Страна Лимония. Летний отдых

Самолет пошел на посадку, долго пробиваясь сквозь многослойную толщу облаков. Наконец, вынырнули из-под крыла красные от черепицы квадратики большого города, сверкающая чешуя морской глади, подальше, слева, бесконечные прямоугольники, трапеции то желтых, то темно-зеленых полей, стрелки автодорог с крохотными разноцветными автомашинами, а вдали, на горизонте – синеющие величественные Апеннины, и возле моря вздыбленная гора со сказочным замком Сан-Марино – этого необычайного карликового государства в государстве Италия.
 

Чистота, покой вокруг. Необычная тишина после трехчасового самолетного гула. Выходим из самолета. Вокзал, таможня, пограничный контроль, выход. Стеклянные самооткрывающиеся двери, от приближения человека: это первое и не последнее чудо цивилизованной Европы.
 

Встречала дочь с тринадцатилетним внуком и своим итальянцем Чиполино, как Рита его называет за небольшой рост. Садимся в его черную Ауди. Едем. Остановились у кафе, у моря. Здесь масса веселых, отдыхающих стариков: упитанных, холеных, хорошо одетых. На лицах довольство, сытость, жизнерадостность. В сравнении с нашими замордованными обнищавшими пенсионерами – небо и земля.


- Вам пиво? Какое? – назвал десяток видов Чиполино через Риту-переводчицу. И спросил сколько. – Медиа, гранде? Пиколо?


Тут уж я сам сообразил: медиа-медиана – средней величины или гранде – большой фужер. Для приличия спросил медиа, а там его грамм сто пятьдесят – всего лишь. Значит, большой – грамм двести; я хмыкнул, сравнив с нашими поллитровыми кружками.


Едем. Первая скоростная автомагистраль – автобан – по которой нам пришлось ехать. Разделена сплошной полутораметровой железобетонной стеной. Машин море. Много легковых с прицепными белыми комфортабельными вагончиками – европейцы едут на юг отдыхать. Скорости в полтора выше, чем у нас: километров сто пятьдесят и выше. Дорога позволяет. Она супер-пупер.


Я поражался тому, что при таких небольших пространствах они так стремительно носятся. Казалось, там этой Италии – всего сапожок, того и гляди выскочишь из него. Это нам с нашими просторами иметь такие скорости. А вот, поди ж ты! Получается, наоборот.


Справа и слева небольшие поселки, поля и сады. Высокие мачты высоковольтных, как и у нас, только не такие массивные. Экономят металл? Пожалуй. А может, снеговая нагрузка поменьше – поэтому. Не знаю.


На утро следующего дня, едва мы проснулись – помчались в город, который уже здесь на окраине предвещал, судя по ряду старинных домов, зрелище неординарное. То на то и вышло, как говорит наш сын.

 
Едва мы выехали за древние полуразрушенные крепостные стены старого города, от коих сохранились только величественные остатки крепостных ворот – повторяю – едва мы оказались в старом городе и вышли из автобусе – окружающие громады старинных домов ошеломили нас. Вдаль уходила бесконечная крытая галерея, нависая над тротуарами. Это первое чудо Болоньи, самые длинные галереи из всех городов мира. Слева из-за величественных пятиэтажных громадин домов (а высота каждого этажа здесь как два наших) вынырнул красивый голубоватый купол собора, словно шлем великана. За ним высоченное стройное тело старинной стометровой башни, верхушкой, уходящей в небо. Вся наклоненная на нас. Ну да, Рита же говорила, что две башни рядом и одна наклонная.


Пошли на площадь. Из-за угла вынырнула еще одна башня пониже и явно наклоненная, что сразу видно на фоне той, высокой, которую заметили первой, и которая лишь казалась наклоненной – в силу высоты. Разобрались с башнями, по-ихнему тори (туры, как в шахматах).


Эти две башни – памятник средних веков, когда богатые люди соревновались, кто выше построит. На одной из старинных гравюр показаны десятки таких старинных башен. Уцелели только эти две.


Хотелось туда – на действующую, прямостоящую, подняться сейчас же, но она временно на ремонте. А жаль!
 

Вышли к изящному соседнему зданию, обрамленному величественными роскошными колоннами. Я, как строитель, как каменщик, строивший красивые, с арками-винтами дома в Ростове, сразу же подошел к этим изумительным по своей красоте колоннам, где насчитал на каждой из них более сорока прямых, овальных, кручёных, усеченных плоскостей. Каждый кирпичик, каждый шовчик – верх совершенства. И поэтому вся колонна со всеми архитектурными атрибутами – это застывший каменный цветок. Наконец, дошли до середины города – площади Святого Петрония. Прямо в центре её – огромное, мощное четырехэтажное здание – крепость мэрии. За ним колоссальное, на весь квартал, еще более величественное здание ратуши с башней на углу и часами на ней. Слева, через площадь, мощенную огромными плитами, высоченное здание собора Святого Петрония. Неказистое снаружи. Вернее, казистое на уровне первых десяти метров, отделанное белым мрамором, с барельефами на библейские темы – изумительные по красоте и совершенству.


