Глава 20

Прошла неделя с тех пор, как мы вернулись в часть после "гастролей". Ничего особенного за эту неделю не произошло. Подъемы, отбои, дежурства, наряды - все как всегда. А по вечерам, когда была возможность - долгие разговоры с Полиной по телефону. Так наступила суббота. Я заступил дежурить начальником смены. Все шло как обычно. Вечером я зашел на телефонку позвонить Полиночке. Мы уже проговорили с ней несколько минут, и я сказал девушке о том, что очень хотел бы с ней встретиться. Полина как-то сразу замялась, а потом грустно сказала, что в ближайшее время увидеться не получится, так как в понедельник они уезжают на гастроли по городам и селам Сибири. Гастроли продлятся немного больше месяца. Конечно, я сильно расстроился, но разговоры об этих гастролях шли уже давно, так что полной неожиданностью это известие для меня не было. К тому же я знал, какие надежды возлагают девушки на эти гастроли в финансовом отношении. Все дело в том, что маршрут гастролей проходил по местам, где и кино-то показывали не каждую неделю, а уж концерт настоящих артистов был для жителей огромной редкостью. Представляете, сколько там можно было дать "левых" концертов? По крайней мере, так девушек уверял их администратор Илья Борисович, когда был трезвым. Мне оставалось только пожелать девушкам удачи и передать Ольге привет и наилучшие пожелания от Лехи. На этом мы с Полиной попрощались, предварительно договорившись, что через месяц я начну звонить ей, чтобы узнать, когда они возвращаются. Положив трубку и оставив за себя старшего дежурной смены, я поднялся на поверхность и пошел в курилку. По пути я постучал в окно каптерки и сказал Лехе, чтобы тоже выходил покурить. Мы сели с ним в курилке, и я рассказал каптеру о разговоре с Полиной. Сказать, что Леха расстроился, - значит не сказать ничего! Леха чуть не плакал. Хорошо, что учебный взвод в это время находился в кино, а то им вряд ли бы пришлось спать нынешней ночью. Мы еще немного погоревали в курилке, и я пошел обратно на КП. До утра никаких происшествий не случилось. Я сдал смену, сходил на завтрак и завалился до обеда спать. Вечером я заступал в наряд и, как назло, опять дежурным по штабу.
Пролетело еще пару недель. Особо грустить у нас не было времени. Начались проверки, учебные тревоги и тому подобное, так как зимой планировались учения войск ПВО в масштабах всего Советского Союза и нас заранее начали готовить к ним. В середине октября вышел приказ Министра обороны СССР о призыве в вооруженные силы и демобилизации военнослужащих, выслуживших положенные сроки службы. Согласно солдатской иерархии по этому приказу "старики" становились "дедами", а наш призыв с этого момента считался "стариками". Призыв, отслуживший в армии год, из разряда "молодых" переходил в разряд "черпаки", а "салаги" автоматически становились "молодыми". А вот "салаги" появлялись в части только после того, как призванные согласно этому приказу на военную службу ребята принимали воинскую присягу. До принятия присяги они и военными-то еще не считались.
Естественно, что сроки выхода таких приказов все призывы приблизительно знали, так как они выходили два раза в год в апреле и октябре примерно в одни и те же дни. Если и была разница в сроках, то небольшая, в один-два дня. День выхода приказа был праздником для призыва, становившегося "дедами", ведь скоро они будут дома и перестанут "стойко переносить все тяготы и лишения военной службы". Мне повезло. В день выхода приказа я с утра заступил на дежурство начальником смены. Николай утром заступил дежурить старшим смены, а после обеда заступал в наряд дежурным по КПП. Дежурным по роте заступал младший сержант Гаврилюк, недавно прибывший из свердловской учебки вместе с Павлишем. С сегодняшнего дня они становились "черпаками".
