Волчица

                Еремей нёс ведро с водой, когда услышал плач ребёнка.
- А-а-а… деда… деда…
От неожиданности Еремей выронил ведро. Вода хлынула из опрокинутого ведра на землю и ручейками потекла в разные стороны. Еремей, не раздумывая, побежал через лес на плач ребёнка. Бежал, не выбирая дороги: через бурелом, кусты, перепрыгивая через поваленные деревья. Ветви деревьев хлестали его по лицу, борода растрепалась, а на виске пульсировала вздувшаяся вена: деда… деда… деда… Он не понимал куда он бежит и почему, а плач ребёнка гнал и гнал его быстрей и быстрей. Выскочив на небольшую поляну, он …остолбенел.
На поляне сидела маленькая девочка в белой сорочке, а вокруг сидело … пять волков. Один волк лизал лицо ребёнку, а она смеялась и хватала его за морду. Девочка …не плакала! А Еремею слышались жалобный детский плач и слова «деда… деда…». Волки вскочили и ощерились. Еремей растерялся, у него не было даже палки. Обычно в лес он ходил с ружьём и собакой. Но тут девочка протянула к нему руки.
- Деда, деда…
Волки стали пятиться и отошли метров на десять, всё ещё показывая свои клыки. Еремей подбежал к девочке, поднял её и прижал к груди. Она же обняла его своими худенькими ручками и прильнула к бородатой щеке. От близости этого маленького ангелочка у Еремея перехватило дыхание и «защемило» сердце, голоса в голове смолкли. Не сводя глаз с волков, Еремей осторожно пошёл обратно, не понимая, почему волки не растерзали ребёнка и его. Сердце бешено колотилось от страха, но не за себя, а за малышку. А они бежали рядом в двадцати метрах от Еремея, поглядывая на него, но уже без злобного оскала. И только когда до заимки оставалось метров сто, они бесследно исчезли в густом, мрачном лесу. От дома доносился злобный лай Пирата, почуявшего волков. Огромный пёс пытался разорвать цепь, хрипел, злобно рычал и лаял.
Когда Еремей подошёл к дому, пёс не успокоился, скалился и рычал на девочку.
- Фу, Пират! Фу! Свои, Пират, свои!
Но пёс не унимался. Тогда Еремей пнул его ногой.
- Пошёл прочь!
Пират даже не взвизгнул от боли, а только, поджав хвост, залез в конуру, но и там, высунув морду, злобно рычал.
Еремей отнёс девочку в избу и посадил на кровать.
- Сейчас, сейчас, погодь немного, мы тебя выкупаем, а то от тебя волком воняет, видишь, как Пират бесится? Я сейчас, голубонька, тока воды принесу, а ты сиди. Мы водичку согреем и покупаемся, ты тока сиди, а я мигом.
Еремей вышел из избы. Пират уже вылез из конуры и приветливо махал хвостом.
- Вот, Пират, послал мне бог внучку! А ты её облаял, не хорошо, дружок, не хорошо. Нет бы порадоваться, а ты… Эх, ты, собачья твоя душа!
Еремей повернулся к солнцу, перекрестился и, взяв вёдра, пошёл к речушке за водой. А Пират, зевнув, разлёгся у конуры и стал ждать хозяина, только уши у него вздрагивали и поворачивались на каждый подозрительный шорох.

Согрев воды, и раздевая девочку, Еремей только сейчас заметил на ней висевший, нет, не крестик, а большой …волчий клык на белой суровой нитке. Хотел снять, но девочка закапризничала.
- Ладно-ладно, пусть висит, мне не жалко. Если тебе так хочется, то пусть. И кто тебе мог такую штуку повесить? Оберёг что ли? Носи, голубушка, носи.
Выкупав ребёнка в корыте, отнёс её на кровать и укрыл одеялом.
- Ты пока лежи, а я сорочку постираю. Другой-то одежды у меня для тебя нет. Но ничо, ничо, что-нибудь придумаем.
- Деда, пить.
- Ах, да, конечно, тебе ведь покушать надо, чай голодная.
Еремей достал с плиты миску с остатками вскипячённого утром молока, покрошил туда хлеб и дал вместе с ложкой девочке.
- Покушай, …Верочка.
Он даже вздрогнул назвав её Верочкой, именем… именем… На глазах Еремея заблестели слёзы, к горлу подступил ком. Но он пересилил себя.
- Покушай, голубушка.
Когда девочка поела, он взбил ей подушку, осторожно уложил её и накрыл одеялом. Так, улыбаясь, она и уснула. А Еремей принялся стирать её сорочку и только теперь он задумался, а до этого времени всё делал машинально, не осознавая произошедших событий.

