Командировка в Украину

1.

Бизнес Олейника с горем пополам держал его на плаву. Такое положение вещей вынуждало его браться за всякую работу, не взирая на расстояния, сроки и принадлежность к зарубежью, в котором ведутся военные действия. Поэтому ему частенько приходилось ездить в командировки, где он добивался заказов всеми правдами и неправдами. Одной правдой мало чего добьёшься, потому что она столь беззащитна перед ложью, тем паче в коррумпированных странах постсоветского пространства. Ему приходилось давать на лапу и пускать пыль в глаза. Для первой цели в фирме своей он создал специальной фонд, а для последней купил костюм за тысячу долларов. Он финансировал ужины в ресторанах и в своём парадном прикиде появлялся там, как респектабельный предприниматель, с претензией на звание олигарха. Для пущей убедительности при нём постоянно находился «телохранитель» — атлетического сложения, партнёр по бизнесу Сурен Амбарцумян. Во время этих ужинов с потенциальными заказчиками он убеждал их (или нет) силой всех аргументов в совокупности. В милых беседах за сытным ужином и бокалом отменного вина или обычной водки, но тогда рекой, более весомый аргумент, оттопыренный карман, нередко склонял чашу весов в сторону Олейника.
Переговоры накануне прошли успешно и окрылили Олейника перспективами на будущее. Командировка подходила к концу. Предприниматели проводили переговоры со своими украинским коллегами о взаимодействии на ближайшее время. Удовлетворенные результатом переговоров, венчавшим собой многомесячную предварительную работу, что называется, упаковывали чемоданы. По приезду две недели назад они поселились в гостинице «Голосиивская». Здание под этой вывеской первоначально строилось как обыкновенный жилой дом с четырьмя подъездами. Но по неизвестной им обоим причине в последний момент его перепрофилировали под гостиницу. Таким образом, в каждом этаже одной лестничной клетки было по три-четыре квартиры, а квартиры в свою очередь, имели по два-три номера. Коллеги занимали «однокомнатную квартиру» в пятом, последнем этаже самого правого подъезда, где «кухня» была одним номером, в котором и проживал коллега Сурик, а Никола, соответственно, как главный в тандеме и по праву старшего по возрасту, занимал несостоявшийся зал. На весь номер одни «удобства». При въезде Сурен пошутил: «Хорошо, что удобства не во дворе». В нижнем этаже располагались вся служба гостиницы и небольшой ресторан, с приличной кухней. Несмотря на то, что этажей было только пять, лифт присутствовал, и даже всё это время работал безукоризненно, что не само собой у советской действительности по обоим пунктам.

2.

Итак, чемоданы упакованы, билеты на завтрашний поезд до Волгограда взяты. Оставался последний свободный вечер, который Олейник решил посвятить искусству.
Пойду в оперу! — объявил он опешившему Сурику.
Здание местного театра, ещё по приезду две недели назад, произвело притягательное впечатление. Партнёр идти в храм Мельпомены наотрез отказался. У него, видите ли, другие планы на этот вечер. С этими другими планами коллеги ему довелось познакомиться, застав случайно в номере неодетую девицу, весьма губастую блондинку, находящуюся в самой заманчивой для живописца позе. Войдя, от неожиданности Никола обомлел и воззрился с красноречивым изумлением... Сурик хотел и своему партнёру подсуропить одну из своей коллекции, но тот отказался. 
Когда Николай женился, для себя решил, что теперь всё. Погулял и будя. Теперь будет верным мужем. Он любил свою жену. Но жена его только позволяла себя любить, а сама не испытывала таких же ответных чувств к супругу. Брак был предопределён на развал, но пока ещё держался, и Николай особенно первое время отчаянно пытался блюсти верность своей половинке, правда не всегда с успехом. Его супруга, хотя и не помышляла об афёре на стороне, однако была сдержана в проявлении чувств по отношению к супругу. Кроме того, она как-то быстро стала обабиваться сразу после рождения дочери и совсем не предпринимала усилий воспрепятствовать этому процессу. Она ошибочно полагала, что муж у неё в кармане навсегда.
В гостиничный номер звонили (тоже один телефон на оба номера) с вопросом:
Не хотите ли с девочкой отдохнуть?
К чести коллеги Николая, Сурена, который поднял трубку, он, не колеблясь, и даже с наигранным негодованием, отклонил предложение.
Покупная любовь — никогда, — с апломбом изрёк он.
Никола хорошо знаком с его семьёй: красавица жена, двое прекрасных детей, сам умница. В командировочном тандеме, не только мускулы, но и мозг — он, что само по себе удивительно. И чего не хватает любителю новых и острых ощущений?!
К тысячедолларовому костюму Никола надел французский галстук, несмотря на летнюю жару, таким образом почувствовав себя Человеком. Вышел на улицу. Вечерело. Жара отступать не торопилась, вечерняя прохлада заставляла себя ждать. У бочки с квасом образовалась очередь. Покорно пристроившись в хвост её, выстояв, вкусил прохлады. Театр находился в пределах пешей досягаемости от «Голосиивской», куда он отправился пешком, по пути читая забавные вывески «Ремонт взуття», «Чоловичи капелюхи», «Шкапетки, панчухи»...

