Куинджи отдыхает

               
           Это была Надежда Крупская или Александр Ульянов. Не пугайтесь: они были в кавычках. Потому что пароходы.
     Дело было довольно давно. Или совсем недавно. Это как посмотреть…
     Бывшая студентка, трудившаяся на ниве туризма, предложила составить ей компанию в круизе на острова Кижи и Валаам. Само звучание этих слов предвещало что-то загадочное, мистическое и сказочное одновременно.
     Начало семидесятых годов: массовый туризм пока в младенческом возрасте, но потихоньку набирает темпы.
     Ах, Валаам, волшебный остров! Это уже потом, в 1982 году прочитаю душераздирающий рассказ Юрия Нагибина «Терпение» и посмотрю сделанный по нему, увы! бездарный фильм. Пока только магическая сила притяжения…
     Ах, Кижи, Преображенская церковь -- величественный храм о двадцати двух главах,   тридцати семи метров росту. Заметьте, без единого гвоздя! Там же, под открытым небом,  создан музей деревянного зодчества русского Северо-Запада с привезёнными из дальних мест подлинными деревенскими постройками. И в довершение всего – самый настоящий круиз!
    Сейчас мы вдвоём в каюте весьма обшарпанного как снаружи, так и внутри судна под одним из вышеупомянутых названий. Отчаливаем… Сначала все толпятся на палубе,  заполняя лёгкие чистым воздухом, наблюдая  меняющийся, правда,  весьма заунывный, пейзаж.  Вздрагиваем при упоминании экскурсоводом  исторического места – Шлиссельбург. Наконец, выходим в Ладогу.
  Сумерки сгустились и все разошлись по каютам, предвкушая завтрашнюю насыщенную программу, и кое-что вкушая, если «с собой было»…
   
       Пароход плавно вспарывал озёрную гладь и всё предвещало полноценный ночной отдых. Но не тут-то было…  Теперь понадобится маленькое отступление: дело в том, что в те далёкие времена нравственность у нас блюлась очень строго и не была (так широко, как сейчас, а на загнивающем Западе и тогда) распространена практика повременного снятия отеля: понимаете, о чём я? А тут есть возможность оторваться в каюте по полной, без предъявления в паспорте штампа о браке с попутчиком/попутчицей.

      И надо же было нам так повезти с соседями! Тонюсенькие перегородки того и гляди треснут от содроганий тел, да и койко-место вот-вот рухнет под тяжестью, не предусмотренной эксплуатационными нормативами. Не вправе нарушать царящую за перегородкой идиллию, я всю ночь провертелась на одинокой койке, не сомкнув глаз. Да что там говорить! Всё происходило так близко и настолько зримо, что я себя чувствовала непосредственным участником происходящего. Меня так и подмывало предложить им откровенную l’amour `a trois.

      Наутро мне больше всего хотелось взглянуть на эту трудоспособную парочку. Но к сожалению, такого удовольствия они мне не доставили, ибо не появлялись за нашим общим столом ни за завтраком, ни за обедом, ни за  ужином – как я понимаю, они вообще не выходили из каюты до нашего причаливания в Речном порту Ленинграда. А вы говорите: «Ах, Кижи! Ах, Валаам!»
 
     Ну, а теперь от самого яркого впечатления от круиза перейдём, как теперь говорят, собственно, к дестинации и локации.
     Итак, Кижи… Я готова была разрыдаться, ибо увиденное с борта причалившего парохода других эмоций вызвать не могло, разве что глубочайшее разочарование. Самым омерзительным, пожалуй, был вид косо-кривобоко пришвартованного, модного в те времена, плавучего ресторана-стекляшки: мы-то ехали за природой, за первозданностью, а тут – на тебе!
     Взору нашему открывалось  три острова, один из которых, слева от нас,  вообще представлял собой ужасающую, погружающую в депрессию,  картину: голый, выжженный  остров с тремя трупами обгоревших деревьев. Прямо перед нами ещё один голый остров, к которому мы причалили и на котором одиноко возвышался храм, тот самый, без единого гвоздя. Он весь в лесах, похоже, пожизненно, судя по их состоянию.
     Сам остров невелик, совершенно без растительности, кое-где натыканы бывшие усадебные постройки, привезённые из деревень Северо-Запада. Все деревянные строения разбросаны наобум, без логики и смысла. Кажется, они сами задаются вопросом, мол, что мы здесь, собственно говоря, делаем? Обескураженный народ слоняется туда-сюда, в надежде взирая на пароход, не подаст ли он сигнал к отправлению. И понять народ можно: там, на корабле хотя бы есть чем заняться…
Разочарованные, если не подавленные, крушением розовых мечт, сбыча которых не состоялась, возвращаемся на пароход. Мне, как я понимаю, хуже всех. Сейчас объясню почему…