               
                Семья Еремея была зажиточной: держала несколько коров, коз, три лошади, гусей и кур. У них был собственный покос и три гектара земли в аренде, которую они засевали овсом и рожью. Помогать в хозяйстве приходили три мужика и две бабы из их же деревни. Всё бы хорошо, но одно угнетало отца Еремея Григория Евграфовича – у него был только один сын. После рождения первенца Авдотью, жену Григория, ударила копытом лошадь прямо в живот, когда она была на сносях вторым ребёнком. После выкидыша и длительного лечения, она уже не могла иметь детей и часто болела.

В деревне завидовали семье Еремея, но побаивались их. И сам Еремей, и его отец были огромного роста, кряжисты и обладали недюжинной силой. И всё их богатство наживалось только на упорном труде, прежде их самих.
В двадцать пять лет Еремей женился на бедной девушке из рабочей слободы соседнего города, куда ездил торговать на ярмарку. Там он и повстречался со своей Марией.
Худенькая, бледная, с огромными синими глазами она была похожа на девочку. Но когда она обожгла его всполохом своих синих глаз, сердце Еремея ёкнуло, он густо покраснел, словно мальчишка, смотрел на неё восхищёнными глазами и …молчал. А она спрашивала его, сколько стоит сметана.
- Это, смотря, сколько брать будешь, - встряла помощница Еремея.
- Два фунта возьму.
- Тады за…
- Погодь, Глафира, иди отсель, я сам отпущу, - очнулся Еремей.
Он молча взял крынку из рук девушки, наполнил сметаной и так же молча передал ей.
- Завяжите тряпочкой.
- Сколько я вам должна?
- Ни сколько… это от меня… на здоровье…
- Ну, как же?
- От меня… на здоровье… Я ещё неделю буду торговать. Приходите ещё.
И лицо Еремея снова стало краснеть. Подошла Глафира.
- Ну, чево? Почём отпустил?
- Не твоё дело! Иди, работай!
- Ладно-ладно, уж и спросить нельзя, аж покраснел.
Всю неделю Еремей ждал – придёт или не придёт девушка. А она пришла в последний день работы ярмарки. И сердце Еремея забилось в учащённом, радостном ритме, а глаза сияли восторгом. Еремей задержался ещё на день, и они бродили по городу, потом сидели у реки и лишь вечером расстались, наговорившись вдоволь, хотя больше говорила она, а Еремей слушал, слушал, и ему казалось, что это ангел спустился на землю, чтобы подарить ему счастье.
Теперь он искал повод, чтобы съездить в город и повидаться с Марией.

Родители сразу заметили странности в поведении сына, и ему пришлось рассказать о своей любви. Мать его поддержала, а отец был недоволен.
- Чтой-то ты на нищенке вздумал жениться, чай мы не из бедных?
- Так я, батя, её люблю.
- Люблю! Ишь, выдумал чево! Люблю! Мы с матерью сколько вместе прожили? И ничево!
- Так ты же любишь её.
- Любишь? Мне сказали родители жениться и сами невесту подобрали, я и женился. Это уж потом притёрлись друг к дружке. Не одобряю я твой выбор. Хоть бы купеческую дочь присмотрел или в нашей деревни из зажиточных.
- Мне Мария мила, мне других не надо.
- Тьфу ты! Я ему про одно, он мне про другое. Не одобряю и всё!
- Так вы же с матерью тоже бедные были.
- Мы-то? Ты меня с ними не равняй, я всего своим горбом и вот энтими руками добился! А они до сих пор бедные.
- Мне чужого богатства не надо. Я Марию люблю и женюсь только на ней.
- До чего же ты упрямый! Вот же паразит, я добра тебе хочу.
- Мне такое добро не нужно. Если не разрешишь, уйду из дома!
- Ну, ты не того! Не стращай, поступай, как знаешь, но подумай, подумай ещё.
Григорий Евграфович больше всего боялся потерять единственного сына, и его слова, об уходе из дома, больно ранили его в сердце, и ему пришлось уступить.
А уже осенью сыграли свадьбу, но без шика, а скромно, как хотели молодые. А ещё год спустя Мария родила девочку, которую назвали Верочкой. И тут Григорий Евграфович был недоволен.
- Ну, что это такое!? Сына, сына рожай, наследник нужен!
А когда ещё через год Верочка сама забралась к нему на колени, обняла его за шею нежными ручками и поцеловала в щёку, Григорий Евграфович расплакался, и всё его былое недовольство утонуло в любви к малышке.
Молодые жили душа в душу и даже мать Еремея как-то просветлела и стала меньше болеть. Мария носила уже второго ребёнка, когда случилась беда.

