Как Петрович воспитывал либералов

     В самом начале 90-х прошлого тысячелетия журналисты прямо с ума посходили. Тиражи многих газет упали, лишившись господдержки, соответственно упали и их доходы. А поскольку люди они были неглупые, то поняли, что денежки надо зарабатывать на горячих материалах. А где их брать? И информацию, и денежки? Расследованиями заниматься – дело долгое, да и для здоровья, порою, вредное, время-то было нервное, лихих людей хватало, оружия тоже. Но нашлась тема относительно безопасная и всем интригующе интересная – в прошлом покопаться. Желательно в документах, спрятанных в архивах секретных. И если повезет, нарыть такое доселе схороненное, чтобы еще недавнего кумира в грязи вывалять, свергнуть с пьедестала и в прямом, и в переносном смысле. Понимали грамотные люди, маловероятно, что кто-нибудь заступаться за канувших в историю героев будет с применением насильственных методов. А воззвания к совести и обращения в суды приведут только к бОльшей популярности и, соответственно, к повышению гонораров.

     А где самые сладкие секреты хранятся? Страшно говорить, но придется – в КГБ.
     Собралась стайка из 12 самых отъявленных и безбашенных журналистов, и направились они, друг друга ободряя и подталкивая, прямо к парадному входу в наводившее на них долгое время трепет красивое здание.

     Потребовали встречи с главным руководством. Получили завуалированный отказ: «Для решения вашего вопроса достаточно начальника следственного отдела».
     Поручили встречу провести Петровичу.

     В качестве прелюдии он подробно объяснил, что в соответствии с законом допуск к секретным материалам возможен только в индивидуальном порядке. В заявлении должно быть указано, в связи с какой необходимостью, к каким материалам, за какой период необходимо получить архивные материалы. Ознакомление будет происходить в порядке очереди каждый рабочий день, но не более трех часов в сутки. Предупреждая возмущение таким ограничением, разъяснил, что закон, расширяющий возможности ознакомления с секретным архивом, депутаты приняли, а вот штатную численность сотрудников архива не увеличили. А чтение архивных дел возможно только в присутствии сотрудника.

     Почему? Чтобы не исчезли или не были испорчены, уникальные документы, чтобы в них не были внесены «поправки» и пр.

     Петрович не удержался и поведал постепенно утрачивающим наступательный пыл журналистам подлинную историю о том, к чему приводит утрата бдительности.

     В середине шестидесятых годов в КГБ обратился сотрудник института истории АН кандидат исторических наук Вожжин с просьбой предоставить допуск к архивным материалам по связям СССР с Гоминьданом. Тема представляла интерес, поскольку с Китаем отношения принимали неустойчивый характер, и информация имела перспективу практического использования.

     Вожжин в течение нескольких месяцев работал в архиве, стал уже своим человеком, никаких вопросов к нему не возникало. Дела сдавал в срок. Выборочная проверка подтверждала наличие всех указанных в описях документов.

     Через пару лет, когда о Вожжине уже практически забыли, поскольку докторскую диссертацию он не завершил, и статьи на исследуемую им тему в печати не появились, один из сотрудников архива рассказал, что видел Вожжина за рулем «Волги» с частными номерами.

     Кто-то ему позавидовал, а кто-то, все-таки в КГБ люди служили, вспомнил, что Вожжин не раз жаловался на скромную зарплату младшего научного сотрудника. И решено было проверить, откуда у него средства на приобретение дорогого транспорта появились. Выяснилось, что наследства никакого от дедушки или бабушки он не получал. В лотерею не выигрывал, хотя бы потому что и не играл. В то же время в родном ему институте рассказывал, что машину подарил ему брат, знатный хлебороб в далеком Ставрополье. Проверили и брата. Действительно труженик оказался замечательный, вот-вот должен был насобирать сумму, необходимую, чтобы купить себе вожделенный «Москвич». Вопрос стал еще более острым.

     В первую очередь проверили классическую версию о возможной продаже похищенных Вожжиным государственных секретов какой-нибудь вражеской разведке. Стали  перепроверять все архивные папки, которые ему под роспись выдавали. Сначала быстро по описи удостоверились, что все документы находятся там, где положено. А потом, как гром с ясного неба… Узрели, что со многих почтовых конвертов исчезли марки. Большинство писем было из Китая, но были и из Англии, Германии, Австралии, Японии. Некоторые письма датировались концом Х1Х – началом ХХ века. Соответственно марки представляли определенную ценность. Установили, что Вожжин за два года трижды выезжал в командировку в Москву и один раз в Ленинград.
 
