Знакомый формат общения

      Периодически звякал ватсап, он недавно его установил на своём мобильном, но как пользоваться до конца разбираться не стал, зачем, есть и есть.  И потому, лёжа на кровати в смятых давно  нестиранных простынях в позе зародыша, приготовившись ко сну, думал, что звонит в неурочный час законный не к месту будильник.
 
   Ещё немного поворочавшись  с боку на бок,  поняв, что на самом деле происходит, сонными, почти спящими  и потому ничего не видящими  глазами, не надевая очки попытался прочитать то, что это ему написали. В час ночи- то! Но так как ничего   не увидел,  то начал звонить неизвестному ему   абоненту.

      Взаимность не поступила, что значит на его настойчивый вызов никто не ответил,  и ему пришлось в темноте нащупать очки, чтобы все же прочитать, что прислали.





            —   Ой, даже звонишь... а написать... признаться в чувствах и в  любви, сказать, как было и как может быть, а, Святик, друг сердечный, ведь странно, что ещё живой,   а я тем боле.

             —    Да чо боятися- то.  — Лениво отозвался называемый  Святиком. —  Но загадок как-то не сильно...

    Не дописал Святик, желая сказать,  что загадок не сильно хочет.

   
        —   Какие, Святочка, загадки, когда и память никуда и сам, как видно позабывши подругу дряхлую свою,  и то что с нею было.


      Но Святочка, занявший  уже  позу младенца в маминой утробе, час поздний всё же был,  решил таки, что  придётся запалить  ещё сигарету, ибо тут назревало, что-то поинтересней того, что могло присниться.


           —     Ева, что ли....?


    Первое, что пришло на ум, написал он сквозь сизые кольца дыма, выпущенные  из запаленной им   сигаретки.

    На что узнал, что нет, не Ева, и что мог бы на ночь в таком разе телефончик выключать.

    Но  он не привык, был горд и самоотвержен, пусть пишет всяк кто хочет. И потому,   крути базар, было сказано не Еве.

    На что ему пришло:  “ Базар не рынок, торгаш не выпил, закуска стухла и ему кирдец”


      Прочитав эти строки слегка округлившимися от удивления  глазами, что означало,  значит,  промахнулся, Святик сделал следующую попытку и снова сквозь кольца дыма и уже с облегчением  написал:

         —    Чую,  Рита. Так бы и гутарила.

         —      У тебя там список большой? До утра весь озвучишь?

    Спросили не  Ева и Рита одновременно.


    На вопрос,  в лом ли  очки  надеть,  или что  так изменилась,  что по фото ни- ни,    заявил, что фотографии  нету, написав, как -то совсем уже, если  и  по- русски, то сильно коряво:


        —     Да, фото-то и нету ти... Кто-то совершенно неизвестный.


      Тогда этот совершенно неизвестный то ли обиженно, то ли возмущённо, благо написал, а не  заявил, что вышло как четверостишие:
 
       “Огромный же я  след,
        в твоей душе оставила…
        в трусах он только и остался
        и то сомнительно весьма…”


     И  уже по простому, начиная о чём-то догадываться,  добавила:


         —  Ты ватсапом не умеешь пользоваться?


   На что Святик, не долго думая,  отправил следующее сообщение,  написав:


       —   Да мы вроде бы,  в нём и треплемся. А в тонкости его вникать нет желания.

     Ну,  раз треплемся, то  незнакомка продолжила несмотря на поздний час, сначала  сделав предположение, что забыл он её или стер из памяти.


  Следом удивилась, что это  за жаргон такой  в его  речи... крути базар, треплемся и прочее,  раньше, вроде,  так не разговаривал, с ней,  во всяком случае, точно.

     На что как всегда гордый и самоотверженный  Святик,   обиженно и пафосно одновременно  написал: 

         —   Никогда ничего не стираю из памяти!  Ни механически, ни духовно!
 

  И снова вспомнив тот свой список спросил:


    —   Если ты Рита, то я тебе дважды звонил. И  оба раза неудачно.


    Так как это снова была  не Рита, то с ним решили распрощаться, пожелав спокойной  ночи, как зародышу.



     Святик решил   всё  ж таки оставить последнее слово  за собой,   которое вылилось в заключительную  фразу:


     —  Все!  Гадать последнее дело. Не хочешь открываться — изыди!    Я не знаю кто ты. А если вольно начало, то и развязаться можно.