3.

В театре устроился в партере, согласно купленного билета, на который не поскупился. Как оказалось впоследствии, это была одна из его самых удачных инвестиций в жизни. Давали оперу Рихарда Штраусса «Ариадна на Наксосе». На русском или украинском языке пели, или ещё на каком другом, он сначала и не понял. Только позже узнал, что на немецком, языке оригинала. У каждого кресла пристроен маленький монитор, на котором пение сопровождалось титрами. Благодаря этому всё-таки понял, о чём опера.
Речь шла о том (точнее об этом пели), как античного героя Тесея мудрая Ариадна вывела из подземелья Минотавра. Но тот оказался неблагодарной свиньёй и быстро забыл о полюбившей его всем сердцем женщине. Это было во втором акте, после антракта, а в первом представлено время композитора Р. Штраусса, его потуги написания этой оперы, причём партия композитора исполнялась голосом меццо-сопрано, женщиной с пышными формами, у которой костюм мужчины тщетно пытался скрыть все выпуклости.
Вдруг, на самом интересном месте (как обычно), в разгар второго отделения, все теноры и сопрано скрылись за кулисами, оркестр нестройно замолк, музыканты стали поспешно удаляться из оркестровой ямы. На сцену вышел человек и объявил, что город подвергается артобстрелу и поэтому всех зрителей партера просят пройти в подвал театра. Зрителей балконов, лож и галёрки — в соседнее с театром здание — подвал-бомбоубежище. Олейник был, конечно, в курсе напряжённой обстановки, между его бывшей и настоящей родинами, но такой резкий поворот событий обескуражил. Словно в подтверждение слов, сказанных со сцены, где-то далеко заухали взрывы и совсем близко задребезжали стёкла.
В подвале, хотя и довольно просторном, набежало множество людей, что называется негде яблоку упасть. Кругом в беспорядке разбросаны разные декорации, костюмы, прочие тряпки... Душно, нестерпимо хотелось пить. Бросив в угол свой неуместный галстук, который не помогал больше чувствовать себя с большой буквы, Олейник зачем-то напялил подобранную «зоновскую» ватник-телогрейку, в народе называемую фуфайкой. Она была без воротника и карманов. Короткая, едва доходила до пояса, но подходящего размера. Эта фуфайка, очевидно, была изготовлена для спектакля про зеков.
Обливаясь потом, он стоял, сидел, полулежал и даже лежал на полу в этом подвале, пока наверху ухало то приближаясь, то отдаляясь. Сначала он напрягался сохранить девственность своего дорогого костюма, потом нашлись вещи поважнее, и он забыл о нём. Наконец, стало тихо и через некоторое время позволили покинуть убежище. Выйдя наружу, он почувствовал озноб от предутренней свежести. Больше, пожалуй, от страха перед неизвестностью. Люди стали расходиться в разные стороны. Он машинально пошёл к гостинице. Путь иногда загромождали поваленные деревья, под ногами хрустели разбитые стёкла, в воздухе стояла пыль и пахло дымом. Неподалёку ещё дымился полностью сгоревший автобус. Вдоль дороги там и сям в беспорядке стояли машины, почти все помятые или погоревшие.
Подходя к гостинице, увидел ещё издали кучу кирпичей и прочего строительного мусора, которого накануне не было. В груди сжалось, в мозге как-то затуманилось, все другие мысли заполонила собой одна навязчивая идея. Словно в бане, при нестерпимой жаре, мозги не способны думать и лишь командуют: вон отсюда, здесь опасно. Но в бане есть возможность окунуть голову в тазик с холодной водой и тем самым обмануть мозги. 
Дальнейшее происходило будто не с ним, словно он смотрел телевизор. До сих пор он удивлён тем, что всё так хорошо задним числом вспомнилось. Это, наверное, потому что окрашено в чёрную краску войны, хотя и было зелёное, цветное лето, но война подмяла под себя все оттенки. А для чёрно-белой информации нужно меньше места в памяти, чем для цветной, потому и запоминается отчётливей.
В «Голосиивскую» прямым попаданием угодила бомба или снаряд. Что в общем-то без разницы. Причём угодило именно в правый крайний подъезд, который обвалился до второго этажа. Три другие подъезда остались относительно целыми. Целых стёкол во всём здании осталась вряд ли четверть. От его номера уцелела только часть стены. У Николая сдавило внутри, пересохло и без того пересохшее горло. Успел ли коллега укрыться от обстрела или его накрыло вместе с подружкой прямо на кровати?!...
Документы, деньги при себе, но в номере остался мобильный телефон, ноутбук, другие мелочи. Мобильник сейчас необходим позарез, чтоб хоть как-то сориентироваться и успокоить родных. Если они ещё не начали волноваться, то начнут это делать очень скоро. Вместе с ноутбуком пропала ценная, собираемая годами информация по работе и личного характера, фотографии... Но какая малость всё это по сравнению со всеми разрушениями кругом, с таким опустошением, с последствиями такой реальной, такой навязчивой войны!

