Муха судьбоносица

               

                Быль

     Лет  двести  назад  жил  в селе мужик  Евсей.  Жил в бедности.  Жена Евсея - худосочная, детки вечно голодные,  коняга  - узкогрудая с  выпяченными  ребрами.  Было деток пятеро,  да двое  померло, - животы скрутило. Голодала  Евсеева  семья;  щи из лебеды,  горох  вместо  хлеба,  мясо на языке держали по большим  праздникам.
     Трудился  Евсей  с  раннего утра  и  до ночи. Слава  Богу,  хоть  и  замученная  коняга,  а  была, - без  нее  совсем  беда.
     Всяк  человек,  что  барин  в штиблетах ,что  мужик  в  лаптях,  свою  особенность  имеет.  Отмечался  Евсей  большим  терпением,  покорностью  и  еще  тем,  что  на  всякое   проявление  жизни  рассуждение  имел.  Будь  он  грамоте  обучен,  так, дал  бы  Бог, не  в  зипуне из сермяги ходил,  а  непременно  поддевку с цветным  кушаком  имел.
     Сойдутся  мужики  в  большой  праздник  после  обедни, разговор  заведут.  «… Эх,  жизнь  проклятая,  холера  ее  забери!  Совсем  от  нужды  спасу  нет.  Стонут,  жалятся  сермяжные,  возмущения  выражают.  Только  Евсей  сопит,  да  помалкивает.  «… Посмотри  на  себя,  -  говорят  ему  мужики.  -  Портки  в  заплатах,  рубаха  выцвела,  ноги  отродясь  сапог не знавали,  а  ты  все  терпишь,   да  за  господ  впрягаешься…»
     Евсей,  по  обыкновению,  их  выслушает  и  в  рассуждения  пустится.  «.. С  одной  стороны оно,  конечно,  ваша  правда,  но,  с  другой  -  терпение  -  порука  неизменности  жизни,  -  толкует он.  – Вот  все  вы  возмущения  выражаете,  а  я  вам  так  скажу:  -  Всякое  изменение  жизни  гневом,  да  злобой  вскормленное,  к  большой  беде  ведет.  Не  буди  лихо,  пока  оно  тихо.  Всегда  плохо  было,  а  будем  бунтовать -  еще  хуже  будет. По мне так,    что  волком  выть,  что  петухом  петь  -  пустое  дело  -  все равно  правда не наша.  Вы  мне  мое  терпение  в  укор  ставите.  А  всякие  горлопаны,  да  передовые  -  где  они?..  Кто  в  остроге,  а  кто  и  на погосте покоится…»
     Осмотрится  Евсей  по  сторонам,  укротит  голос  и  рассуждения  продолжит.  «… Вы  тут  неудовольствие  государю  высказываете;  плохо он  за  слугами  наблюдение  ведет,  воровать,  да  над  нами  глумиться  позволяет.  Так  одного  человека  во  всем  винить  -  много  ума  не  надо.  Не  может  один  человек  на  всю  державу  смотреть.  Богом  нам  царь  дан,  а  Бог  плохого  царя  народу  не  пожелает.  Ежели  каждый  будет  неверия,  да  возмущения  выражать,  то  как  же  царевы помыслы по  улучшению  жизни  произрастать  будут?  Господь  терпел,  и  нам  терпеть  надо?  Сегодня  темень,  да  холод,  а  завтра  -  глядишь,  и  солнышко  выглянет…»
     Послушают мужики  Евсея,  руками  разведут.  Кто затылок почешет,  кто плюнет,  а кто и  крепким словом  Евсеевы речи  увенчает.  Но  всякий  раз  одним  дело заканчивается:  домой  поспешают, - магарыч  ждет.
     Тот  год  неурожайным  выдался. До  Покрова  у  Евсея  кое-какие  запасы  были, а  далее совсем  беда.  Как  прокормить  семью  Евсей ума не приложит. Жена  совсем отощала,  с  лица  спала,  детки не  унимаются,  есть просят. Коняга за  живот  подвязана, - нет  сил  в ногах  стоять. Подъели  все,  что  было. 
     Мир  не  без  добрых  людей. Нашелся  доброжелательный  человек,  -  дал  Евсею  совет.  А научение  доброго  человека  таковым  было… «Иди - ка  ты,  Евсей  к  старосте,  возьми  у  него  бумагу,  что есть  у  тебя  в  хозяйстве  и конь  и  изба.  И  с  этим  документом  в  город  отправляйся  в  учреждение,  где  кредиты  дают.  А  нехитрое  хозяйство  твое  займу  залогом  будет…»
     Куда  Евсею  деваться. Принял  он  совет,  отправился  к старосте.  Староста  он  потому  и  старостой  стал,  что   рассуждения  свои  в  деловое  русло  жизни  направлял,  а не,  как Евсей,  со своей  проповедью  терпения,  да  непротивления у  мужиков  на  ушах сидел.