А внутри собор – ах-ах-ах! Огромен, светел, высок, величественен. Подавляет своей громадой, роскошью архитектуры, огромным алтарем. Чувствуется мощь Бога и Государства, их единство, сила и величие!


А вот оно и второе, если не первое чудо Болоньи: замурованная на ребро в мраморном полу с левого крыла, наискось почти на всю длину собора латунная лента с перечнем всех градаций месяцев, по дням и часам. Это памятник вычисления нового григорианского календаря, который проводился примерно здесь, именно в этом соборе, при поддержке папы Григория XIII в 1582 году, где он ранее был мэром города Болоньи и настоятелем храма Святого Петрония.


Чтобы окончательно закончить экскурс по знаменитым местам города Болоньи, тогда пожалуйте в университет – эту цитадель науки одиннадцатого века. Если не ошибаюсь – это один из первых университетов не только Италии, но и всей Европы. Он – начало эпохи Возрождения, так как именно здесь ковались те кадры, которые породили титанов Возрождения: Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело и десятки других гениев того времени. И сейчас этот университет – целый город, где обучается более тридцати тысяч студентов.


И еще одна знаменитость Болоньи: плащ-болонья – дождевик, легкая, удобная штукенция, бытовавшая у нас в семидесятые годы. И, наконец, собачки болонки, эта знаменитая порода. Выращена в этом городе и названная в его честь.


Ну что еще? Город красив, со множеством старинных церквей, соборов, домов, дворцов. Центр, или старинный город, радиальной планировки. С улицами-лучами, сходящимися к площади Святого Петрония. Улицы в центре – весьма узкие и потому движение транспорта одностороннее, вокруг старого города с остатками крепостных стен – широкая кольцевая автодорога. Мы прокатились по ней на автобусе. Много крепостных ворот: Сан-Вит;ле, Сан-Донато, Сан-M;мола, Сарагосские и другие Дома сплошь увиты цветами. Цветы, даже целые сады, не только на балконах, лоджиях, окнах, но и на плоских крышах. Они весьма оживляют центр, так как там, ни одного д;ревца, ни одного газона – сплошной камень. Дома совершенно различного типа и возраста. В центре они поражают, прежде всего, своей стариной и необычайностью. Например, мы видели дом XI века, последний этаж которого полностью держится на поперечной дубовой балке, черной от времени. Многие улицы в центре соединены, закрыты одним сплошным прозрачным куполом. Первые этажи всех домов – это магазины, кафе, учреждения. За старым городом много частных двух-трехэтажных особняков с уютными чистенькими двориками, огражденными изящными, в мелкую квадратную сеточку заборами.


Новые дома многоэтажные, огромные. Все оштукатурены цветной, кремового цвета штукатуркой, очень приятной для глаза. Крыши – красная черепица, как и у нас сейчас делают. Это экологически чистый материал, не в пример нашему шиферу, производством которого мы в совковое время так хвастались, что больше всех его делаем, давя на психику нашего обывателя. (Как кстати, и сейчас наша госпропаганда частенько говорит, что, мол, созданы такие-то машины, материалы, которые не имеют аналогов в мировой практике, а, по сути, дрянь, как и наш шифер).


Везде отливы, с крыш вода в дождь уходит по ним и не стоит лужами, а отходит в ливневые водостоки. Улицы, дворы вымощены квадратными – веером – гранитными брусочками: очень красиво и надежно. В крайнем случае – асфальт. И в последнем варианте – мелкий гранитный щебень-крошка. И так везде, в том числе и высоко в горах, и в сельской местности крайнего Юга. Поэтому нас Чиполино совершенно не понял, когда мы заговорили о нашей черноземной грязи. Он, городской житель никак не мог врубиться что есть такая клейкая черная земля – терра, и что она – бич для всей русской жизни и в деревне, и в городе, как для пешеходов, так и для транспорта. Он сказал, что у них такого нет, и Рита его поддержала. Я засомневался и спорил до упаду, что не может быть такого, ведь где-то же есть отдаленные деревни, типа нашей глубинки – с поправкой на размеры Италии. Нет, такого нет, утверждали Чиполино и Рита. Дороги, твердое покрытие есть везде, а чтобы грязь – такого нет. Я специально на другой день купил карту Италии – весьма крупного масштаба. Посмотрел самые отдаленные уголки юга Италии и северных Альп. Точно! Везде, к каждой деревеньке дорога с твердым покрытием.


Долго думал я над этим феноменом у них и у нас. Пришел к выводу: Римское государство существует несколько тысячелетия, Россия – тысячу. Масштабы наши в десятки раз больше. На Рим работал весь мир, его рабы, значит колоссальные людские, материальные и финансовые ресурсы.


