Кузнецы Корректоры 13

- Говорят, жил такой святой. Он все умел: и лечить, и на путь истинный мог направить, и на тот свет препроводить.

- Убить, что ли? Одним взглядом? Святой же человек, можно сказать, волшебник.

- Не богохульствуй, по лбу получишь. Нет, в том-то и дело, что иногда человека надо направить.

- Что ты такое говоришь? Как это направить? Куда, в могилу?

- Не знаю толком, вроде бы как душе верное направление подсказать. Не перебивай, с мысли собьешь. И вот тот самый святой хорошо помогал в мир иной отойти, спокойно, быстро и легко. За руку подержит умирающего и все. Никаких проблем. Как-то позвали его к одной больной, он на нее посмотрел и говорит: "А давай умирать будем? Я помогу." Та, конечно, испугалась и тут же врача вызвала, да не одного, нескольких на всякий случай.

- А святой что?

- Ничего, головой покачал и ушел. Больная поправилась и прожила еще несколько лет.

- Значит, он ошибся?

- Погоди, я только к самой сути подхожу. Жила она себе и жила, а потом вдруг слегла, и ни один врач ей не мог помочь. Лежала она и кричала от боли. А тот святой часто мимо ее хаты ходил и все головой качал, мол, говорил же дуре, помирать пора, не послушалась, глупая, а теперь вон как мучается.

- А вот это интересно! Почему он ей не помог? Она ведь просила его?

- Просила, как не просить. Не помог, сказал, она время упустила.

- Жестоко! Эта больная жила в свое удовольствие несколько лет, а если бы его послушалась и умерла, как по приказу... Нет, никакой он не святой и помочь ей должен был и точка!

- Как ты словами и приказами кидаешься! Любо-дорого слушать. Ну-ка, может расскажешь, как мне жить надо?

Мы с мамой завтракали на могиле Прохора Матвеевича. Странный обычай, я не хотел идти на кладбище, мама настояла, сказала, что так душе легче будет. Какое душе дело до того, где мы будем завтракать? У меня кусок в горло не лез и я просто сидел около могилы и смотрел, как мама аккуратно и медленно чистит яйцо и кладет его на землю рядом с увядшими цветами.

- Вот хлебушек свежий, маслом тебе намазать? - она разговаривала с дядькой, как с живым, действительно намазала маслом горбушку и аккуратно положила рядом с очищенным яйцом.

- Это несправедливо!

- Что именно, Петя?

- Вот это все! Я не верю, я не хочу, чтобы так все было!

Не знаю, что на меня нашло, скорее всего осознание дядиной смерти, Ривкиной и многих других. Мир вдруг стал неимоверно тяжелым и рухнул мне на плечи, почти убил слезами, горем, неимоверной сложностью и, конечно же, несправедливостью.

- Я тоже не хочу, - спокойно ответила мама, - но мы в этом мире гости, нас кто-то пригласил и выдал нам роли, мы послушно или не очень их играем, как можем, кто талантливее, кто бездарнее.

- Старая и глупая мысль!

- Может быть, но она верна, мне так кажется.

- Но почему, мама, почему все так? Ты представь, Прохор Матвеевич больше никогда... - я расплакался, меня раздирало горе, к нему примешивалась злость. Я готов был набить морду если не самому Господу Богу, есть он или нет, то хотя бы одному из его ангелов или архангелов. Я чувствовал в себе силу и очень хотел хоть что-нибудь изменить в этом чертовом мире.

- Знаешь, что я думаю? - мама намазала маслом еще кусочек хлеба, положила на него половинку яйца и впихнула бутерброд мне в руку, - ешь, хоть кусочек откуси, надо.

Я послушно, как малявка, откусил кусочек, прожевал и неохотно проглотил. Еда оцарапала мне горло и тут же попросилась наружу. Я сдержался, вспомнил дядькины рассуждения, как он не хотел, чтобы над ним мертвым смеялись и если меня сейчас вырвет, Прохор Матвеевич на меня еще обидится.