               
                Революция докатилась и до их деревни. Приехал из города какой-то ревуполномоченный. Голыдьба сразу потянулась к нему слушать пламенные речи о мировой революции, пролетариате, эксплуататорах трудового народа и светлом будущем. Собравшись у Семёна в избе, орали до хрипоты три дня и постановили раскулачить богатеев. А их и было в деревне три семьи.
- Хватит! Попили они нашей кровушки! Таперяча мы хозяева!
- Забрать у их всё и по-братски поделить!
- Это как же забрать? Гришка небось не помещик, всё своим трудом нажил.
- А ты молчи, Митрофан, а то и до тебя доберёмся.
- Чо до меня! У меня ничево нет.
- Вот и молчи. Хватит на него спину гнуть!
- Так ты ж никогда на него не работал.
- Слыхал, чо уполномоченный сказал, всех экспл… экспл… богатеев к ногтю. Вздёрнуть их надоть сволочей.
- Вздёрнуть, дело не хитрое, а опосля чево? Ты же сам, Ванька, к ему кажну весну бегал за зерном. И он завсегда помогал табе и другим, никому не отказывал. А таперяча к кому побежишь?
- А мы таперя ни к кому бегать не будем. Таперя всё наше будет, отымем и поделим.
- Эх, дурачьё…
- Надоть с Гришки начать, он самый богатый. А опосля и к другим двинем.
В споре доходило и до мордобития. Но желание захватить чужое добро, не заработать, а захватить на «законных» основаниях революционной неизбежности, пересилило все «за» и «против» и к вечеру возбуждённая толпа, вооружившись, кто дрыном, кто вилами, двинулась к дому Григория Евграфовича.

Но конюх Митрофан прибежал к Григорию Евграфовичу раньше толпы и рассказал о грозящей конфискации. В доме была вся семья кроме Еремея, он был в городе по делам и должен был вернуться только на следующий день.
- Грабить!? Не дам! Я вот энтими руками всё нажил! Не дам!
Он взял ружьё и вышел на крыльцо. Но когда увидел в сумерках вооружённую толпу, понял, не совладать.
- Маша! Маша, возьми Верочку и через задний двор быстро к лесу. Бежите к заимке. Помнишь дорогу? Только не заблудись. Они тебя в темноте не заметят, а я их задержу. Мне бы только Еремея дождаться.
Он поцеловал невестку, обнял внучку. Перекрестил.
- Храни вас, Господи! Бегите, родные.
А толпа уже подошла к воротам.
- Митрофан, ты иди уже через задний двор, разорвут они тебя вместе со мной. Спасибо тебе за всё.
- А как же ты, Григорий Евграфович?
- Я? Куда же я пойду? Мой это дом, мой! Сам поставил. Здесь начинал, здесь и закончу. Ты тока Авдотью с собой прихвати.
Но жена отказалась уходить без мужа.
- Нет, Григорий Евграфович, я без тебя не уйду. Связала нас судьба вместе, повенчала в церкви, значит судьба у нас одна на двоих. Да и сынок должен сюда вернуться. Здесь его ждать буду.
- Ладно, Господь с тобой! Ты, Авдотьюшка, прости меня за всё. А я всегда тебя любил, хоть бывало и ругал.
- И ты был мне люб. Спаси нас, Господь!
- Ну, вот и попрощались. Иди в дом, милая, и не выходи, чтобы не случилось. А я как-нибудь…
Ворота уже ломали и лезли через забор.
- Эй, Гришка, открой ворота, разговор есть.
- Знаю я ваш разговор. Пошли прочь!
Григорий Евграфович выстрелил из ружья в воздух. Толпа отхлынула от ворот.
- Братцы, он в воздух стреляет, боится нас. А ну, давай все на ворота.
- Семён, это ты там всех баламутишь? Чево тебе надо?
- Забрать награбленное тобой у нас. Не отдашь по-хорошему, убьём и сами всё заберём.
- Что же я у тебя мог взять, если у тебя отродясь ничего не было? Ты же первый лодырь на деревне.
- Не у меня, так у других.
- Так пусть хоть один скажет, что я у него отнял. Отдам добровольно.
- Ты нас не путай. Сказано, что всех богатеев к стенке и точка. А их имущество должен забрать трудовой народ.
- Какой трудовой народ? Там среди вас одни лодыри.
- Мы революционеры! Мы новая власть! Всё принадлежит нам. Ломай, братцы, ворота. Тута всё наше!
Толпа снова навалилась на ворота. Через забор полетели камни, и один из них попал Григорию Евграфовичу в висок, он упал. Кто-то перелез через забор, снял запор и толпа ввалилась во двор. Потом сломала входную дверь и ринулась в дом искать богатства. Семён, оглянувшись по сторонам, и увидав, что на него никто не обращает внимания, со всей силы вонзил в грудь, лежащего без сознания Григория Евграфовича, вилы.
Авдотью не тронули. Она, увидав убитого мужа на крыльце, потеряла сознание и лежала в прихожей на полу. На неё никто не обращал внимания, все были заняты поисками драгоценностей, но не найдя их, начали растаскивать мебель, посуду, одежду, бельё, а что не могли унести, с остервенением ломали. Увели со двора и всю живность. Пришедший рано утром Митрофан, увёл Авдотью к себе в избу, а потом с бывшими работниками похоронили Григория Евграфовича на деревенском погосте, без отпевания, в простом гробу, всё на скорую руку, чтобы не злить «революционеров».
К вечеру следующего дня вернулся Еремей. Но его уже поджидал Семён с пятью активистами, скрутили и бросили в подвал. А утром отвезли на телеге в город, сдали реввоенкому, сказав, что это кулак и ярый противник советской власти. Революционный трибунал тут же его осудил, без всяких доказательств вины, а только со слов деревенских товарищей-активистов и Еремея этапировали в колонию за Урал на десять лет.