Италия почти вся в гористой местности и для строительства дорог – масса горных материалов. Россия в основе – страна равнин и болот.


Вот главные факторы, почему у них так, у нас эдак. К тому же общественно-политическое устройство двух стран различно: там стабильность и порядок, сохранность собственности – у нас, напротив, нестабильность, стремление к разрушению. И у власти, и у народа. И привычка жить в грязи.


Подтверждением тому может служить исторический факт, когда немцы в Москве, во времена Петра I, основав свою немецкую слободу, тут же вымостили ее камнем. Почему? Перке? - как говорят итальянцы. Вопрос повисает в воздухе.


Вечером ходили в ресторан, китайский. Там Рита и Чиполино завсегдатаи. У них дешевле там, потому что скидка на 25% как постоянным клиентам. Вкусно. Дешево. Стеклянный стол-аквариум с рыбками, такие же, с рыбками, круглые стеклянные колонны. Завернули, идя в ресторан, в центр. Мимо Нептуна. Много гуляющих. Много студентов, они густо сидят на ступеньках храма. Кто пьет, кто курит. Здесь же рядом полицейские: два подтянутых молодых парня и мадам лет двадцати пяти. Проходят вдоль ступеней, прощупывая глазами подозрительных: блюдут за порядком. Обратили внимание на двух немецких парней, лет по восемнадцати, весьма выпивших. Потребовали у них документы, те что-то мямлили. На трех языках: английском, немецком и французском женщина-полицейский четко спросила, кто они. Попросила пройти с ними. Те подчинились. Здесь, говорят, сидят и наркоманы – их не трогают. Наблюдают за ними. Их не гоняют, не заставляют прятаться в свои норы, где они бесконтрольны. Напротив, их как бы вытягивают на свет – для лучшего контроля. Очень умно! Как в Армении во времена перестройки боролись с пьянством: все открыто, везде кафе, везде закусочные, все культурно, никто не гонит. Это мудрая система. Не сравнить с горбачевской: бороться с пьянством – значит, вырубать виноградники.


Дом. Жилье. Это отдельный разговор.
 

Подарки из дома. Главный – рыба донская вяленая к пиву, знаменитый донской рыбец. Жирный, аж светится. Для Чиполино. А он даже не коснулся: у них такое не едят. Дураки – решили мы. У них к пиву – креветки. А рыбу, речную рыбу они ловят и… выпускают обратно в воду: это у них как разновидность спорта. Ну не дураки ли?


Привезли по заказу пиццу – огромный полуметровый круг. Недурно, весьма вкусно и сытно. Припивают сухим вином постоянно. Или водой – аквой. Или вином, разбавленным аквой. Первого почти не едят, поэтому и запивают чем-то. Поесть очень любят. Порции огромные. Любят поговорить на тему еды: это у них, как у нас за пьянкой о политике и о работе, постоянная тема: только они о еде говорят от изобилия еды, с точки зрения знатоков, гурманов, желания еще лучше и приятнее поесть, мы же эту тему – тему еды – замалчиваем. Не от скромности – от бедности. Вот они на тему политики и работы за столом молчат. Эти темы или решены у них и они молчат об этом – это не их ума дело, это компетенция политиков и к;по – начальства. Их, простых людей, задача – отлично делать работу на своем месте. У нас же любовь к таким застольным речам от неурядицы, неустроенности и нерешенности этих вопросов. И чем больше говорим, тем меньше делаем. И каждый делает у них делает только то, что знает и умеет в совершенстве, то есть, они профессионалы в лучшем смысле этого слова


В истинности сказанного я убедился уже через день, когда я попытался для дочери на втором этаже снаружи, чуть ниже подоконников повесить на двух блочках веревку для сушки белья. В скобках замечу, что я такое делал у себя дома, нужна только лестница, инструмент, пара блочков и веревка. Беру в подвале лестницу и получаю от соседки за нее по голове: раскричалась, что эта лестница ее покойного мужа и что нельзя брать чужую вещь и так далее; орала так, что дочь прибежала в подвал и еле утихомирила ее. А меня быстренько отшила, отправила домой, устрашающе говоря, что это же ее личная лестница, и тут все только чье-то личное, не как у нас, где в подвале общая лестница. Я же этого не знал и вот такой конфуз: чуть не силой пытался урвать чужую вещь. Хотелось как лучше – получилось как всегда. Да еще и едва не устроил межнациональный конфликт. Появившийся Чиполино еще более остудил меня и объяснил, что такую работу делает спецбригада, и что надо их вызывать по заявке, по специальному заказу, так как это очень большая проблема, как несколько раз подчеркнул это слово Чиполино.


Дочь эту проблему решила по-своему: купила в магазине раздвижную сушилку для комнаты на низеньких ножках – очень умная штука: на полтора квадратных метра умещается уйма белья.


Желая хоть чем-то помочь дочери, вызвался закрепить дверцу на книжном шкафу: потерялись два винтика.


