14

- Двадцать восьмое августа. Боже, как летит время! А, кажется, только вчера на
собеседовании сидел.
Так сказал, постучав пальцем по календарю, директор Макдональдса, в котором
с этого дня Селин больше не работал. - не передумал?
- Нет. - твердо ответил он. - это окончательное решение.
- Ну что же, ладно, - спокойно произнес директор. - жалко, на самом деле, с
таким хорошим работником расставаться. Если будет время и желание —
приходи снова. Нам такие, как ты, всегда нужны.
Директора ненавидел весь персонал ресторана, начиная от низших работников
и заканчивая высшими менеджерами. Все без исключения проклинали тот день,
когда он начал руководить рестораном, и почти каждый подтверждал, что это
самый худший человек, которого он когда-либо знал, никто не упускал
возможности посмеяться за его спиной над его тучностью, вальяжной походкой
и тем фактом, что в свои тридцать пять он живет с мамой. И каждый раз, когда
Селин видел его на работе, он невольно искал в нем что-нибудь, что оправдало
бы все эти слова. И не находил. Директор был единственным из старших
сотрудников, который соглашался с его словами, мыслями и идеями, а если не
соглашался, то всегда исчерпывающе объяснял, почему, слушал его, а не
отмахивался, как это делали менеджеры, наказывал по делу, а не из вредности.
На прощанье купив в этом же ресторане два полных «комбо-обеда», Селин
направился домой, через душный московский район, всё так же освещенный
палящим августовским солнцем.
- Ну что, забрал деньги и документы? - Сомитнаков благодарно распаковал
огромный бургер, в который работники, зная, что его купил Селин, положили
два дополнительных куска мяса.
- Да, дело сделано, и с ним покончено! - радостно воскликнул Селин.
- Вот и отлично. Нечего в этой клоаке делать.
- Странно...
- Что же?
- Директор так напористо отговаривал меня, сказал даже, что я хороший
работник. Мне как-то в определенный момент захотелось остаться.
- Все мы хорошие работники, - с набитым ртом произнес Сомитнаков. - когда
увольняться собираемся.
- И за что его все так ненавидят? - Селин медленно и задумчиво открыл
очередной бумажный пакет.
- За то, что хороший директор. - в два счёта проглотив бургер, решительно
заявил Сомитнаков. - За то, что придерживается правил и «золотых
стандартов», что заставляет работать, за то, что наказывает по делу.
- И что в этом плохого?
- А это для них тирания, вот они и не любят тирана.
- Бред какой-то.
- Конечно бред. Мы обожаем бороться за свои права, забывая, что помимо них
есть еще и обязанности. А люди нынче так рассуждают: либо абсолютная и
безнаказанная свобода, либо тирания и диктатура. Понятное дело, что все
выбирают первое. Только вот ни черта это не эффективно. Давно уже доказано,
что единственный приемлемый для жизни общества режим — это диктатура и
авторитаризм.
- Ну это ты загнул. А как же демократия?
- Сколько людей, столько и мнений, и каждый считает свою точку зрения
истиной в последней инстанции. Можно ли при таком раскладе добиться
единого коллектива?
- Но диктатура ведет к произволу. Откуда мы знаем, что диктатор не будет
жестокой скотиной?
- Благодаря жестокости человечество и развивается. - Сомитнаков откашлялся и
потянулся. - Мир, свобода, справедливость, всеобщее равенство... Это всё
невозможно, и я уже говорил, почему. Только люди этого упорно не понимают и
не хотят в это верить. Я бы и сам этого не хотел. Но это так. По крайней мере,
на этом свете. Свобода и равенство одного человека заканчивается там, где
начинается свобода и равенство другого человека. Так было всегда. И
некоторые это прекрасно понимают. Они понимают, что добиться чего-то
можно лишь силой и жесткостью. А иногда даже агрессией и жестокостью. Они
понимают, что после пары десятков лет мира, равенства и справедливости
человечество просто погибнет. Вот эти люди, став правителями, встают перед
выбором: пусть все погибнут в мире или пусть выживет хоть кто-то после
войны. Человек выбирает и до конца времен слывет тираном, диктатором,
убийцей и сволочью в глазах тех, в пользу кого тиран однажды сделал выбор.