Через десять лет Еремей вернулся в родную деревню. Его было трудно узнать: худой, постоянно кашляющий, с седой головой. А ему всего-то было чуть больше сорока лет. Митрофан рассказал ему о произошедших десять лет назад событиях, об отце, матери, жене с дочкой. Еремей слушал молча, с каменным лицом, лишь было видно, как пульсирует вздувшаяся вена на виске. Когда Митрофан рассказывал о помутнении рассудка у матери и скорой её смерти, у него дрогнула левая рука.
- Мария …с дочкой …точно к заимке пошли?
- Пошто мне знать. Григорий Евграфович сказал им тудой идтить. А куды они пошли, бог их знает. Ночь была. Но опосля их никто не видел. И они о себе ничево не сообщали. Пути Господни неисповедимы.
- Я на заимку пойду. Не могу я здесь жить среди …этих. Да и дом наш теперь под контору сделали. А уехать отсюда не могу, вдруг… Вот и родители здесь лежат. Я к тебе иногда буду заходить, только ты, дядька Митрофан, обо мне ничего не рассказывай.
- Да что ты! Я понимаю. Храни тебя, Господь! Помолиться бы, так таперя и в церковь не сходишь, всё порушили.
- Такая власть нынче.
- Я енту власть не выбирал. Ты вот что, сынок, ты не трожь энтих, ну, ты знаешь. Не губи свою душу. Прости их грешных. Тады время было такое, как с ума все посходили.
- Да что уж былое ворошить. Эх, был бы я тогда рядом с батей, мы бы… Нет, не трону. Бог им судья.
- Вот это правильно, правильно.

               
                Драгоценностей, которые искали «революционеры», в доме не было. Они были зарыты на заимке. Григорий Евграфович не доверял банкам и их ценным бумагам. Он на заработанные деньги скупал в городе золотые украшения с драгоценными камнями, золотые и серебряные монеты и просто золотые слитки.
- Деньги что? Так, бумажки и сгнить могут. А в банке утянут, как пить дать, утянут. Ищи потом ветра в поле. Нет, моё богатство должно при мне быть, чтобы пощупать мог. Драгоценности в самый раз, завсегда в цене.
О его кладе знал только Еремей, не раз вместе ходили на заимку, чтобы пополнить кубышку и поохотиться.
- Это, Еремей, для тебя и твоих детей. Нам с матерью много не надо и так всего хватает, а тебе жить ещё. Тока ты понапрасну не транжирь его, оно потом и кровью добывалось. Только в крайней нужде пользуйся, чтобы и внукам твоим хватило. Я тебе это на всякий случай говорю, мало ли, что может со мной случиться. Жизнь-то она такая штука – сёдня хорошо, а чево завтра потёмки.
Заимку Григорий Евграфович построил для охоты, к которой пристрастился ещё с детских лет, когда на силки добывал зайцев, а на речушке бобров. Это было большим подспорьем для бедной семьи, а кроме того, втихомолку откладывал по малу денюшку для будущей жизни. Уже тогда у него появилась страсть к накопительству. Тогда же и приметил это место около речушки, среди густого, мрачного леса. Сюда редко кто забредал. Среди деревенских оно считалось жутким и опасным из-за множества волков.

