Кузнецы Корректоры 9

Мамино терпение закончилось в тот день, когда я подрался с Валькой Осипенко. Валька был гад и сволочь, о чем я и сказал маме и не прибавил больше ни словечка. Там была замешана одна девчонка. История была грязная, неприятная, меня в нее насильно втянули, и вспоминать ее я не люблю. Валька тогда бахвалился некоторыми победами, расцвечивая их такими интимными подробностями, что блевать хотелось. А девчонку - влюбленную дурочку - было просто жалко. Вот я и вступился, хотя никто особенно не просил. Но такой у меня характер, не могу на несправедливость смотреть, особенно такую, когда человека с грязью перемешивают и глумятся при этом.
- Хватит! - мама даже побелела от злости и нервов. Обычно, когда она злилась, она красная, как помидор делалась, и я всегда побаивался, что ее кондрашка хватить может, инсульт, если точнее. Не знаю, это одно и тоже или нет? Неважно. А вот в тот знаменательный день, когда Валькины родители швырнули в маму его окровавленную рубашку и пару выбитых зубов и кричали на нее, что она воспитывает уголовника и что по мне тюряга плачет, мама и не выдержала.
- Они не пойдут в милицию, ты не переживай, - попытался я ее успокоить, - там все сложнее, и Валька сам же не захочет все рассказывать.
- Хватит! - повторила мама и приказала мне собирать вещи.
Она собралась сослать меня в деревню, к своему двоюродному брату, кузнецу Прохору Матвеевичу. Села за стол и написала письмо, в котором просила, чтобы он похлопотал за меня и устроил в деревенскую школу (я тогда только девятый класс закончил), а также выбил из меня всю дурь, потому что у нее силы кончились. Она прочитала мне это письмо вслух и положила его в конверт, который не стала заклеивать.
- Отдашь брату, - сказала резко, как в лицо плюнула, и я тоже взбеленился. Пошвырял свое шмотье в старый рюкзак, схватил письмо и деньги, которые она положила на стол и, не попрощавшись, выскочил из дома.
Я не хотел ехать в деревню. Решил вспомнить свое бродячее прошлое и рвануть к морю. Выглядел я взрослым, никому и в голову не могло прийти, что у меня еще паспорта нет, деньги на билет и первое время были, вещи тоже при мне, гуляй, радуйся. Я уже было совсем собрался в Крым, как вдруг вспомнил мамино белое лицо, и как ножом меня кто в сердце ударил. Я почувствовал себя предателем и отморозком. Мама была самым близким и лучшим человеком в моей жизни. Я вспомнил, как она ругалась со всеми, кто хоть как-то пытался меня унизить или обидеть, как покупала мне раннюю клубнику, сама не ела и врала, что она не любит ягоды, как загодя начала копить деньги на мой парадный и взрослый выпускной костюм, как не спала и дежурила около моей кровати, когда я тяжело заболел детской болезнью со смешным названием "краснуха", как отказалась выходить замуж за сторожа детского садика. Я тогда смеялся, думал, они такие старые и туда же! В ЗАГС! Вот потеха! Я был глуп и слеп, как и все подростки, но я не был сволочью. Поэтому я вернулся домой, где мама лежала на кровати и плакала.
- Петька, Петенька, как хорошо, что ты вернулся, прости меня, прости меня, мой маленький, мой хороший, прости, - она так мне обрадовалась, что я не выдержал и тоже разревелся, как маленький. Мы просили прощения друг у дружки и вот тогда я поклялся, что мама больше никогда не будет плакать по моей вине. А если ее кто обидит, ноги тому повыдергиваю или руки, а лучше язык.
- Петька, ты действительно поезжай к Проше, как-то все у тебя не очень хорошо тут складывается. Нет, погоди недельку, мы вдвоем поедем, я как раз в отпуск пойду. Там лес хороший, богатый, грибов много, природа, тишина, народ... - мама запнулась и я понял, почему. Прохора Матвеевича почему-то в деревне не любили, мама мне рассказала, что его винили за смерть девочки, которую они с теткой Марьей приютили в войну.