- Ой, проблема, - опять схватился за голову Чиполино.


- Да какая, - говорю, - проблема: надо найти два винтика и поставить.


Тот что-то стал возражать и горячиться. Дочь объяснила, что в магазинах может не быть этого.


- А базар? – Я имел ввиду, как у нас в России


- У них нет этого. У них даже базара нет как такового в городе: все в магазинах или в спецмастерских.


- Значит, - говорю, - там, где ремонтируют мебель, будут.


- Нет у них таких. Они старую мебель выбрасывают. Не ремонтируют.


Так, уперлись. Во дела! Ну, думаю, будем в городе, может, найду что. Нет. Так и не нашел. В хозяйственных магазинах есть весь комплект навесной петли, но стоит о-го-го!


И только через неделю набрел на маленькую частную мастерскую по ремонту велосипедов. Решил сам все сделать, то есть купить пару этих несчастных винтиков.


Взял один за образец, выкрутив из другой петли. По словарю посмотрел название: витэ – винт, два – дуэ. Пожалуйста, продайте, спасибо. За полчаса сходил, взял. Дали бесплатно. Поблагодарил. Пришел. За пять минут сделал. И вся проблема.


А вот со стульями был «каверзнев» . Один я, другой жена, на которых сидели – проломили сиденья. И не прыгали, и не скакали на них. Они просто провалились под нами. Мы были поражены. Почему это так произошло? Только через сутки выяснили, додумались: сиденья эти из древесностружечной плиты, и они, как макуха, рассыпались под нами. Оказалось, причина поломки в том, что Рита перед нашим приездом забросила эти два стула в ванную на полдня, чтобы как следует помыть. И, естественно, произошло то, что произошло. Чиполино, увидев поломку воспринял это как личную жизненную трагедию и сидел в печали, опершись головой о руку, как новоявленный роденовский мыслитель, ни слова не говоря – и туча тучей: так переживал за свою мебель, которую он приобрел вместе с квартирой, а мы, русские свиньи, приехали и все поломали. Дочь пыталась ему объяснить, что это она перестаралась в своем усердии их помыть, но тот и слушать не хотел. Я сказал, что их вполне можно отремонтировать. Надо только новую древесностружечную плиту и ножовку. О нет, это такая проблема, вопил Чиполино, хватаясь руками за голову. Когда Рита сказала, что есть в сарае крышка от развалившегося стола, вполне приличная, я отвечал, что надо ножовку достать и все решится. Пытался купить опять сам, пользуясь словарем. Но очень уж дорого, порешила дочь, и заставила Чиполино лично найти ножовку. Тот нашел у своего дедушки в подвале. Старая лучковая пила, но вполне сносная. А конструкция точно такая же, как и у нас. Та же система натяжения через скручивание верхней тетивы, тот же принцип наклона полотна пилы. Мы с внуком за пару часов устранили поломку. И весь хрен, как говорит сосед Лёня.


Вот она – обратная сторона медали: их высочайший профессионализм – результат однобокого развития в сторону специализации.


Мы на базаре выбирали мне кожаное пальто – продавец итальянец беспечно отлучался, доверяя нам самим выбирать, что хотим. Висящие цены легко можно было переставлять на какие хочешь. А диапазон полтора-два раза.


В четверг с утра едем в Венецию. Мы с женой и дочь. Поездом. Билет дают на троих со скидкой 50%, как одна семья. Никаких документов, что мы одна семья, не требуют. Верят на слово. Они очень доверчивы и правдивы.


Мчимся поездом в Венецию. Переехали горную полноводную мутную реку По. Узенькой стрелкой через лагуну – к желдорвокзалу. А есть хочется! Кругом – небольшие кафе, ресторанчики, масса туристов, разноречие, разноплеменность, разношерстность. А кушать хотят все! И мы тоже. Зашли в открытое кафе. Заказали. Я себе попросил попроще, без выкрунтасов : суп, мясо, чай. Таня, Рита заказали рыбу пожарить. Живую. Показали, какую. Я по-нашенски засомневался, ту ли принесут? Я уже и поел, и попил, а они все несут свою рыбу. Наконец, официант принес. Стал при них ловко разделывать: снял шкурку, самый смак, с жирком. У Тани, смотрю, аж челюсть отвисла: я знал, как она любит обсмактывать эту вкуснятину – жирок со шкуры – в этом она знала толк, не зря на Дону выросла. Поели. Спросили, где туалет. Да вот сюда идите – официант показал налево. Идем. Через подсобку, где в ящиках шампанское, всякие фрукты. Снова удивляемся их глупой беспечности в отношении товаров.


