Кузнецы Корректоры 10

С того самого момента и началась моя новая жизнь. Очередная новая, сколько их было, я даже вспомнить не могу. Ведь, если подумать, то почти каждый наш поступок - это дорога в новую жизнь. Я, бывало, пытался представить, что было бы, если бы я тогда... Это глупо, но иногда мне это было приятно, я даже немного гордился собой за того себя, прошлого, который сделал нечто важное и верное.

В тот самый день, когда я познакомился с Ривкой и бабой Нюрой, я не упал в обморок и это было огромным достижением. Одно дело рассказывать страшные истории в темноте или у костра, когда рядом друзья или приятели, которые могут, конечно, в доказательство реальности призраков появиться из ниоткуда, замотанные в белые простыни, но, как это не страшно, все равно понимаешь, все это притворство и шутка. А вот в тот момент, когда я коснулся руки самого настоящего призрака и почувствовал... Нет, не могильный холод, не страх и не желание убежать. Ривкина рука была немного не настоящая, скорее, образом руки. Вот, к примеру, какой-нибудь сильный "медведь" сжал вам ладонь до крика и боли, и вы еще долго чувствуете его "дружеское" рукопожатие. Так и Ривкина ручка. Она не сделала мне больно, нет, но ее ладошка была именно образом, прикосновение к ней было лишь ощущением прошлого, когда-то испытанного чувства. Оно было фантомной памятью, так я подумал, когда боязливо пожал протянутую Ривкину руку.

- Очень приятно, - сказала девочка, а баба Нюра спросила меня.

- Ты откуда же, такой глазастый, появился?

- Племяш мой, - пояснил Прохор Матвеевич, хотел еще что-то добавить, но тут в кузню влетела мама, красная и взволнованная.

- Петенька, пойдем домой, отдохнешь, водички выпей и пойдем.

Я бы и рад был, да вот только Ривка. Она так на меня смотрела, я не могу объяснить. Не с надеждой и не со страхом, не с интересом и не равнодушно. Она меня изучала, ковырялась в моей голове и прозревала мою судьбу, так я уже понял потом. Ривка была странной по всем меркам, с какой стороны и из какого мира не глянь. И эта ее непохожесть, исключительность были тяжелой ношей, иногда слишком тяжелой.

- Я останусь, - ответил я маме и не поддался на ее уговоры. Она еще немного посидела с нами, мы поговорили о каких-то мелочах и через полчаса Прохор Матвеевич ее выставил, наказал идти домой, готовить ужин и вообще не путаться под ногами у серьезных и занятых людей. Мама повздыхала немножко, но видно было, как ей приятно само осознание того, что есть люди, о которых она должна заботиться, которые зависят от нее, а она от них. Я тогда еще раз дал себе слово, что лучше уж отгрызу себе язык, чем когда-нибудь обижу маму. Странно, я никогда не жалел себя, воспринимал все происходящее, как должное, но испытания, выпавшие на мамину долю, считал несправедливыми. Неправильно это, когда такого хорошего и доброго человека вот так бьют. Жизнь бьет, да и люди помогают. Я решил, что обязательно найду и поблагодарю того, кто вылечил маму от ее безумия, освободил ее от пытки видениями. В тот самый момент я и подумать не мог, что увижусь с ее спасителем очень скоро.

Я задумался и мама снова заволновалась, стала щупать мне лоб, а когда я все-таки убедил ее, что я в полном порядке (мне самому смешно стало, все это время два призрака стояли рядом со мной и негромко переговаривались о вещах бытовых и неинтересных, все больше смеялись над пересоленным борщом что подали на поминках бабы Нюры), мама вздохнула, строго велела мне немедленно возвращаться домой, если мне станет плохо и ушла. Все это время, пока мама была в кузнеце, я старался не смотреть на Ривку и бабу Нюру, хотя получалось у меня плохо. Для меня они были настолько осязаемыми, реальными, что мне было немного неловко за маму, за то, что она не видит их. Знаю, парадоксально звучит. Я радовался, что она не видит своего мертвого сына и жалел, что и Ривка, и баба Нюра были невидимы для нее. Но так получалось, что в реальности этих гостей кузни Прохора Матвеевича я не сомневался ни на грош, в глубине души не сомневался.

- Откуда же ты взялся? - повторила свой вопрос баба Нюра, когда мама все-таки ушла.

- Из города, - ляпнул я первое, что пришло на ум, а бабка хмыкнула и проворчала, что я недоумок.

- Странно, что ты нас видишь. У тебя в роду кузнецы или ювелиры были? - спросила меня Ривка, и тут я взорвался. Мамин страх за меня, мой собственный ужас и спокойствие Прохора Матвеевича смешались, вскипели и вырвались из меня криком.