- Я думаю, - мама сделала вид, что не замечает как покраснело мое лицо и как я сдерживаюсь изо всех сил, - что это все понарошку. Нет, мы живем и надо делать это ответственно, стараться жить по человеческим законам, понимаешь? Не знаю, насколько это на небесах учитывается, но самому важно не подличать, это я тебе авторитетно говорю. А если что-то у нас не получается, это не так уж и страшно. Это как черновик замарать пометками, исправлениями, клякс там наставить. Но ведь потом все можно переписать заново! Эта мысль меня и поддерживает, когда горе приходит. Смотри, Петенька, как интересно получается: никто до путя не знает, что за той самой стеной, которую ты увидел. Придумать можем, а вот чтобы быть уверенным...

Я не стал говорить маме, что немного знаю, что именно там происходит, она испугалась бы за меня, поэтому я промолчал, а мама продолжила. Видно было, что она много думала над этой теорией и что придуманное ей и самой нравилось.

- И получается, что Прошка в этой жизни хлебнул по полной, а теперь перешел в другую, родился, например, не в ХХ веке, а в ХХI, где все абсолютно другое, где люди счастливы и все за них делают машины, нет войн, голода и болезней и Прошка женится и детишки у них будут и...

- Мам, но это же не он будет!

- Почему не он? Он!

Мама немедленно вскипела, а я замолчал. Ее теория была прекрасна своей непроверяемостью и счастьем, и если маме было легче так думать, то я не стану спорить.

- Знаешь, я ведь почти схватил его, удержал! Но эта черная дрянь меня разбудила!

Эх, как я разозлился на кошку! Я был уверен, что если бы в том странном сне я успел, добежал, вцепился в Прохора Матвеевича, то не было бы этого холмика и нашего с мамой разговора, не было бы маминых криков, непритворных соболезнований соседей ("Люди не злые", - объяснила мама, "они просто иногда глупые и забывчивые"), которые вспоминали дядю как отличного кузнеца и просто хорошего человека, который никогда никому слова грубого не сказал, а был бы обычный день в кузнице. Эту Мурку я самолично хотел шваркнуть башкой о стенку сарая, чтобы не поганить нож или молоток, но черная скотина как почувствовала, что натворила и исчезла.

- Петька, я почему тебе про того святого рассказала! Все ведь вовремя должно происходить! Значит, пришло Прошино время, и кошка об этом знала, вот и не дала тебе вмешаться! Тебе Проша рассказывал, как она у него появилась?

Я промолчал. Рассказывал, конечно, и я был уверен, что маме дядя и словом не обмолвился про Ривку или бабу Нюру. Или про куски железа, которые приносят в кузницу обычные люди, приносят и сами не помнят, что они это сделали. А железо особенное: светится изнутри разными цветами и просится в руки, на наковальне само принимает форму. Дядя говорил, тут главное, не мешать ему, просто помогать и смотреть, что выйдет. А выходили ножи, флюгеры, какие-то непонятные кольца и даже подсвечники - грубые, примитивные, как с детского рисунка, но веяло от них силой. Избитое выражение, бросаются им все, кому не лень, но ведь верно сказано! От Прохора Матвеевича веяло силой, от его дома и кузницы, от ножа, с которым я побратался и сросся и даже от этой чертовой кошки.

- Ты меня слушаешь, нет? - мама толкнула меня и я очнулся.

- Нет, не рассказывал, - соврал я, мне было интересно, какую версию дядя преподнес маме.

- Сам знаешь, что на Руси кузнецов уважали и побаивались, - начала мама рассказ, она ласково гладила землю, под которой покоился дядя и отгоняла муравьев, которые уже обнаружили дядин завтрак и деловито облепили хлеб с маслом, - мне всегда было интересно, почему некоторые профессии особенные. Когда я поумнела, поняла, а как иначе? Ты сам посуди, как повитуха младенца встретит, как с миром познакомит, как с матерью обращаться будет, так дите и жить будет, или с благодарностью за доброе начало, или же наоборот, мстить будет за тяжелые роды, тут я еще не совсем обдумала, как оно бывает, материала не хватает, понимаешь? - мама посмотрела на меня несколько настороженно, боялась, что я подниму ее на смех. Но я слушал ее не просто серьезно, внимательно, мама многое понимала и иногда даже сама не осознавала как далеко она зашла в восприятии всего мира.