- Но он ее не выдавал, слышишь? И кто что говорить тебе будет, не слушай и не верь, Прошка не такой. Он хороший, верный, совсем, как ты и такой же балбес. Сильно ему в жизни не свезло, - мама снова заплакала, теперь уже и по Прошкиным родителям, и по той незнакомой девочке ("Имя у нее такое чудное было - Ривка, Ревекка, красивое, правда? Прошка говорит, и сама она была очень красивой"), по умершему сыну, по своей незадачливой судьбе и немножко по мне.
Неприятности ко мне липли, как репей на штаны. Чуть пройдешь мимо, они уже тут, как тут, и меня снова ругают. Я уже понял, что несмотря на объективные обстоятельства, есть люди, которым всегда везет, а, значит, в противовес, есть и невезучие, которым прилетают все шишки, отфутболенные судьбой от везунчиков. Вот я таким и был, невезучим. Не скрою, сам масла в огонь подливал иногда, дрался, лез не в свое дело, пытался мир изменить. Смешно, правда? Но я был уверен в своих силах и даже невезучесть воспринимал, как плату за свои некие особые способности. А что они до сих пор не проявились, так это не страшно, времени у меня еще о-го-го сколько!
Мы приехали в деревню прохладным июньским вечером. Прошла гроза, небо было мрачным, почти черным, фонарей на улице не было и дома - темные, с желтыми разрезами окон, выглядели, как странные, живые существа, слопавшие своих хозяев и мирно переваривающих их в огромных брюхах. Я почему-то оробел, я не так представлял себе это село, мне казалось, там будет весело, многолюдно, шумно, я и сам не могу понять, откуда взялись такие глупые мысли.
- Прошкин отец, дядька Матвей, построил новый дом чуть в стороне от кузни, старый ближе стоял, его немцы и сожгли. Матвей решил хоть немного дом сдвинуть, чтобы новый судьбу старого не повторил, так мне мама рассказывала, - объяснила мне моя мама Вера и мы медленно, почти крадучись, пошли по улице. Мне все казалось, что за нами наблюдают. То ли люди, то ли дикие звери, то ли привидения. Я шел, стараясь ступать как можно тише и уже жалел, что поддался на мамины уговоры и слезы и согласился приехать. "Ничего, переночуем или даже погостим пару деньков и вернемся домой", - утешал я себя. Эта деревня мне категорически не понравилась с самого первого взгляда.
Прохор Матвеевич показался мне невероятно старым. Я даже в мыслях его не осмеливался назвать дядькой Прохором и когда мама называла его "Прошкой" или "Прошенькой" я не понимал, как она не боится его хмурого, тяжелого взгляда и могучих рук. Я даже подумал, что если он осерчает, я не смогу маму защитить, такими лапищами можно мне шею свернуть в одну секунду. Глупые то были мысли. Прохор Матвеевич был на самом деле добрым и мягким, что было чудно и непонятно и никак не вязалось ни с его работой, ни с внешностью, ни с его порой грубыми словами.
-... а куда мне, Вера? Тут вырос, тут родители, - он закашлялся, - отец схоронен, куда мне ехать? Один? Так то судьба. Она у всех разная и нечего в щелку подсматривать, кто как живет. На то нас кто-то неодинаковыми и сделал, чтобы люди не завидовали, а учились.
- Кто сделал? - не понял я.
- Господь Бог, конечно, - быстро ответила мама, а Прохор Матвеевич посмотрел на нее мрачно и презрительно.
- Дарвин, вот кто! - тяжело пошутил кузнец и велел ложиться спать.
- Утро у нас раннее, за молоком сходите, а я...
- Серчают на тебя люди? - мама решила дипломатию выбросить в форточку и спросила в лоб.
- Ну, можно и так сказать, - усмехнулся Прохор Матвеевич, - убили бы уже, да только кузнец я хороший. Молю Дарвина...
Мама укоризненно покачала головой, но он не смутился.
