Может ли лётчик развить у себя интуицию? доп 14. 9

     На фото – второй курс, наше звено. Увы, пятерых слева уже нет в живых, (да, кучно легло, ровно половину "косая уже выкосила" Дальше стоят - я шестой, седьмой Толя Голиков, восьмой - космонавт Саша Викторенко - тоже ушёл на небеса месяц назад)… Эту информацию разместил для тех, кто только собирается выбрать профессию, связанную с полётами или службой Небу. Психологически надо настроить себя на сложную дорогу в жизни, которая не всегда ведёт к долголетию...

    "Красиво, торжественно, строго, стоим мы в прощальном строю.
    Не знает никто. Даже Боги, судьбу твою и мою..." (эти стихи написал Анатолий Полонский перед выпуском из училища - воспитанник 12 омрап, впоследствии Заслуженный лётчик - испытатель РФ)

     В предыдущем опусе я обещал поделиться знаниями, как лётчику можно развить интуицию, чтобы она оказывала помощь в лётной работе. Для наглядности начну свой ликбез с описания эпизода, о котором я уже кратко сказал, но своими словами. А теперь, для лучшей усвояимости, повторим его снова – так, как он звучит в книге Бориса Тихомолова «На крыльях АДД»:

                НЕОБЫЧНОЕ ЗАДАНИЕ

    …Звонили из штаба полка: — Вас вызывают в дивизию. Срочно. Высылаю машину... — Есть! С почтением опускаю трубку, а сердце у меня: ёк-ёк! За лаконичностью слов я уловил что-то важное, большое. Еду с удовольствием. Командир дивизии — наш бывший командир полка Щербаков. Я люблю этого человека, его добрую улыбку, добрые с лукавинкой глаза. Командир встречает меня приветливо. Поднимается из-за стола, высокий-высокий. Выходит навстречу, смотрит внимательно, с высоты своего роста и нового положения. Протягивает руку:

      «Здравствуй. Садись». И ласково трогает меня за плечо. Он чем-то смущен. Явно смущен. Я это вижу. И готов пойти ему на помощь. Готов сделать для него все возможное и невозможное. — Гм. Да... — говорит он, садясь за стол, и обеими руками крепко потирает себе лицо. Он хочет что-то сказать и не решается.
 
    Соображаю — что? Догадываюсь: задание. Ответственное и, очевидно, опасное. Если он не решается, мнется, значит, опасное. Волнение командира передается мне. Говорю почти шепотом: — Товарищ командир, я готов на выполнение любого задания. Он бросает на меня быстрый взгляд. — Спасибо. Я это знал. — Чуть-чуть улыбнулся. — Словом, ты угадал — задание.

     Потянувшись рукой, он, не глядя, взял стоявшую в углу свернутую в рулон карту, развернул ее на столе и прижал углы тяжелым пресспапье и пепельницей. — Полетите вот сюда... под Варшаву. Я удивленно откинулся в кресле. — Под Варшаву?! Товарищ командир, так нам же не хватит ночного времени! Щербаков вздохнул, постучал пальцами по столу. — Вот то-то и оно, что не хватит. Об этом и речь. Так вот оно что! В груди у меня холодок, азартное волнение.

     Мелькнула мысль: «Задание Верховного Главнокомандования?» — А-а... это что — важно? 43 — Очень. Сказано: «Даже ценой экипажа!» Вот как. Молчание. Я взвешиваю обстановку. Мысли идут стройной чередой: «Ценой экипажа? Ерунда! Как-нибудь это дело обмозгуем. Важно долететь туда, это ясно. Ну и... конечно, важно вернуться обратно. Но это уж мое дело».

     Я уже увлечен заданием. — А что мы там должны проделать? — Сбросить на парашютах четыре человека и груз. Четыре человека! Я уже догадываюсь, что это за «человеки». Разведчики! И конечно, большие, раз задание «сверху». Я уже не могу сидеть спокойно. Вскакиваю с кресла, вытягиваюсь по стойке «смирно». — Товарищ командир, я готов!

     Щербаков вздыхает, убирает карту со стола, долго-долго скручивает ее в рулон. Я вижу, он хочет что-то спросить. Жду. Наконец он решается. Поднимает голову и смотрит на меня с интересом. — Ты вообще-то, между нами говоря, понимаешь, что это значит — нехватка ночного времени? — Понимаю, товарищ командир. На обратном пути, где-то возле линии фронта, нас, возможно, собьют истребители. — Ну, и на что ты надеешься? Я пожал плечами. — На случай. И на обстановку. Сейчас трудно сказать. Там видно будет…

     … По пути заезжаем на аэродром, подкатываем прямо к моей «четверке». Подзываю инженера эскадрильи, тихо, вполголоса, даю указания: горючего залить «под завязку», снять хвостовой пулемет и броне¬ плиту. Бомбы не подвешивать. Все! Инженер понимающе кивает головой. Он ничего не спрашивает, ему все ясно. Если снимается хвостовой пулемет и бронеплита воздушного стрелка, значит, самолет полетит на спецзадание, повезет какой-то груз….

     …— Давай, давай, собирайся быстро! Спецзадание. — Я снимаю с вешалки комбинезон. — Одевайся теплее. Штурман кряхтит и мгновенно, по-молодому поднимается. Гладит короткими пальцами лысину. — Спецзадание? — Да. Собирайся. Я хлопочу, суетливо мотаясь по комнате. Зацепил коленкой, опрокинул пепельницу. «Черт тебя дери!» Наконец сажусь на табурет и замираю в неподвижной позе. Мне нужно разобраться в странных чувствах, вдруг нахлынувших на меня. Какая-то ноющая боль в сердце, какието смутные предчувствия. Что бы это могло быть? Евсеев, ворча, ползает по полу, собирает окурки, а я сижу, полузакрыв глаза, и лихорадочно доискиваюсь: что могло послужить причиной такого моего состояния? Мне было ясно одно: в этом полете нам угрожает опасность. Но откуда и какая? Может быть, это покажется кое-кому смешным, но я верю в предчувствия. Верю не слепо — по опыту...

     Услужливая память тотчас же подсказывает примеры. Однажды мне предстояло перелететь с базового аэродрома на оперативный. Днем, не ночью, и не на боевое задание. Но на меня вот так же напала тоска. Болело сердце, лететь не хотелось. Но лететь надо было. Техники до предела загрузили самолет разным снаряжением и сели сами — девять человек. Итого вместе с экипажем нас было тринадцать. И за всех я в ответе. Запустил моторы. Опробовал. Послушал тщательно и так и этак. Кажется, все хорошо. А сердце болит.