   И снова принял позу зародыша. Сон ему  ещё не начал сниться, как он вспомнил, снова надел очки и написал:


       —  И зачем ты появилась?  Чтобы в  очередной раз грязью брызнуть, что ли?  Но я от  плевков твоих отворачиваюсь. Они мимо летят.

       Он был  любезен, как всегда,  это было по всему заметно,  о чём ему и  сказали, добавив,  дабы  не расстраивался, что   грязь разной бывает, и    лечебной  тоже.

    А чтобы к тому же  ещё и кошмары его не мучали  на тему, что  грязью его полили, а он  отплеваться  не смог  и потому потонул, добавили, пояснив:

     “Все старые контакты за ненадобностью удалила, твой при удалении  видать, случайно пропустила и потому в ватсапе ища человека, тебя увидела и написала.  Просто так.

     Представляешь, просто так, так оказывается тоже  бывает.

   А если бы наше бывшее общение не происходило в формате: когда диалог,  что монолог, или -  я тебя слышу, а ты меня нет, возможно, ты иначе реагировал бы на меня. Хотя   это вряд ли...”




                ОБЩЕНИЕ В УПОМЯНУТОМ ФОРМАТЕ




      Уже с 10-го года это старое 70-ти летнее "бырхало" со свиным  хрящиком вместо члена, как он сам и называл свой пенис, своё самое дорогое мужское достоинство, ибо другого не имел,  которое уже не получалось использовать по назначению, имея чуть не с рождения огромную  слабость к прекрасному полу,   сидел  на каких только можно сайтах знакомств, и всю  свою имеющуюся похоть прикрывал  иконой на образах   и музыкой Моцарта, рассказывая всем о том, что это его любимый композитор, как и тот, что изображён был на деревянной иконке, висящей у него в доме на стене  в образе святого мученика Николая Угодника, от чего лично его спасший, будучи  на Западе — покровителем практически всех слоёв общества, но в основном детей, было непонятно, а сам поклонник его  чудотворчеств   не уточнял.



     Образованный интеллигент в резиновых сапогах и на ржавом велосипеде, на котором он вечно восседал, как на железном коне, и на нём же разъезжал по дачным окрестностям, в надетых рабочих шароварах и клетчатой  рубахе на выпуск.  Хотя с виду он напоминал таракана, очки в чёрной роговой оправе и за ними такие же чёрные всегда  выпученные  глаза,  и лихо закрученные усы придавали ему вид именно этого насекомого, и ещё это небольшое  округлое  брюшко, торчащее из под рубашки, ну точь в точь, как  таракан. Таким был, этот Святик.



        И вот эти тараканы,  подобные ему, угодники дамских писек,  весь гугл загадили  своим присутствием, где не только на сайтах знакомств, а и на соответствующих форумах общались, делясь своими впечатлениями о том, что в их понимании есть женщина, от  которой им надо было только одно, особенно, когда они, как этот таракан,  достигали возраста закономерной импотенции, оставаясь женатыми или нет, что не отменяло их желания удовлетворить остатки  той  самой своей  похоти  и иногда приобрести в лице женщины домработницу, всё это называя ласково —  подругой жизни.

    Этот таракан-тараканище, которого звали,  как-то очень свято,  Святиком,  ничем не отличаясь  от своих соратников,  других таких же  тараканов, тоже посещая такие  форумы, кинул там  однажды клич и готов был его повторить, сказав тогда, что женщина довольствуется в жизни одним бараном, а у мужчины как получится, имея в виду себя, конечно же, и свои немереные неудовлетворённые  половые потребности, которые удовлетворить ему  с помощью свиного хрящика вряд ли уже  удастся   когда-нибудь. Что не мешало ему и тем другим поразглагольствовать  на тему женщин-овец  и мужчин-баранов, когда оно  и понятно, что, если  один мужчина из общего стада баранов затесался в это баранье общество, состоящее из тараканов, то другого и искать бесполезно.

       А мужик, тот самый таракан,  готов все стадо овец оприходовать и опробовать,  а не как получится.

    В общем,  все   эти разговоры форумчан, если вспомнить, звучали   почище знаменитых   перлов  из  фильма  “О чем говорят мужчины”, потому что не с экрана, как выясняется,  они нечто иное говорят.
 
        Исходя из этого, уши если есть,  то завянут сразу  слушать все эти рассуждения на тему прекрасного пола,  до которого многие были охочи, из тех множественных  любителей писек, а следом,  завидев что- то в штанах, похожее на мужика,  будешь бежать,  куда подальше и без оглядки, зная за кого он тебя имеет.