4.

Между тем совсем рассвело. Вставало солнце, равнодушно изливая свет как на следы опустошения, так и на остатки мирной жизни — те немногие здания, которых не коснулась рука войны. Пока не коснулась. Николай побрёл вдоль по улице дальше, с трудом соображая, что теперь предпринять, чтобы убраться как можно подальше. Вспомнив о билете на поезд, который обнаружился в портмоне, пошёл по направлению к трамвайной остановке. Здесь собралась внушительная толпа.
С неопределённого расстояния раздался характерный звонок, предвестник появления трамвая, и в следующее мгновение он вынырнул из-за поворота и не останавливаясь медленно проехал мимо остановки, с толпившимися людьми. Трамвай был набит битком, что могло бы удивить, кого угодно, но только не пребывающего в прострации Олейника. После такой-то бомбёжки. Сквозь открытую переднюю дверь трамвая он успел отчётливо увидеть важного вагоновожатого — женщину необъятных размеров, которая смотрела на простых смертных с высоты своего полёта, видя в них только пассажиров и не замечая людей. Она взирала свысока с ощущением гордости от нужности проделываемой ею работы. Рядом с ней, в кабине водителя, на низенькой табуреточке сидела ещё одна, таких же размеров тётя (о наличии табуреточки под ней можно было только догадываться). Ещё один такой же клон расположился на ступенях рядом с частично открытой передней дверью. Вторая половина двери закрыта и отделяла содержимое трамвая от внешнего мира. Переполненный салон отделялся стеклянной перегородкой от просторной кабины водителя, которая была увеличена за счёт ступеней первой половины входа. Там вполне могло бы поместиться, пожалуй, человек десять, но вместо них сидела на ступенях лишённая эмоций уже упомянутая тётка.
Позади кабины, на стёклах перегородки, были размазаны лица, руки, плечи, груди, человеческая масса. Такого эффективного заполнения объёма ещё видеть не приходилось. Не остался свободным ни один кубический сантиметр пространства! Эффективнее можно заполнить только жидкостью, пожалуй. Всё это Олейник успел отметить за несколько секунд, в течение которых трамвай проплыл мимо.
Все люди с остановки, как по команде, ринулись вслед за трамваем, но не с целью его догнать, а, как выяснилось, с другой. И не напрасно. Поддавшись стадному чувству, он пошёл вместе со всеми. Так толпа, стадо, если хотите, благополучно и вовремя добралось до следующей остановки. С другой примыкающей трамвайной ветки подъехал совершенно пустой трамвай, состоящий из двух вагонов, и приветливо распахнул двери. Трамвай управлялся если не сестрой-близняшкой предыдущей вагоновожатой, то ближайшей кровной родственницей.
Толпа, прибавив скорости, занесла Николу всёсметающим потоком в трамвай и заполнила собой всё пространство, с такой же эффективностью. Во время процесса наполнения он не чувствовал земли под ногами. Скорее всего ноги едва ли касались земли. Попадись  по пути мусорная тумба, или даже фонарный столб, они тоже оказалась в трамвае. Дышать полной грудью он не мог, но испытал удовлетворение, что вообще дышит и едет. Пытался выяснить куда идёт трамвай, что надо бы на вокзал, но друзья по несчастью убедили в бесполезности попытки уехать куда бы то ни было с вокзала, потому как там, по слухам, царила полная разруха. Между тем, трамвай ехал без остановок с приличной скоростью. Довольно быстро добрались до окраины города, до трамвайного кольца, где он опустел так же быстро, как и наполнился при посадке. Исторгнув из своих недр вслед за пассажирами свой характерный звонок, покатил пустым в обратном направлении.