      Вырулил, взлетел. Пока взлетал, весь покрылся холодным потом. Перегруженный самолет оторвался только в конце аэродрома. Замелькали столбы, дома, деревья, опоры высоковольтной линии. Откажет мотор — верная смерть!  В страшном напряжении набираю высоту. Сто метров. Двести. Жду. Когда же, когда это случится?! Взлет был по курсу, и мы могли бы так прямо и идти по маршруту, но я, ни на йоту не сомневаясь в предчувствии, сделал разворот и пошел с набором высоты по кругу. Триста метров. Четыреста. На сердце отлегло. Теперь уже было не страшно, у нас — высота. Круг завершен, мы над аэродромом. Высота восемьсот. Ложусь на курс. И тут случилось — отказал мотор. Мы благополучно сели.

      Или еще, старый опытный летчик Чулков. Лучший в дивизии ас. Как он маялся тогда перед вылетом! И сядет, и ляжет, и закроет глаза, и руки закинет за голову. Я сказал тогда Евсееву: «Смотри, как мается человек. Вот увидишь: не зря». И точно! На наших глазах по маршруту срезал его огнем своих пушек ночной фашистский истребитель.

      И еще случай, и еще, и еще... Нет, не зря болит мое сердце. Не зря. Значит, где-то глубоко во вражеском тылу откажет какой-нибудь мотор — и все, крышка! А в ствол моего пистолета будет заложен девятый патрон — для себя. Откуда-то издалека до меня доносится голос Евсеева. — Ты что, командир, невеселый такой? Тебе плохо? Я открыл глаза. Да, мне было плохо. Выходило, что лететь никак нельзя. Будет честно, если я откажусь от полета сегодня, а завтра, вместо своей старушки возьму другой самолет — новый. Ведь, наверное, можно отложить? Зачем рисковать? Кому это нужно? Ведь мы, очевидно, повезем очень больших и важных разведчиков. Если случится, что они попадут в лапы врагам, это будет такая потеря, что и оценить нельзя.

     Перед моими губами стакан с водой. — На вот, выпей. Хороший ты мой, Гаврилыч! Я осторожно отвел рукой стакан. — Спасибо, друг, не надо. Пошли обедать. Я почти не ел. Не хотелось. По-прежнему болело сердце. Отказаться. Отказаться! Но под каким предлогом? Сослаться на предчувствие? Меня же засмеют. Опытный летчик, коммунист, и вдруг такое... Смешно! Мы поехали на аэродром. Я подходил к машине, как к чужой. Я уже не верил ей, твердо зная: сегодня она меня подведет. Мы перелетели на дивизионный аэродром. Нас поставили в самый дальний угол, подальше от любопытных глаз. Густая трава, кустарник, с десяток берез, и за ними река. Я всегда восторгался ею, с наслаждением слушая мирный плеск воды и вдыхая запах речного простора. Но сегодня мне было не до природы.

      Подъехала «эмка» командира дивизии. Я подал команду «смирно», хотел доложить, но Щербаков поморщился, махнул рукой: «Не надо!»  Ну, не надо так не надо. Я не любил докладывать. Зачем? И так все ясно: «Материальная часть в исправности, экипаж к полету готов», — хотя сейчас это и не соответствовало действительности. Но попробуй, докажи! Командир тотчас же заметил мое состояние. Спросил обеспокоенно: — Ты что, тебе нездоровится? Наверное, было бы лучше, если бы я сказал, что нездоровится. Но я не мог соврать. Нет, я чувствую себя хорошо, но...

     И я решился, тем более что передо мной стоял такой человек, которому можно довериться. Я рассказал ему все. И он мне поверил сразу. Выслушал, помрачнел и принялся вышагивать взад и вперед возле хвоста самолета. — Да! — сказал он. — Хуже всего то, что я не в силах отменить полет. И командир корпуса не в силах. И даже командующий АДД. Вот какая штука. — Он остановился, ожесточенно потер ладонями лицо. — Ну, а предлог — сам понимаешь — смешон. «Предчувствия»! Да. А вон и твои пассажиры едут. К нам подкатила легковая машина, а вслед за ней — доверху нагруженная полуторка. Кузов ее был тщательно закрыт брезентом.

      Из легковой машины вышли четверо: трое мужчин и девушка. Мужчины в шляпах, в элегантных костюмах заграничного покроя, девушка в изящном комбинезоне, перетянутом в талии широким кожаным ремнем, на котором с левой стороны висела фляга, а с правой — маузер в деревянном футляре. — Э-эх, вот это да-а-а! — восхищенно воскликнул Заяц, выглядывая из своей сферической башни. — Вот это си-и-ла! Девушка была действительно «сила». Изящная, стройная, нежная. Пышные волосы золотистыми волнами спадали до плеч. Большие голубые глаза с длинными ресницами источали само очарование, а прямой тонкий нос и губы говорили, кричали о том, что в жизни есть не только бомбы, самолеты, прожектора, зенитки, но и кое-что другое. Заяц ахал в фюзеляже: «Бывает же такое, а!» — а я подумал про себя: «И между тем она обречена!»

       Щербаков, словно уловил мою мысль, посмотрел на девушку, на Зайца, на меня и, кашлянув, с досадой бросил: — Ладно, что-нибудь придумаем! Пассажиры подошли, поздоровались и тут же принялись разгружать полуторку. Сдернули брезент, открыли борта. Мы ошеломленно смотрели на длинные тяжелые тюки, упакованные в прочные брезентовые чехлы. Техник самолета сокрушенно всплеснул руками: — Да куда же мы впихнем такую прорву! Действительно, узкий фюзеляж бомбардировщика не был приспособлен для груза, а кроме того, ведь еще и пассажиры! Я машинально прикинул: весь груз на хвосте — задняя центровка.

      Опасно. Соверши на развороте хоть небольшую ошибку в технике пилотирования — машина завалится в штопор. Командир, поговорив о чем-то со старшим группы, открыл дверь, повернулся ко мне, хмуро сказал: — Без команды не вылетать. Все указания пришлю с человеком. Кажется, там по маршруту гроза. Поеду, потолкую с синоптиками. И уехал, оставив меня с самыми тяжелыми мыслями.

      Надежды на отсрочку полета я не питал. Пассажиры, сняв пиджаки, работали, подносили тюки, прикрепляли к ним парашюты. Техник и Заяц укладывали груз в фюзеляже. Мы с Евсеевым отошли в сторону и легли в траву. Солнце склонялось к горизонту. Наши часы истекали. Я мысленно перелетел в свой полк. Сейчас ребята ужинают, потом пойдут в штаб, затем — к самолетам. Цель сегодня близкая — железнодорожный узел Витебска. Правда, там сильно бьют зенитки, но ведь это почти возле самой линии фронта. Если и подобьют, то можно спуститься на парашютах к своим.