Идем пешком к центру. Один собор, другой, третий. Один другого красивее, глаз не отведешь. А вот и улочки ихние: узюсенькие-узюсенькие, меньше ширины вытянутых рук. Сияющие магазинчики с венецианским стеклом. Татьяну не оторвешь. А Рита тянет дальше, вперед, мол, главное – там. Дошли до канала, с гондолами. Рита сторговалась. Сели. Поплыли. Удивительно, что он, гондольер, с одним веслом. Мимо дома знаменитого Казановы (Новодомский, так что ли, если перевести, так как каза – дом, новы – новый). Под мостом Слёз, через который преступников переводили прямо из суда Дворца Дожей – в тюрьму, зачастую – до конца жизни.
Сохнущее на веревках, прямо над нами, женское нижнее белье – рядом с красотами старины. На поворотах канала – выпуклые зеркала для лучшего обзора. Как на автодорогах.
 

Выруливаем на открытое водное пространство, как они говорят – входим в акваторию. Что за картина, что за вид, что за прелесть! Я даже за голову схватился от сказочной красоты. Впереди – площадь Святого Марка – сердце Венеции: высоченная островерхая колокольня с муравьишками-людьми на ней, белоснежный трехэтажный дворец Дожей с византийской вязью окон, многоглавым собором Святого Марка вдали, башней с часами слева, где два мавра бьют каждые полчаса, стройное здание библиотеки вдоль площади, справа.


Плывем назад. Наш гондольер запел что-то лирическое. Еще бы не петь: он отхватил в два раза больше, чем мог.
Идем назад. Теперь пешком, через улочки, откуда валят разноязычные, разноликие туристы. Застывшая фигура женщины в белом, с протянутой рукой, из сказки: заколдованная. Надо вложить в руку нечто, чтобы оживить ее. У кого было чем, оживляли. Мы просто смотрели этот спектакль.
Неожиданно, слева, сразу – площадь Святого Марка. С массой народа, голубями. Фотографировались, снимались на видеокамеру. Подошли к башне, чтобы подняться наверх лифтом. Пока ждали очереди – рассмотрел кладку башни: тычок-ложок, то есть поперек, вдоль. Крестовая, самая прочная. А кирпич – на один сантиметр шире и на два длиннее. Толщина та же, что и у нашего. Швы – и не думают сыпаться, хотя уже лет пятьсот прошло. Во, мастера! Супер-экстра. И все дома на воде на дубовых сваях. И не гниют. Сверху Венеция – красная от черепицы. И необозрима в своих дворцах, домах, соборах, башнях; величественный вид на акваторию с красивыми монастырскими соборами-дворцами. Опустились к площади Святого Марка. Опоздали – уже закрывают. Подошли к башне, где часы с маврами. Я говорю для хохмы – с живыми. И то, что приедем домой – мы с сыном на новой колокольне будем отбивать часы в казачьей форме. Вот тебе и бизнес – дурачился я. Сфотографировались на фоне огромной картины на дворце Дожей, где Венеция – символ города, посылает властным жестом Нептуна, царя морей, просыпавшего перед ней мешок золотых монет, снова в морскую пучину, давай, мол, еще. Так вот, я нарочно сфотографировался на фоне этой картины, где указую перстом на нее. Это – специально для моей невестки Н.Ст; которая во дни моих усиленных шабашек, во дни, когда я осыпал жену деньгами – в своем масштабе – говаривала, что вин (я, то есть) усэ робэ, а ий всэ мало, всэ мало.


Обратно плыли катером по главному каналу, кружным путем – это какая-то сказочная прогулка, как во сне, как в кино – по этому каналу. Справа и слева роскошные дома и дворцы восточного стиля. А вдали – величественные и сказочные монастыри. Один красивее другого, один оригинальнее другого. И все это сгниет, пропадет, уйдет под воду! Следы обветшалости и разрушения – уже видны. Как у той красавицы, с намеком увядания и первых морщин.
Спасибо тебе, Венеция, что удалось на тебя взглянуть. Спасибо тебе, Италия, что сотворила такое чудо. Спасибо тебе, дочь моя, что показала нам этот неповторимый город-сказку – красивейший город мира!
На выходные – выезд на дачу, в горы. А оттуда – электричкой во Флоренцию. Ехали двумя легковыми: черной Ауди и новеньким серебристым Мерсом.


Дорогою жену стало тошнить: то ли укачало, то ли сердечку стало плохо: заехали в первом же поселке в аптеку. Дочь попросила что-либо от сердца, как у нас обычно: валидол, корвалол или что-нибудь подобное. Аптекарь требовал рецепт, а без рецепта не продают. Еле-еле Чиполино уговорил. А, между прочим, это, наверное, правильно – верить только врачу: в этом проявление культуры, если смотреть глубже. Зашли в магазин. Шикарный для такого маленького поселка. Такие же магазины – «супермарки» (так зовет их наша соседка баба Дуся) – по всей стране, в любой деревне. Написал «деревня», и как-то не по себе, уж очень они не похожи на деревни, тем более на наши. Это, скорее всего, как наш небольшой поселок городского типа в лучшем смысле этого слова: шикарный магазин, аптека, церковь, школа, почта – все, что нужно для удобной и счастливой жизни.