- Молить можно вообще кого или что угодно, хошь солнышко, хошь тучу грозовую, хошь гриб подосиновик, я так понимаю, что если судьба, то и любой паук поможет, а если нет, то хоть оборись и свечами весь обставься, толку не будет. А я вот с Дарвином разговариваю, не лучше и не хуже этого твоего...
- Ты, брат... - перебила его мама, но кузнец махнул рукой и сказал ей свои суждения держать при себе.
- Приехала тут, как агитбригада какая-то! Солнцу радуйся, грибам и молоку, а проповедовать будешь у себя на работе, ясно?
Я увидел, как он слегка разозлился и подумал, что мамин брат отвык разговаривать с людьми. Вот так, чтобы не по поводу бороны или подков, а о жизни, обо всем интересном, что есть на этом свете.
- Поздно мне уже жизнь менять, так доживу. Сказал же судьба, надоела мне просто такая жизнь. Думал даже удочерить девочку, в память о..., - он снова закашлялся, -  тут неподалеку дом отдыха есть, привозили туда детишек из детского дома. Сходил, узнал, не разрешили, сказали старый, а какой я старый? Один живу, тоже минус мне, да поэтому и хотел дитя на воспитание взять, в общем, почти похоронили меня, можно сказать. А я им качели сделал, да и больше не ходил туда. Чего расстраиваться.
Я понял, что Прохор Матвеевич решил коряво и вкратце пересказать свою жизнь, чтобы мама больше не приставала к нему с расспросами.
- Спать ложитесь, - велел кузнец и мама решила послушаться. Засуетилась, забегала, загремела, устраиваясь на ночь.
Мне постелили на лавке. Как люди раньше так спали, я не понял. Узко, жестко, неудобно, решил, лучше на сеновале спать буду или в сарае, если сеновала нет. Коровы нет, значит и сено кузнецу не нужно, так получается? Еще я понял, что уезжать надо завтра же, чтобы ночь провести в поезде, а на утро уже быть дома и всласть отоспаться на своей кровати. Я подумал, что постараюсь помириться с гадом Валькой, что буду обходить неприятности - репейники десятой дорогой и постараюсь с блеском (это я уже сильно загнул!) закончить десятый класс. Я не знал, куда пойду работать, учиться я не хотел, я мнил себя взрослым и решил, что уже мне пора обеспечивать маму. Я представил, как приношу ей свою первую зарплату и подарок. Платок, например, или лучше даже сумочку или зонтик? А может быть духи? Выбирая подарок маме на свою первую зарплату, я и заснул.
- Вставай, Петька, на работу пора!
Во сне я как раз собирался поцеловать Леночку Задорожную - мою тайную любовь, которая в жизни не обращала на меня ни малейшего внимания и вот,  когда я взял ее за руку и ...
- Вставай, кому говорят! - рявкнул кто-то прямо мне в ухо, да еще и чем-то зазвенел. Отвратительно, раздражающе, громко. Я открыл глаза и увидел бодрого Прохора Матвеевича.
- Вставай, сколько тебя будить можно? В кузню пора! Молоко, хлеб на столе, завтракай и вперед!
Уже много лет спустя я часто думал, как изменилась бы, да и изменилась бы моя жизнь, если бы тем ясным утром, я бы закапризничал, никуда не пошел, а потом и вовсе уехал бы домой. Как бы все повернулось? Говорят, судьба все равно свернула бы в нужное, прописанное, продавленное толстым карандашом на плотной бумаге, русло и я просто бы слегка опоздал, а, возможно, наоборот поторопился. Я пытался найти отправную точку, с чего все началось? И когда я думал, что все дело в маме и ее умершем сыне, я тут же понимал, что дело не только в ней, но и в моей родной матери, которая сменяла меня на водку, как только я думал о Ривке и полагал, что все началось с нее, я вспоминал бабу Нюру и эта цепочка, вернее, такое сплетенное, словно кольчуга, только полотно, событий все росло и росло... Оно и до сих пор разрастается.