     Груз уложен. Изрядно вспотевшие пассажиры надели пиджаки, комбинезоны, опоясались ремнями, прицепили к ним по фляге, по куску пакли и какую-то дощечку с шершавым красноватым слоем, как на коробке со спичками, и еще — кобуру с пистолетом. Я спросил одного из них, высокого, седоволосого, с недовольным лицом: для чего эти фляги и пакля с дощечками? Седоволосый, поведя крючковатым носом, сказал сварливо: — Неужели не знаете такой ерунды! Во флягах бензин. Им смачивают паклю, чиркают вот этой штучкой по дощечке, и факел готов. Это будет сигналом для вас, что все в порядке. — Ясно, — сказал я и, увидев бежавшего к нам человека, поднялся. — Прошу занять места!

     Ко мне подбежал, запыхавшись, молоденький веснушчатый сержант с васильковыми глазами. Остановился, взял под козырек. — Вам записка, товарищ гвардии капитан! Я взял свернутую в несколько раз, влажную от пота бумажку, развернул ее и, не веря своим глазам, прочитал: «Ваш полет сегодня откладывается из-за метеоусловий. Летите домой и отдыхайте». Я был готов расцеловать сержанта. — Спасибо, дорогой! — И, не сдерживая радости, крикнул: — Отставить занимать места! Разгружать самолет! Вылет не состоится! И тут со мной произошла метаморфоза. Мне никак не хотелось лететь сегодня, а сейчас... Отдыхать?!

      Как бы не так! Нет, мы сегодня слетаем! Обязательно слетаем. Нужно доказать командиру и самому себе, что мои предчувствия верны! — Быстро разгружать самолет! — заорал я. — Быстро! Мы должны слетать на боевое задание!  Евсеев удивленно вытаращил на меня глаза, но ничего не сказал. Пассажиры пожали плечами, и по их лицам можно было видеть, что они недовольны. И я их понял: мобилизовать себя на подвиг, на который они шли, стоило больших трудов. И вот — досадный перерыв, расслабление, может быть бессонная ночь в ожидании. Но... ведь они же не знают, что этот ясноглазый паренек принес сейчас для них счастливый билет, на котором написано: «Жизнь». Ладно, каждому свое!

        Радость меня не покидала. Я уже знал: опасность нас миновала. Я даже знал приблизительно, как и где это произойдет. Это будет над целью или после бомбежки. У меня будет хорошая высота, которая позволит дойти до аэродрома на одном моторе. Я ощущал себя окрыленным, заряженным. Седоволосый, вдруг повеселев, подошел ко мне, дернул носом. — А вы знаете, я так скверно себя чувствовал. Почему-то не хотелось лететь сегодня. Завтра — пожалуйста, а сегодня — нет! — Он приложил руку к груди. — Вот тут что-то ныло, так нехорошо.

      Я вытаращил на него глаза. — И вы? И вы тоже?! Но откуда вы знаете, что я не хотел лететь? Седоволосый пожал плечами. — Не знаю. Я ощущал опасность. Вы — тоже. Это видно было. На нашем аэродроме было пусто. Полк улетел на задание. Мы сели. Самолет еще не закончил пробег, а я, открыв фонарь, приподнялся на сиденье и, надрывая связки, закричал: — Бо-ом-бы-ы-ы! Меня поняли сразу. В эскадрилье забегали, засуетились. Откуда ни возьмись, появились бомбы, лебедка для подвешивания. Вооружейники работали как маги. Минута, другая, третья... — Все, готово! — Молодцы, спасибо. От винто-ов!

     И вот мы отбомбились, отошли от цели, взяли курс домой. Я весь в напряжении: ну когда же, когда?! Придирчиво вслушиваюсь в работу двигателей: может уже есть какие симптомы? Нет. Моторы поют, урчат: «Ровно-ровно-ровно-ровно!» Ничего похожего! Я обескуражен: неужели обманулся? Под нами линия фронта. Надо снижаться. Идти над своей территорией на такой высоте рискованно: свои могут обстрелять из зениток. И снижаться боязно. Ну, когда же, когда? И тут сдал мотор. Левый. Хорошо сдал, красиво: с искрами, с дымом. Я даже подпрыгнул от радости. Вот оно! Что я говорил?!

     Быстро принимаю меры к ликвидации возможного пожара. — Заяц! Свяжись с КП, передай: «Отказал левый мотор. Идем на одном. Приготовьте посадку». Я счастлив. Мои предчувствия оправдались, и совесть моя чиста. Ах, какой же опасности мы избежали! И это все Щербаков. Был бы на  его месте сухарь, флегматик, хлебать бы нам горе полными ложками...

     Наутро наш самолет был опять набит до отказа. Но это уже другой самолет — новый. Мимоходом в штабе мы встретились с Щербаковым. Командир сделал движение, будто хотел обнять меня. У меня был такой же порыв, но кругом люди. Мы только переглянулись и поняли друг друга без слов. Слегка коснувшись пальцем моей груди, он спросил: — Ну, как, а сегодня тут в порядке? О, сегодня тут было в порядке! Я засмеялся: — Еще бы! — Ну и ладно! Сегодня по маршруту опять гроза. Но сейчас это уже хорошо. Мы выпустим тебя пораньше, чтобы ты мог вернуться домой затемно. Понял? — И прошел.

     Я смотрел ему вслед, не веря своим ушам. Да при такой ситуации полет этот будет увеселительной прогулкой! Вернуться затемно, подумать только! Мои пассажиры, уже одетые во всю свою амуницию, лежали поодаль, курили. Только девушка была в стороне, и возле нее увивался Заяц. Я подошел и лег возле старшего группы. Это был лет сорока, коренастый, с артистической внешностью мужчина. Крупная голова его с рыжеватыми волосами была разделена безукоризненным пробором. Нос с горбинкой. Густые нависшие брови. Голубые глаза смотрели важно и надменно. На среднем пальце левой руки красовался перстень с крупным бриллиантом.

     Он лежал на животе, закинув ногу на ногу, и, подперев обеими руками массивный подбородок, курил, задумчиво пуская вверх кольца синеватого дыма. — Закуривайте. — Он пододвинул мне большой золотой портсигар, украшенный каким-то замысловатым гербом и драгоценными камнями. — Спасибо, не курю, — сказал я, рассматривая портсигар. Он перехватил мой взгляд, вздохнул и перевернулся на спину. — Не ломайте голову, — сказал он. — Бутафория. Портсигар, конечно, золотой, и камни настоящие, но... все равно бутафория! — А девушка? — поинтересовался я. — С маузером. Это тоже бутафория?

     Он усмехнулся, глядя на флиртующего Зайца: — Эта девушка может с любой руки, хоть с левой, хоть с правой, а то и с обеих сразу, влепить десяток пуль в полной темноте, только по шороху, в предмет, ну, скажем, в консервную банку на расстоянии двадцати метров. Она прыгает уже девятый раз. Признаюсь, у меня по спине поползли мурашки. Трудно было отказаться от установившихся взглядов: раз нежная, изящная, значит, слабая, беспомощная. У меня было к старшему дело: самолет наш был совершенно не приспособлен к сбрасыванию парашютистов и тем более громоздких 50 грузов. Хвостовой люк узок и неудобен; для каждого раза требовался отдельный заход, а у нас парашютистов — четыре и тюков — девять.