Люди не понимают и обвиняют. Или же понимают, но всё равно обвиняют.
Потому что есть кого обвинить во всех смертных грехах и выглядеть на его
фоне белым и пушистым и с чистой совестью выступать за пресловутые
свободу, равенство и братство, нередко с пеной у рта и пистолетом в руке.
Гитлер, Ким Ир Сен, Пиночет... Никто не хочет проводить жестокую политику,
никто не хочет держать народ в страхе, никто не хочет, чтобы его ненавидели.
Но кто-то же должен.
- Да уж... - только и мог вымолвить Селин.
- Ну да ладно, вернемся к тебе. Мне вот интересно: если все эти работники тебя
так незаслуженно презирать начали, зачем же столько мяса положили? Может,
оно ядовитое?
- Может, так оно и к лучшему. Отправлюсь в небытие и ни о чём думать не буду.
Ни видеть, ни слышать, ни чувствовать всего этого дерьма.
- Так уж прям ничего? Какие-то у тебя мрачные представления о смерти. То, что
было до рождения, помноженное на бесконечность. Не нравится мне эта
формула.
- А ты что, в рай веришь? Ты же реалист.
- Точно так. И я как реалист верю в существование души.
- И как же ты докажешь существование души, теоретик?
- Ты, конечно, прекрасно знаешь, как появилась жизнь на Земле. Биология,
десятый класс. Вулканический пепел, молекулы воды, первые океаны, первые
аминокислоты, которые, потребляя органические вещества, разрастались до
белков и развивались дальше, до самых разных видов живых организмов. А
когда органических веществ стало слишком мало, госпожа эволюция с
помощью мутаций и естественного отбора стала одних убивать, а других
вооружать клыками, жабрами, ядом, шерстью, обонянием, реакцией, анабиозом
— любыми средствами приспособления к условиям окружающей среды и
ведению борьбы за существование, о которой мы, помнится, говорили. И вот
она, эта борьба. Каждый организм, в том числе и мы с тобой, сражается за воду,
пищу, крышу над головой — за место под солнцем. Сражается за выживание
своего организма и выживание себе подобных. Отсюда и забота о потомстве,
начиная от осьминога и заканчивая человеком — все заботятся о своих детях,
дабы жизнь продолжалась. И много можно объяснить инстинктами, чувством
голода, льными сигналами организма о том, что ему чего-то не хватает. Но одно
неясно: откуда в нас воля к жизни? Та самая воля к жизни, которая заставляет
нас, проснувшись, использовать все средства для борьбы за существование,
выживать самим и, что важнее, продолжать жизнь в наших потомках. Ведь что
этой природе? Ну была жизнь и была. Ну были эти аминокислоты, ну не
хватило им органических веществ, не было бы тяги к размножению, ну померли
бы они все, ну прекратилась бы жизнь, едва зародившись — что тут такого?
Природе вообще всё равно. Но что-то ведь заставляло и заставляет живые
организмы вооружаться, приспосабливаться, размножаться и бороться.
Бороться если не для себя, то для дальнейших поколений. Для дальнейшей
жизни. Откуда это в нас? И во всех остальных?
- Даже не знаю, - пожал плечами Селин.
- Возможно, это и есть душа. И не только персональная, но и вселенская.
Возможно, что жизнь — нечто куда большее, чем мы себе представляем.
- И эта душа, соответственно, бессмертна, раз она миллионы лет направляет
саму жизнь?
- Именно так.
- Но какой тогда этот загробный мир?