После отбоя новоиспеченные деды достали заранее сделанные запасы и хорошенько отметили приказ. Гармониста Толика Супруна у нас в роте давно не было, и все бы прошло тихо... Но тут кто-то из дедов вспомнил, что есть обычай в этот день посвящать "молодых" в "черпаки". Проходило это посвящение так: "молодого" бойца клали на живот, и кто-нибудь из дедов отвешивал ему пять ударов бляхой(пряжкой) солдатского ремня по заднице - называлось это "рубить банки". После этих банок "молодой" и становился "черпаком". Почему "черпаком"? Как нам объясняли еще в учебке "старослужащие воины", это потому, что им предстояло еще целый год "черпать" эти самые "тяготы и лишения военной службы".
Всех солдат этого призыва подняли по тревоге и построили в шеренгу возле пустой койки. Никто не сопротивлялся, так как знали, что через это посвящение проходят все, да и "банки рубили" не сильно, скорее в шутку. Когда уже почти все прошли посвящение и дошла очередь до дежурного по роте младшего сержанта Гаврилюка, кто-то вспомнил, что из учебки прибыли трое, а на "церемонии" было только двое сержантов. Оказалось, что отсутствует младший сержант Павлиш, но когда того начали будить, то услышали такую ругань и угрозы, что деды, хорошо употребившие в честь праздника, немного слетели с катушек. Чтобы вчерашний молодой высказал такое в адрес дедов - это было неслыханное нарушение солдатских законов. Были бы ребята трезвые, может, не стали бы связываться с зарвавшимся идиотом, устроили бы ему темную, и все. Но таких не нашлось. Павлиша силой подняли, разложили на свободной койке животом вниз и "отрубили пять банок" от всей души. Ставший черпаком Павлиш еще долго выл на своей койке, призывая все невзгоды на головы обидчиков, пока в него не полетел чей-то кирзовый сапог. Все вроде бы успокоились до утра, и рота уснула. После подъема все шло своим чередом: зарядка, утренняя поверка, завтрак. О ночных приключениях никто не вспоминал. А в обед врио командира нашей роты вызвали в штаб. Оказалось, что Павлиш, подкараулив на территории части замполита, доложил ему, что ночью над ним надругались старослужащие. Услышав слово "надругались", замполит аж за голову схватился! И тут же повел Павлиша к командиру части. Когда этот недоделанный младший сержант и командиру части заявил, что над ним надругались, у того чуть не случился сердечный приступ. Случай группового изнасилования являлся для Советской армии из ряда вон выходящим. Сокрытие его было чревато тяжёлыми последствиями и суровыми наказаниями для всего командования части и даже корпуса, вплоть до понижения в званиях, должностях и даже увольнения из армии без сохранения положенных льгот, а то и привлечения к уголовной ответственности вместе с насильниками.
Тут же были отправлены посыльные к нам в роту за Майоровым и в санчасть за капитаном Козловым. Когда те бегом прибыли в штаб, командир части чуть ли не с кулаками набросился на нашего старлея.
- Объясните мне, что происходит у Вас в роте, товарищ старший лейтенант? - орал командир, брызгая слюной и размахивая кулаками перед лицом Майорова.
А тот, растерявшись и почти потеряв от страха дар речи, только и смог кое-как промолвить:
- А что происходит у меня в роте, товарищ майор?
Тут дар речи потерял уже командир части. Он бы, наверное, просто прибил нашего врио, если бы вовремя не вмешался замполит. Он, встав между командиром и Майоровым, спросил:
- Вы знаете, что ночью старослужащие изнасиловали вот этого бойца? - и указал на стоящего в углу и слабо чего понимающего Павлиша.
Теперь пришла очередь держаться за сердце нашему старшему лейтенанту. Какое к черту поступление в академию! Тут бы под суд не угодить! Немного успокоившись, командир приказал всем идти в санчасть для проведения освидетельствования.
В санчасти "жертву насилия" снова уложили на койку лицом вниз и приказали оголить филейные места.
