? Подруг у меня
нет, а все остальные уехали, я думала, ты поможешь”. То есть понимаешь, она
мне написала только потому, что ей стало настолько одиноко, что больше не к
кому было обратиться. Я просто был жилеткой, чтобы в неё поплакать. Я ей так
и написал. Только я был не просто жилеткой, я был последней жилеткой.
Последней, которая лежит на дальней полке шкафа, о существовании которой
вспоминают только при генеральной уборке. С этими мыслями я выложил ей
всё, что о ней думал, и на этом общение закончилось. На этот раз навсегда. Вот
такая вот сердечная эпопея, друг мой.
- Да уж, вот так история. А ты и тогда, когда она тебе в марте написала, думал,
что ты ей снова нравишься?
- Был такой грешок. Знаю, ничему человека жизнь не учит. Но ты должен меня
понять, как человек, почти всю жизнь не пользовавшийся популярностью у
девушек. „Аварию” Дюрренмата читал? Вот там написано о человеке,
самооценку которого сначала поднимают, а потом с высоты бросают ниже
плинтуса. Здесь та же ситуация. И не только с девушками. Когда-то мне
предложили стать членом академии литераторов. Я сперва очень обрадовался,
мол почётно, здорово, все дела... а потом погуглил и понял, что они туда
принимают абсолютно всех и за круглую сумму. Или когда мне предложили
пройти стажировку в Лондоне. Тоже очень почетно. Но оказалось, что меня
рекомендовали, только потому что десять предыдущих кандидатов отказались.
Или когда девушка плачется тебе, ты думаешь: „Она открыла тебе свои чувства,
значит ты, наверное, особенный”. А оказывается, что она либо всем подряд
плачется, либо ты просто нужен как жилетка, а не как человек. Вот если бы не
было ни этих предложений, ни этих рекомендаций, ни женского внимания, жил
бы себе спокойно и ни о чём не думал, но когда самооценку сначала тайком
поднимают до небес, а потом откровенно отправляют в свободное падение,
невольно возникает мысль: „А ведь хочется верить, что хоть иногда Виталий
Сомитнаков может быть чем-то большим, чем просто запасным аэродромом...”
- И что, ты потом больше себе никого не искал?
- Почему же? Искал. С тех самых пор, как мы с ней в последний раз расстались.
Любовь любовью, но писюн не романтик. Стал активно искать себе девушку. Я
сам не понимал, ради чего я это делаю: ради чувств или ради секса. Как
оказалось, скорее ради второго, потому что чувств я не испытывал. Почти. А
потом уже и совсем.
- Ему разбили сердце и он перестал верить в чувства, - наигранно
повествовательным тоном усмехнулся Селин, которому стало противно от столь
же наигранного пафоса.
- Даже не в этом дело. - Сомитнаков не выразил и тени возмущения на эту
издёвку. - Чувства могут возвращаться. Скорее всего. И зола иной раз может
вспыхнуть. Просто это не про меня. Но я думал, что смогу снова по уши
влюбиться и жить счастливо. Счастливо, потому что взаимно. И вот, спустя
почти год неудач в этом плане появилась у меня та самая вторая девица.
Рассказывать особо нечего. Я буквально сразу понял, что ни черта я её не
люблю, и наше расставание спустя полгода было мне только в радость. Правда,
потом затосковал. Ох как весной затосковал. Прикинь, даже о первой думать
перестал, всё время о второй думал. Не знаю, может потому что с ней я
лишился девственности, впервые увидел женскую грудь и прочие части
женского тела? Может, потому что я тогда познал, каково это, когда тебя любят.
- Произнеся последнее слово, Сомитнаков сделал жест „кавычки” двумя
пальцами рук. - Но это была лишь искра, мимолётная влюблённость на
несколько месяцев. Только через некоторое время начал понимать, что она была
мне дорога. В какой-то степени. И то, потом быстро забыл. Хотя, осадок,
конечно, остался. Женщины, они как крестражи Волан-де-морта: оставляют
внутри себя часть твоей души. И часть себя оставляют в душе. Ну или что там у
меня...