       Значит, нужно сделать тринадцать заходов и, конечно, на малой высоте. Но на какой: двести, триста метров или на сто? Вот об этом я и спросил у старшего. Тот пыхнул папиросой. — Как можно ниже, — ответил он. Во мне все вспыхнуло. За кого он меня принимает! — А я могу и с бреющего! — вызывающе сказал я. — Подойдет? — Вполне, — ответил старший. И я попался. Ночью сделать на бреющем полете тринадцать заходов! Но пятиться было поздно. — Хорошо, — сказал я. — Будем бросать с бреющего. Но как я узнаю о результатах? Старший пощелкал наманикюренным ногтем по фляге: — А факел? Я недоверчиво хмыкнул: — Да вы же не успеете! — Успеем. Я пожал плечами. Выторговать хотя бы метров пятьдесят высоты мне не удалось. Ну ладно, с бреющего так с бреющего. Вскоре прибежал посыльный, как и вчера, принес сводку погоды и распоряжение на вылет.

     Сводка была великолепной — гроза в районе Курска. Линию фронта мы прошли засветло, между грозовых и слоисто-дождевых облаков. Очень удобно и хорошо. Если привяжется фриц, мы уйдем от него в дождевую муть. А пока, лавируя меж облаками, идем открыто на высоте трех тысяч метров. Внизу под нами, на нашей земле, снуют вражеские самолеты. Взлетают, садятся. Как у себя дома! Сердце мое негодует. И нет страха. Только ненависть. Острая, болезненная, лютая. Слева и справа бородатые облака поливают землю дождем. Сходясь, щупают друг друга огненными клинками молний. Под нами пересекающим курсом прошли четыре немецких истребителя «МЕ-110». — Заяц, смотри! — Вижу, товарищ командир. Идут мимо.

     Ясно! Кому из них придет в голову, что днем, на таком отдалении от линии фронта, идет совершенно открыто самолет противника. Впереди сплошная облачность и дождь. Влетаем в дождевой грохот. Хорошо! Каскады воды хлещут в ветровое стекло. Спокойно, не болтает. Машина словно замерла. Только вот на колени течет вода. Пахнет озоном, прибитой пылью и деревней, какую я помню с детских лет. На душе моей празднично…

                ВОЗМОЖНОСТИ НАШЕГО ОРГАНИЗМА

      В общем, даже из этого короткого эпизода видно, как можно за счёт интуиции предвидеть опасные события и принимать меры по их предупреждению. А теперь сначала я с вами поделюсь несколькими примерами, какие необычные возможности мне ЛИЧНО пришлось наблюдать у себя и у других:

     1) Первый вид спорта, которым мне довелось 4 года заниматься в Москве на Ленинских горах – это прыжки на лыжах с трамплина. В тот день, о котором я хочу рассказать, я уже совершил 9 прыжков с 40-метрового трамплина, который располагался левее 100 метров большого московского трамплина. (Для тех, кто не «копенгаген», поясню – 40 метров – это расчётная длина прыжка, на которую можно улететь, если нормально попадёшь в толчок на столе отрыва). Тренер Михаил Дмитриевич Капустин, положив руку на плечо, произнёс: «Вася, и ещё один прыжок, и можешь закончить тренировку».

     Я поднялся наверх, пристегнул крепления лыж, занял исходную позицию, тренер стоял внизу у стола отрыва, дал отмашку, а мне страшно не хотелось ехать по лыжне разгона. Какая-то сила держала меня. Тренер второй раз махнул рукой, но что-то меня удерживало. Лишь с третьей команды тренера я пересилил себя и поехал. Чётко попал в толчок, лёг на поток, дальше полёт и последнее, что  помню, как надвигается, обледенелый склон, боковым зрением вижу отметку "28 метров", - "неплохо, но я могу лучше", - мелькает мысль, потом, вроде, нормальное приземление в разножку. Но правая лыжа уходит из под тела в сторону – падение вперёд, бьюсь о склон и лыжу головой, после чего теряю сознание.

     Очнулся от резкой боли в правой ноге. Лежу на щите для сгребания снега, а меня Михаил Дмитриевич с ребятами наверх волокут. Из глаз же оранжевые круги при каждом открытии ресниц вылетают.  Итог - спина до 10-го класса болела, а нога год до конца не сгибалась, и в туалете я первый месяц просто вытягивал её перед собой. Т.е. у организма было сильнейшее предчувствие, что прыгать «низзя», и он пытался меня об этом предупредить.

     2) Случай второй – мне 16  лет, вхожу в сборную команду спортивного общества «Спартак» города Уссурийска. Едем во Владивосток на лично-командное первенство Приморского края  по боксу среди юношей. Сидим на вокзале, ждём поезд. Наш тренер Руслан Хабисов говорит: «Парни, по моим прогнозам мы должны занять в общем зачёте первое место, так что готовьтесь – будем отмечать». А мы ему: «А как отмечать? Нам родители дали деньги только на дорогу». Хабисов: «Ноу проблем, счас я вам денежку на это дело заработаю». Подходит к трём цыганам, которые в вокзале играли в карты. Пару минут посмотрел, а потом просил разрешения с ними сыграть…

     Через 40 минут, как только объявили о прибытии нашего поезда, Руслан Николаевич подошёл к нам, держа в руке пачку денег, и объяснил: «У меня на карты феноменальная память, и к тому же я вижу их насквозь. Поэтому я всегда выигрываю». Кстати, наш тренер норматив Мастера Спорта СССР по боксу выполнял три раза. Первые два – у него это звание снимали за драки. А когда мы спросили: «Как же так, Руслан Николаевич, а не драться нельзя было?» Он ответил: «Бывают в жизни ситуации, парни, когда честь твоей дамы или твой собственный престиж важнее всех иных соображений», - и мы, 10 пацанов, его поняли…

     Доведу ещё один факт, которым считаю нужным поделиться. Я не первый воспитанник тренера Хабисова, который пошёл в лётчики. До меня наше училище в 1967 году закончил Виктор Быков. Витя по выпуску подарил мне свои шикарные боксёрские трусы, которые ему сшили на заказ, и в которых я потом, спустя 10 лет как бокс был официально запрещён медициной лётному составу, умудрился в чине комэски вырубить 1-ое место на первенстве Авиации Балтийского флота и стать чемпионом. А карьера Виктора Быкова закатилась враз, и надолго. Будучи инструктором в ОВВАКУЛ, он на ИЛ-28 прошёл на высоте 8 метров вдоль улицы посёлка Теренсай, чтобы любимую девушку удивить. Его «заложили», сняли с лётной работы, и дальнейшая судьба старшего лейтенанта Быкова мне, увы, неизвестна… Но продолжу про бокс -