        Вот, собственно,  такими тараканами и создавались, и формировались  веками теории о том, что есть женщина и что есть  мужчина, которые те же века в постоянном противостоянии находятся.   Благодарность огромную надо бы  им всем вынести,  тем более, что формат общения с такими,  когда мужчина говорит, а женщина лучше вообще молчит в тряпочку, потому что ей сказать нечего, она же та ещё  овца и дура,   не превосходил тот же, что был между Святиком  и Наталией,  которые  встретились в ватсапе,  а тогда,  лет 10 назад,  в реальной жизни, когда сидя в задымленном кафе, часа два Святик вещал что-то  про Николая Угодника, про свою святость и того священника, к которому недавно наведался в гости на исповедь.


     Он тихо гундосил, нечленораздельно произнося слова, предложения   уже не понять было вовсе, сколько не силилась Наташа, напрягая слух, да он, этот святой Святик и   не беспокоился о том, чтобы быть услышанным, это было совсем не важно, и потому незнакомка, коей была для него и таковой и осталась  навсегда Наталия,  слышала только отрывочное:  Николай, святой, помолились, души грешные и всё в том же духе,  всё  это под дымящуюся сигарету и вперемешку с удивлением, когда накалывал на вилку кусок остывшей котлеты и опрокидывал в рот спиртное,  что цены на водочку-то и на еду тут какие-то больно  демократичные, всё вздыхал непьющий Святик, и тут же переходил снова к теме святых и веры, сидя с Наташей на первом свидании и даже не удосужившись  её спросить, а интересна ли ей  вообще,   эта тема разговора, не говоря уже о том, верит ли она, как и   он Святик, в Бога.

       Впрочем, какие тут могут быть вопросы, ведь атеизм, как государственная идеология, остался давно  в прошлом, а сейчас, когда миновали лихие 90-е, вера сменилась, и ты можешь верить  только в одно, в то, что  теперь ты  верующий в Бога, которого обязан ещё  и любить больше отца родного.


     Но  Наташа не просто не верила,  то есть не была верующей и религиозной, более того,   её всегда интересовала одна вещь, а как вообще,  можно любить Бога, если он создал такое количество негодяев,  подонков и убийц по своему образу и подобию? 

         И чего тогда удивляться тому,  -  думала она, -  что этот бог  допускает все те  преступления, творящиеся на земле, которым прощения нет.   Всё ведь,  получается весьма закономерно,   потому что   сам такой —  преступник,  а потом лицемер, прикрывающий своё истинное лицо всеобщей,  всепрощающей любовью.

        Но о таком никогда не думал Святик и ему подобные, они заранее были хорошими, пусть и с грешками или с грехами, сумевшие преступить по крупному, но при этом хорошими  уже только  потому что жили, как надо, с верой в Бога.

     Но ведь  это же только  плохим,  порочным людям нужно прощение божье, а  по-настоящему  хорошим, а  не тем, кто таковым себя счёл,  и так хорошо.   Им зачем его поддержка, если они и так  не сомневаются в том, что есть хорошо,  а что плохо.  И  зачем им  ходить в церковь к батюшке, как сделал это Святик, для того, чтобы  уточнить, не будет ли  выглядеть   плохим поступком в глазах Бога, к примеру,  убийство человека, или кража чьего-то имущества, будет ли то грехом и последует ли за тем наказание божье  в виде чего-нибудь,  а если уже совершён им этот, как выясняется,  греховный поступок, то тут же не отходя далеко от храма исповедаться же  можно, повиниться заодно в том, что совершил плохое, не зная, что оно таковым является, а еще,  что хуже  того,   знал, что плохо,  но совершил, но вот же пришёл и покаялся, стыдно значит,  стало, совесть до того замучила, что грех с души снять решил таким вот словесным покаянием, признанием своей вины,  а тем временем, содеянное уже осталось свершившимся  фактом,  как и  жертвы его, остались жертвами, кто убитый и мёртвый, кто обесчещенный, кто ещё  что, так что,  то покаяние, только и было для того преступившего благим явлением.

       Наташа думала, Святик — нет, он говорил, она - нет, потому что говорил  только он, придерживаясь  знакомого формата общения и потому  никогда   не узнал он  того, о чем она думала, а думала она о том, что   на исповеди речь ведь только о  грехах и идёт,  и о том прощении за совершенные грехи.
 