- Тут уж кто во что верит. Лично я верю в то, что он идентичен нашему миру, за
тем лишь исключением, что он безграничен, на то он и загробный, что не
ограничивается масштабами одной планеты. А в остальном, там всё, как здесь:
те же океаны, те же горы, ледники, пустыни и так далее. И душа, попадая в этот
мир, существует там так же, как человек существует в нашем мире: строит
города, зарабатывает деньги, влюбляется и любит, одним словом — живет.
- На что же там человеку деньги зарабатывать?
- На всё то же самое: на еду, одежду, жилье, транспорт и прочее.
- Так что, человеку там ещё и есть надо?
- А как же?
- Странно. Как душа может чувствовать голод, если голод — это чисто
физиологическое? Ровно как и сон, и секс. Ты же сам говорил.
- Всё, что свойственно человеку, остается с ним. Ведь мы настолько привыкли к
физиологическим чувствам, что без них мы совсем перестанем быть людьми.
Всё это уже давно вошло в наши души, с этим мы не расстанемся никогда.
- И в чём тогда прикол? Здесь сплошные испытания, и там то же самое, это из
ада в ад, что ли? И по этой логике получается, что там собираются все души
умерших, из всех эпох. Это сколько же их там!
- Не забывай, что тот мир безграничен. Соответственно, и место под солнцем
там безгранично, и его более чем достаточно, чтобы вместить всех умерших
людей из всех времен. И прогресс там, соответственно, не стоит на месте: одни
приносят туда одно, другие — другое, и тот мир развивается, как и этот. И, кто
хочет, приспосабливается к этому, кто не хочет, воля ваша. Но, как правило,
приспосабливаются, ибо понимают, что новые технологии, как ни крути,
делают нашу жизнь проще и лучше. И какой-нибудь человек, умерший во
времена древнего Рима, вполне спокойно орудует смартфоном. А еще
безграничность того мира значит, что и природные ресурсы безграничны, а это
значит, что каждому будет хватать дров, глины, угля, газа, нефти и так далее.
- А это значит, что нет смысла воевать за территорию и ресурсы, а воюют, в
основном, только из-за этого, а значит, там нет войн?
- Именно! А еще из этого следует, что работа там по минимуму, а зарплаты по
максимуму. А цены чисто символические.
- Действительно, - улыбнулся Селин. - Учитывая то, что мы только что
говорили о необходимости жестокости, в это трудно поверить.
- А главное, - продолжил Сомитнаков. - после смерти есть вечность, чтобы
найти своих родственников, которых ты либо плохо знал, либо не знал вообще,
либо знал хорошо и давно мечтал увидеть. И не только родственников, но и
друзей, знакомых, кумиров — всех, кроме тех, кто туда еще не попал. Ты о бабе
Гале слышал?
- О какой именно?
- О Фирстовой. Она была сводной сестрой моего деда. А мой дед с твоей
бабушкой — двоюродные брат и сестра. Баба Галя меня в детстве вместе с
родителями и остальными бабушками-дедушками воспитывала.
- Ого, не знал.
- Так вот, она перед войной родилась, отец её под Ржевом погиб, в той
мясорубке, куда эти скоты советы отправили на убой восемьсот тысяч
военнослужащих. А отец бабы Гали, видимо, был там в каком-то
спецподразделении, потому что его данных не было нигде. Она всю жизнь
искала хоть какую-то информацию о нём — безуспешно. А подобные данные
ведь только через сто лет рассекречиваются. Не дожила. Померла пару лет
назад.
- Блин, жалко...
- Очень. Но теперь у неё ничего не болит, ибо все боли и опухоли ушли вместе с
телом, сил полно, в кармане вечность. Возможно, она уже нашла своего отца, и
до сих пор расспрашивает его о его славной жизни, о том, где он работал, как
служил, как погиб, и как живет в этом загробном мире. И он расспрашивает ее.
А жизнь ее была тоже на редкость насыщенной и славной. И вряд ли они
расскажут всё за один день. И вряд ли за один год.