- От могильщика, как это ни странно, вообще ничего не зависит. Имеет он дело с пустой оболочкой, а вот за душу родные в ответе и священник. Обращал внимание, как по-разному отпевают? Нет, конечно, мал ты еще, а я многих схоронила, и вот знаешь, иногда молитва утешает, а иногда тарабанит батюшка, как список дел начитывает: ни души, ни чувств и от такой молитвы душе не легче. Врачи или учителя, тоже люди особенные...

- Мама, ты про кузнецов давай, - я в целом понял, что она хотела сказать и побоялся, что маму сейчас занесет в такие дали, из которых мы дорогу долго искать будем.

- А что кузнецы, - у мамы внезапно испортилось настроение, - они стражи между мирами, говорят, Петька, к каждому из вас раз в жизни приходит сама костлявая и просит подправить ей косу.

- Так и приходит? Без чинов, по-простому? - я попытался маму развеселить.

- Зря смеешься. Приходит и не всякий ее узнает, говорят, можно у нее в этот визит просить все, что хочешь, она не посмеет отказать, это будет плата за хорошо наточенную косу.

- А если не узнаешь и не попросишь, тогда что?

- Тогда она просто заплатит, сколько затребуешь и уйдет, а ты профукаешь уникальный шанс! Петька, ты ж ее увидишь, смотри не оплошай! Загадывай что-нибудь важное, не мелочь сиюминутную, чтобы потом не жалеть!

- Ты знаешь, я уже запутался, что для меня важно, а что нет, - признался я.

- Ты поймешь, Петька, ты обязательно поймешь! Но это еще не все! Говорят, вы - кузнецы, стережете землю от нашествия каких-то серых гадин и только от вас зависит, выстоит этот мир или нет.

- Это ты, мама, сильно загнула, не готов я за судьбу мира отвечать.

Я помог маме встать, она еще раз поцеловала крест, поклонилась ему и мы пошли домой.

- Ты про кошку не рассказала, - напомнил я ей.

- Заговорилась, да. А кошка та Прошку от петли спасла. Не эта Мурка, которая пропала, ее предшественница. Он мне сам рассказывал, устал от обвинений и травли и решил повеситься, в баньке попарился, все как полагается, чтобы чистым в тот мир войти и вот когда в хату вернулся, у порога эта кошечка, котенок, вернее, его и ждала. Да такая больная: глаза закисшие, сопли текут, мявчит жалобно, тощая, грязная. У него сердце и дрогнуло. Был бы кто другой, вышвырнул бы ее на улицу и забыл, а Прошка решил, что вроде бы это душа той девчонки погибшей и начал ее лечить, кормить, мыть, так завозился, что про петлю и забыл, а там как-то все сгладилось, он и передумал. А ты говоришь, башкой об стену... Сторож это Прошкин был, вот она и сгинула вместе с ним. Что хошь прозакладываю, не вернется она.

- Не вернется, - согласился я и подумал, что мы так никогда и не узнаем, что же случилось с Прохором Матвеевичем на самом деле.

Когда мы вернулись домой, Мурка спала на моей лавке.

* * *

Слова мамы о черновике, который все-таки можно переписать по-новому, крепко засели у меня в голове и наверное поэтому я жил слишком легко. Я искренне веровал, что у меня будет еще один шанс, а то и два и опомнился, когда мне стукнул полтинник. Странно получается, когда жизнь наполнена делами и событиями, пусть они даже мелкие и незначительные, она проходит быстрее пустого и вроде бы никому не нужного существования. Мама бы отругала меня за эти слова. Каждая жизнь важна, так она говорила и приводила в пример старый анекдот про соль, мол, помнишь, ты солонку передал в столовой? Вот это и был смысл твоей жизни. Смешно и грустно. Думаю, этот анекдот придумал сам Господь Бог и через посредников передал на землю, чтобы утешить тех, кто жизнь растратил на мелочи и глупости, я уж молчу про преступления и прочие мерзости. Я, вроде бы, жил и по совести, и по закону, работал много, старался быть со всеми приветливым, и как так могло получиться, что целых пятьдесят лет своей жизни я не осознавал эту самую жизнь?

