16

Селин проснулся только к полудню. Голова его горела и весила не меньше
тонны, и пелена еще не полностью сошла с глаз. Как и раньше, как и всегда, он
умылся, почистил зубы, позавтракал, проверил сообщения и новости во всех
социальных сетях. Но всё было бесцельно, на автомате, без каких-либо мыслей
о следующем шаге. Впереди была лишь пустота. Он был нигде и не хотел нигде
находиться. Внезапно ему написала Варя. Друзья-старшекурсники приглашали
его на последнюю гулянку перед учебным годом.
- Пойдем! - писала Варя. - проводим отличное лето, чтобы так же отлично
тусить и в учебном году.
- Давайте. — сухо ответил на сообщение Селин.
- Вот и отлично. Костя потом тебе сообщит время и место, но, скорее всего, на
Парке Культуры в три.
- Ок.
- Ты, кстати, знал, что в нашу общагу уже сегодня заселяться можно? Может,
сегодня от Виталия и съедешь?
 Только в тот момент Селин полностью отошел ото сна и вспомнил о том, что на
самом деле произошло накануне, что это был не сон, даже больше, чем не сон.
По груди его пробежала дрожь.
- Подумаю. - написал он, не желая портить настрой друзей на последнюю
летнюю гулянку.
- Ок, тогда мы тебя ждем) — завершила Варя переписку.
Через некоторое время написал Костя. В этот раз встречу решили провести на
квартире Лили, куда она пригласила абсолютно всех. Позже позвонив в
администрацию общежития, Селин удостоверился, что комната может быть в
его распоряжении. Только Селин достал чемодан, как вдруг спохватился:
собрать вещи сейчас времени нет. Наспех одевшись в спортивные дорожные
штаны и легкую футболку, он поехал к друзьям.
- О, а вот и наш первокурсник! - громко встретил его Костя. Остальные тоже
поприветствовали его улыбками и смехом. Собрались многие. Была и Вероника,
загадочно улыбавшаяся всем и каждому, Варя, взглядом своим словно
ожидающая вопроса, на который не смог бы ответить никто, кроме нее; хозяйка
квартиры Лиля, щедро подающая обильные угощения, устремив взор куда-то в
глубину своего творческого мира. Были еще несколько человек, которых Селин
либо не знал, либо не помнил. Одной из них была, как он понял, Катя Иванова,
она же Мария Горская. Был и Костя, громко смеявшийся над каждой шуткой,
одной рукой держа кусок пирога, а другой - крепко обнимая Соню. Та скромно
сидела рядом с ним и время от времени клала голову на его плечо, нежно и
искренне улыбаясь.
- Кирилл, Кирилл, покажи студак! - воскликнула Стася.
- Это еще зачем? - сконфуженно спросил Селин.
- Ну покажи! Ну на фотку твою посмотреть хочу, как ты получился.
Через мгновение студенческий билет Селина пошел из рук в руки. А еще через
пару минут вся кухне наполнилась оживленной беседой о российском
кинематографе, плавно перешедшей в революцию в Чили, оттуда — в
революцию в России, в прозу и поэзию, и далее в бескрайнюю жизненную
философию.
- Нет, каким бы крутым парень ни был, если он хоть на сантиметр ниже меня —
это точно не мой вариант, уж извините.
- Да какая разница, какой человек ориентации? Главное, чтоб человек хороший
был!
- Нет, он не сантехник, он техник. Это разные вещи.
- Ааа, ну тогда другое дело.
- А, впрочем, разницы нет.
- Неужели? А ты стала бы общаться с сантехником?
- Ну да. А что?
- Да нет, ничего. Просто я бы не стала.
- Почему?
- Ну блин, я, конечно, не лучшая в мире девушка, но надо же знать себе цену.
Надо общаться с людьми своего уровня, я так считаю. Что может дать тебе
сантехник?
Эти и подобные отголоски доносились до Селина, пока Соня не предложила
сыграть в «шляпу». Потом посмотрели видео в интернете, попили чай, нашли
толстый сборник хокку и активно и оживленно гадали, что за смысл таится в
тех загадочных трехстишиях. Так друзья и не заметили, как прошел день.
- Ну что, друзья, до послезавтра, до учебного года? - Костя поднялся со стула, и
они с соней направились к прихожей. Все остальные последовали их примеру.
- По дороге к метро они всё так же весело беседовали обо всём подряд, не
начиная с самого начала и не доводя до конца ни одной темы.
- Что-то ты какой-то молчаливый сегодня, - обратившись к Селину, заметила
Стася. - ты не переживай, всё не так страшно в универе, надо только
привыкнуть, и всё будет замечательно.
- Кстати, а где Сева? - проигнорировав слова Стаси, спросил Селин.
- Не знаю — проговорила та. - Ой, да он вообще редко куда ходит, он
предпочитает переписываться.