5.

Люди, сначала двинулись из города в одном направлении. Чем дальше, тем больше редела толпа. По пути возник какой-то полустихийный рынок, на котором исключительно бабульки продавали жидкое и съедобное. Поблагодарив незнамо кого за то, что при себе оказались деньги, он отвёл душу, вернее ублажил плоть. Прихватив впрок, отправился в направлении на северо-восток, где, как полагал, должна быть граница необъятной новой родины, разделяющая со старой.
Толпа растянулась вдоль дороги, по которой изредка проезжали одиночные машины. С фуфайкой больше не расставался и стоически переносил всё набирающую силу жару. Ближе к полудню всё-таки снял её и привязал рукавами вокруг талии.
Кому-то удалось остановить грузовик, и водитель торговался с потенциальными пассажирами. Сойдясь в цене, слово «потенциальный» теряло силу. Денег было ещё достаточно, даже заплатить за некоторых из тех, кому не хватило. Мало-помалу, все устроились поудобней в кузове и двинулись дальше.
Ехали долго, почти до вечера. Ветер приятно освежал. Внезапно навстречу из-за поворота вынырнул огромный танк. И только потом его догнал собственный звук. Танк нёсся во весь опор посередине дороги, не обращая никакого внимания на встречное движение. Водитель, надо отдать ему должное, сумел не зарулить под гусеницы, и остаться на колёсах, что потребовало незаурядного мастерства. Однако с дороги всё-таки слетел. К счастью, придорожные берёзки были ещё молодыми и грузовик их просто посрезал. Вслед за танком промчался БТР, или БМП, или как они там все ещё называются, усыпанные сверху людьми в камуфляжной форме, с «Калашниковыми» наперевес. Следом — военные машины, таща на прицепе пушки. Какие это были силы, «наши» или «не наши», было безразлично. Да и кого считать своими, Олейник не определился, потому что не хотел. Всё это спешившиеся пассажиры имели удовольствие наблюдать из-за кустов, растущих у обочины дороги.
Когда нестройная колонна скрылась из виду, водитель долго ещё ковырялся под крышкой капота, наконец, удалось завести мотор. Всем гамузом попытались вытащить машину на дорогу. Ценой немалых усилий это удалось. Двинулись дальше. На дороге всё чаще и чаще стала попадаться военная техника, как отдельные, усыпанные воинами танки, или самоходки, так и небольшие колонны. Пришлось свернуть на просёлочную, полевую дорогу, которая неплохо укатана. Машина, поднимая клубы пыли и монотонно урча, ехала и ехала, подпрыгивая на ухабах и выматывая душу. Совершенно неожиданно остановились на краю леса. Водитель вышел из машины, в сердцах пнул свою колымагу и сказал:
Картина Репина, приехали... солярка кончилась!
Пассажиры двинулись в направлении леса. Водитель, бросив свою машину, тоже примкнул к остальным, по пути подходя к каждому пассажиру и возвращая часть денег. Никола отказался от своих, мотивируя тем, что ещё достаточно, а водиле пригодятся. Где они теперь находились, любой другой попутчик, включая водителя, наверно, знал не больше его. Сообщество снова изрядно поредело и, пройдя довольно значительное расстояние по лесу, ориентируясь по заходящему солнцу, всё в том же направлении северо-восток, наткнулись на колею железной дороги.
Олейник совершенно обессилевший, улёгся на траву, и поднять его не могла никакая сила. Между тем, попутчики, отдохнув, двинулись вдоль железной дороги по направлению видневшейся вдали станции или разъезда. Он остался лежать один, причём одиночество сильно не тревожило. Решил во что бы то ни стало дождаться здесь товарного поезда и на нём продолжить путешествие. Как удастся оседлать его на ходу — так далеко не думал.