В магазине – такая же чистота, простор, изобилие всего ширпотреба и продуктов, как и в Болоньи, те же десятки видов колбас, аппетитные окорока, всевозможные молочные продукты. Та же любезность и шустрость продавцов. Даже нож-гильотина для резки окороков тончайшими кусочками – тоньше наших блинов – такой же, как и в полумиллионной Болонье, и так же спрашивают у вас, какой кусочек мяса или окорока вам выбрать и какой толщины нарезать, и так же четко и быстро считают все на компьютере, и так же любезно дают сдачи – до последней монетки – все тот же признак культуры общения.


Через небольшую горную речку поднимаемся – теперь уже по гравийной дороге – в горы, к дачам. Нет, это не наши стандартные дачные шесть соток, где скромненький летний домик, это очень солидные особняки с ухоженными зелеными лужайками травы, цветочками и десятком красиво размещенных деревцев. Раздолье и необозримый простор вокруг, с видом на поселок, горы и далекий, синеющий на хребтине пологих лесистых гор сказочный замок.


Все ограждено невысокими, изящными, ажурными заборчиками. Ворота – металлические, солидные, с дистанционным открытием, - как и в городе.


Само здание дачное – это современный частные дом в трех уровнях со всеми удобствами: с подземным гаражом для трех легковых машин, кухней внизу, как бы в подвале, где впервые я видел прекрасное решение светового вопроса: через окна-приямки с вертикальными решетками и сверху – на уровне двора с закрытыми горизонтальными: они великолепно используют крутые уклоны местности. Два камина: внизу, в кухне и наверху, в гостиной. Вот в этом нижнем камине на кухне отец Чиполино и жарил на зажатых решетках плоские ломти мяса, переворачивая, как закрытую сковородку, а мы с Сережей смотрели.


Потом до отвала ели это вкусное мясо, запивая, кто пивом, кто вином, кто аквой, и все это н спеша, с удовольствием, с перемежающимися замечаниями насчет вкусности, сытности и приятности еды.


Хорошо и много поесть – это их стиль жизни. Шикарная ванная, отличные, мягкие, удобные постели, прекрасная обстановка. Чистый горный, опьяняющий воздух; отличная нежаркая августовская погода, тишина, чудесный живописный вид. Что еще человеку надо? Они достигли тех благ, к которым стремится наш народ. Только они получили их, а мы – все ждем-с. И чем ближе подходим, тем больше они становятся для нас недосягаемыми.


Играли в карты, шахматы, смотрели телевизор, спали, вели неспешные разговоры о том, как у них, и как у нас.


После пассивного отдыха – неспешная прогулка по лесу. Множество такой же, как у нас ежевики. Мягкое птичье разноголосье. Великолепные раздольные виды окрестностей.


Утром, часов в восемь после завтрака – сборы. Итальянцы – в Болонью, мы – во Флоренцию. Собрали в целлофан весь бытовой мусор, в багажники и в Болонью, в мусорники. В который раз итальянцы демонстрируют нам высокий культурный бытовой уровень. Невольно сравниваешь с нами. Счет опять не в нашу пользу. Спустились от дачного поселка, а там-то и поселка – сущее ничего – всего восемь дач. Прошли еще вниз к асфальтовой дороге, что петляет вдоль горной речушки. Здесь же параллельно автодороге – железная одноколейка.


Мы выходим, чтобы электричкой ехать во Флоренцию. Ждем. Да, колея между рельсами. Да, колея между рельсами ;же, чем у нас. Мы и здесь не как все, мы сами по себе. Как и во многом другом. Мы особенные. Хорошо, если отличие в сторону со знаком плюс, но часто наше отличие со знаком минус; а мы должны из нашего минуса сделать плюс. И мы можем это сделать. Надо только понять это и захотеть.


Подошел поезд. Недлинный. Всего восемь вагонов. Почти пустой. Лишь в том конце вагона грязноватый «перикл»  (так дочь называет арабов-работяг). Но в руке его – сотовый телефон, и он с кем-то говорит. Он только выбрался из песков Африки. Безграмотный и бескультурный – в данный момент выше меня, с высшим образованием, из страны идей, высокой культуры и передовой техники. Мне стыдно за себя, что я не имею такой модной технической штучки. Я-то и пользоваться ею не умею. И еще больше мне стыдно за мою Родину, которая довела своих детей до такого позорища. И это Родина-мать?!


А за окном виды, один прекраснее другого.


И вот – Флоренция. Знаменитый город, с которого началась эпоха Возрождения. Город Данте и Макиавелли, город, где родились и процветали идеи свободы, равенства и братства. Современная Флоренция – это масса народа. В большинстве туристы из Европы, Японии. Просто молодежь. Людей в очередях много. Но продвигаются очень быстро. Работают продавцы очень споро, до виртуозности, и все молодые.