- Погоди. То есть, когда погиб ее отец, ему было сколько? Примерно сорок пять?
А бабе Гале, когда она умерла?
- Под восемьдесят.
- То есть, получается, она сейчас выглядит старше него?
- Получается, так.
- Абсурд какой-то.
- Вовсе не абсурд. Вот ты замечаешь, как стареют твои родители?
- Да не особо. Для меня они всегда, как в моем детстве.
- И я тоже не замечаю. И никто не замечает, если только не просматривает
старые фотоальбомы. И родители не замечают, как взрослеют их дети. -
Сомитнаков, улыбнувшись, посмотрел на вечернее небо. - И каким бы молодым
ни ушел туда родитель, для сына или дочери он всегда остается заботливым и
всезнающим родителем, и каким бы дряхлым стариком ни было чадо, оно всё
равно остается для родителя маленьким любопытным ребенком. Вот и сидят
нынче баба Галя с отцом за чашкой чая, на какой-нибудь тихой веранде в тени
деревьев с видом на реку, которую он, возможно, специально построил в
ожидании дочери, и беседуют о жизни и смерти.
- То есть, все приходят в том же облике, в котором умерли здесь? И дети,
младенцы тоже?
- Да. Только души живут в точности так же, как жили здесь, стало быть, они
могут развиваться, познавать мир. Поэтому и младенцы взрослеют. Конечно,
внешность не меняется, но, как я уже сказал, прогресс не стоит на месте. Быть
может, изобретут, а может, уже изобрели какие-нибудь препараты, операции или
что-то в этом роде, которые могут поменять её.
- Как-то натянуто звучит.
- Очень возможно. Но, если задуматься, что в нашей жизни вообще идет как по
маслу? Всё через задницу.
- И эта вечная жизнь в том же человеческом мире. Людям и здесь-то жизнь
надоедает, а там та же жизнь, и не умираешь. Так и свихнуться недолго. Может,
небытие, всё-таки, лучше?
- Не забывай, что тот мир безграничен, ровно как и время в нём. То есть, можно
бесконечно путешествовать, открывать что-то новое, познавать то, что не успел
познать здесь. И намного больше, то, что человек, возможно, не может познать
здесь. Ведь многое возможно, когда у тебя в запасе вечность. Ну а если ты
прожил там много лет, переобщался со всеми своими родственниками,
друзьями и кумирами и заскучал, то можно попросить ученых ввести тебя в
кому и проспать некоторое время. А когда проснешься, увидишь перед собой
какого-нибудь сына. А он и скажет: «ну что, отец, проснулся? А к тебе тут
правнук пожаловал, десять лет искал тебя». Не знаю, как по тебе, а по мне —
здорово.
- Но если туда попадут все без исключения, значит и маньяки, и педофилы, и
тираны, и психопаты, и прочие личности тоже будут среди нас?
- Такое возможно. Но я уверен, что общество там цивилизованное и
справедливое. И, соответственно, судебная система, наказания и всё такое
прочее — всё это будет там. И маньяков и психопатов оградят от людей, в
каких-нибудь закрытых тюрьмах в какой-нибудь загробной Антарктиде. -
Сомитнаков, заметив нахмуренный взгляд Селина, кивнул. - понимаю, что всё
больно смахивает на нашу жизнь. Но, в который раз повторю: да, всё как у нас,
но условия таковы, что у государств есть все основания быть правовыми и
справедливыми. Но человек есть человек, со всеми своими страстями,
странностями, маниями. Будут иметь место и гордость, и гнев, и ревность, и
зависть и все последствия этих и подобных чувств. Ведь кто есть человек без
своих отрицательных качеств? Пожалуй, будет всё не то.
- Значит, могут быть и убийства?
- Скорее всего. Но в том мире человек бессмертен, ибо душа человека
бессмертна. Логично, что если человек по какой-то причине умрет, он тут же
переродится и восстанет в том месте, в котором он пришел в тот мир в первый
раз.