6.

Солнце уже село, на лес как-то внезапно опустился мрак, стало жутковато. Темень такая, что на расстоянии вытянутой руки ничего не видно.
Вот показался долгожданный проблеск света между деревьев, свет прожектора поезда. Показался и исчез, потом вновь показался уже отчётливее, стал слышен нарастающий стук колёс. Поезд быстро приблизился и на внушительной скорости пронёсся мимо. Он пропустил его, даже не пытался на него запрыгнуть, слишком быстро. Поезд не остановился на станции, куда подались все попутчики. Там его уже ждал встречный товарняк. После того как первый освободил дорогу, второй включил свой прожектор и тронулся. На счастье, он оказался до отказа гружённым углём, поэтому медленно и надрывно набирал скорость. Усугублялся этот процесс тем, что дорога от станции шла на подъём. Словом, этот товарняк оседлать не составило особого труда.
Вагоны, все как один, с углём. Никола забрался в один из них, устроился с подветренной стороны и забылся в тяжёлом полусне. Поезд вёз, вероятно, не совсем в правильном направлении, но по причине затянувшегося транса, это заботило несильно. На рассвете он совсем замёрз и очнулся. Поезд стоял и стоял. Он оставил своё гнездовье, выбрался наружу и отправился вперёд по курсу следования поезда. Солнце неуместно весело и задорно вставало над лесом. Сообразив, что надо поворачивать на девяносто градусов, он изменил направление и стал удаляться от железной дороги. Двигался теперь в нужном направлении, желая и опасаясь новой встречи с людьми. Но у этого движения имелся существенный недостаток — оно крайне медленное и приносящее усталость. Наткнувшись на лесную дорогу — слабозаметную, вилявшую между деревьев дорожную колею, пошёл по ней.
Стало совсем тепло. Согревшись, острее ощутил жажду. Очень кстати наткнулся на лесной пруд с чистой, прозрачной водой. Утолив жажду, отмылся от всей черноты антрацита и постирал всё, что было из одежды, в том числе и превращённый в руины тысячедолларовый костюм. Всё, кроме фуфайки. Она хоть и утратила свой первоначальный цвет, но высушить её быстро не удастся, а впереди ещё ночь, возможно не одна, и неизвестно где придётся её провести. Часов с собой не было, наручных не носил со времён, как появились мобильные телефоны. Ориентировался по солнцу, да и плюс-минус час-два роли не играло. Далеко за полдень отправился дальше, по той же самой дороге. Николай прошёл пару километров по густому лесу, временами продираясь сквозь кусты и заросли. Наконец лес стал редеть и вскорости кончился. Он увидел крыши вдали и, недолго думая, отправился туда, в надежде раздобыть чего-нибудь съестного.
Чувствовал себя временами как на вражеской территории, как в тылу врага, и поэтому излишне, может быть, осторожничал. Крыши домов приобрели очертания, собственно, самих домов, чёрных от времени срубов, и покосившихся от другого фактора. Это оказался затерянный вдали от цивилизации хутор, где местные жители, состоящие из одного почтенного возраста старика и нескольких не менее почтенного возраста согбенных старушек, приняли весьма радушно.

7.