Командование части созерцало покрасневшую после "банок" задницу Павлиша, пока капитан медицинской службы Козлов проводил осмотр. Минут через пять капитан отошел от лежащего с голыми ягодицами младшего сержанта и сказал:
- Никакого изнасилования не было, а вот по заднице ему надавали от души.
- Встать!!! - заорал дурным голосом командир.
От страха Павлиш вскочил с койки и, забыв надеть штаны, замер по стойке смирно.
- Шутки шутить вздумал, твою налево?! - продолжал неистовствовать майор. - Да я тебя сейчас сам...
Тут снова вмешался замполит.
- Товарищ младший сержант, доложите, что с Вами произошло ночью? - приказал он Павлишу.
И тут, заикаясь от страха, путая русские слова с украинскими, тот рассказал, что ночью его схватили, бросили на койку и били пряжкой ремня по жопе. Потом отпустили и сказали, что он теперь черпак.
Облегченно вздохнув, еще раз помянув Павлиша матерным словом, командир с замполитом вышли из санчасти, приказав Майорову разобраться с бардаком в роте, наказать виновных и доложить.
Приказав Павлишу идти в роту и ждать его в канцелярии, Майоров выпросил у военного медика пятьдесят граммов чистого спирта для успокоения нервной системы.
Оказалось, что от страха в темноте Павлиш не смог разглядеть в лицо ни одного обидчика и на вопрос Майорова, кого же конкретно ему наказывать, ничего ответить не смог. Тогда, пообещав наказать самого Павлиша, если тот еще раз попробует через его голову обратиться к замполиту или командиру, выгнал стукача из канцелярии. В эту же ночь недоразумению с лычками младшего сержанта устроили темную и надавали хороших люлей. Правда, по лицу не били, чтобы не оставлять следов; причем били ребята из его же призыва. А до конца службы за Павлишем закрепилась позорная кличка Петушок.
Как-то раз после обеда я зашел в курилку возле родной роты. Утром я заступил на дежурство начальником смены. Не знаю почему, но в сетях то и дело пропадала связь. На устранение этих неполадок ушла почти вся утренняя смена, так что я не выходил с КП до самого обеда и последних новостей еще не знал. Зато все новости всегда знал наш каптер Леха. Подсев ко мне и закурив, он сообщил радостную новость. Оказывается, пришел приказ командующего о присвоении Эдику Азизову очередного звания - старший лейтенант.
- Давно пора! - сказал я, искренне радуясь за друга. Мы с каптером еще немного поговорили, но нужно было идти на КП проверять качество связи.
Эдика я смог поздравить только на следующий день, когда, сменившись с дежурства, шел в столовую завтракать. Новые погоны с тремя звездочками очень хорошо смотрелись у него на плечах. Эдик спросил, чем я буду заниматься вечером. Так получилось, что мы с Николаем в наряды уже неделю не ходили. В роте сложилась такая ситуация, что нам приходилось менять друг друга через сутки на дежурстве. Последний прапорщик, который заступал на дежурство начальником смены радиобюро, "сбежал" от нас служить на Камчатку. А еще одного, который только что окончил школу прапорщиков, назначили на должность начальника клуба. Так что ни у кого, кроме нас, больше не было допуска для "несения боевого дежурства в должности начальника смены".
Я ответил Эдику, что весь вечер и ночь я свободен. Договорившись, что после отбоя встретимся у Лехи в каптерке, мы разошлись. Позавтракав, я пошел в роту и до обеда проспал. В связи со сложившимися обстоятельствами у нас с Николаем был четкий график: сутки – дежурство, потом завтрак, сон, дневное дежурство старшим смены, ужин, личное время, отбой, подъём и снова суточное дежурство. На другие дежурства и в наряды врио командира роты назначать нас запретил.
Собравшись после отбоя в каптерке, мы поздравили Эдика с новым званием, даже немножко выпили коньячного спирта, который у Эдика не переводился. И, конечно же, вспомнили наши приключения в штабе и "на гастролях". Но вспоминали уже почти без грусти, просто как вспоминают веселые приключения. Посидев еще немного, мы разошлись.