     В общем, всё получилось, как и предполагал наш тренер – пятеро из нас стали чемпионами края, остальные заняли призовые места, а в общекомандном зачёте наш «Спартак» занял 1-ое место и завоевал переходящий кубок, в который мы влили две бутылки Советского шампанского и с удовольствием выпили…

     3) Третий эпизод - Недели через две после прибытия меня к новому месту службы, в 33 ЦБП и ПЛС Морской авиации СССР, в город Николаев, на должность начальника Службы Безопасности Полётов, генерал Бадеев – начальник штаба Центра завёл меня в свой кабинет, на столе которого лежала красная папка с тесёмочками и сказал: «ВВ, даю два часа – ознакомьтесь, но учтите, материал   «сов. Секретный», в тоже время, даже имеющим допуск, далеко не всем, мы разрешаю смотреть материалы этой папки. Но Вам это надо знать для работы. Единственное, о чём попрошу, пока с ней работаете, из кабинета не выходить. И впоследствии, постарайтесь подружиться с начальником РЭБ, полковником Конышевым.

     Он обладает феноменальными способностями, и может Вам помочь в работе. В частности, он предотвратил катастрофу, которая могла произойти с подполковником Вафаевым на вертолёте КА-27, А вот спасти экипаж капитана Горяева ему не удалось».

     В общем, стал я разбираться, и оказалось, что ещё в августе, за два дня до планируемых полётов в вертолётном полку города Очакова, Конышев письменно рапортом доложил, что по его прогнозам в очередную лётную смену с подполковником Вафаевым Кадапом Шариповичем может случится авиационное происшествие, поэтому желательно, чтобы его экипаж не летал. Бадеев поверил Конышеву, позвонил командиру вертолётного полка Сергею Иващенко, и тот, сделал так, что его боевой зам в ту лётную смену в воздух не поднимался. Он не отстранял Вафаева от полётов, но, (я уже сейчас конкретно не помню), или назначил его РП, или услал руководителем полётов на полигон, или ещё что-то придумал. В общем, предлог был благовидный – никто ничего не заподозрил.

     Потом этот вертолёт, на котором по первоначальному замыслу должен был летать Кадап Шарипович, три недели стоял, и на полёты не планировался, а когда полетел, на нём погибли: слушатель с Балтики капитан Горяев и штурман-инструктор Центра полковник Подчасов. Т.е. полковник Конышев увидел опасность. Он только не понял, что она связана не с командиром экипажа, а с вертолётом. Катастрофа произошла в ночном полёте над морем из-за обрыва гибкого валика несущего винта, (пишу по памяти, за точность формулировки не ручаюсь).

     Тут важно другое. Когда я листал Акт комиссии по расследованию, то ахнул. Оказывается, подобный отказ был зафиксирован в журналах Подготовки данного типа вертолёта 262 раза, при этом неоднократно писались Рекламации по всем этим случаям, а «воз и ныне там» - это я к тому, что если недостаток Конструктивный, (как говорят – КПН), то его очень сложно исправить…

      А с Владимиром Конышевым мы потом подружились, и он не раз оказывал существенную помощь в работе. А вообще, поскольку он уже на Небесах, чуть приоткрою тайну – он входил в число 500 лучших экстрасенсев Советского Союза, которые создавали для страны «психотронное оружие», «Просто, - как сказал Володя, - мы не знали, что мы создаём. Каждый отвечал за свой один небольшой пазл, а что будет, когда их соберут вместе, мы и понятия не имели.  Об этом знало только высшее руководство СССР и его Вооружённых Сил.

     4) Пример четвёртый:  зять Роман, КМС по дзюдо и тренер детской секции в школе, он же учитель математики, попросил две ночи подежурить за него  в спортзале, где он подрабатывал сторожем, т.к. учительской зарплаты на жизнь не хватало.  А ему надо было детей свозить на соревнования в город Одессу. Я, естественно, согласился за него подежурить, а Рома, передавая мне ключи от здания, предупредил, что с 17.00 до 22.00 вместе со мной будет находится женщина-эксстрасенс, которая арендует на это время кабинет директора и проводит там лечебные сеансы.

     В общем,  в 6 вечера я заступил на дежурство, а техничка, которая передавала мне смену, предупредила, что  тётя-экстрасенс уже в кабинете директора, работает, а в 19.00 придёт толпа школьников, т.к. согласно плану в спортзале сегодня состоится матчевая встреча по волейболу между сборными нашей школы и средней школой Новой Каховки. Я информацию принял, и когда игра началась, стал её смотреть прямо с балкона. Гости сразу повели в счёте, выиграли две партии, и в третьей партии счёт был уже 10 : 3 в пользу сборной Новой Каховки, и всё говорило, что Херсону «пипец» - ещё пять очков, и с общим счётом 3 : 0 гостям можно праздновать победу. (Всего по плану игра состояла из пяти партий, и правила были несколько другие, не такие как сейчас).

     В спортзале стоял гул – это местные болельщики выражали недовольство игрой свой команды. В этот момент из кабинета директора вышла женщина, приятной наружности, но внешне, очень усталого вида. Отправилась в туалет, а мимоходом глянула вниз на площадку и произнесла: «Зачем они так переживают, неужели непонятно, что их команда выиграет». И точно, в этой партии Херсонской школе удалось сначала сравнять счёт 10 : 10, потом победить со счётом 16 : 14, затем выиграв ещё две партии подряд, завершить встречу с общим счётом 3 :  2 в пользу  Херсона…

     Я был просто в шоке. Всё было бы понятно, если бы женщина понаблюдала бы за игрой, провела анализ потенциальных возможностей обеих сторон и сделала бы свой вывод. Но нет же, она, казалось бы, сделала свой прогноз «от фонаря», и он подтвердился!!! Я подумал - Вот бы лётчикам так научиться предвидеть события, допустим: «Сегодня при заходе на посадку в Неаполе у меня загорится левый двигатель».  Вы, как КВС, зная это, на снижении с эшелона, заранее выключаете левый движок, хотя по всем параметрам он абсолютно исправен, и затем спокойно совершаете посадку на правом, а техники пусть потом разбираются, загорелся бы двигатель или нет? Вы-то уже на земле, и пассажиры все живы!!! На первый взгляд, фантастика, но Борис же Тихомолов же знал, что у него откажет левый мотор, и заранее принял меры… Но, если предвидеть может один, значит смогут и другие!!!!! В общем, поразмышляйте пока над этим, а я пока подумаю, что вам можно дать из тех знаний, которые получил я, отзанимавшись три курса в Херсонской Школе Йоги и Артистизма. Почему расскажу не всё, что знаю?