Откуда ты, мил человек? — спросил «пионервожатый».
Куда путь держишь, соколик? — вторила одна из спутниц.
Местные пионеры преклонного возраста оказались очень гостеприимными, накормили-напоили, порасспросили, сильно удивляясь злоключениям, относясь даже с некоторым недоверием к рассказу, что, впрочем, никак не сказалось на их радушии.
Николай, отмывшись от грязи войны в специально для него истопленной бане и снял усталость, выспавшись в чистой мягкой постели, получив от всего этого невероятное удовольствие. Даже блаженство. На следующий день на подводе почтенный старичок самолично отвёз в близлежащий городок, находящийся в 12 километрах. Самолично указал направление, куда надо двигаться и собственной персоной вернулся к своим бабулькам. На автовокзале, куда прибыл Олейник, автобусного сообщения не наблюдалось, за то встречались частники, которые за непомерную мзду готовы рискнуть в направлении границы. Торговаться он не стал, нашлись попутчики, женщина с двумя детьми лет пяти и семи. Старенький жигулёнок показался роскошнее мерседеса, после всех перекладных, на коих пришлось путешествовать за последние двое суток. Смеркалось.
Ехали с таким комфортом недолго. Дорогу непонятно почему начала обстреливать артиллерия, хотя никакой военной техники видно не было, но пришлось свернуть с дороги, из зоны обстрела. Сзади продолжали разрываться со свистом и с воем всевозможные снаряды. Вертолёт присоединился к этой бойне и, пролетая низко, туда-сюда, временами зависая, испускал из своего чрева огненными трассирующими струями смерть. Пассажиры «жигулёнка» наблюдали эту картину из своего укрытия — реденькой лесополосы. Долго ли, коротко ли пролежали так, дети хныкали всё это время, и мать оставила попытки их успокоить. Канонада пошла на убыль, разрывы стали редки, и извозчик принял решение вернуться и заявил:
Вы как хотите, а я еду назад.
Женщина с детьми поехали с ним.
Николай решил упорно двигаться по направлению к границе. Дом попутчиков, вероятно, был там, сзади, а его — впереди.
Недавние сотоварищи по несчастью, уже без одного пассажира, выехали на дорогу и взяли обратный курс. Не успели они проехать и пятисот метров, раздался угрожающий вой, и ка-ак шандарахнет... Олейник даже оглох на какое-то время! Земля содрогнулась. За рассеивающейся пылью увидел, как кувыркается «жигуль». Снаряд разорвался в такой непосредственной близости, что машину подбросило, перевернуло в воздухе несколько раз, как осенний листок, при этом пассажиров, женщину и её обоих детей, выбросило и через мгновение всех троих накрыло очередным кувырком. Сам водитель оставался в машине и кувыркался вместе с ней, пока та окончательно не приземлилась на свою смятую в уровень с с капотом и багажником крышу. Никаких признаков жизни водитель не подавал. Николай побежал туда, где остались три пассажира, не обращая внимания на грохот разрывов. Увидел страшную картину: мать обоих детей лежала в неестественной позе... голова была так далеко закинута назад, что находилась в области низа спины. Один из её детей был неподвижен, другой ещё двигался, но это была агония. Он скоро затих тоже. Никола пощупал пульс в области шеи у детей, у женщины не стал. С ней и без того всё ясно. Мать не увидела смерти своих двух малышей, ведь смерть детей для матери хуже самой смерти. Всё в пыли, перемешанной с кровью. Глаза Олейника расширились от ужаса, он хотел кричать — не нашел сил. Он стоял и не мог отвести взгляд, смотрел и смотрел, ничего не видя...
Где-то совсем рядом шандарахнуло в очередной раз, земля снова содрогнулась под ногами и подбросила, как на батуте, что и привело в чувство. Он бросился бежать. С такой прытью последний раз бегал лет двадцать назад. Наконец, выбившись из сил, стал на колени. Его одолел приступ тошноты. Выворачивало изнутри. Выворачивало и выворачивало, казалось, конца этому не будет. Вплоть до пенистой жёлто-зелёной массы.

8.

