Полёты в неизведанные края

Расстелив на сиденье старую  телогрейку, Миро подпрыгнул  на арбу с недовольно машущими рогами буйволам, присел, и, взмахивая тростью, направился к табачным плантациям, разбросанным на склонах предгорья,  за оврагом, за каменистой горной речушкой.          
   Порой он шлепал тростью вышедших из колеи буйволов, орал на них,  без злобы, по привычке. Кажись так и полагалось, чтобы управлять ими. Но сейчас в душе была одна хандра, угнетающее недовольство. Буйволы, почуяв настроение хозяина, смирено тащили арбу по извилинам дорог.
   Тоскливо было Миро, и одиноко. В прошлый вечер, за столом ужина, десятилетний сын высказался, с присущей лишь детям откровенностью, каким-то неосознанным  высокомерием, что отец его всего лишь возчик арбы, а не космонавт. Хотя есть во вселенной созвездие Фаэтона, но никак не арбы.
   Комок хлеба застрял в горле Миро. Удрученный от услышанных слов, он не знал как отреагировать.
   Пока  встрепенулся, и слово смог произнести, жена, дав шлепок по голове сына, увела его в спальню. Постепенно приходя в себя, Миро смотрел на топившуюся раскаленную печь. Жена вернулась, присела рядом. Хотела  слова сказать, сгладить остроту сказанного сыном. Но Миро не был бы мужчиной, чтоб от жены слышал слова утешения.
   Выйдя на крыльцо, он долго глядел на вечерние дали. Неосознанно улавливая обрывистую музыку, звучащую, несомненно, из  сельского клуба, зазывающую односельчан на просмотр фильма.
   И облака утекали из небосвода, сверкали первые звёзды. Неосознанно, поползла в душу Миро жгучая обида, лишь от того, что где - то там, в пространствах вне земли летают космонавты, а он утром опять к своей арбе, снова впрягать буйволов, снова по полям, ущельям. Целый день. Даже это до поры до времени. Скоро всем бригадам предоставят по трактору, тогда он останется вообще без работы.
   Миро был физически крепким малым, и сам выбрал работу на арбе. Но теперь, в эти мгновения, он возненавидел свою работу. Жена, зная характер супруга, не вмешивалась, не взбудораживала находящегося  на грани срыва Миро. Она снова вошла в спальню, строго велела сыну снять одежду, умыться, почистить зубы, и в постель.
   Всякий, находясь в обстоятельствах неординарных, в какие - то мгновения, прислушивается к внутреннему голосу, успокаивается, пока следующая волна душевных мук, подобие извергающего вулкана не опустошат душу, превратив осязаемое в грудину развалин.
   Столько лет он прожил в кругу односельчан, был уважаемым человеком, но  теперь, оказывается для собственного сына он лишь никчемный возчик на арбе. И что бабуля, торгующая жареными каштанами в углу сельского кино-клуба,  боле значима, чем он.
   Но как это возможно? Он потомственный крестьянин. И отец, и дед были землепашцами. Выращивали табак, чай, кукурузу. Ну и пчеловодство, ну виноделие,… И охотниками. А как иначе? откуда всплыло у сына такое высокомерие?
   Быть космонавтом,… Как можно объяснить сыну, что в душе Миро больше космонавт, чем все летающие вне земли, все космонавты вместе взятые. Но не в том образе своём, что космонавт, замурованный в скафандре, машущий с иллюминатора всем землянам, пожелавший доброе и желаемое. И при виде космического корабля, чт-то чуждое было для  восприятия Миро.
   В своём внутреннем  космосе он был один, и в подъёме духа, порхал там беспечно, бестелесно, своими мечтами, грёзами.
   В ясные вечера, на террасе, когда глядел на бездну млечного пути, задумывался он о том, что летит же земля куда-то в этой бесконечности.

   А ныне, пространство и скрипучая арба подобие мифического фаэтона, несли  его по лабиринтам воображаемого млечного пути. И арба двигалась, двигалась, скрипя, тарахтя колёсами, возмущая речную гладь, отражающую бездну  небес.
   Миро был мужчиной в расцвете сил, и видениях своих о внеземных обителях представлял всегда лики обвораживающих фей, приветливых, желанных. В те мгновения, исключив из памяти, супругу свою.
   Нет, не изменял Миро своей жене, но эта страсть, это желание находили в его душе потаенные уголки, где сосуществовали пред долгом  своим семейным, и свободе души.
    Невозможно было вытравлять блаженства и вдохновение от этих чувств. Когда они отсутствовали, становилось ему скучновато, одиноко.
    Но только подобие утренней зари, мелькнули  в душе грёзы о путях вечных, то вмиг раскрепощало, освобождало душу от телесной кабалы.
    Миро притворялся не услышанным, был  вне себя, орал на буйволов, и намерен был разворачивать арбу на сторону леса, когда бригадир, держа папку с бумагами под мышкой, звал его..