Тем утром я решил сделать приятное и маме (усыпив ее обиду на меня, она все же оставалась) и Прохору Матвеевичу и смирно пойти поработать в кузню. Я не чурался тяжелого труда, был силен и ловок и наивно думал, что один день в помощниках меня совсем не утомит и вечером я уговорю маму уехать.
Утренняя деревня была ярка и весела, как я ее себе и представлял. Мычали коровы, люди спешили на работу, по делам, удивленно смотрели на меня, пытались остановить и расспросить, но Прохор Матвеевич грозно пошевелил бровями и они от меня отстали, посмотрев с опаской и некой неприязнью, словно я уже успел испачкаться о ту ненависть, что облаком окутывала кузнеца.
- Поможешь немного, а потом посмотрим, - так сказал Прохор Матвеевич и нагрузил меня работой так, что вдыхал я через раз, а выдыхал и того реже. Я бегал, подавал, приносил, держал. Я взмок и выбился из сил. В кузницу часто заходили какие-то люди и разговаривали с кузнецом вежливо и даже почтительно. Потом я узнал, что он был очень хорошим специалистом, им дорожили и в его вселенной, которой и была кузница, с ним предпочитали не ссориться, было замечено, что обругавших Прошку в кузне очень скоро навещала Ривка, и деревенские поняли, что эта глупая девчонка своего обидчика еще и защищает и возненавидели ее призрак еще больше. Жар, огонь, тяжелый воздух, звон и шипение, все слилось в моей голове в единый шум и я даже не понимал, что выматывает меня больше: сама работа или этот непрекращающийся звон, поселившийся в моих ушах навеки, так мне казалось. Наверное поэтому, я не заметил, когда они вошли: древняя старуха и совсем маленькая девчонка - чумазая, как трубочист. Они устроились в уголке кузницы и с удовольствием и интересом стали наблюдать за работой Прохора Матвеевича, изредка кричали что-то друг дружке (слов я не разобрал), и я подумал, что это бабушка с внучкой пришли попросить кузнеца выковать какую-нибудь железяку (тогда все, что было в той кузнице, за исключением подков, их я знал, я называл просто: "железяки"). Они просидели в кузнице до самого обеда и когда мама принесла нам поесть (у меня руки дрожали и я с трудом держал ложку), я удивился, что она бабушку с внучкой не позвала к столу и тихонько сказал Прохору Матвеевичу:
- Они уже давно ждут, неудобно.
- Кто? - не понял он.
- Они, - я мотнул головой. Мама посмотрела в угол, а бабушка и внучка замерли и уставились на меня, как на живого мертвеца.
- Кто "они", Петя? Тебе нехорошо? - мама пощупала мой лоб. - Прошка, он перегрелся, отпускай пацана, ты его загонял, у него уж галлюцинации.
- Галлюцинации, - повторил Прохор Матвеевич, странно глядя на меня, - Вера, принеси свежей водички, только не из нашего колодца, там дальше по улице, с "журавлем" есть один, в нем вода лучше. Иди!
Мама быстро выбежала из кузницы, а я все не мог понять, что же происходит и почему мама не видит эту старуху и чумазую девчонку, которые встали и неторопливо подошли к Прохору Матвеевичу.
- Так тебя Петя зовут? - спросила девчонка, а бабка молчала и цепко меня осматривала, мне даже показалось, она меня руками ощупывала, бегали у меня мурашки по коже, как от хладных прикосновений. - Как одного моего хорошего знакомого, но он предпочитает, чтобы его называли Петенька. Смешно, правда? Взрослый человек и Петенька,  - она засмеялась так мелодично, так приятно, словно соловьи запели, и я улыбнулся. Почему-то вся усталость ушла и я почувствовал себя неожиданно уютно и спокойно.
- Как тебя зовут? - спросил я у девочки и протянул руку, чтобы вытереть грязь с ее личика, я увидел, сам не знаю как, какой красавицей она вырастет и как портит ее эта копоть на лице.
- Ривка, - спокойно ответила девочка, а я замер, не в силах пошевелиться. Замерз, окаменел от ужаса. Я понял, что увидел призрака.
Продолжение следует