Вот сюда и вернулся Еремей и начал потихонечку обживаться. Прежде достал из тайника несколько украшений и продал в городе барыгам. Помогло тюремное прошлое, его приняли за своего и взяли товар. Еремей купил ружьё, патроны, одежду, еды и вернулся на заимку.
Сам дом был с виду не казист, низкий, с маленькими оконцами, но зато внутри была печь и погреб. Сохранившейся, но заржавевший плотницкий инструмент Еремей привёл в порядок и занялся ремонтом крыши, заменив подгнившие гонты. После этого поменял несколько половиц в доме. Всё лето и осень Еремей занимался восстановлением дома, лишь изредка посещая деревню, чтобы купить продукты. В город ходил ещё два раза, тогда и подобрал там бездомного щенка. За зиму срубил небольшой домишко для живности и уже весной привёл из деревни козу и несколько курей. Очистил от леса десять соток земли под огород и стал высевать овёс и сажать картошку, капусту, ну, и так по мелочам: огурцы, лук, зелень. Ещё через год Еремея было не узнать: он снова окреп, избавился от кашля. Только голова и отрощенная борода были по-прежнему седы, и трудно было определить его возраст. Самому ему казалось, что он давно живёт на свете и всё уже испытал и повидал, но он ошибся. Вся его жизнь была полна надежды и веры в чудо. И хотя умом он понимал бессмысленность этого, он ждал, ждал, ждал. А иначе, зачем ему и жить.


                - Деда, деда…
Еремей вздрогнул, снял с верёвки высохшую сорочку и прошёл в дом. Девочка сидела на кровати и улыбалась.
- Деда, я к тебе хочу.
- Выспалась, голубушка, и хорошо. Пойдём на солнышко, а то здесь темно, окошки маленькие.
Он надел на девочку сорочку и взял её на руки.
- Ох, какая ты легенькая. Нам причесаться надо. Сейчас гребень возьму и пойдём.
Вышел во двор. Пират вскочил и злобно зарычал.
- Ну-ну! Не балуй! Ты не понимаешь, моя она! Убью, если тронешь! Пошёл прочь!
Пёс залез в конуру и, высунув оттуда морду, внимательно наблюдал за хозяином и только когда тот строго смотрел на него, виновато отводил глаза в сторону.
- Деда, а что он рычал?
- Не привык ещё к тебе. Ты его не бойся.
- А я не боюсь. Можно я его поглажу?
- Потом как-нибудь, пусть он к тебе привыкнет. Давай-ка мы причешемся.
Сев на скамейку и посадив девочку на колено, стал расчёсывать ей волосы. В лучах закатного солнца они были какие-то …серые. Странно, он раньше никогда не встречал такого цвета волос. К тому же они были не такие тонкие и мягкие, как у его …Верочки. Тоска по жене и дочери накатила на него, схватила за горло, что трудно стало дышать и держит, держит, вот-вот удушит. Глаза заблестели от слёз. Он прижал девочку к груди не в силах вздохнуть и сидел, сидел так минут десять. А она молчала, словно понимая его состояние, обхватив его за шею тонкими ручками.
- Деда, ты плачешь?
- Нет, милая, я радуюсь, что ты нашлась.
- Я тоже радуюсь.
Еремей заплёл ей косичку, вместо ленточки оторвав полоску от своего платка, и поставил рядом на скамейку.
- Вот какая ты у меня красавица. Надо тока где-то одежды раздобыть. Завтра сходим к Митрофану, сегодня уже поздно.
Из конуры вылез Пират и, видя радость хозяина, тоже завилял хвостом и несколько раз чихнул.
- Вот и Пират радуется. Ну, что, Пират, красивая у нас внучка?
Пират одобрительно взвизгнул и натянул цепь, пытаясь поближе подойти к хозяину.
- Деда, я хочу его погладить.
- Только аккуратно. А ты, Пират, смотри мне, не укуси нашу …Верочку.
Он подошёл к псу, не опуская девочку с рук. Пират ощетинился и показал зубы.
- Спокойно, Пират, спокойно.
Девочка наклонилась, и смело погладила пса по голове. Когда Еремей отошёл, пёс снова радостно завилял хвостом.
- Ну, что, признал? Теперь ты должен её защищать. Эх, ты, собачья твоя душа, не понимаешь, какая у меня радость.
Он поцеловал девочку в лоб и только сейчас посмотрел в её глаза. Они были не круглые, а раскосые, слегка зеленоватые и похожие на глаза …волка.


