Христианские мотивы в творчестве К. Симонова

Подошла к концу очередная экскурсия по знаменитому Буйничскому полю. Педагоги, воспитанники воскресных школ г. Кричева, их родители не спешат расходиться. Меньшие детки не отходят от танка, подростки сбились в кучку и по интернету ищут  последние строчки стихотворения К. Симонова «Жди меня». Я не стала подсказывать – пусть потрудятся, тогда лучше запомнят.
«Духовность открывается человеку, когда Господь посчитает это нужным – произносит задумчиво  священник, который был с группой.  Духовность – это свет, а свет всегда победит тьму. В мире  есть люди, и они были во все времена христианской истории, способные противостоять тьме. Они взяли на себя непосильную ношу просить Всевышнего за людей. Бог наделяет их талантом, дает им дар духовного видения.  Господь щедро одарил талантом  К. Симонова». Тогда я согласно кивнула, но и призадумалась: «Мог ли К. Симонов  любимец властей и властитель чужих литературных судеб, военный корреспондент( а это особая каста, особые люди) правоверный коммунист    на протяжении всей своей жизни лояльный партийному руководству, в своем творчестве соприкасаться с религией, оказавшейся в советском обществе под запретом?»
Дворянин по происхождению, сын генерала царской армии и княжны из рода Оболенских, – он был крещен и в детстве посещал богослужения. В открытом письме немецкому писателю  Андершу  Альфреду  в 1977 г. К Симонов писал, что  семья  его никогда не была религиозной в строгом смысле этого слова, но в годы  его детства и мать и отчим в бога верили и от времени до времени ходили в церковь, лет до одиннадцати, до двенадцати беря  его  с собою.  Сын  поэта Алексей в одном из своих интервью заметил, что    обезбоживание предыдущего поколения сделало его жизнь без Бога каким-то само собой разумеющимся обстоятельством.  А в книге   «Симонов и война» Алексей Константинович опубликовал письмо  отца,  адресованное Алексею Суркову в 1946 году. Тогда Сурков был редактором сборника Симонова и пытался выбросить то одно, то другое. Из стихотворения «Слепец» Сурков предлагал выбросить строчку «Сама Россия осенила крестом калеку в забытьи». Симонов  категорически отказался это делать. Пройдут годы  поэт, обращаясь к Нине Павловне секретарю-стенографистке, скажет: «Только перекреститесь, что не будете без меня перетаскивать папки». 
Вера каждого человека – тайна его души. Но если она есть поэт не может не сказать о ней в своих  произведениях. Людям, родившимся на кануне первой мировой войны, потребовалось столько мужества, что его хватило бы на несколько поколений. Говорить о Вере, о Боге в годы воинствующего атеизма мог только воистину мужественный человек.  И сегодня значительный пласт русской, белорусской  словесности, что создавалась в годы атеистических гонений, и  в которой жажда Бога звучит так пронзительно и честно,  – все ещё остается для многих неизвестным. К. Симонов не испугался. Потому что «…того, чей путь был честно прожит, согнуть труднее, чем сломать».
Творчество К. Симонова  особенно стихи о Великой Отечественной войне, написанные кровью сердца, продолжает великую русскую литературу, которая по сути своей была христианской.. К. Симонов один из авторов, наиболее глубоко прочувствовавший саму войну, ее трагизм и священный характер, а также  глубину Победы. Много поэтов писали об этой страшной войне, но все ли они остались в памяти народной? По словам протоиерея А. Ткачева те поэты, кто свой путь к Богу нашел, прожили дольше, сделали больше, учеников оставили, нить преемственности дольше протянули. Таким был К. Симонов. Так что история русской поэзии оправдывает чеховскую фразу о том, что человек должен либо верить, либо искать веру. Иначе он пустой человек.
Именно К. Симонов написал первые «настоящие»  стихи о войне:
Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, их к увядшей груди…
И вдруг крик души, зов сердца:  «Господь вас спаси!», «крестом своих рук ограждая живых», «простые кресты… русских могил».  А дальше — Верить в Святую Троицу: «трижды», «три раза» — звучит в стихах» В деревенских недрах русской жизни обнаруживает поэт неведомую ему до горькой годины душу: нравственное начало прощения, милосердия, любви, лежащее в основе Православия.