- Странно, что я вас вижу? Это только и странно, а не то, что вы, которых нет и быть не может, в которых не верит наука, стоите тут и...

Они не дали мне договорить и рассмеялись. Я покраснел и разозлился еще больше. Что за непонятное место? В Бога и черта не верят, в науку не верят, во что тогда верить? Человеку без веры никак нельзя, так говорила мама, и я был с ней согласен. Только она верила в Бога, а я в науку и человека. Знаю, звучит слишком парадно, как с трибуны, но что поделать, если тогда так оно и было?

- Нас и быть не может? - переспросила баба Нюра, а я почему-то накинулся на Ривку.

- Что ты грязная такая ходишь? Иди умойся, как не стыдно! Вся закопченная, как старый чайник!

Откуда это взялось у меня в голове и почему я так сказал, я не знаю. Мне немедленно стало стыдно за свою грубость и глупость. Я советую умыться призраку девочки, убитой много лет назад.

Но Ривка не обиделась, она растерялась. Посмотрела на меня смущенно и жалко, как старик-склеротик, вышедший на улицу в одном исподнем, над которым потешается вся улица. Посмотрела так, как будто бы я подсказал ей нечто важное.

- Ты грязная, в копоти, а ведь красивая девочка, я таких, как ты только на картинах видел, у мамы альбом есть, там старинные картины и я...

Это, наверное, такой день был, я постоянно не договаривал. То меня перебивали, то я сам смущался.

Ривка внимательно, словно что-то вспоминая, смотрела на меня, а потом сказала совсем не то, что я ожидал.

- Рассказать тебе, почему я прихожу сюда? - неожиданно предложила Ривка.

- Расскажи, - я совсем перестал понимать, что тут происходит и мне казалось, сбылся самый страшный кошмар моей мамы: я свихнулся. Вернее, это не было ее страхом, на самом деле она боялась, что к ней вернутся болезнь и ее мертвый и жадный до крови сын. Про то, что подобное может произойти и со мной, она не думала.

Для проверки себя и реальности я немедля взял какую-то острую железку и безжалостно воткнул ее себе в ногу, как шип. Мне стало больно, кровь показалась на коже, реальная, настоящая, потекла тонкой струйкой. Я с надеждой посмотрел на призраков. Не исчезнут ли? Они лишь головами неодобрительно покачали, в такт, а со мной случилась истерика. Все происходящее я наконец-то принял и понял. Я хохотал и говорил, что я все-таки ненормальный и наверное мамина болезнь перешла ко мне, но это не страшно, я молодой и сильный и уж с двумя не кровожадными и мирными призраками как-нибудь уживусь, даже драться с ними не придется. одна - девчонка сопливая, вернее, грязная, как трубочист, вторая - бабка старая, явно же полоумная, с кем тут воевать? Я смеялся и сам не мог понять, что со мной происходит. Меня как будто качали на качелях, вернее мое "верю - не верю" в происходящее и я сам абсолютно запутался в своих ощущениях.

Прохор Матвеевич смотрел на меня, хмурился, а потом плеснул на меня воды из ведра, что мама принесла. Я растерялся и замолк.

- Не шути с этим, еще лечи тебя потом, - только и сказал Прохор Матвеевич и велел промыть ранку чистой водой, он не все ведро на меня вылил..

- Знаешь, Прошка, мы пойдем, пусть малец в себя придет, а попозже договорим, - неожиданно сказала баба Нюра, схватила Ривку за руку, и они обе исчезли, как и не было их.

Вот так, можно сказать, обманным путем они и заставили меня остаться у Прохора Матвеевича. Вы сами посудите, как можно было уехать, после всего этого? Я надеялся, что призраки явятся в тот же день, мы поговорим и я уеду в свою обычную жизнь, обогащенный странными и интересными историями, которые можно будет рассказывать далеко не всем и крайне осторожно, чтобы не прослыть пустозвоном и фантазером, а то и чокнутым, но призраки оказались хитрее и явились только через неделю, когда мама уже уехала в город, а я решил остаться, из-за Ривки решил и уже начал понемногу привыкать к странной, местами сильно непонятной, но интересной деревенской жизни.

* * *

Музыку она любила с детства. Веселую, бравурную, детские песенки ее раздражали и хотя в хоре она все-таки пела, а как не запеть, если заставляют, душа ее стремилась к взрослой музыке. Так она для себя понимала то многоголосие, которого не было в песнях про кузнечика, зайчиков, белочек и прочих детсадовских персонажей, вызывавших у нее легкое раздражение. Она хорошо знала, что никакой разумный заяц не станет скакать на задних лапках и распевать песни в компании с лисой и волком.