- И где это место?
- Я не знаю. Однажды мне приснилось, будто я умер. Будто я в военной форме в
каком-то бункере, и меня окружили враги. Видимо, что-то выведать у меня
хотели, раз сразу не убили, а разговаривали о чём-то со мной, уговаривали,
угрожали. А я так про себя решил: «Ну уж нет, хрен им» и как наброшусь на
них, одного стреляю, другого, ещё двое меня хватают, а я раз — и пулю себе в
подбородок. И вдруг оказываюсь вот тут недалеко, возле магазина, по пути на
железнодорожную станцию. Небо пасмурное, идет тихий теплый и приятный
дождь. При этом всё тело ломит до жути. А я понимаю, что это не другой сон,
что это продолжение. И думаю: «Интересно, это меня так били, или это
нормально, что после смерти всё так болит» - Сомитнаков тихо рассмеялся. - да
уж, и как только о таком во сне подумаешь?.. И думаю: «Неужели я на том
свете? И сейчас пойду на железнодорожную станцию и скажу на кассе «Один
билет до Тучкова, пожалуйста». И поеду туда, а там недалеко и деревня, где и
мой прадед родился, и моя родня подолгу жила, и я сам любил там время
проводить. Приеду туда, а там тот самый мой покойный друг и четвероюродный
брат по маминой линии. Увидит меня и скажет: «Виталий, ты ли это?! Что-то ты
рановато!», а я ему и отвечу: «На себя посмотри!». Мы рассмеемся и пойдем к
другим родственникам: моему деду, его деду, бабе Гале, к прадеду — ко всем
им». А потом я проснулся и весь день ходил с улыбкой на лице.
- Ну и сны тебе снятся, конечно. А вот это мир и эта жизнь. Ты в это веришь
или хочешь в это верить?
- Что значит «хочу верить»? Я бы с радостью отправился в деревню, но у меня
нет такой возможности, поэтому остается только хотеть. А эта жизнь... У меня
есть возможность в нее верить, так почему бы и не верить? Зачем хотеть?
Ты никогда не говорил, что у тебя есть деревня.
- Прекрасная деревня. Ни у кого такой дачи нет. У меня есть мечта — переехать
жить туда и больше никогда не появляться в этом проклятом городе, где в
порядке вещей, что каждый во всём ищет для себя выгоду; где каждый
поступок, каждое действие, каждое слово сводится к вопросу о том, как это
отразится на кошельке и репутации, где нет места, ни щедрости, ни
бескорыстию, ни даже банальной доброте душевной, где подобное даже в
голову никому не приходит, и где царят стереотипы и предвзятость, где с
первых же минут знакомства, с первых же слов, причем, зачастую, чужих, на
тебя вешают штамп, даже не утруждаясь разобраться поглубже в том, что ты
вообще за человек и чем ты живешь, особенно, если ты относишься к категории
так называемых «странных», «ненормальных», - Сомитнаков на мгновение
замолчал и выдавил из себя ухмылку. - а когда ты спрашиваешь, кто такой в их
понимании «нормальный», они либо пожимают плечами, либо мямлят что-то
невразумительное. - Он встал и, обойдя стол, медленно подошел к окну.
Отодвинув занавеску, он с минуту молча стоял, смотря куда-то вдаль. - И, что в
этом самое противное, - продолжил он, снова усмехнувшись, - это то, что к
этому никак не можешь привыкнуть.
 Солнце клонилось к закату. Оно уже не играло веселым оранжевым сиянием в
окнах домов и на верхушках деревьев. Дорожный асфальт и стены зданий
словно поглощали последние лучи заходящего солнца, не отражая их, не давая
им шанса одарить москвичей последним летним теплом. Это были тусклые
лиловые августовские сумерки, предвещающие окончание солнечного зноя и
начало пасмурной, туманной, дождливой осени.