Северные ленты или Метель в сочельник Ч. 1, гл. 10

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЕВЕРНЫЕ ЛЕНТЫ
 
Глава десятая

Утром Ольгин сделал электроэнцефалограмму мозга, как и было ранее запланировано. Он немного опасался этой процедуры, но она оказалась совершенно не страшной. Примерно через час после завтрака его пригласили в небольшую комнату, которая была изолирована от света и звука, уложили на кушетку, надели  шапочку с датчиками и подключили их к какому-то громоздкому аппарату. Далее последовала команда выполнить несколько несложных упражнений: поморгать глазами, глубоко вдохнуть, послушать в наушниках резкие звуки. Это длилось примерно минут сорок, потом шапочка была снята, и специалист распечатал какие-то совершенно непонятные графики с диаграммами, не дав никакого вразумительного ответа на вопрос, что же они означают. Решив не настаивать на объяснениях, Алексей вернулся к себе, и увидел двух медсестёр, складывавших вещи Верблюдинского в большой полиэтиленовый пакет.

- В чём дело, зачем вы всё это собираете? – удивился он.
- Ваш сосед скончался этой ночью в отделении кардиологии, - ответила одна из медицинских работниц, - мы всегда в таких случаях забираем всё принадлежавшее умершему, чтобы потом отдать близким родственникам.


Ольгин присел на стул. Ему хотелось что-то сказать, но слова буквально застряли в горле, а женщины, сделав своё дело, ушли. Некоторое время Алексей оставался в сидячем положении, пытаясь осмыслить происшедшее, ему было очень тяжело осознавать тот факт, что человека, с которым он ещё вчера общался  – сегодня уже больше нет, и потому решил выйти на улицу, подышать воздухом, постараться успокоиться. Погода как раз располагала к прогулкам, стоял солнечный день, снег во дворе уже полностью растаял, кое-где была видна молодая трава, пробивающаяся сквозь асфальт. «Природа  просыпается, - подумал Алексей, глядя на неё, - вот только видит ли теперь её пробуждение Верблюдинский?». Ему вспомнились ощущения, испытанные им во время собственной клинической смерти. Что же это было – галлюцинации или что-то другое? Его взгляд остановился на Кривошееве, врач стоял у ограды больничного двора, сложив руки за спиной, и смотрел куда-то вдаль. Он осторожно подошёл к нему.

- Михаил Петрович… - начал, было, Ольгин.
- Я уже знаю, - отвечал Кривошеев не поворачиваясь к нему, - поверь, мне так же горько, как и тебе.
- Но ведь ничего не предвещало такого конца. Скорее, наоборот,  болезнь вроде начинала отступать, к Семёну даже вернулась речь.
- Так всегда и бывает. Когда приближается смерть, организм мобилизует все свои внутренние резервы и возникает иллюзия некоего улучшения. Обычно это длится в течение нескольких часов, иногда суток. Больной становится активным, говорит, ест, даже встаёт с постели, и вот тут наступает финал. 
- Как это жестоко и несправедливо! А Антонина Ивановна, что с  ней?
- Тоня вернулась с дачи, ей уже позвонили и сообщили о том, что случилось. Она должна сегодня приехать, надо оформить все документы, решить вопрос с похоронами, ну и я хочу, чтобы была написана бумага на Дорфмана. У меня давно на него большущий зуб, а теперь и подавно. Твой ЭЭГ я получил. Завтра в 14.00 жду тебя в своём кабинете для беседы.
- Никаких процедур и анализов больше не будет?
- Никаких. Таблетки, что я тебе привёз, сегодня ещё их пьёшь, завтра  - прекращаешь, ну а теперь, мне надо идти, ты здесь тоже особо не задерживайся, хоть на улице и солнечно, но всё это обманчиво, простудиться можно запросто.

Кривошеев удалился, а Ольгин ещё немного побыв во дворе, вернулся в больничный гардероб и позвонил  матери, сообщив, что у него всё хорошо, и завтра его ждёт приём лечащего врача. Как оказалось, пока он гулял, в палату к нему подселили нового больного, на койке, ранее принадлежавшей Верблюдинскому, теперь валялся мужик лет тридцати, под левым глазом которого красовался огромный фингал, а сам глаз закрылся.