Протоиерей Павел Великанов, настоятель Пятницкого подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, главный редактор портала «Богослов.ru» в статье «Молитва о любви и верности» пишет, что стихотворение  «Жди меня» очень многим людям помогло сохранить веру, прежде всего, в своих близких людей.  Батюшка  назвал это редким примером стихотворения в форме молитвы. Свидетельством тому являются сотни писем, получаемых Симоновым: «Знаете ли Вы в полной мере, чем для нас, молодых «солдаток» Отечественной войны было Ваше стихотворение «Жди меня»? Ведь в бога мы не верили, молитв не знали, молиться не умели, а была такая потребность взывать к кому-то: «Убереги, не дай погибнуть»…»
Его поэзия проникнута переживанием личного духовного опыта. Он не просто пытался воспевать красоту Православия, что делали многие авторы, но излагал в поэтической форме то, что испытывает душа в своем подъеме или своих падениях, писал о ее метаниях, духовных поисках. Это видно по тому обостренному ощущению присутствия Бога в мире и жажде Бога в душе, во вьетнамских  стихах К. Симонова.
 «Я пришёл, чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10:10) - такими словами в Евангелии от Иоанна Господь говорит о Своей миссии, цели Своего прихода в этот мир – насытить нас жизнью.  Господь создал нас   для того чтобы мы жили и жизнь приносила нам радость. И только тогда, будучи такими благодарными людьми, которые восприняли эту жажду жизни, мы выполним свою миссию на земле с честью. Творческая позиция Константина Михайловича Симонова — это не что иное, как постоянное и неизменное обращение к преамбуле жизнелюбия. Так в речи на антифашистском митинге в Москве Симонов говорил о том, что «хороший парень не боится пуль, хоть жить он хочет больше всех на свете»:
Если Бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай,
Что мне делать с земным имуществом,
Если скажет он: выбирай?

Даже смерть, если б было мыслимо,
Я б на землю не отпустил,
Всё, что к нам на земле причислено,
В рай с собою бы захватил.

Страницы симоновских романов, посвященных событиям Великой Отечественной войны, пестрят отсылками к евангельским текстам,  а также церковному дореволюционному быту. «Не дай бог никому в последние минуты перед смертью видеть то, что увидел Данилов, и думать о том, о чём он думал» – писал он  в знаменитой трилогии «Живые и мертвые». Мария Кузьмина в работе «Христианские мотивы в трилогии К. М. Симонова «Живые и мертвые» отмечает, что  уже в самом названии трилогии можно увидеть идеи, как минимум несовместимые с материалистической картиной мира: победа под Москвой, по мысли Симонова, ковалась в каждый день войны, начиная с 22 июня, не только теми, кто держал оружие в руках в июле, августе, сентябре – умершие остаются в строю и после гибели и наравне с живыми продолжают борьбу, брань, теперь уже невидимую: бесстрашие и отвага павших воинов словно ложатся на чашу весов, которые однажды должны склониться в пользу победителя. В своем мысленном монологе, обращенном к трусу и подлецу Баранову, Серпилин восклицает: «Кроме тебя, еще капитан Гусев есть, и его артиллеристы, и мы, грешные, живые и мертвые, и вот эта докторша маленькая, что наган двумя руками держит». Война, в осмыслении Симонова и его героев, есть готовность принести себя в жертву «за други своя» (Ин. 15, 13). Восхищение автора вызывает замполит Бережной, «горячий и пристрастный к людям, но при этом всегда готовый, не раздумывая, положить жизнь за любого из них». Внутренний монолог Синцова через сутки после начала наступления Красной Армии под Сталинградом развивает эту же мысль, в словах героя звучит прямая отсылка к Евангелию: «Да, все успевают люди за сутки на войне. Чего только не успевают! И положить живот свой за други своя, и кого-то послать на смерть, и кого-то спасти, и кого-то не уберечь».