     По двум причинам: во-первых, Школа не приветствует, когда ты закрытую эзотерическую информацию доводишь до широкого круга людей. Более того, она за это наказывает, причём наказание может последовать в самой неожиданной и непредсказуемой форме. Кстати, то, что я сейчас лишён голоса, и меня по губам читать может только жена, - возможно, это следствие нарушения как раз этого правила. А во-вторых, один из 12-и закрытых, космических законов, с которыми нас познакомили в Школе, гласит: «Не передавай информацию, пока она не стала твоей». Другими словами, я не имею права с вами делиться знаниями по развитию интуиции, которые сам не опробывал на практике. Итак, что советует йога, (я дам только намёком основные направления):

     - Начните с карт. Сначала пытайтесь угадать, чёрная карта или красная, глядя на неё с тыльной стороны. Уверяю вас, уже через месяц регулярных занятий процент ваших правильных ответов существенно возрастёт.
     - Старайтесь использовать любую возможность задать себе вопрос по предвидению предстоящей ситуации, например. Подходите к остановке, и бормочите себе под нос: «Так, попытаюсь угадать, первой подойдёт маршрутка №9 или №10, на которой я смогу доехать до Автовокзала?» Я три года ездил из Николаева в город Херсон на занятия в Школу Йоги, и попутно, пытался освоить этот тест. Получилось – уже через год процент правильного угадывания маршруток, какая подойдёт первой, приблизился у меня к цифре 0,7 – 0,8.
     - Следующий момент, когда научились, более ли менее, угадывать номер маршрутки, задаёте себе вопрос: «А через какое время она подойдёт, 5 – 10 – 15 минут, или все 20 придётся ждать?» Тут у меня успехи скромнее, но тоже есть.
     - В  общем, думаю, мысль мою вы поняли, надо искать любой способ загрузить мозги, у кого они есть в наличии, вопросами по предвидению ситуации, и положительный результат непременно будет.

     - Далее, надо как можно больше размышлять над вопросами, которые вас волнуют. Для примера – когда лётчика-снайпера, полковника Максимова, одного из лучших заправляемых пилотов Балтики на самолёте ТУ-16, молодые лётчики спросили: «Как Вам удаётся так надёжно заправляться и за 10 лет не порвать ни одного шланга?» И Толь Толич им очень кратко ответил, не разжёвывая, но мы все поняли его мысль:  «А потому что я об этой заправке всё время думаю, даже когда лежу на жене». Ну, насчёт жены он, конечно, пошутил, но главную мысль, я надеюсь, вы уловили: «Нельзя стать настоящим «профи», если о полётах вы начинаете думать только по прибытии на аэродром.

     - Интуиции способствует набор информации, например, я бы отдельным сборником вынес перечень наиболее сложных аэродромов мира или страны, где Авиационные происшествия происходят чаще, причём, по одним же причинам, типа столкновение с горами на аэродроме Елизово, или заход на посадку в Сочи, Катманду и пр. посадочных площадках с одним стартом, зажатые всевозможными препятствиями. Соответственно, экипаж, готовясь к полёту на такой аэродром, должен освежить в памяти не только его особенности, но и все лётные  происшествия, которые  были в этом районе. Это убережёт вас от возможных ошибок и будет способствовать развитию вашей интуиции. В общем, тема Предвидения ситуации настолько многогранна, что о ней можно говорить и говорить, но я пока на этом закончу, и скажу лишь пару слов о Знаках…

               ЗНАКИ СУДЬБЫ - http://proza.ru/2016/01/25/279

     У меня есть рассказ с подобным названием, где я делюсь, что только с пятого раза я понял «намёки», посылаемые  мне моим ангелом-хранителем, что мне нельзя летать на дельтаплане – я на нём убьюсь. Хотя первые два знака были очень «красноречивые». В первом же полёте я зацепил концовкой крыла за землю, меня перевернуло. В результате – страшный скользящий удар о троса и чёрный синяк на ногах от пяток до жопы. Месяц зализывал раны, а когда полетел второй раз, опять свалился и упал, но уже с высоты 20 метров и из положения перевёрнутого полёта. Спасла килевая балка, которая первой восприняла удар на себя, сломалась венчиком в метре от конца. А потом уже грохнулся я, отделавшись мелкими ушибами. После чего потребовалось ещё три «Знака», чтобы я понял, что «этот конь растёт не для меня».

     Ещё пример  я уже был давно дембельным воином, работал преподавателем предмета «Выживание в экстремальных условиях дикой природы и города» на Военной кафедре Николаевского университета им. В.О. Сухомлинского, а по выходным подлётывал пилотом лайнера АН-2, возя парашютистов на работу, и иногда, прыгая с ними сам, так сказать – за компанию. И вот как-то в четверг сталкиваюсь на ост. Дзержинского с Володей Конышевым, который ушёл на дембель  годом раньше. Оба обрадовались встрече, тут же зашли в чипок, хряпнули по две рюмки коньячку, наполнили по третьей, и тут он вдруг задаёт вопрос: «Вася, а ты ещё продолжаешь прыгать с парашютом?» Отвечаю:  «Да, Володя, но изредка, прыжки сейчас дорогие, прыгать каждую смену, денег не хватает, прыгаю, но изредка».

      Выпили «Третий тост» за тех, кто на Небесах, и вдруг он мне выдаёт: «Вася, тебе надо завязывать с прыжками, в ближайшую прыжовую смену у тебя не раскроется ни основной, ни запасной парашют», Я ему: «Акстись, Володя, как завязывать? Я прыгаю уже более 30 лет, это моя жизнь, тем более, сейчас, когда прекратил летать на боевых самолётах.  Мне нельзя прекращать прыгать».

     Он:  «Как хочешь, но я тебя предупредил». Я ему: «Володя, сними программу». Он:  «Не знаю, попробую, дуй за коньяком». Я тут же бегом помчался к стойке бара, взял коньяк, выпили по 4-ой рюмке, а может и по 5-ой. После чего он говорит: «А теперь, Вася, сиди смирно и не мешай». Лицо стало отрешённое-отрешённое, закатил глаза к небу, и стал что-то бормотать. Минут 10 бубнил себе под нос какие-то молитвы, а потом произнёс: «Всё, Вася, программу, вроде, снял, но уверен в этом не на 100%. Раньше эти силы останавливать надо было, да и к тому же выпили мы. Это тоже может сказаться. Короче, поступай, как знаешь, но я бы на твоём месте с прыжками на этом завязал». В общем, выпили мы с ним ещё по одной и разбежались…

     И вот наступила суббота. Все предыдущие два дня я провёл в жутком пессЬимизЬме, т.к. «прыгать-не прыгать»? – ни к какому решению не пришёл, а в памяти ещё свежи два вещих сна, когда я на прыжках чуть не гробанулся. Иду на остановку, а по бокам тратуара бабульки сидят, всякой «мелочёвкой» торгуют. И вдруг вижу цветное фото размером со стандартный лист изумительно красивой женщины, которая занимается йогой, и которая сильно похожа на мою Наставницу по йоге, (благодаря ей, я после 50 лет начал пробовать писать стихи).