- Не бывает такого! - кричала она воспитателям, а они потом говорили ее родителям, что они не дают простора детскому воображению, не развивают сказочное мышление у ребенка и слишком рано показывают ей неприглядную реальность.

- Слишком уж она у вас рациональная, - продолжали воспитатели, когда она спросила у поваров, куда они девают невкусный суп, который вся их группа отказалась есть и почему бы этот суп не отдать собаке с щенками, которые жили на автобусной остановке.

- Хотя и собака могла бы от него оказаться, - сказала она поварам и быстро убежала. Она слишком хорошо знала, как мама и бабушки реагируют на критику. Это умное и взрослое выражение она тоже переняла у них и старалась использовать его, как можно чаще, не понимая, почему взрослые кусают губы и краснеют вместо того, чтобы похвалить ее за эрудированность.

С музыкой было все также сложно. Детские, мелодичные и простые песенки раздражали ее, а привлекали те мелодии, в которых звуки сплетались и извивались, как змеи на солнцепеке. Змей она не любила и не хотела бы в жизни увидеть этот мерзкий клубок, готовый выстрелить в любую сторону грозной головой, оснащенной клыками и ядом, но когда она слушала сложную музыку, ей все представлялись эти змеи, увиденные, как-то по телевизору.

Она немного, совсем чуточку подросла и вот однажды, когда она играла со своей собакой, вдруг она услышала музыку, которая, как ей показалось, ударила ее наотмашь, она даже упала на пол от этого потока силы и тут же поняла, ее можно впитать в себя, вплести эти чудесные звуки в свое тело, умыться ими и даже построить из них свое собственное жилище, пристанище только для себя. Она почувствовала, что взрослая жизнь - манящая и свободная, обязательно потребует такого убежища, где будет только она.

Эта музыка была другой, она перехватывала ей горло, не давала дышать, мурашки бегали по коже, сердце билось и ей даже показалось, что она может умереть прямо сейчас, настолько мелодия была прекрасной. Потом музыка изменилась, потекла ручейком, излечила раны и заворожила. Она почему-то знала, дальше будет взрыв, он просто должен быть, возврат к началу, к той силе и свободе. Она дрожала и ждала, и он последовал: не сразу, постепенно, крадучись. Музыка ее не разочаровала. Он был! Всплеск, почти боль и восторг. А потом нежная последняя нота, ласковая, как мамин поцелуй на ночь.

- Что это было?

- Что именно, детка?

- Вот это! Сейчас! Что мы слушали?

- Понравилось? Это Сергей Рахманинов, прелюдия №5.

- Прелюдия, - она повторила незнакомое слово, попробовала его на вкус. Оно оказалось таким же прекрасным, как и сама музыка.

- Я очень хочу!

- Чего именно?

- Играть вот так, чтобы и я... - у нее не хватило слов, она подбежала у проигрывателю и аккуратно, как ее учили, поставила пластинку с самого начала.

Быстро, как только могла, пока шуршала игла и первые ноты только копились, собирались обрушиться на нее, она подбежала к большому столу, откинула скатерть, словно крышку пианино и с первыми звуками, ударила пальцами по столешнице, как по клавишам. Ее пальцы - неопытные, необученные и "деревянные" молотили по полированному дереву, но ей казалось, это именно она извлекает те прекрасные звуки, от которых в сердце расцветает огромный огненный цветок.

- Я хочу учиться, - тем же вечером сказала она родителям, твердо и непреклонно.

- Тебе уже девять лет, поздно, милая, тебя не возьмут в музыкальную школу, - пыталась отговорить ее мать, посчитав, что это всего лишь блажь ребенка.

- Я хочу учиться, - повторила она твердо.

- Это так тяжело! Ты не сможешь сыграть Рахманинова сразу же, тебе придется очень долго играть нудные гаммы и этюды, - попытался отговорить ее отец.

- Я хочу учиться, - повторяла она, как заезженная пластинка.

- Даже если тебя и возьмут, у нас нет денег на инструмент, да и тебе придется заниматься каждый день, часа по три или даже четыре, - пыталась отговорить ее мать, зная, какая она непоседа.

- Я хочу... - начала было она свою даже не просьбу, а, скорее, приказ, как в их разговор вмешались.

- Заниматься Алиса может у меня и если понадобятся деньги на репетитора, я всегда помогу, - сказала Кристина Андреевна, открывая калитку, - и когда-нибудь именно Алиса Чусова сыграет нам Прелюдию № 5. Правда, детка?