Христианские мотивы овевают эпизод прощания Мишки Вайнштейна, покидающего позиции окружаемой немцами под Могилевом дивизии, с Синцовым, решившим в ней остаться. Казалось бы, возвращение корреспондента в Москву – залог его безопасности, избавления от ужасов изнурительных и безнадежных боев в котле, и сам Мишка испытывает сильные угрызения совести, соглашаясь покинуть друга в критической ситуации. Однако судьба решает иначе: сутки спустя после яростного боя с наступающими силами  фашистов невредимый, но смертельно уставший Синцов будет «без памяти спать на дне окопа», тогда как Мишка, попавший под пулеметную очередь с немецкого мотоцикла, будет убит под Чаусами и, «собрав последние силы, заползет в кустарник у дороги и, истекая кровью, будет засвечивать пленку со снимками немецких танков». Так в судьбах героев исполнятся на деле слова Евангелия: «Любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12, 25). Готовность Синцова «погубить душу» и не жалеть себя и в дальнейшем будет хранить героя на всех дорогах войны.
Тема Пасхи, Воскресения неоднократно звучит в романе. Так,   в октябрьской Москве, жители которой прячутся от бомбежек в метрополитене, одну из ночей проводит в метро и сам Синцов. Здесь герой слышит разговоры случайных людей о распространившихся в небе над городом случаях воздушных таранов:
« - Вчера девятый таран был над Москвой, - сказал мужской голос.
- Это же надо, чтобы самому с самолетом - в самолет!
- Вот уж именно, смертию смерть поправ, - ответил третий голос».
Слова пасхального тропаря передают глубоко христианскую нравственную подоплеку происходящего.
В конце октября исполнится 75 лет со дня  посещения  К. Симонова  итальянского города Бари,  где покоятся святые мощи святителя Николая.  Сейчас этот полет называют паломничество в Бари. Анатолий Иванович Исаенко – подполковник в отставке, ветеран боевых действий в статье «Паломничество в Бари» в тяжелый год войны. «Самовольная отлучка подполковника Симонова в Италию» вспоминает, что Симонов провел там 10 дней на  авиационной базе. Об этом, в частности, рассказано в очерке Константина Симонова «В Италии», напечатанном в газете «Красная звезда» от 12 декабря 1944 года.  На земле и в воздухе Святой Николай помогал нашим воинам (был «скорым в помощах»), которые вели священную войну. Базилика Св. Николая и православный храм Святого Николая Чудотворца часто служили ориентиром с воздуха нашим летчикам, уходящим и возвращающимся с опасного задания. Святой Николай был подателем спасения тем, кто находился в опасности, прикрывая их своим священным омофором. Находясь в городе Бари, поэт написал два стихотворения. В стихотворении «Вновь тоскую последние три дня» (Бари, 1944) Константин Симонов обращается к богу три раза. Процитирую последние строки стихотворения:
Хорошо, хоть не знает пилот,
Что я сам виноват в непогоде,
Что вчера был к тебе мой полет
Просто богу еще неугоден.
Константин Симонов выступил перед личным составом базы, читал стихи. Его попросили прочитать стихи «Жди меня», но поэт не смог этого сделать, сославшись на то, что нет с собой блокнота. После встречи он сказал руководству базы, что дело было не в отсутствии блокнота, а в том, что ему было душевно и психологически трудно читать эти стихи-молитву.
Виктория Никифорова в статье «Полковник пишет. Сто лет назад родился Константин Симонов» искренне восхищается тем, что русской литературе свойственно  истовое, до болезненности целомудрие. Всю жизнь подражавший Хемингуэю в манерах, Симонов никогда не смог бы написать откровенную любовную сцену вроде, например, тех, что были в «По ком звонит колокол». Но эта аскеза, уточняет она,  стала топливом для поэзии, возвышенной, как полет в стратосферу. Практически религиозной поэзии. Залетая в эти выси, Симонов догадывался, что ему удается объединить старую русскую веру и ее новое, коммунистическое продолжение. Своими строками он сшивал воедино старое и новое представление о небесах:
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь,
Наши прадеды молятся
 За в бога не верящих внуков своих.

В статье «Последняя глава. Воспоминания Алексея Симонова об отце» Алексей Константинович вспоминает тот трепетный  вечер,  когда он рассеял прах отца:  «И с той стороны из-за посадок подымался красный в полнеба закат. Солнца уже не было. Он был такой красный, будто на ту сторону неба вывесили тысячи знамен. Дождь, который шел целый день, вырубился разом, как только мы вышли на поле.»
Красный цвет в Православии знаменует торжество неизреченной пламенной любви Божией к роду человеческому, явленной в Искупительном Подвиге Сына Божия. Красный цвет в Церковной символике является символом безграничной взаимной любви Бога и человека.  Не об этом ли свидетельствовали нам небеса?