     Меня, как ток пронзил – «Господи, да это же Знак, что всё будет хорошо. Моя Женщина меня поддерживает!!!» Купил я у бабульки этот портрет, вложил в планшет, который я по старой лётной привычке продолжал носить на прыжки и полёты. Все сомнения, как рукой сняло. Приезжаю на аэродром, записываюсь в первый подъём. А с АН-2 сняли входную дверь, т.к. ребята готовятся к соревнованиям, и им надо выходить как можно компактней на сцепку и групповую акробатику.

     Взлетаем всемером. Ребята мне: «Василий Васильевич, Вы как предпочитаете – перед нами выйти на свежий воздух или после нас?» Отвечаю: «Не, мужики, чё резину тянуть. Надо же ещё до магазина успеть добежать, взять бутылку – благо, повод есть, пойду первым». Наскребли 2000 метров высоты. На глазах у шести пар глаз, выхожу картинно, с выпендрёжем и исполнением сразу заднего сальто, прогнувшись. Далее разгон, кручу комплекс, наслаждаюсь падением и лишь на 700 метрах большим пальцем левой руки рву кольцо основного парашюта, хотя ПО-9, серии 2, положено начинать вводить в действие на высоте не ниже 900 метров, т.к. около 300 метров уходит только на раскрытие купола. Но мне и море по колено – у меня кураж, блин, а всё благодаря Знаку, коим для меня явилась эта так неожиданно подвернувшаяся фотография.

                ЧЁРНАЯ КОШКА

     Ну, с положительными знаками, я думаю, понятно, что делать – вперёд, и с песней – планов не менять. А вот как быть, когда выходишь из подъезда, чтобы поехать на полёты, и вдруг чёрная кошка, образно выражаясь, перебежала дорогу, или прямо у  входной двери тело мёртвой ласточки лежит. Чё делать, отменять рейс и не лететь? Ведь это может быть простым совпадением событий, а может быть и Знаком, что ноосфера Земли вас так предупреждает, что в этом полёте может что-то произойти, а потому надо быть вдвое более внимательным и постоянно «бдить», т.е. ждать отказ или любое другое усложнение полёта.

     Мне пилоты могут возразить: «Ты чего, паря?  Мы в полёте и так само внимание и никогда не расслабляемся». Тут я позволю с вами не согласиться. Я уже был в чине полковника, но никак не мог понять фразу, забитую в РЛЭ, более того – она меня умиляла: «Посадку при неисправном шасси производить при повышенном внимании лётчика», - «блин, - думал я, - летчик на посадке – и так само внимание, куда уж больше?» И лишь когда самому пришлось совершать посадку с не горящей зелёной лампой передней ноги на ТУ-16, я ощутил, насколько у меня повысилось внимание в процессе выравнивания. Я видел буквально каждую травинку перед полосой, и каждый стык плит на ВПП, а сам лайнер усадил так нежно, как, наверное, ещё никогда не сажал. Т.е. организм сам мобилизовал свои резервы.

     И предлагаю вернуться к началу опуса и вспомнить предчувствие Бориса Тихомолова – он заранее знал, что с ним примерно произойдёт. Так и вам рекомендую, если по дороге в аэропорт или на аэродром вам на глаза попадётся что-то необычное, чего раньше точно вы не видели или просто какой-то отрицательный момент, задайте себе вопрос, что меня может ожидать в предстоящем полёте, и, слушая себя, постарайтесь на него ответить, как тот Ленский в опере Чайковского «Евгений Онегин», который поёт арию: «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни…   Что день грядущий мне готовит?  …  Паду ли я стрелой пронзённый, иль мимо пролетит она?»

     И чем чаще вы будете себе этот вопрос задавать, тем вероятнее, что вы будете на него получать правильные ответы. А закончить сей опус хочу стихотворением, которое я вдруг написал в возрасте за 50, когда в Крыму, в августе встретил женщину, которая впоследствии стала моим Наставником по йоге, и сама о том не зная, помогла разрулить ситуацию с парашютными прышками:

     "Я бы доверился ей. Она умеет слушать тишину в себе". (Из романа  Ивана Ефремова "Лезвие бритвы")   http://proza.ru/2013/04/21/662            
            
                Наставнику по Йоге

   Женщина моя милая, парус под ветром летит.
   Ты и волна игривая, и целебный родник.
   Стан твой божественно строен, а губы слаще вина.
   Любовью к тебе удостоен, я пью эту чашу до дна...
   И невозможно привыкнуть к твоей неземной красоте.   
   Встретив тебя однажды, с тех пор поклоняюсь Мечте.
   Каждый в душе уголочек пронизан отныне тобой.
   Связаны нитью незримой, летим мы в простор голубой.
   Свет твой меня окрыляет и помогает парить.
   Спасибо тебе, моя Ясная, что научила любить...
 
   П.С. Доведу ещё такой факт - за 18 лет, что я прыгал с парашютом в аэроклубе "Икар" и Николаевской Областной Федерации Авиационных Видов Спорта у нас погииибло три человека, двое из них назвали свой прыжок "ПОСЛЕДНИМ". Веня Фомичёв произнёс фразу: "Делаю последний прыжок, и пока жена не родит сына, прыгать не буду", - у жены на тот момент шёл 8-ой месяц беременности. А девушка Аня, позвонив подруге, произнесла: "Делаю последний 10-ый прыжок, и завязываю с парашютным спортом". Так и получилось - для них этот прыжок стал ПОСЛЕДНИМ. Вот почему ни лётчики, ни десантники никогда не употребляют это слово...

     Друг, писатель и экстремал Борис Финкельштейн добавил, что - "Да, это верно, горнолыжники тоже. Они, обычно говорят: "предпоследний", - а потом спускаются и идут обедать...

     Рецензия на «Был ли Шанс у экипажа ИЛ-112В? доп 22. 8. 21 г» (Полковник Чечель)

     Полностью согласен с Вами - если даже не можешь развивать интуицию, то просто прислушайся к себе, куда тебе не хочется идти, когда приглашают... куда не хочется ехать, а ты едешь и получаешь, иногда, по полной. Ваша статья и Ваши способности подтверждают мои мысли об интуиции, к которой я всегда прислушиваюсь.
Заходите на мои страницы,я дружу с юмором.
С уважением.
                Виктор Бухман   25.08.2021 00:22   

  + добавить замечания

     Офицер не должен думать - он должен выполнять - "Есть, Ваш Бродь, зайду..."

                Жму кисть, ВВЧ.

   П.С. Неделю назад - «Мы падаем! Прощай, зай»: могут ли наказать пилотов, посадивших сломанный самолет в поле под Новосибирском
Посадивший самолет под Новосибирском пилот вырос в семье летчиков-героев

Читайте на WWW.NSK.KP.RU: https://www.nsk.kp.ru/daily/27553/4822334/

   - Наденьте верхнюю одежду. Положите голову на колени, закройте голову руками. Положите на нее скрещенные руки, плотно прижмитесь лбом к рукам, - инструктирует стюардесса.