                Прошло пять лет. Жизнь Еремея приобрела совершенно другой смысл. Он уже никого не ждал. Вера заменила ему всех потерянных близких людей. Он жил теперь ради неё. Лишь однажды она спросила его о матери.
- Деда, а где моя мама?
Еремей даже растерялся, не зная, что ответить.
- Мама? Она в лес пошла и …заблудилась.
- И где она теперь?
- Я… я не знаю… я её не нашёл.
- А ты хорошо искал?
- Хорошо.
- А как же я у тебя оказалась?
- А ты не помнишь?
- Нет.
- Я тебя… я тебя …нашёл …в лесу.
- Когда маму искал?
- Да, когда маму искал.
Больше Вера никогда не спрашивала о маме, и боль утраты потихоньку угасала в душе Еремея.
Вера подружилась с Пиратом, тем более, что в её обязанности входило кормить пса. Также она ухаживала за козой и курями. Вечерами Еремей рассказывал ей сказки, которые помнил ещё с детства. Никуда не отпускал её одну, даже с Пиратом. Но упрямая Вера трижды сбегала в лес за ягодами. Это бесило Еремея, он панически боялся её потерять, как …жену с дочкой.
- Веруня, я же запретил тебе одной в лес ходить. Ты можешь заблудиться, как… как… Мы же ходим с тобой вдвоём в лес, неужели тебе этого мало?
- Деда, я же недалеко.
- Как же недалеко? Ты же была аж у Тишкиного болота. И волков полно в лесу.
- Деда, я волков не боюсь, они хорошие. И не заблудюсь никогда.
- Любой может заблудиться, а ты ещё девочка.
- Я по запаху иду.
- По какому запаху? Это как же?
- Я запах нашего дома чувствую.
- Не придумывай. Ишь, как фантазируешь. Я не чувствую, а ты чувствуешь…
- Чувствую. Вот за речкой, где дубы растут, где ты зайца подстрелил, сейчас кабаны пришли.
- Врёшь ты всё, Веруня. Но пойду, проверю, нам мясо нужно. А ты сиди в доме, жди меня.
- Я с тобой хочу.
- Дома сиди! Смотри, накажу.
И хотя Еремей за пять лет её ни разу не наказал, всё равно грозился. Взяв ружьё и Пирата, отправился к дубам. Да, там было стадо кабанов, и Еремей подстрелил одного.
- Вот же чертовка! И откуда она узнала о кабанах? Верно, случайно совпало.

Когда Вере, по прикидке Еремея, исполнилось восемь лет, он решил определить её на учёбу в деревенскую школу.
- Деда, я не хочу учиться. Я хочу с тобой быть.
- Веруня, учиться надо, не всё же время нам в лесу жить. Надо как-то жизнь твою определять.
- Мне в лесу нравится.
- Ну, пока нравится, а опосля? Ты должна быть умная, как твоя …бабушка.
- А мама?
- И как мама.
- А они красивые были?
- Очень!
- Всё равно я хочу быть с тобой.
- Что же ты такая упрямая. Я всегда буду с тобой. Я тебя никогда не брошу. Я же люблю тебя!
- Я тебя тоже люблю.
- Ты пока у дедушки Митрофана поживёшь, а я тебя навещать буду. Не могу же я хозяйство бросить.
- Деда, я без тебя не хочу.
- Ничево. Это ненадолго. Что-нибудь придумаем.
Так Вера стала жить у дедушки Митрофана и бабушки Прасковьи. Дети у стариков уже давно переехали в город, и в доме была свободна одна комната. Единственно, что кошка сбежала из дома при появлении Веры, но никто не придал этому значение.
- Надоело жить с нами. Ну, ничо, пущай побегает, опосля вернётся.
Но кошка не вернулась.
Вера стала ходить в первый класс. Дети приняли её настороженно, всё-таки не деревенская. Но Вера была очень смышленая, ей легко давались знания, и её полюбила учительница. И хотя в деревне хорошо знали историю жизни Еремея, учительница полюбопытствовала у Веры,
- А где твоя мама, Вера?
- Она в лесу заблудилась, а деда её не нашёл.
- Понятно. А дедушка где живёт?
- В лесу. И я с ним жила в лесу.
- Господи, какой ужас! Там же страшно. Звери кругом.
- Ничего не страшно. С нами ещё Пират живёт и коза.
- А Пират кто такой?
- Собака наша. Он большой и злой.
- Ладно. Ты только дедушке не говори, что я тебя про маму спрашивала.
В классе Вера подружилась только с Пашкой. Он жил в соседнем доме, поэтому и в школу, и из школы они шли вместе.
А Еремей скучал. И до снега почти каждый день, накормив пса, козу и курей, бежал в деревню через лес. Благо до деревни было всего пять километров, да и дом Митрофана стоял на краю деревни, у самого леса и о приходах Еремея деревенские не ведали. Но когда выпал снег, Еремею стало сложнее навещать Верочку, и она иногда плакала.
- Ну, ты чево, внучка, расквасилась?
- Я к деда хочу.
- Ещё чево удумала. Чай в лесу школы нету. Ничо-ничо, зима пролетит, а тама лето, каникулы, тады и пойдёшь на свою заимку к деду. Терпи, внучка, терпи. Эхма, я вот тожа по внукам скучаю, не приезжат никто к нам в деревню. Эхма…
Но уже в следующий приход Еремея Митрофан поделился с ним мыслями о Вере.
- Тоскует она по табе, Еремей. Тяжко ей, уж очень сильно прикипела к табе.
- Так и мне не просто, а что делать?
- Надоть табе сюдой перебираться.
- Да, не хотел, а видно надо. Может в город? Там мне полегче будет.
- Можа и в город. Я бы и сам тудой перебрался, давно нас дети сватают. Да и по внукам скучаем, старуха уж вся изошлась. Не хотят нас навещать.
- Так в чём же дело?
- Эээ, милый! А дом на кого оставлю? Дом-то старый, никто не купит, а бросить жалко. Он как сродственник мне, почитай вся жизнь в ём прошла.
- Давай я куплю, не обижу.
- Ты?
- А что? Мне подойдёт и с Верой буду рядом. Подумай.
- Оно бы так. Табе я и так могу отдать, но коль деньги предлагаш, надоть со старухой и детьми посоветоваться. Я на деньги тама мог бы чево присмотреть.
- Посоветуйся. Ты меня знаешь, не обижу, сколько скажешь, столько и дам.
- Деньги, небось, отцовские?
- Это тебя не касаемо. Держи рот на замке.
- Я понимаю. Хороший у тебя батя был, никогда нас не обижал. Эх…
- Хороший.