     Выслушал  староста  горемычного  и  говорит:  «Бумагу я дам,  да  нужна  ли  она  тебе?  Не  хитро  взять,  а  хитро  отдать.  А  как  процент  нарастет,  да не  вернешь  вовремя?  Выкупит   наш  барин  твой  долг,  и  поминай  Евсей  вольность  свою,  как  звали.  Станешь  ты  холопом,  жена  -  холопкой  и  дети  -  холопами. Сейчас  ты  -  раб  Божий,  а  станешь  -  рабом  барина.  И  не будет  у  тебя  ни  коня,  ни  избы,  и  ни  жене,  ни деткам своим   волен   ты  не будешь…»
     Евсей,  понятное  дело,   словам  старосты  согласие  выразил,  но  только  руками  развел.  «Нет  у  меня  другого  выбору,  как  в  кабалу  влезать, - говорит  он,  как  плачет.  -  Или  в  петлю  лезь,  или  заем  бери…  Не  томи душу,  милостивый  батюшка,  пиши  бумагу …»
     И  вот  предприятие  Евсея  по  взятию  средств  успехом  увенчалось. Солнышком  праздник  в  избу  пожаловал. Привез  Евсей  из  города  продуктов,  жене  -  сарафан,  гребенку  узорчатую,  деткам  -  обувку,  а  себе  порты,  рубаху красную,  да  еще  высшую  вольность  позволил:  сапоги  приобрел,  запаха  кожи  коих  отродясь  не  нюхал. 
     До  Великого  Поста  дотянула  Евсеева  семья, а  там - опять  лихо. Все  подъели,  до  желудей  дело  дошло. Процент  растет,  а  отдавать  Евсею  нечем.  Слова  старосты  -  Богу  в  уши.  Выкупил  барин  Евсеев  заем,  и  стал  Евсей  холопом,  жена  -  холопкой  и  дети  холопами. А  холоп  -  он по  всем  законам  существо  бесправное. Коня  со  двора  увели,  изба  не  Евсеева  стала.  Жену барин  в  имение  забрал  -  пущай  долги  отрабатывает.  А  деток,  чтобы  с голоду не  померли - в  приют  при  монастыре  определили. 
    Сидит  горемыка  один-одинешенек теперь  уже  в  чужой избе  и,  по  обыкновению,  рассуждение  имеет,  жизнь  исследует.  «…Отчего же  жизнь  такая  проклятая,  -  размышляет.  -  Работаю  спины не  разгибая,  терплю,  живу  по  заповедям,  господ  почитаю,  а  ни  кола,  ни  двора,   и  в  кармане  -  вошь  на  аркане…»  И  тут  крамольная  мысль  к нему  явилась.  Во  всем  царевы  слуги  виноваты!  Царя  охмуряют,  а  над  народом  бесчинствуют! Такая  мысль  и  раньше  к  Евсею  наведывалась,  но  он  ее в  узде  держал,  не  давал  брожению ходу. 
     И  тут  оторопел  Евсей.  Уставился  на  него  кто-то  с  порога,  -  глазом  не  моргнет.  Пригляделся.  Так это ж  змея -   крамола  холодная приползла! Искушает!  Желает,  чтобы  я  слабину  дал;  от злонамеренных  суждений  к  неугодным Богу,  да  государю  делам  перешел.  Любовь  к  государю  изничтожил! Ровность  жизни  порушил! Ну,  уж нет! Терпеть  надо,  а  то неизвестно,  что  будет.  Вон  в  селе  за  рекой  - горлодеры  на  сходе  верх  взяли  - нарушили  устойчивое  течение  жизни.  Теперь запустение,  да  голод  пожинают. Главное  то  ведь  оно  что:  войны  нет,  а то заберут в рекруты - детки сиротами  станут. А за ровное течение жизни  низкий  поклон  государю нашему…» 
         Осенил  себя  Евсей  крестным  знамением, прогнал змею.  Налил  в  плошку  квасу,  накрошил  хлеба,  перекрестился  и  только  было  к трапезе  приступить  вознамерился,  как  на  тебе!..
   Муха  жирная,  с  брюхом  зеленым,  как  изумруд  из  дерьма  слепленный,  плюх  со  всего  маху  в плошку  и  давай  по  квасу  куролесить,  круги  выписывать!
     Евсей  лицом  побелел.  Это  что  же  за  глумление  такое,  что  за    высшая  несправедливость жизни такая,  терпению  не  подлежащая!!
     Выскочил  он  из  избы,  схватил  вилы  и  прямиком  к  барской  усадьбе. Сжег  усадьбу  и  лес  подался.  Там  в  одночасье сподвижниками  оброс.  И  пошло,  поехало…  Сначала  на уезд,  потом и на всю  губернию  огонь  перекинулся.
     Вот так оно и бывает.  Враз  все  рушится.  Муха  -  она хоть  творение и  говенное,  а  всякому терпению  конец  положить может,  судьбы решает. На бунты,  да революции  подвигнуть  может.