Вскоре, от компании, попрощавшись со всеми, отделились Костя и Соня.
Пожелав им на прощанье хорошего начала осени, остальные пошли по мосту на
Воробьевых горах. Селин, слегка отстав от них, обернулся и посмотрел вслед
Косте и Соне. Взявшись за руки, они шли по освещенной сотнями фонарных
столбов набережной Москвы-реки, сверкающей в свете вечернего городского
сияния. Весело смеясь, крепко держась за руки и смотря друг другу в глаза с
искренней неподдельной любовью, они шли далеко вперед, по уходящей в
горизонт светлой набережной, оставив ночь и тьму далеко за пределами
свечения путеводных фонарей.
На Воробьевых горах ребята, как всегда, разъехались, кто куда. Через некоторое
время Селин, Стася и Маша Горская. Вскоре с поезда сошла и она.
- Жаль, что Виталия не было. - с улыбкой заявила Стася.
- Почему? - через силу спросил Селин.
- Маша же вернулась. Он ее, наверное, так ждал.
Селин промолчал. Сделав вид, что проверяет время в телефоне, от отвернулся.
Приближалась станция, на которой Стася выходила. Тяжело дыша, он снова
посмотрел на нее. Он вдруг почувствовал, что именно ей он должен обо всём
рассказать.
- Стася... - выдавил он из себя.
- Что?
 Поезд прибыл на станцию. Двери вагона открылись.
- Не влюблен он в нее. - только и смог сказать он.
- Хорошо, как скажешь. Ладно, до встрече в универе — рассмеялась она и,
пожелав Селину всего наилучшего, вышла из вагона.
Весь следующий день Селин, словно пьяный, ходил по квартире, словно на
ощупь собирая вещи, то и дело отрываясь и подходя к окну. Летняя жара спала,
и пропитанное грустью холодное темно-синее небо словно прижало к земле всё
еще зеленую траву и кроны деревьев. Во дворе не было никого. Те, кто не бегал
по магазинам, судорожно скупая на распродажах тетрадки, альбомы, ручки,
карандаши, фломастеры, линейки, циркули и рюкзаки, сидели дома, с грустью
вспоминая прошедшее лето, в разговорах с самими собой пытаясь прийти к
выводу, что осталось недолго продержаться до Нового Года.
К вечеру Селину позвонила мама Сомитнакова. После недолгого представления,
она спокойным, свойственным сильному человеку, голосом задала ему пару
вопросов о произошедшем накануне. Дав те же ответы, которые он дал
следователю Васильеву, он сам обратился к ней.
- Честно говоря, я не нахожу себе места. Мне, почему-то, кажется, что это из-за
меня. Видимо, я настолько стеснил его.
- Не накручивай себе, Кирилл, - сказала она. - Ты тут совершенно ни при чём...
Вот что, ты, говорят, в общагу собрался?
- Ну да.
- Дело твое, но, если что, можешь остаться жить в квартире. Что тебе в этой
общагае делать?
- Ой, нет, спасибо, неудобно как-то.
- Хочешь — могу тебе эту квартиру сдавать. Но это вообще не обязательно. В
общем, решай, тебя никто не торопит.
- Хорошо, я подумаю, - смущенно ответил Селин.
 Попрощавшись, они повесили трубки, и Селин рухнул на диван, который был
кроватью Сомитнакова. Вдруг он заметил, что из открытой узкой полки его
тумбы торчит маленькая толстая синяя потрепанная книжка. Взяв ее, он открыл
первую страницу.
«Начало отсчета — 17.06.2016, 11:17. метро «Филевский парк, первый вагон
поезда. Солнечно и жарко. Возвращаюсь из магазина: закупился перед сборами.
Будет что вспомнить» - такой была первая запись. «Итак. Эта книга не является
дневником. Здесь, если я сочту нужным, будет записано вразбивку всё, начиная
от списков продуктов до глубоких философских мыслей о народе, любви,
государстве и жизни в целом. Здесь также будут некоторые отчеты о некоторых
мероприятиях как особое хранилище памяти.»
Селин перевернул страницу. «20.06.2016. Как бы банально и дешево это ни
звучало, но мы понимаем ценность того, что имеем, только когда мы это теряем.
В моём случае, это трехнедельная потеря родного края. Может быть, в этом и
есть смысл будущей поездки...»
 Далее следовало подробное описание трехнедельных сборов, где-то с юмором,
где-то с грустью, где-то с подписями его товарищей. Далее шли различные,
стихи, рассказы, философские изречения и пропитанные юношеским
максимализмом записи о политике. Каждая запись была подписана числом,
месяцем, годом и днем недели.