- Лёня, - представился прибывший, - Друзья зовут меня Лёня Сызранский, потому, что я родом из Сызрани. Вчера вечером немного выпил на танцах и подрался с двумя гавриками из соседнего микрорайона, они наших девиц  закадрить хотели, вот и пришлось мне ударить первым, одного сразу нокаутировал, а второй успел-таки нанести ответный удар. Пришёл домой, вроде ничего было, но через пару часов голова закружилась, блевать потянуло, ноги совсем перестали держать, вот матка моя «скорую» и вызвала. Доктор посмотрел, сказал: «Вам, товарищ, в больницу надо!», так я и оказался здесь. Сейчас, какую-то пилюлю выпил, сразу полегчало,  думаю, зря согласился на госпитализацию. Скажи, когда врачебная смена заканчивается? Мой дружбан обещал сюда три флакона «Ркацители» принести, вот-вот должен прийти. Как хоть звать тебя, парень?
- Алексеем меня звать, - отвечал Ольгин, -  врачи обычно уходят после шести вечера.

Соседство с таким типом никакой радости у него не вызывало, а тот  продолжал разглагольствовать:

- Смотрю, у тебя  книг полно, не понимаю их, не читаю. Я и в школу толком не ходил, выпускные экзамены не сдавал, мне просто так трояки нарисовали и выперли во взрослую жизнь после восьмилетки. Постоянной работы не имел никогда, сейчас числюсь грузчиком в булочной, сутки работаю, трое дома. Времени свободного – полный вагон и маленькая тележка, зарплата, правда, не большая, всего 90 рублей, но я денег всегда найду, сколько мне будет надо! О, а вот и Ильюха!

В палату с шумом ввалилось нечто неопределённого возраста в старой ушанке, которую давно уже следовало бы отправить на помойку. Из сумки, что была в его руке, до слуха Алексея донёсся звон стекла.

- Лёня, всё сделал, как обещал, – торжествующим голосом сообщило это нечто, - три флакона припёр, но, тут везде врачи в коридорах, они нам не помешают?
- Да клал я на них, – Сызранский встал с койки, - Давай, доставай, открывай, ну а ты, Алексей, третьим будешь? Смотри, Ильюха сырков плавленых принёс, даже батон  прихватил, вот это – настоящий дружбан!
- Да нет, спасибо, я лучше пойду, телевизор посмотрю! – Ольгин тоже встал и направился к выходу.
- Брезгуешь, нашим обществом, да? – в голосе Сызранского послышались угрожающие нотки.
- Не заводись, Лёня! – Ильюха уже стелил газету на тумбочку и разливал вино по стаканам, - Не пьёт, ну и не надо, нам больше достанется, хотя, чувак, погоди, а ведь мне твоя рожа знакома. Где мы с тобой могли раньше видеться?
- Насчёт того, чтобы видеться – это вряд ли, – отвечал Алексей, плотно закрывая за собой дверь.

Он ещё раз прошёлся по больнице, но ничего нового для себя не обнаружил, лишь у медсестры, приносившей ему по утрам лекарства, поинтересовался, не приходила ли Антонина Ивановна. Её ответ был отрицательным.

Весь вечер Алексей провел у телевизора, заходить в палату, и смотреть на пьяные рожи ему не хотелось, а там, похоже, было очень весело, Ильюха несколько раз куда-то уходил, потом снова возвращался. С каждым разом походка его становилась всё менее твердой, наконец, где-то в начале 10-го часа вечера дружбан Сызранского вышел в очередной раз, держась рукой за стену, и больше уже не появлялся. После программы «Время» по второму каналу показывали «Землю Санникова». Алексей видел этот фильм много раз, но всегда по возможности его пересматривал из-за песни «Есть только миг», помимо этого у него вызывал восхищение танец шамана в исполнении Махмуда Эсамбаева.
 
Как только фильм закончился, все отправились готовиться ко сну, и Ольгину тоже пришлось вернуться к себе. Из-за двери доносился могучий храп Лёни, когда зажёгся свет, он на это никак не отреагировал, продолжая спать, а вокруг него царил настоящий бардак. Пол был весь загажен крошками и обрывками фольги от плавленых сырков, в углу стояли три винные бутылки, на тумбочке красовался грязный гранёный стакан, и ещё одна пустая бутылка из-под водки, а бельё койки Алексея оказалось беспощадно измятым. Он, конечно, был очень возмущён происшедшим, однако жаловаться не пошёл, и наскоро вычистив зубы, тоже лёг спать. Ранним утром его разбудила жуткая вонь, это искатель приключений на танцплощадках умудрился обделаться во сне. Ольгин пулей вылетел в коридор, и в дверях столкнулся со старенькой уборщицей, ежедневно приходившей мыть больничные полы.