       Через оперативные возможности убедились, что привозил наш фигурант на филателистские «толкучки» китайские марки, но особо ценных редких экземпляров не предлагал. Продавал их, особенно не торгуясь, денег  увез в общей сложности ориентировочно около  двадцати тысяч.

   Теперь-то вам, дорогие журналисты, понятно, почему после этого посетителей один на один с архивными документами не оставляем.

     - А что же с Вожжиным стало, - поинтересовался один из визитеров.
     - Что Вы? Дети, что ли? Вы же акулы пера. Сколько раз писали про ужасы КГБ, а здесь догадаться не можете? Сами посудите, что мы получили в сухом остатке? Кражу из архива секретных документов. Но шуму много, а шерсти клок. Марки найти невозможно, установить ценность похищенного тоже. Позора на нашу голову выше крыши. Но и оставлять такое издевательство безнаказанным нельзя.  Пришлось организовать маленькое ДТП на Сусамырском перевале. Его «Волга» лежит до сего дня на дне семисотметровой пропасти.

     Петрович оглядел ошеломленных журналистов, насладился достигнутым эффектом и, предупреждая град вопросов, тут же добавил:
     - Пошутил я. Жив наш Вожжин. Написал он в ходе беседы в нашем здании явку с повинной, автомобиль добровольно государству вернул, так же, как и оставшиеся  2 тысячи рублей и три десятка нереализованных марок. В закрытом (документы все-таки были секретными) заседании наш самый гуманный суд приговорил его к двум годам принудительных работ на стройках народного хозяйства. Отбыл он полтора, освободился ранее срока за примерное поведение и сейчас трудится там, куда при Сталине его за содеянное отвезли бы за государственный счет -  в Магаданской области.

     Однако напрасно Петрович надеялся, что журналисты оставят его в покое.
     - В соответствии с Законом каждый из нас имеет право на ознакомление с имеющимся на него досье, - реализуя домашнюю заготовку, заявили сразу несколько корреспондентов.  – Предоставьте нам эту возможность прямо сейчас.

     Петрович спокойно отвечает, что рад бы, но не может.  Почему? А по одной простой причине - никаких досье на них нет.

     - Как Вы можете уверенно это заявлять, когда не знаете даже фамилий большинства из нас? – задала вопрос одна из самых задиристых и ехидных журналисток вечерней городской газеты. – А если бы и знали (вспомнив, что в бюро пропусков все предъявляли паспорта), то уж времени проверить нас на наличие досье у Вас не было.

   Однако Петровича так запросто краснеть не заставишь.
     - А давайте ответим на этот вопрос вместе с вами, - предложил он. - В Киргизии уже почти полвека, а точнее, с 1954 года ни одного уголовного дела по статье «Антисоветская агитация и пропаганда» заведено не было. Народ поддерживал Советскую власть повсеместно. Так же, как и вы все.

   Сейчас эта статья  из Уголовного кодекса удалена. Поэтому можете свободно рассказать всем присутствующим, что же вы такого могли натворить-наговорить, чтобы органы госбезопасности вами заинтересовались? Прессу я читаю и сам, и наши сотрудники во всех областях. Ну, не было ни одной статьи или заметки, как напечатанной, так и редактором в корзину выброшенной, чтобы стать хотя бы предметом размышлений на тему, а нет ли у какого-нибудь журналиста тайного умысла навредить советской власти. Даже экземпляр «Архипелага ГУЛАГа» не у кого было изъять. Такая у нас интеллигенция замечательная. Нам пришлось у Москвы попросить одну книгу для ознакомления. А то попалась бы самиздатовская копия без названия какому-нибудь оперу, а он и внимания бы на нее не обратил.

    Так что, какой ответ мы вместе с вами дадим на вопрос, мог ли я, не имея времени на проверку, уверенно заявить, что досье на вас не существуют. Молчание ваше принимаю за единственно верный ответ - мог.