На выходе из вокзала, слева – молодой заросший, грязный бомж цедит под стену – никого не стесняясь. Здесь под ёлочкой его пожитки и логово. И никто его не трогает, не гонит: живи, как хочешь, это твое дело. Даже испражняйся на глазах… Все нипочем, как не видят. Возмутительно? Да, в моем и вашем понятии, достопочтенный мой читатель. Но не в понятиях чересчур умных, для которых актер театра, если не помочился на сцене перед зрителями, он не актер, он не отражает жизнь! Приплыли! Дальше некуда!


Куда ж идти, чтобы повидать во Флоренции самое главное? Предварительно, ранее читали, что надо к реке ;рно, к мосту, к галерее Уффици: по пути слева посмотреть знаменитый собор Святой Флорентины , что для меня, как для строителя – главное.


Покупаем карту – схему города.


- Щас я вас выведу куда надо, - говорю Тане-Рите-Сереже.


- А как ты выведешь? Ты ж языка по карте не знаешь.


- На то она и карта, чтобы ориентироваться, - изрек я. И добавил ироничное Высоцкого: я доказал ему, что запад, где закат.


И, развернув карту, и найдя вокзал, понял – где север, где – юг, и что идти вон к той церкви, потом налево, там будет собор Святой Флорентины, потом снова вниз и чуть направо – главная площадь, рядом – знаменитый музей Уффици, а ниже и правее мост через реку Арно.


Пошли – точно, как я и говорил. Как будто бывал здесь раньше. Громаднейший купол знаменитого собора – четвертого по величине в мире – вот он, как на ладони, за крышами домой, едва мы повернули от церкви по улице налево. В диаметре купол равен сорока шести метрам. А? каковы размахи? И высота более девяноста метров, а с церквушкой, что наверху купола – 107 метров. Это при том, что собору уже более пятисот с лишним лет. Я, как строитель – просто потрясен! Пока Таня и Рита стояли в огромной очереди в картинную галерею Уффици, мы с Сережей пошли бродить по городу. Дошли до старинного каменного моста через реку Арно, называемого золотым мостом. Он только для пешеходов, с уймой ларьков по бокам, где сплошь золото и драгоценности. В центре, поближе к периллам – масса просто сидящих на бордюрном возвышении. Мы подошли поближе. Внизу – довольно глубокая, чистая и быстрая река Арно. А вот и небольшая стая рыб, неподвижно стоящих под мостом навстречу течению. Темноспинные, толстые, в полруки длиной, стоят, лениво поводя хвостами и плавниками. И никто их не ловит. У нас бы такое, а?


Попили пива, пришли к нашим. Очередь продвинулась наполовину. Стали и мы. Рита и Таня пошли погулять, попить водички. Я уткнулся в карту, Серго нудился. Слева молодые скоморохи давали концерт. Зевак много. Кошельки тугие, глядишь, и бросят монету. Чуть далее в черном трико и такой же майке в обтяжку согнулся застывший стат;й. Я подошел с противоположной стороны. Тоже дурашливо застыл, глядя на него. А подойти опасаюсь: надо бы расколдовать, а карманы-то дырявые. Кто-то бросил монету – расколдовал, тот пошел выёживаться, строить рожи. Я ходил вдали, чтобы он не видел, передразнивал. Сережа все это заснял на видеокамеру. Время еще прошло, очередь продвинулась. Жарко, хотя и в тени под галереей. Появились Таня и Рита, и тут же к нам подскочила приятная женщина лет пятидесяти, брюнетка.


Улыбаясь, на украинском языке, с большим акцентом, стала спрашивать что-то у Тани, указывая глазами на вышитый на ее блузке, на груди, яркий украинский узор. Не все слова, но смысл мы поняли. Она тридцать лет живет с США, сама украинка, с Западной Украины. Увидела вышивку, ринулась к нам, порозовевшая, с блестящими глазами, пытаясь объяснить нам, что такие вышивки она носила в далеком детстве на ридной Украине, и что мать ее хорошо вышивала, и что она только чуточку научилась и не успела как следует освоить, как волей судьбы пришлось уехать з ридной батьковщины.


Уффици  - крупнейшая картинная галерея мира. Здесь шедевры мирового искусства: знаменитые полотна Микеланджело, Леонардо да Винчи, Бокаччо, Тициана, Рафаэля. Красивы. Все любуются и восхищаются. Кто понимает. Но я в этом профан. И меня заинтересовал портрет графа Урбинского работы Пьера делла Франчески. И не своим художественным достоинством, а тем, кто нарисован, то есть самим лицом этого графа. В профиль. Представьте, огромный как клюв нос, идущий от переносицы под прямым углом, создавая в этом месте такой крутой изгиб, что хочется на него присесть. А заканчивается мощным орлиным клювом с огромным бычиными ноздрями, подчеркивая одновременно и орлиную хищность и буйволиную мощь натуры. Дополняют образ тонкие, плотно сжатые волевые губы, переходящие в округло-острый массивный подбородок. И вся эта мощь сидит на мощной буйволиной шее, и властно смотрит вдаль. И красная с высоким околышем и роскошным кантом солидная шапочка и такого же ярко-красного цвета камзол только усиливают неукротимость этого почти карикатурного и вместе с тем притягательного и по-мужски красивого лица.