* * *

- Мне будет ее сильно не хватать, - сказал Петенька Аделаиде Сергеевне и даже забыл про большую котлету, которая аппетитно скворчала, будто на сковороде, у него на тарелке, - вот, казалось бы, просто маленькая девочка. Красивая и умная, но не единственная, таких миллионы, но как так получается, что вашу Кристину я также полюбил и Ревекку, - Петенька всхлипнул и все-таки запихнул котлету себе в рот.

- Бывают такие люди, - продолжил он, быстро прожевав мясо, - с которыми приятно даже рядом находиться. Тепло от них какое-то исходит, непонятное такое, свет. Даже здесь.

- А бывают такие, которые вызывают антипатию одним своим присутствием. Была у мужа такая клиентка, Александра Владимировна. И не страшна была и не противна, но веришь, друг мой, когда заходила в комнату, всем немедленно делалось противно и хотелось ей, бедолажке, сказать какую-нибудь пакость, - Аделаида Сергеевна хотела было продолжить занимательный рассказ, но Петенька ее перебил.

- Почему именно сейчас? Почему не побыть здесь, с нами еще немножко? К Прошке они с Нюркой регулярно наведывались, нескучно было. Почему она схлопнулась, ушла?

- Думаю, все дело именно в Прошке, вернее, в твоем крестнике Петьке. Смотри, как интересно получается, - Аделаида Сергеевна задумчиво вытащила из вечной и бездонной Петенькиной корзинки, которую стерегла изрядно растолстевшая белка, она уже не влезала в дупло и жила в подобии пещеры, очень вовремя появившейся в корнях дерева, тарелку с пирожками.

- С капустой, - машинально пробормотала Аделаида Сергеевна, съела пирожок и когда она хотела взять второй, Петенька грубо стукнул ее по руке.

- Извини, дружок, - опомнилась Аделаида Сергеевна и продолжила, - смотри, как интересно получается: ты бездумно, не представляя, что именно ты делаешь, поделился силой с первой попавшейся женщиной, которая, по иронии судьбы, была двоюродной сестрой одного из наших работников, если можно так выразится. Это только кажется, что здесь каждый делает то, что хочет, на самом деле все сложнее. Ты дал ей возможность жить нормальной жизнью и она усыновила этого Петьку, именно его, решила дать шанс шалопаю и бродяге, а у него оказались способности и...

- Я все это и так знаю, можно о Ривке, - голос Петеньки был тих и жалок и Аделаида Сергеевна сама чуть не расплакалась.

- Петенька, дружочек, вы с ней обязательно встретитесь, вот увидишь!

- Она будет уже не совсем она. Я скучаю именно по Ревекке.

- Ах, какой ты! Она - это она и черты лица и цвет волос не имеют никакого значения! Дружочек, не бывает ничего вечного, ты сам это прекрасно знаешь.

Петенька всхлипнул.

- Петька - ученик Прошки не думая сказал Ревекке умыться.

- И что?

- Ты обращал внимание на ее чумазое личико? Почему-то никто не говорил ей стереть грязь и копоть.

- И кровь, она у нее периодически выступала там, куда... - Петенька замолк и закрыл лицо руками, - это происходило тогда, когда в той самой деревне должна была произойти какая-нибудь пакость или несчастье.

- И тогда она спешила туда, предупредить.

- Они думали, она сама насылает на них проклятье. Как с той коровой, которая боднула беременную.

- А корова заболела и Ривка наоборот пыталась предупредить.

- Или с водоворотом.

- Да.

- Они не понимали, а она так старалась, пыталась отплатить добром.

- Иногда добро бывает не к месту, за него могут и проклясть.

- Как Прошку и Ривку.

- Да.

- Вы хотите сказать она умылась и поэтому исчезла?

- Да, она наконец-то смогла смыть с себя ту жизнь и смерть и отправиться в новый путь.

- Это вы ей его указали, вы старая интриганка! - Петенька неожиданно развеселился.

- Немного подправила книги, разве ты не рад, что все так сложилось?

- Рад, - Петенька высморкался, - она - особенная, думаете, Алиса будет помнить все с самого начала?

- Это было бы слишком жестоко, человек должен начинать свою жизнь с чистого листа. Она будет постепенно вспоминать, но не все и не сразу. Если ты захочешь, ты поможешь ей в этом.

- Слово?

- Слово.

- Я согласен, - Петенька улыбнулся, почтительно поцеловал Аделаиде Сергеевне руку и спросил ее, не хочет ли она прогуляться. - тут неподалеку намечаются очень богатые поминки, - облизнулся Петенька.
Продолжение следует