Голос – как сталь. Твердый, уверенный, ни малейшего намека на волнение. На самом деле ни она, ни пассажиры не знают, сколько им осталось жить. Может - отмерены последние минуты.

  В воздухе – нештатная ситуация. Самолет неисправен. Садиться предстоит в пшеничном поле. На борту – 167 человек, из низ них 23 ребенка. Слышны всхлипы. Один из пассажиров торопливо жмет пальцами по экрану смартфона.

«Мы падаем! Я тебя люблю! Прощай, зай», - пишет парень. И даже не знает, доставит ли связь эти последние в его жизни слова.

Думает, что последние. Но к счастью, уже через пару часов он покажет его журналистам.

«ШАССИ НЕ УБИРАЮТСЯ, ТОПЛИВО КОНЧАЕТСЯ…»

   Airbus «Уральских авиалиний» летел из Сочи в Омск. Но вышла из строя гидравлическая система. Для человека, далекого от авиации, проблема малопонятная. Но эксперты объясняют – фактически перестала работать «кровеносная система» судна.

— Механизмы самолета приводятся в действие гидрожидкостью, поскольку нагрузки на рули таковы, что пилот, грубо говоря, своими силами их не сдвинет. Гидросистема позволяет управлять бортом, - объясняет КП-Новосибирск летчик с 54-летним стажем Олег Башмаков.

   Чтобы увеличить шансы на успех командир решил сменить аэропорт. Садить самолет не в Омске, а в Новосибирске

   - При подлете к Омску на самолете отказала зеленая гидросистема, всего их три. По нормативам у командира мало времени, он должен уйти на второй круг и оценить опасность. Ситуация стандартная, они были и раньше, и летчики успешно справлялись. В этой ситуации командир посчитал необходимым уйти на запасной аэродром в Новосибирск, потому что там длиннее взлетно-посадочная полоса, — объясняет генеральный директор авиакомпании «Уральские авиалинии» Сергей Скуратов.

Полоса длиннее на полкилометра. А значит, больше надежды на успешное приземление.

Но дальше – хуже. Шасси, которые успел выпустить самолет, отказались возвращаться на место (как раз – проблемы с гидравликой). Ветер. Дефицит топлива. До новосибирского аэропорта «Толмачево» можно просто не долететь.
Командир решает не медлить и готовится садить борт в поле. Это Убинский район, около 200 километров от Новосибирска.

Повинуясь стюардессе, каждый пассажир сжимается на кресле в комок. Когда самолет достигнет земли, это поможет смягчить удар. Каким он будет – можно только гадать: сибирские поля не предназначены для «Аэробусов».

«МЫ ВЫЖИЛИ!»

Самолет снижается над полем и… садится. Садится ювелирно, точно и мягко. Так, что пассажиры приходят в изумление.

— Мы выжили! Пилоты проявили высший пилотаж. Всем огромное спасибо, включая пилотов, стюардесс, стюардов. Все, как один, держались очень героически. Я летел один, слава богу, но были и беременные, и очень много было детей, - до сих пор не может сдержать волнения пассажир Сергей Хвостовцев.

К самолету примчались следователи, спасатели… Уже аврал в районной администрации: людям готовят места для отдыха, поручают накормить…

    Туристов, которые еще вчера грелись на сочинских пляжах, везут в районный Дворец культуры. Там встречают психологи, чиновники и, само собой, подъезжают следователи.

- Возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного частью 1 статьи 263 УК РФ (нарушение правил безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта), - сообщает СКР.

По этой статье суд может дать до двух лет колонии. Кого именно обвинят в поломке самолет – неизвестно. Возможно, не знают еще и сами следователи. Но пассажиры готовы писать петиции и прошения в защиту экипажа.

         «ПИЛОТЫ НЕ ВИНОВАТЫ, ЧЕСТНО»

- Если будут какие-то моменты по поводу пилотов, можете обращаться ко всем пассажирам, они скажут, как один: пилоты не виноваты. Честно, - заступается за команду самолета Сергей Хвостовцев.

Допросив, пассажиров увозят из района. Теперь задача доставить их до мест назначения. Кто-то едет автобусом, кто-то электричкой. И даже из дверей вагона один из пассажиров выкрикнул:

- Пожалуйста, только не наказывайте пилотов!

                КСТАТИ

Сергей Белов, посадивший борт, - потомственный летчик. Его дед был военным штурманом, служил в Североморске и демобилизовался из армии в звании майора. Отец 28 лет был командиром экипажа Ту-154. Работал в Екатеринбурге пилотом-инструктором в авиакомпании «Уральские авиалинии».
«На борту были 23 ребенка»:

                РЕЗЮМЕ

       Не будем торопить события —  дождёмся решения суда, но для меня ясно одно — «Победителей не судят!!!», то, что экипаж допустил ошибку в определении остатков топлива — это не так важно, ошибку может допустить пилот самой высокой квалификации — человек не робот, вспомните, как погибли Чкалов, Федотов и другие лётчики-испытатели. Но дальше экипаж действовал абсолютно грамотно — все герои… Пассажиры целы, экипаж жив, а самолёт починим — на то она и железяка, чтобы ломаться…

   Я предлагаю в этой связи вспомнить Ричарда Баха — как он во время службы лётчиком истребителем в американских ВВС заимел моду — подходя к самолёту, мысленно представлять в голове полёт, особое внимание уделяя процессу посадки. Однажды он эту посадку не увидел, как ни пытался… И тогда он отставил полёт и дал команду техникам ещё раз осмотреть истребитель Супер — Сейбр-100, и они нашли в двигателе «плавающий» отказ, который не обнаружили в предполётную подготовку. Т.е. если бы Бах полетел, отказ движка его бы ждал, а дальше только катапультироваться, ночью и над горами. Ещё примеры: Ричард рассказал, как предчувствие дважды ему спасало жизнь. Первый раз — на истребителе он начал раньше вывод из пикирования при боевом применении по цели на земле. Не сделай он этого нисходящий поток бросил бы его на землю… 

     А второй раз, он совершив посадку на маленьком спортивном самолёте, и вдруг голос на пробеге: «Немедленно отверни вправо», — и только Бах совершил этот маневр, как по его месту промчался самолёт, почему-то совершивший посадку с противоположным стартом…  Т.е. я не говорю, что ВСЕ ПИЛОТЫ должны выполнять команды своего «внутреннего голоса» или отменять вылет в случае «предчувствия», но то, что вы должны настроить свой организм на предельное внимание и психику на готовность к различным ОСП  —  это 100%.

   Всем летающим Удачи и чтобы у вас дома всё было в порядке. Люди называют это СЧАСТЬЕМ!!!, (Амундсен)