     Незадолго до этого тура я в очередной раз побывала на родине, во Львове, где в то, ещё не выраженно-антироссийское время «мэшковала», то бишь, жила моя сестра. Чтобы разнообразить наше с дочкой пребывание, она отправилась с нами в Шевченковский гай. Запомните это название: а вдруг когда-нибудь, может быть, не ровён час, чем чёрт не шутит (можете продолжить сами) что-то изменится...
Предлагаю называть его не Шевченковский Гай, а Шевченковский Рай. Сказать, что это сказка –  ничего не сказать. Как говорил Паниковский для убедительности: «Поезжайте в Киев и всё!» Ну, поменяйте Киев на Львов: главное – идея!

     Огромный лиственный лес с переплетающейся листвой всевозможных кустарников; вековые, мощные, напоённые солнцем и влагой деревья; пруды, покрытые  ковром лилий и кувшинок, прохладная чистейшая вода – уже благодать… А тут ещё в зарослях то и дело наталкиваешься на  красивую  плетёную изгородь: внутри неё огромный, крепкий деревянный дом; просторный,  ухоженный двор, конюшня, хлев, амбар, колодец – всё не перечесть. И в каждом строении своя утварь, и всё так чисто и опрятно, что кажется, хозяева ушли куда-то  и вот-вот должны вернуться в  прибранную избу с рушниками, прялками и прочими предметами деревенского быта. Все экспонаты подлинные: свезены из ближних и дальних областей При- и Закарпатья. Сохранилась фотография, где  я пробую ногой воду в пруду на фоне сказочно пышной, буйной  растительности   -- чистый Васнецов!

     Ой, я кажется увлеклась… Но когда окунаешься в воспоминания,  ощущаешь их так остро, будто только что пережил.
     Да, вот так, без особого энтузиазма, мы отправились в путь на Валаам. И опять меня ждало разочарование: причалив, мы полезли куда-то в гору по загаженной тропинке, мимо каких-то заброшенных, неприглядных сооружений. Оглядываясь во времени назад, всё становится совершенно ясно:  отношение к религии и церкви было другим,   денег на реставрацию не давали (да и с какой стати: больше тратить не на что?), да и, как мы узнали много позже, Валаам в те поры играл роль сборщика никому не нужных отходов  -- «самоваров», как называли безногих, безруких калек,  ещё пока живых человеческих останков войны, свезённых туда со всей страны, особенно из Москвы, чтобы их непотребный вид не портил картины процветания и благоденствия послевоенной столицы!  Нет, вы всё-таки прочитайте нагибинский рассказ – волосы дыбом…

     Вот, собственно, и всё. Сейчас передохну, утру слезу и продолжу, в уже более оптимистичном ключе. Надеюсь…
     Спустя, шутка сказать, почти полвека я вновь засобиралась на Валаам. На сей раз всё прошло без сучка и задоринки: Речной порт оказался в пределах досягаемости, свой пароход я нашла без долгих поисков, к отправлению судна поспела. Прямо на выходе из метро остановился суперкомфортабельный автобус с бархатными сидениями, который ждать долго не пришлось. Был тёплый солнечный летний день. В автобус садились незнакомые люди с чужими лицами. Забегая вперёд, скажу, что когда мы с ними случайно опять оказались в одном автобусе, идущем от Речного порта до станции метро,  спустя каких-то тридцать шесть часов после первой встречи, у нас было ощущение,  что мы знаем друг друга давно и что мы большие друзья, и расставались чуть ли не со слезами на глазах  – вот как сближает людей путешествие!