День или ночь, Олейник осознавал с трудом. Он погрузился в коматозное состояние. Встряхнул головой несколько раз, чтобы прогнать его, — тщетно. Выйдя на короткое время из полузабытья, он нашёл свою персону куда-то бредущей. Обуяло равнодушие, апатия. Он находился в полубессознательном состоянии, куда идёт, дойдёт или не дойдёт, не столь важно. Брёл, словно от скуки, чтобы что-то делать. Или по инерции. Если бы он в тот момент, когда задавался импульс инерции лежал, то остался бы в этом положении надолго. Как долго продолжалось это бредение, он не осознавал.
Небо озарилось молнией, и спустя несколько секунд раздался мощнейший раскат грома прямо над головой. В следующую минуту хлынул ливень. Он промок до нитки в одно мгновение. Огляделся вокруг: открытое поле, укрыться совершенно негде. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Просветлело. Оказалось, был день, который клонился к закату. Луч солнца пробившись сквозь тучи на горизонте, пронзил пространство, словно огненная пика. На линии горизонта, увидел какое-то строение, похожее на сарай. Приблизился, когда уже совсем стемнело. Строением оказалась скирда сена, в которой, избавившись от мокрой одежды, он устроился на ночлег. Сон не шёл. Перед глазами стояла картина с «жигулёнком».
Новый день начался с ощущением жара в теле. «Этого как раз не хватало для полноты счастья» — подумал он. Кое-как надел успевшую подсохнуть одежду и побрёл дальше, впадая временами уже в полное забытье. Брёл очень долго, весь день. Жар не унимался, сил не осталось. Проходил путь лесом, или полем — не воспринимал, по прямой или по кругу, на север или на юг, тоже не знал. Наконец, упёрся в забор из колючей проволоки.
Осторожно раздвигая руками проволоки, чтобы протиснуться между, больно изранил руки и спину, но протиснулся. Благодаря болючим царапинам, реальность стала немного отчётливее. Сразу за забором начинался крутой глиняный спуск, не поросший травой. Глина была ещё сырая и скользкая. Упал, проскользил вниз, вновь поднялся и снова упал. Весь наряд принял красноватый оттенок глины, в которой он барахтался. Со свойственным равнодушием последних часов увидел, как в тумане, приближающегося всадника. На огромной рыжей лошади сидел огромный детина с рыжей бородой, и одежда его была соответствующего цвета. Это был не всадник, а кентавр с автоматом «Калашникова» такого же цвета наперевес, на который кентавр сложил руки. И хотя «Калашникова» кентавру иметь не полагалось, это его не делало некентавром.
Он приблизился и скомандовал:
Руцi угору!
Команду Олейник понял, но выполнять не торопился. Кентавр повторил команду по-русски:
Руки вверх! — и для верности (вероятно) эту же команду по-немецки, — Haende hoch!
Николай упорно не выполнял его команду. Вместо этого, собрав остаток сил, бросился в кусты. Его без особого труда догнал всадник, уложил ударом приклада сзади на землю и спешился, раскентаврился. В спине сильно ломило, но мученик поднялся, а мучитель, передёрнул затвор автомата, упорно добиваясь, чтобы он задрал руки кверху. Вместо этого, с места в галоп, Николай снова рванул в кусты. Сзади, в тоже мгновение, рыжий схватил за фуфайку. Её обладатель, вытянув руки назад, оставил фуфайку в рыжих и волосатых руках и не останавливаясь продолжил забег. В десяти-пятнадцати шагах по пути следования оказался невысокий заборчик, высотой чуть пониже пояса, состоящий из натянутой между кольями в три-четыре ряда проволоки, на сей раз гладкой, без колючек. Не заметив заборчик, Олейник на полном ходу врезался в него. Нижняя и верхняя часть туловища, в мгновение ока, поменялись местами, и таким акробатическим трюком он перемахнул через это препятствие. В это мгновение просвистели пули над головой и одновременно с этим акробат услышал сухой, короткий треск автоматной очереди. Если бы не этот кувырок, одна или другая пуля нашли бы свою цель. Он снова вскочил на ноги, но не успел сделать и двух прыжков дальше, как раздался тот же сухой, короткий и резкий звук! Олейника обожгло со стороны спины!..
Очнулся Николай Олейник в больничной палате, после операции. В палате больницы родной страны! Перед ним дремала на стуле реальная, осязаемая обабившаяся вконец супруга. Такая милая и родная.