А меня потянуло вверх, к потолку, где деревянные балки, прямо, вот они, как есть в натуре, нигде не закрытые. Удлинение и усиление их очень просто и надежно.


Но это не везде так, большинство помещений с закрытыми потолками, очень богато отделанными и расписанными. Наконец, Уффици кончен. Я устаю от таких просмотров. Сережа еле движется: ему скучно от всех этих знаменитых картин.


Здание ратуши – символ Флоренции. Величественно. Статуя Давида у входа. Пантеон древних полководцев. Фонтан. Конная статуя Козимо Медичи. Бронзовая фигурка вепря – дикого кабана. Голова с растопыренной глоткой. Эдакая ловушка для монет. Кладешь монетку в пасть, она падает вниз на решетку в щелку – значит, дар твой прият. Нет – бросай снова. Мы все бросили – исчезло в щелке-решетке. Татьяна кладет в пасть, сует ему в самое горл; свою руку, от старания, как всегда, высунув язычок. Мы ей подсказываем, просто клади на язык (ему, не себе), оттуда монета сама упадет вниз, в щель. Она же пыхтит и старается просунуть руку по самый локоть, в самое горл;, чтобы туда упала монетка в живот. Мы сперва смеялись, потом ржали от хохота, видя ее натужные потуги.


Уже вечерело, когда мы двинулись домой. Тоже электропоездом. Усталые, дремлем на сиденьях. Через пару часов добрались. Вышли. Пассажиров мало. Железнодорожники просматривают вагоны. Они ездят, если надо, из конца в конец на велосипедах по своему коридору на перроне: для этого нанесена желтая линия вдоль перрона со стороны рельса – шириной сантиметров восемьдесят, как раз для прохода смотрителя или проезда его на велосипеде. Еще один штришок их продуманности во всем.


Летим домой. Нашим родным ТУ-154 компании Донавиа, где много чудаков на букву «м». а было вот что: пришлось вяленых донских рыбцов переть обратно в Ростов. Они, итальянцы, такую рыбу не едят, а я сам не осилил, очень насыщенный график был тогда: то Венеция, то Флоренция, то вилла в горах, то море – и везде обильное ядение, а времени – мало.


Короче, оставшиеся рыбцы пакуем в трехслойный целлофановый пакет и – в большую дорожную сумку с остальными вещами. Прилетаем в Ростов – багажа нашего нету, и не только нашего, а еще человек у пятнадцати. «Успокоили»: он не затерялся, просто его не взяли из-за перегруза. Еще бы! С нами летели русские челноки – человек двадцать; так мало того, что они свои громоздкие багажи в багажном отделении, еще и в салон самолета перил неподъемные сумки, свертки, рулоны. Это при том, что ручная кладь не должна превышать 5 кг. И никто из экипажа их не останавливал: все у челноков схвачено, и не им диктуют условия пролета, а они – членам экипажа. Они зафрахтовали, считай, весь самолет. Они его хозяева, а экипаж – слуги. А мы, другие пассажиры – летим как бы из милости, и потому багаж у таких, как мы, и остался в Италии.


Итальянские товарищи аэропорта Римини перестраховали себя от возможных неприятностей: наш багаж не взяли из-за возможного перегруза. Половина не получивших багаж в Ростове пассажиров – иногородние, две женщины с детьми из Краснодара. За багажом приезжать на ту субботу (ближняя дорога, не говоря про денежки). И никто не виноват. К итальянцам обращайтесь – это они сняли наш багаж, - отвечали нам наши «доблестные» таможенники. Ах, как мило! Ах, какие итальянцы какашки!


- Да, но у меня рыба! И по такой жаре, мало того, что она пропадет, еще и все вещи в нашей сумке и багаж других пассажиров провоняется, - внушал я таможенникам.


- Ничем не можем помочь. Это ваши проблемы, - объяснило солидное таможенное лицо. И даже намекнуло, это лицо, что оно не прочь разделить со мной радость возвращения багажа за кружкой пива с моим рыбцом. И дало это лицо свои реквизиты

– Звоните. С тем и расстались.


Пару раз я звонил этому лицу, лицо говорило, что оно запрашивало Италию, говорило, но пока, увы. А больше оно спрашивало, как бы мимо его рта не проплыла эта рыба, и даже по телефону чувствовалось, как у него, лица, то есть, текли слюнки от предвкушения встречи с донским рыбцом.


Багаж через пару недель прибыл. Донской рыбец весь истек жиром. Благо вещи уцелели. И на том спасибо. И виноватых нет.