Гертруда. Глава 9. Герман Гессе

Глава 9

И ко мне скорбь пришла намного позднее. Как это всегда бывает, мне припомнились бесчисленные случаи, когда я был несправедлив к моему покойному другу. Но самое большое зло причинял себе он сам, и не только при своей смерти. Я долго размышлял над этим и не мог найти чего-то непонятного и непостижимого в этой судьбе, ведь  в ней всё было жутким и насмешливым. В моей собственной жизни всё было таким же, и в жизни Гертруды и многих других людей – тоже. Судьба не благоволила нам, жизнь вела себя капризно и жестоко, и даже в природе не было ничего доброго и приятного. Но хорошее и приятное есть в нас: в людях, кем играет судьба, и мы можем стать твёрже и противостоять природе и року, пусть всего на несколько часов. И мы можем стать ближе друг к другу, когда это необходимо, и смотреть друг другу в понимающие глаза, любить друг друга и служить взаимным утешением.
А иногда, когда наступает зловещее молчание, мы можем ещё больше. Мы можем на краткий миг стать богами, протягивать руку в приказывающем жесте и творить то, чего не было до нас и что переживёт нас. Мы можем сотворять из звуков, слов и прочего хрупкого материала ничего не стоящие игрушки, мудрые мысли и песни, полные смысла, утешения и добра, которые более прекрасны и менее преходящи, чем игра случая и судьбы. Мы можем нести Бога в сердце, и порой, когда мы проникаемся Его глубиной, Он может смотреть из наших глаз и речей и разговаривать с теми, кто не знает или не хочет знать Его. Мы не можем отнять своего сердца у жизни, но можем так повернуть и обучить его, что оно превосходит жизнь и может смотреть на боль, не разбиваясь при этом.
В течение многих лет, прошедших после похорон Генриха Муота, я чувствовал тысячу раз, словно он жив, и мог говорить с ним большим пониманием и с большей любовью, чем при его жизни. Шло время, и я видел, как моя мама состарилась и умерла, и как умерла весёлая красивая Бригитта Тайзер, которая после долгих лет ожидания вышла замуж за музыканта и не пережила первые роды.
Гертруда справилась с болью, которую испытала тогда, когда наши цветы пришли к ней, как привет от покойника. Я нечасто вспоминаю при ней об этом, хотя вижу её каждый день. Но мне кажется, что она смотрит в свою весну, как в далёкую долину, где когда-то гуляла, а не как в потерянный Эдем. К ней вернулись силы и жизнерадостность, она вновь поёт. Но после того холодного поцелуя в губы покойника она не целовала ни одного мужчину. Пару раз за это время, когда она выздоровела, и её существование вновь начало пахнуть прежними цветами, мои мысли вновь текли по запретному руслу, и я думал: почему нет? Но я знал ответ заранее, как знал и то, что ни в моей, ни в её жизни уже ничего нельзя изменить.  Она мой друг, и когда я после долгих беспокойных часов одиночества пишу новую песню или сонату, они принадлежат нам обоим. Муот был прав в том, что в зрелости человек становится более довольным, чем в юности, которую не хочет чернить, ведь она отзывается во всех его снах как дивная песня и звучит сегодня чище и громче, чем тогда, когда была действительностью.

КОНЕЦ