                И уже ранней весной покупка состоялась. Еремей переправил на новое место Пирата, козу и курей, благо сарайка и хлев были, старые, конечно, скособоченные, но уж какие есть. Зато огород был огромный. Еремей сразу же занялся ремонтом построек.
Вера была счастлива, вся сияла, часто обнимала Еремея, а он при этом замирал и только слёзы радости наворачивались на глаза. Пират, видя радостные лица хозяев, тоже радовался, без устали виляя хвостом.

В последний день окончания учёбы в четвёртом классе, учительница повела детей в лес на прогулку. Это была такая традиция.
Был майский солнечный день, но ветреный. Лес встретил ребят пением птиц, запахами прошлогодней, гниющей листвы и уже первыми нежными листочками деревьев. Где солнечные лучи проникали сквозь листву, нагревая землю, было сухо, в низинах влажно, а на открытых участках встречались белые маленькие цветочки, ветряница. Учительница рассказывала, как ориентироваться по солнцу, с какой стороны растёт мох на деревьях, какие породы деревьев растут здесь. Дети слушали плохо, а больше баловались, кидаясь еловыми шишками и бегая друг за другом.
- Дети, дети! Хватит бегать. Неужели вам не интересно?
Но радость последнего дня учёбы переполняло их и они уже думали больше о каникулах.
Ветер нагнал тучи, и сразу в лесу стало темно и мрачно. Только тогда ребята собрались поближе к учительнице.
- Лидия Ивановна, пойдёмте уже домой, а то тут страшно.
- Сейчас пойдём. Все помнят, как определить части света и в какую сторону нам идти?
- Туда.
- Нет, туда.
Ребята показывали в разные стороны. Начался спор.
- Нет, дети, нам надо идти туда.
- Так вы заблудитесь, как моя мама. Надо идти в эту сторону.
- Откуда ты знаешь, Вера?
- Я по запаху чувствую.
- Что за глупости, Вера!? По какому запаху? Ты же не волк, чтобы учуять запах. Пошлите, дети, за мной.
- Тогда я одна пойду.
- Вернись, Вера! Вернись, я прошу тебя.
Но Вера уже скрылась за деревьями.
- Держитесь ко мне поближе, дети. Мы её потом отыщем. Не могу же я из-за её одной всех бросить.
- Лидия Ивановна, а её волки не съедят?
- Какие волки? Тут нет никаких волков.
А у самой похолодела спина от страха. Вот упрямая девчонка, как она одна не боится в лесу? Дети стали жаться ближе к учительнице, со страхом озираясь по сторонам.
А Вера вышла точно на деревню и побежала к своему дому. Увидав её, Пират радостно залаял. Из дома вышел Еремей.
- Деда, Лидия Ивановна с ребятами в лесу заблудилась.
- А ты как же пришла!?
- Я им сказала, куда надо идти, а они не поверили и пошли в другую сторону.
- Как же их теперь найти? Надо народ позвать.
- Не надо, я покажу.
- Покажешь!? А ты откуда знаешь, где они?
- Знаю!
Взяв ружьё и Пирата, Еремей с Верой пошли в лес.
- Ищи, Пират, ищи!
- Деда, он долго будет искать по следу, мы ведь много ходили по лесу. Я сама покажу, куда надо идти.
Через час Пират радостно залаял и бросился вперёд. Дети сидели, прижавшись друг к другу, около перепуганной учительницы.
- Это хорошо, что вы сообразили не плутать по лесу, а сидеть на одном месте.
- Это собачка ваша нас нашла?
- Нет, не собачка. Это Вера нас привела сюда.
- А как это она?
- Ничево ж себе! Ну, Верка, ты прям, как волк нас учуяла.
- Да, ребята, волков здесь много. В этот лес нельзя без опытного человека ходить.
- А мы теперь Верку будем с собой брать и слушаться её.
- Спасибо вам, Еремей Григорьевич!
- Да я что? Это всё Вера.
- И тебе, Вера спасибо от всех нас.
С тех пор Веру в школе прозвали волчицей, а она не возражала.