«Истина — это то, что людей сближает. Ложь — это то, что их разделяет
(услышано на лекции)». «В России нет идеологии. Здесь царит свобода выбора,
слова, вероисповедания. Всё это — гиперсвобода. Слишком много свободы —
царство безнаказанности. Поэтому каждый человек творит всё, что хочет, и
каждый сам за себя. Поэтому-то мы и не развиваемся, ни государство, ни
общество. СССР был одной из ведущих стран мира, но не потому, что якобы не
было шовинизма, была дружба народов и все работали в мире и согласии, а
потому, что был авторитарный и тоталитарный режим, были казни, были
ввинчены гайки, была ИДЕОЛОГИЯ, пусть обманчивая, несправедливая и
абсурдная, но которой следовали абсолютно все. А у нас в России следовать
нечему, потому что открыто слишком много путей следования. Теперь не народ
следует одной идеологии, а один человек следует десяти. Народ должен быть
един!». «И большое понимаешь через ерунду (Маяковский)». «Добро и зло —
понятия относительные. Добро — это добро относительно зла, зло — это зло
относительно добра. Что было бы, если бы не существовало зла? Тогда добро
больше не с чем было бы сравнивать. Добро перестанет быть добром. Оно
перестанет существовать. Со злом всё то же самое. Добро и зло не могут
существовать друг без друга». «Моральный выбор придется делать всегда, и
неважно, в погонах ты или в трениках». «К чему стягивается наша жизнь? Вот
сижу я в школьном коридоре и гляжу на дверь кабинета «3Б» и думаю:
«Несчастные! Вам еще долго волочить свое существование в этом проклятом
месте. Так, наверное, и выпускник института смотрит на меня и говорит:
«Несчастный! Тебе еще пять лет волочить свое существование с этими
бессонными ночами и сессиями. Так и, наверное, на студента, идущего прочь из
универа, смотрит пенсионер и говорит: «Несчастный! Тебе до старости
волочить свое существование: подъем в шесть утра, работа до шести вечера,
отпуск едва ли одна двенадцатая часть года. И, поди, если не скукотища и износ
нервов, то нищета.». А посмотрит на пенсионера с неба мертвый и промолвит:
«Несчастный! Ну получаешь ты свои восемь тысяч в месяц, что наработал в
поте лица за всю жизнь. А где ты есть? В кресле-качалке с кроссвордом, ручкой,
очками и палкой. Ты уже слишком стар. Не бегать тебе теперь по зеленой
лужайке с мячиком, не погулять с подругой сердца под луной. Из всех радостей
есть только близящаяся смерть». Неужели вся наша жизнь стягивается именно к
этому? Нет, я не хочу такой жизни. Мы работаем, чтобы жить, а не живем,
чтобы работать!»
Селин перелистнул несколько страниц.
«Не любовь сквозь ненависть, а любовь, прикрытая ненавистью».
«Воспоминания, как вино, со временем становятся всё более терпкими (если,
конечно, остаются)». «Жизнью будут вознаграждены не столько знания, талант
или мудрость, сколько умение правильно расставлять приоритеты». «Явления
не зашквариваются, зашкваривается человек». «Человек, как государство: если
внутри всё хорошо, то никакие внешние силы его не возьмут».
Селин перелистывал одну страницу за другой, пробегаясь глазами по
бесчисленным заметкам. Внезапно ему показалось, что он уже где-то слышал
подобные слова. И тут его осенило: так это же он сам, Сомитнаков,
поставленным голосом говорил ему во время их коротких и продолжительных
бесед. Тут он понял, почему это всегда выглядело так, будто он заранее
готовился к разговорам. Открыв тетрадь почти в самом конце, среди последних
записей он прочел:

Мы навеки остались не поняты
В той воде, где лучи преломляются,
Где „откуда” и „кто” испаряются,
Где слова на словечки размолоты.
Даже если направо держали путь,
Всё равно мы окажемся левыми,
Заклеймённые чистыми древами,
Даже если хотели с пути свернуть.
Даже если налево бежали мы,
То окажемся завтра ещё левей.
Сколько ниточку белую ты ни вей,
Ей судьба стать петлёю ночной зимы.
И не можешь поверить спросонья ты,
Что от снега всё в марте белым-бело,
Что весной снегом улицы замело,
Ведь снега тоже были не поняты.
Даже если стояли безмолвные,
Ни налево, ни вправо не двигаясь,
Всё равно, где-то слева потом найдясь,
Будем мы поголовно виновные.
С кем попало ведя диалог на „ты”,
Не увидеть никак из окна пути.
Основную идею нельзя найти,
Если тексты неправильно поняты.

Селин открыл последнюю страницу, явно когда-то побывавшую в воде. Наверху
страницы нечеткими размытыми буквами было написано: «Здесь была Настя.
07.07.2017». судя по датам последних записей, тетради было не менее пяти лет.
Откинув голову на спинку дивана, Селин закрыл потрепанную книжку. Немного
помедлив, он решительно встал и бросил ее в чемодан.