Быстро она пролетела, не успели похоронить Прохора Матвеевича, как скоро, слишком скоро, так мне казалось, и мама отправилась за ним, так и не дождавшись моей женитьбы и внуков. А я вернулся в дядькин дом и решил, что деревенская жизнь мне больше по нраву. Тихо, спокойно, я - авторитет, ко мне только с уважением относились. Пару раз я почти женился. Идеал так и не встретил, но хотелось мне уюта и чтобы детишки по дому бегали, и ремесло кузнечное передать надо было, но не складывалось почему-то. Вот так если вспомнить, даже и не скажешь, что происходило, но отменяли мои невесты пиршество, потом признались, что почему-то начинали меня бояться.

- Ужасом от тебя веет, холодом, - так объяснили, дурехи, а я подумал - не судьба. Значит, не в этой жизни и уже сам решительно пресекал любые попытки охомутать меня. Обидно будет, если она, жизнь то есть, все-таки единственная окажется, но поздно, слишком поздно было что-то исправлять.

Ничего особенного со мной не происходило. Я жил как все и понемногу начал забывать дядю, Ривку, бабу Нюру и всю эту сверхъестественную муть, которой только малых детей пугать.

Она пришла ко мне в душный, летний день, когда я собирался обедать. В кузне было жарко, и я думал просто перекусить хлебом с помидором (любил я наш деревенский хлеб, называли его почему-то "колхозный", большие буханки чуть кисловатого и пышного хлеба выпекали в маленькой пекарне), запить чаем из термоса - сладким, крепким, а к чаю у меня был припасен кусочек пирога, соседка угостила. Намечались у нас с ней шуры-муры и пирог был частью игры. Мы сходились с ней по-взрослому неторопливо, уже понимая прелесть самого начала любовной связи, когда объект симпатии еще в новинку, интересен и загадочен, как закрытая на хитрый замок шкатулка. Когда стараешься выглядеть получше изо всех сил и показываешь товар лицом. Галка вот пирогами закармливала, блины раз принесла, разоделась, прическу навертела на голове. Поохала над моей одинокой жизнью и, демонстрируя аппетитный зад, нагнулась и поправила половик. Я тоже лицом по грязи не ездил, хотя мне можно было не особо стараться, все знали, кто я есть на самом деле и что до дела, работы и любви без обязательств я сильно жадный. Как иначе? Это все, что у меня было. Но не про Галку речь, это я к слову. С Галкой все хорошо у нас складывалось до тех пор, пока она замуж за меня не попросилась, тут и пришлось нам расстаться. Она грозилась то мне морду кипятком обварить, то самой утопиться, но потом успокоилась и мыла мне кости с такими же неудавшимися невестами. Черт их разберет! Одни так боялись, что сами сбегали, а другим свет не мил без обручального кольца и моего храпа каждую ночь.

Что ж я все про мелкое и незначительное! В тот жаркий день я вытащил свой верный нож, тот самый, который в кузнице нашел много лет назад и хотел нарезать помидор, чтобы ловчее есть было. Послушный нож, который был мной самим, извернулся и полоснул меня по руке. Прямо, как в тот самый давний раз. Получилось почему-то очень больно. Я зажал руку, пытаясь унять кровь, и когда в дверях кузницы появилась темная фигура с косой и вежливо пожелала мне доброго дня, я только прошипел в ответ: "Подождите!" и не обратил внимания на то, что вслед за фигурой в кузницу проскользнула моя верная черная Мурка, потерлась о ноги незнакомки и замурлыкала так громко, что у меня почему-то закружилась голова.
Продолжение следует