     Вы при Советской власти дружно пропагандировали политику партии и правительства. Сейчас в условиях зарождающегося капитализма находитесь в одном строю уже с другими партиями и другим руководством и дружно критикуете то, что вчера прославляли. И прославляете то, что вчера талантливо ругали.

     Но напрасно Петрович рассчитывал, что ему засчитают победу в этом поединке. Перед уходом один из журналистов громко и отчетливо заявил:
     - Плохо вы работали. И не потому, что Солженицын по рукам все-таки в республике ходил, а потому, что проморгали, как страну развалили. Сидите тут, наши статьи читаете. А серьезных дел не расследуете, а в стране и в республике они есть.

     Тут у Петровича нервы все-таки не выдержали. Не мог он допустить, чтобы последнее слово не за ним осталось. И он тоже громко и отчетливо пригласил этого корреспондента принять участие в расследовании серьезного уголовного дела. Но, чтобы он затем непременно сообщил, изменилась ли его оценка деятельности органов госбезопасности. 

     Ударили они по рукам, телефонами обменялись и пошли готовиться к продолжению поединка. А случай подходящий долго ждать себя не заставил. Буквально через неделю прогремел во Фрунзе мощный взрыв. Оперативно-следственная группа срочно выехала на место происшествия.

      Петровичу долго искать корреспондента, Бобров его фамилия была, не пришлось. Редакция была по пути, там его и подхватили. Петрович сразу предупредил, что Уголовно-процессуальным кодексом присутствие корреспондентов при проведении следственных действий не предусмотрено, поэтому придется ему выступить в роли понятого. Это значит, что после внесения фамилии в протокол покидать место осмотра происшествия до завершения следственных действий будет нельзя. Пока ехали корреспонденту рассказали, что произошел взрыв автомашины марки «Жигули». Пассажир погиб. Водитель пока жив, но ему полностью оторвало правую руку, у него повреждены легкие. Свидетелей происшествия пока не выявили. Место взрыва оцеплено, скорая помощь прибыла.

     Когда опергруппа приступила к осмотру места происшествия, сгустились сумерки, опустился довольно плотный туман, видимость была затруднена. Крыша «Жигулей» выгнулась куполом, правая дверца отлетела метров на двадцать в сторону, лобовое стекло, на удивление целое, висело на электропроводах впереди по ходу движения.

   Внутри «Жигулей» все было в крови и кусках тела. Впечатление такое, как будто вы оказались внутри мясорубки. В свете ручных фонарей, выхватывающих из темноты кошмарные детали, все выглядело кадрами фильма ужасов.

     Учитывая, что при осмотре чрезвычайно важно было найти все сохранившиеся части взрывного устройства, а они могли быть просто крошечными, Петрович распорядился вызвать пожарную автомашину с прожектором синего цвета, который успешно применяется в условиях тумана.

     Лучше бы он этого не делал. Картина места происшествия стала еще более зловещей. Сотрудники и врачи с кусками разорванного тела в руках, забрызганные кровью, которая была черного цвета, выглядели, как толпа зомби.

     Петрович время от времени поглядывал на Боброва. Тот попыток сбежать или упасть в обморок не делал. Правда, стоял он как-то неестественно прямо, голову не поворачивал, даже когда следователь предлагал понятым удостоверить записи в протоколе.

     Вдруг метрах в двадцати от автомашины прозвучал выстрел. Все оцепенели. Однако, подошедший милиционер всех успокоил. Объяснил, что пришлось застрелить собаку, которая пыталась утащить с собой вещдок. Ни поймать ее, ни отобрать у нее часть ноги потерпевшего другими средствами не представлялось возможным.

     Милиционер тут же и обосновал свой рассказ, положив ее перед следователем.
     Не сразу у опергруппы восстановилась работоспособность. Но самое страшное было еще впереди. Через пару минут раздался крик: «Держи ее, хватай!». Прямо на следователя из синей темноты выскочила черная кошка с огромными ярко желтыми глазами. В пасти у нее, как показалось, была связка сарделек. Бобров «на автомате» наклонился и вырвал эти «сардельки». В то же мгновение, осознав, что это человеческие кишки, он плавно осел на мокрый асфальт.

     Медики из «Скорой помощи» не сразу смогли привести его в чувство, затем вызвали еще одну машину и отправили в больницу.