   -Эй, Миро бога ради, угомони своих буйволов, дело есть к тебе - перейдя к лёгкому бегу, повторял бригадир Геворг.
   -Что тебе? - Недовольно сопел Миро, и приструнил буйволов.
   -Мешков десять удобрения надо доставить на табачные плантации. Может, пойдём, погрузим, пока кладовщик не смылся.
   - Скажи, Геворг, ты когда-нибудь мечтал стать космонавтом?
   -Миро, всего десять мешков. Долго не задержимся.
   -А я спрашиваю, когда-нибудь хотелось летать в космосе?
   -О чём это ты, Миро? - Бригадир свободной рукой притронулся ко лбу, припоминая, в чём же не угодил к Миро. Потом вспомнил, каялся: - Честное слово, неучтённые трудодни отметил, отдал в бухгалтерию.
   -Я не об этом, Геворг. Просто спрашиваю, думал  улететь в космос?
   -А что мечтать-то напрасно? Кому велено, те летают. Слушай, а ты случайно не выпивал?
   -Ладно, бестолковый ты такой. Поехали грузить твои мешки.
   Геворг, складывая бумаги в полукруг, сунул их в широкий карман бушлата, и подпрыгнув присел на арбу. Подъехали к складу. Но тот была на замке.
   -Этого бездельника надобно прогнать с работы. –Рассердился Геворг, и уговаривая Миро подойти после обеда, удалился.
   Остался Миро со скрипом своей арбы, с буйволами, с ранимостью своей души, и тихо, тихо напевая  старинную мелодию, звучащую наподобие стона, повёл арбу по ухабистой дороге  вниз, по ущелью. Он понимал, что для сыновей отцы – как тёмный лес, всегда отстающие от жизни. Вспомнил отца своего, усталого, потного, вцепившегося за ручки плуга, и как он самонадеянный, высокомерными словами, читал мораль отцу, как раз примерами о космосе, о учёности, о завоевании природы. Отец понимающим, смиренным взглядом смотрел на него, и тихо вопрошал. «Сынок, как это завоевать природу? Мы частица её. Надобно молиться природе. Одни благоговеют, другие в безудержной тоске идут к ней. Иные молятся…»
   Дошло до  Миро сказанное, когда отца давно не стало. Зачах под колхозным гнётом. Осуществляя фантазии высоких мечтателей.
   И вот, нынче сыну и десяти нет, а история продолжается. Как довести до этого юнца, до надежды своей, что для него работа на земле предпочтительнее. Что уклад жизни не гладь индийских фильмов. И не приемлемо, чуждо отрекаться от устоев жизни.  Всё деятельное в земельном труде. И поля, и ущелье, и традиции, всё взаимосвязано. Прививать новые сорта вишен, персиков, обитать в кругу односельчан, своих друзей. Наконец, работать на арбе.
   И сидя на телогрейке,  двигаясь неведомо куда, размышлял Миро, что, нежели история своей жизни, имеет смысл в этом пространстве.  Земном, ИЛИ небесном. Если даже это правда, то о чём возмущение души? Жизнь определение для бытия? Или есть иное, сокровенное, к чему люди тяготеют. И кто ему толкует эту загадку.
   Постепенно земное, обыденное, превалировало, и Миро замешкался, глядя на дорогу.
   «И куда тащат эти глупые животные?
   А буйволы, в ритме, ускоренным темпом тащили арбу, подаваясь инстинкту своему. Миро понял их, и легко вздохнул. Буйволы, чувствуя настроение хозяина,  увозили его в лесную чащу, в одиночество, где  им пришлось вдоволь пастись, то травой, то краешками колючек. И это было значимое. Им не до ранимости душевной своего хозяина, а первичное чувство наслаждения едой.
   За оврагом начался пролесок, и дыхание, влага, ветерок в макушках деревьев, преобразовали восприятие в душе окружающего. И запахи, завораживающие, что здесь, в этом земном бытии, а не на просторах холодного космоса. Буйволы дотащили арбу до места, где обычно отпускал их Миро, и остановились, махая ушами, давали хозяину знак, что уже пора.
   Встал Миро, прыгнул на землю, развязал буйволов, и они ринулись к чащобам. Застилил Миро старую телогрейку на траве, прилёг на ней, и вскоре пал в дрёму. Колокольчики, звенящие на шеях буйволов, всё больше и больше отдалялись…
   Видение было иль сон: В утерянном детстве и, не вникая зову матери, он парил над макушками деревьев, и всё выше, за стаей перелётных птиц.  В даль, за грёзами, а не к холодным звёздам.
   Очнулся от крика совы. Мысленно обругал неистовую птицу, привстал, вспомнил сына… и улыбнулся. Взял хворост, и на звон колокольчиков пошёл к буйволам. Пора было возвращаться.  Подбодрить сына, чтобы хорошо учился.