                Шли годы. Вера уже училась в последнем, седьмом классе и Еремей подумывал о переезде в город для продолжения учёбы там. Пират постарел, стал плохо видеть и чаще лежал в конуре, высунув наружу голову. Ничто его не радовало, разве что когда любимая Вера чесала ему живот. И коза уже была новая, молодая. Еремей занимался хозяйством и охотился. Ему во всём помогала Вера. Конечно же часто бывали на заимке. Еремей показал ей, где хранится клад, но Вера отнеслась к богатству спокойно. Главное богатство для неё был деда. Она стала настоящей красавицей: высокая, стройная, с густой копной волос необычного серого цвета и зелёными глазами. Постоянный физический труд сделал её сильной и мало кто в классе, даже мальчишки, могли с ней сравниться по силе. Для своего возраста она выглядела старше, и многие деревенские парни надеялись на её благосклонность к ним. Но только сосед Пашка мог бывать у неё в доме и гулять с ней.

Так и жили бы они счастливо долгие годы, но, говорят, бесконечного счастья не бывает. Началась война и уже через месяц всеобщая беда дошла и до их деревни, хотя и стояла она среди лесов, вдали от боевых дорог.
Вечером, когда Еремей, Вера, Пашка и, зашедшая за козьим молоком первая Верина учительница, были в доме, во двор заехал мотоцикл с тремя фашистами. Пират, не видя, но учуяв чужих людей, выскочил из конуры со злобным лаем. Раздалась автоматная очередь и пёс, упав на бок, затих. На крыльцо выскочил Еремей с ружьём и, не раздумывая, убил стрелявшего в Пирата фашиста. Второй выстрел он не успел сделать, его сразила автоматная очередь второго фашиста. Когда выбежала из дома Вера, фашисты слезли с мотоцикла и шли к дому. Она бросилась к Еремею, лежащему вниз головой на ступеньках крыльца, перевернула его и стала целовать его лицо.
- Деда! Деда! Очнись! Деда!
Прижав голову Еремея к груди, она …завыла, а он молчал и только седые волосы шевелились от лёгкого ветерка.
Фашист с ухмылкой подошёл к ней и, накрутив волосы на кулак, потащил в дом.
- GuteBeute! (Хорошая добыча!)
- Du, Henry, und ;berlasseesmir(Ты, Генрих, и мне оставь)
- Rauch, Franz, w;hrendichdieKontrollehabe(Покури, Франц, пока я управлюсь)
Франц достал пачку сигарет, когда в доме раздался рык и шум упавшего тела. Дверь дома с грохотом распахнулась, чуть не слетев с петель, и на крыльцо выскочила Вера с окровавленным лицом. Серые распущенные волосы вздыбились, как грива, глаза в наступающем сумраке горели зелёным огнём. Немец окаменел от ужаса, он не мог двинуться с места, забыв про автомат. Со звериным рыком Вера в два огромных прыжка преодолела расстояние до немца и вцепилась ему зубами в глотку, вырвав гортань. Через минуту из дома выбежали перепуганные Пашка и учительница.
- Быстро! За мной!
Троица побежала к лесу и темнота скрыла их. Больше их никто не видел.


                Потом пошли разговоры, что какая-то девушка организовала небольшой отряд из окруженцев, который взрывал комендатуры, пускал под откос фашистские эшелоны. Ни одна попытка уничтожить отряд не увенчалась успехом, словно они чуяли за собой погоню, отлично ориентируясь в лесу. И что удивительно, всегда среди убитых немцев находили солдат с вырванными глотками.
А после войны, говорят, видели бывшую учительницу в городе, хорошо одетую, с золотыми украшениями, но всю седую. Та-то учительница ещё молодая была, волос прямо таки смоляной, а эта седая, но похожа. Да мало ли похожих людей на Земле.
Да, Еремея кто-то похоронил, а кто неизвестно, никто из деревенских не видел. На могилку к нему никто не ходит, но она всегда чисто прибрана. Иногда, раза три в году, ночью, с погоста раздаётся вой волчицы, наводящий ужас на жителей деревни. До войны такого не было. Теперь на погост ходят только днём и то с опаской. Волков-то развелось, просто страсть.

Алексей Балуев (22.08.2021)