     Петрович испытал нечто подобное угрызениям совести. Уж больно жестокий урок получил журналист. Хотя может быть и поделом, ведь еще совсем недавно он заявлял, что комитетчики - белоручки  и привыкли работать в черных костюмах и белых перчатках, сидя в креслах. После сегодняшних выпавших на его долю испытаний мнение его определенно поменяется. Конечно, урок получился весьма жестоким, но кто мог предугадать, что ждет оперативно-следственную группу на этой темной улочке?
 
     Очерка Бобров так и не опубликовал. И это было обидно. Ведь дело было раскрыто на удивление быстро. В первую очередь благодаря невероятной живучести водителя «Жигулей». Он уже на четвертый день смог дать показания. Правда, с начала заявил, что сам найдет взрывника и накажет его. Но ему доходчиво объяснили, что не факт, что он выживет. А потом придется отбыть наказание за незаконное владение взрывным устройством. И он благоразумно начал сотрудничать со следствием.

     Личности водителя и погибшего пассажира, хотя никаких документов при них не было, установили по картотеке отпечатков пальцев быстро. Оба были ранее судимы за грабежи и разбои, в том числе с применением огнестрельного оружия. По данным уголовного розыска, выйдя на свободу, они сколотили банду из 6 человек и были заняты поисками оружия, готовясь к серьезному делу.

      Бандиты по наводке вышли на прапорщика воинской части, который пообещал продать три «ПМ». Но, получив задаток, тянул с исполнением договоренности.  В конце концов, он обозначил время и место, куда бандиты должны были подъехать на автомобиле. Прапорщик передал им шахматную доску, заявив, что стволы внутри, забрал деньги и почти бегом скрылся в переулке. Заподозрив неладное, бандиты попытались сразу открыть увесистую доску, чтобы в случае мошенничества догнать прапорщика, но она была обмотана прозрачным скотчем. Когда же это удалось сделать, прогремел взрыв.

     Водитель довольно подробно описал внешность прапорщика. После чего к делу подключили военную контрразведку, которая сумела за двое суток выйти на фигуранта. Он оказался опытным сапером, прошел хорошую школу во время службы в Афганистане. Прапорщик всеми силами пытался отвертеться, так как справедливо полагал, что 500 граммов взрывчатки обязательно должны были отправить на тот свет покупателей. Тем более, что они сидели в закрытой машине, а он, отойдя метров на 80, успел обернуться и увидеть, как отлетела дверца и вместе с ней окровавленные куски.

     Но когда в больнице через стеклянную дверь ему продемонстрировали, как с живым водителем беседует оперработник, прапорщик обмяк и раскололся от ушей и до … пяток.

     Петрович, оценивая проделанную оперативно-следственной группой работу, справедливо полагал, что Бобров просто обязан написать вопреки его предыдущим заявлениям позитивную статью о деятельности КГБ. Это был бы апофеоз перевоспитания либерала, результат не менее значимый, чем пресечение преступной деятельности.

     Однако, Бобров долгое время находился на больничном, потом взял отпуск, затем убыл в командировку. Петрович предлагал другим журналистам написать статью об этом деле. Но они отнекивались, ссылаясь на журналистскую этику (как будто такая действительно существует), а также на то, что Бобров пострадал на задании, и вся честь и слава публикации такого забойного материала должны принадлежать только ему.

     А в стране продолжался развал. События гигантского размаха отодвинули взрыв на тихой улочке на второй и даже третий план. Пена на штормовых волнах перестройки перемешала либералов и коммунистов, служителей закона и бандитов, верующих и атеистов, мирных обывателей и националистов. Люди стронулись с привычных мест, многих насильно вытолкнули из многолетней колеи вроде бы незыблемых убеждений и моральных устоев. Утратив уверенность в завтрашнем дне, народ потерял всякий интерес и к сегодняшнему.

     А самое главное, все как-то сразу осознали, что надежды на воссоздание разрушенного общего корабля в новом, избавленном от балласта и налипшей грязи, облике, никогда не сбудутся. На капитанском мостике  поменялся рулевой, на спасательных шлюпках, покинувших лайнер, появились свои рулевые, но пассажиры остались пассажирами. Каждый рулевой держал курс, известный только ему, а сидящим в лодках была предоставлена возможность наслаждаться обещанной СВОБОДОЙ!