     Корабли у симпатичного здания порта стояли, плотно прижавшись друг  к другу, и приходилось проходить через другие пушкины, некрасовы, герцены  в кавычках, пока не доберёшься до своего судна. Глаз радовал идеально ухоженный интерьер пароходов. Команда казалась более многочисленной, чем количество пассажиров. На каждом шагу тебя встречало юное, улыбчивое создание, не только отвечающее на вопросы,  но и предваряющее их – приятно, я вам скажу, не передать как. Нам, не особенно избалованным вниманием…
     Мне открывают доступ в каюту, она на главной палубе. Маленькая, уютная. Хочу открыть окно, но силёнок поднять его, видимо, не хватает. Открываю дверь, везде снуют пассажиры в поисках каюты. Тут же пестрит униформой доброжелательная, терпеливая, услужливая команда. Я бросаю клич о помощи и в то же мгновение ко мне устремляются три форменных красавца. «Нет-нет», снисходительно молвлю я, «мне и одного достаточно». Все улыбаются шутке…

     Традиционное знакомство с капитаном, бокал шампанского. Осмотрев все палубы и  салоны, направляюсь на ужин, который не обошёлся без сюрприза. В ожидании горячего сижу за указанным столиком, разглядываю стекающихся попутчиков, как вдруг, без предупреждения, входит моя многовековая коллега-соавтор и, не моргнув глазом, направляется к моему столику. Но что странно, своим видом не показывает нашего знакомства: она со своей, не знакомой мне,  подругой. Садятся за мой стол, разговаривают, трапезничают, не обращая на меня внимания. Но я-то вижу, что это она: и стрижка, и одежда, да что там говорить… Короче, если что-то и портило слегка мою поездку, так это недоумение и нежелание примириться с тем, что это не она. В конце концов, я не удержалась и рассказала попутчице о совершенно немыслимом сходстве. Она отнеслась к моему открытию весьма равнодушно и, по-моему, даже слегка неприязненно, судя по тому, как неохотно она разрешила себя сфотографировать в конце нашего тура – а мне был  необходим вещдок. 
     Та, за которую я приняла свою попутчицу, увидев фотографию, подтвердила большое сходство, но будучи натурой мало эмоциональной, только этим и ограничилась. А мне хотелось больше ахов и охов. Ну да ладно…

     Вечером в салоне был виолончельный концерт, а в другом салоне, где был бар, оказался  ещё и рояль (в кустах), на котором я вполголоса исполнила последнее произведение, оставшееся у меня в голове и пальцах – «Мазурку» Шопена ля-минор. Пальма, рояль, бокал вина в хрустальном сосуде – всё так, как я в юности мечтала. Правда, для полноты картины там ещё должно быть кресло, в котором сидит Он и влюблённо-задумчиво, неотрывно на меня смотрит.

     А потом опустилась над Ладогой ночь. Экзальтированная, я, конечно, не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, пока не выдержала, встала и подошла к задёрнутому шторой окну.  Отдёрнув штору, сквозь приоткрытое окно я увидела картину, от которой я сначала в страхе отпрянула: густая, тяжёлая как свинец, тёмная масса ладожской воды плавно катилась, подступала ко мне, почти касаясь палубы. Вода искрилась и блестела, как смола, и очень хотелось её потрогать и ощутить. Я стояла, смотрела и сначала не задумывалась, почему она так искрится и блестит, но потом любопытство взяло верх и  я, прижавшись лицом к стеклу, посмотрела налево, откуда струился свет. То, что я увидела, настолько меня потрясло, что я мгновенно выскочила на палубу в одной  сорочке и, держась за поручни, впилась взглядом  в  открывшееся зрелище: невдалеке, в тихих, плавных волнах озера купалась, едва касаясь воды, огромная, круглая, полная красавица-луна. При этом она озаряла нам путь на Валаам широкой, струящейся полосой тёплого света, яркого, как день. Расшалившись, она спустилась с неба, чтобы освежиться в прохладных водах озера в надежде, что глубокая ночь скроет её проказы от любопытных человеческих глаз.

     Эта гигантская, лежащая на воде, а не повисшая в небе луна – пожалуй, моё самое сильное природное потрясение. Я готова была петь, кричать, танцевать, созвать всех полюбоваться свершившимся чудом!

     Бросившись к телефону, я разослала близким эсэмэски, надеясь на их скорую ответную реакцию, забыв, что антенн поблизости в бескрайнем озере нет. «Куинджи отдыхает» - настрочила я приятелю. Вы помните, конечно, его картину, экспонируемую в Русском музее, «Лунная ночь на Днепре».

     Бесшумно пристав ранним утром к изумительному по красоте острову, корабль высадил всю радостную толпу, которая была тут же разбита на группы, отправившиеся на всевозможные экскурсии. Бесподобным было всё увиденное, услышанное, прочувствованное. Как не хотелось покидать этот райский уголок!

     Только подплывая к Петербургу, я получила долгожданный ответ приятеля: «Архип Иванычу привет, когда проснётся».