        Кто-то разве  исповедуется в хороших делах?

     Или искушение имеют, когда сделали хорошо и ждали награды, а не получили?

    Так это уже грех  —  отсутствие бескорыстия.

      Да и  всем и навязывают мысли, это Наташа знала точно, видя, что творится вокруг,  о том,  что нет безгрешных людей на земле, внушая  идею того, что хоть в чем-то, но ты плохой, электорат себе,  так сказать,  собирают,  а  что б  не терять его, обещают отпущение  грехов, и в будущем, если что, тоже.
 
      Сколько же   сразу желающих возникает  иметь членство в такой организации. Оно и понятно, ведь такая организация   тебе заведомо индульгенцию на все твои  преступления даёт  своим отпущением  и поощрением того, что действуешь, как Бог,  ибо ты его подобие.

        Тут и погладил себя, совершив убийство и раны свои бальзамом заживляющим полил, получив  удовольствие от совершенного и от понимания,  что Богом себя в очередной раз почувствовал, ощутил.

     Главное,  всегда  помнить, чтобы человек не делал, так на его месте поступил бы Господь, ведь он его образ и подобие. Он почти тот самый Бог, а кому не хочется хоть маленькой и  всепрощающей, но власти?


      И Святику, будучи  верующим, и тем тараканом,   тоже хотелось   такого  членства, и такой власти, хоть над кем-нибудь, он,  даже не зная ничего о Наташе, не зная, о том,  что в её хорошенькой головке  роятся  подобные  мысли,  как и о  её отношении к нему самому  даже не догадывался,  и потому  всё сидел и гундел по поводу своей  святости,  думая, что делает себе правильную, а главное, такую нужную рекламу, ведь он был одним из любителей женских писек, и планы его были не только ему,  хорошо известны.

        Но так как ничего из  сказанного Наташей он не услышал, ни тогда, когда сидели в кафе, ни позже, когда они  ещё  пару раз встретились, женщине подумалось, что возможно она чего-то недопоняла,  шум от разговоров посетителей и играющей в  тот вечер в кафетерии музыки,  помешал ей чётко услышать, что говорил ей Святик, до неё ведь долетали  только  отрывки его слов  о святости и о святом Николае Угоднике, и потому она решила, чтобы не делать  неверных выводов,  ещё раз увидеться со Святиком.


       Но  вышло так, что она не ошиблась, и   не ослышалась в первую их встречу,  тем более, что Святик продолжил общение в том же формате,  превращая начатый диалог в монолог, произносимый им самим, и потому, разумеется, ничего не узнал о той, с которой случайно  встретился в реальной жизни, а  потом  также случайно, как она  пояснила ему, просто так,  в ватсапе.

           Но на сей раз  Наташа уже хорошо знала, что за таракан этот Святик и всю цену его святости, тут и угадывать ничего  не нужно было, даже при том формате общения, который никуда не делся, и дал Наташе возможность понять, что из себя представляет Святик, который только и говорил, говорил... о себе, о Боге, потом снова о себе, о том, какой любитель  женских  писек и тех овечек, забывая при этом, что он тогда всего лишь баран, и даже любовь к Моцарту его ничем не оправдана,   и о том, что свиной хрящик у него вместо нормального мужского полового органа, говорил этот интеллигент в рабочих шароварах,  непонятно, правда, на что рассчитывающий при таких словах, учитывая все его  цели  подобных свиданий.


       И несмотря на  прошедшие годы, и стукнувший   ему  семидесятник,  в жизни  этого таракана с ржавым велосипедом и деревянным  крестиком, висящем на заскорузлой уже   верёвочке,  у него  на  шее,  ничего не изменилось, как и его мнение о  женщинах  и о  Боге, и о том, что он самый  хороший,  а если где-то и плохой, так это всегда   поправимо, он всегда готов снова скататься к батюшке и покаяться в том,  что плохой и сразу станет хорошим.   


         Странно, всё же,   но то, что плохо, только  не  для таких,  как  Святик, то  им,  святым в своём понимании,   хорошо,  и потому они  всегда хорошие, ведь Бог-то  хороший, а они, как Бог и с ним тоже в том же знакомом формате общения разговоры ведутся, о себе,  о своих грехах и проблемах  и прочее, потому,  что они знают о том, в чьи уши всё  это говорят, вообще не понятно, только если то, что он хороший, такой же хороший, как и  они сами.

23.08.2021
Марина Леванте