- Ну как, Алёша, замучил тебя Лёня? – приветливо спросила она, - Этот пьяница уже на всю нашу больницу прославился. Мне рассказали, что его друга вчера вечером в вытрезвитель отправили, потому что устроил дебош у нас в гардеробе. Тебе хоть удалось заснуть? 
- Немного удалось, - отвечал Ольгин, тяжело вздохнув.

За его спиной послышались шаги. Он обернулся и увидел трёх работников милиции, которые прошли прямиком в его палату. Раздался жуткий грохот, затем послышалась нецензурная брань Сызранского, и через пару минут блюстители порядка уже выводили его под руки, а тот упирался, хрипел, вращал головой из стороны в сторону и всё повторял:

- Кто меня заложил?! Найду, убью падлу!
- Ну, наконец-то! – сказала уборщица, когда на этаже вновь воцарилась тишина, - Михаил Петрович с такими хулиганами не церемонится. Ну а ты, что тебе сегодня предстоит, какие процедуры?
- В 14.00 Кривошеев вызывает к себе.
- Это очень хорошо. Он принимает далеко не каждого, видать, чем-то ты ему приглянулся. Вот что, пока посиди здесь, я быстро уберу у тебя, и ты ещё сможешь  отдохнуть, до двух дня времени  достаточно, выспишься.

Через десять минут в палате уже был восстановлен идеальный порядок -  помещение проветрено, весь мусор убран, на койках заменено постельное бельё, никаких следов от пьянки не осталось. Алексей поблагодарил уборщицу, с удовольствием укрылся одеялом и проспал до назначенного времени. Ровно в 14.00 он постучался в заветные двери.

- Заходи, Лёша! - раздался голос в ответ.

Кривошеев сидел и заполнял какие-то документы. Первое, что бросилось в глаза Алексею – несколько телефонов,  в правой части его стола, на корпусе одного из них выделялся миниатюрный красный флаг. «Похоже на правительственную связь, - подумал он, - неужели эти разговоры о ней правдивы?!». Михаил Петрович, между тем, почувствовал его замешательство.

- Присаживайся, - сказал он, - я сейчас освобожусь.

Алексей уселся на стул, что стоял напротив, продолжая изучать взглядом кабинет, в котором оказался. Стены его были увешаны различными почётными грамотами, дипломами и благодарностями, некоторые из них были на английском, испанском и немецком языках, пара штук оказалась даже с китайскими иероглифами. Это всё соседствовало с фотографиями, которые были аккуратно помещены в красивые узорчатые рамки. Вот Кривошеев совсем молодой, вратарь футбольной команды, а вот – уже  курсант какого-то военного училища, рядом – он же, но уже гораздо старше – довольный, улыбающийся, на Трафальгарской площади в Лондоне. Ещё рядом – другое фото: снимок сделан в тропических джунглях, и далее, Михаил Петрович в обмундировании советского военного со снайперской винтовкой Драгунова в руках на фоне каких-то гор. «Афганистан! - догадался Алексей, - но как понимать вот это?!». На том месте, где в таких кабинетах обычно вещают портреты Ленина, или же действующего Генерального Секретаря ЦК КПСС у Кривошеева было изображение совершенно незнакомого ему человека. Ничего подобного Ольгину ранее видеть не приходилось.

- Удивлён? – врач закончил писать и отложил бумаги в сторону, - Это Пётр Миронович Машеров, я ему очень многим обязан, этот человек вёл меня по  жизни, с его помощью мне удалось поступить в Военно-Медицинскую Академию им. С. М. Кирова, что находится в Ленинграде, он должен был занять то место, которое сейчас занимает Горбачёв, но гибель в автокатастрофе, которая не была случайной, всё перечеркнула.
- Да как такое возможно в нашей Советской стране?!
- Очень даже возможно. Ты только посмотри, сколько у нас в течение двух-трёх лет, генсеков, министров и членов Политбюро померло, а ведь все они были под наблюдением лучших светил отечественной и зарубежной медицины. Поверь, уж я знаю, о чём говорю, но давай сменим тему. Этот твой новый сосед тебе очень сильно вчера нервы потрепал?
- Было такое, устроил он весёлый вечер…
- Хочу по этому поводу принести извинения от имени своих коллег и от себя лично. Конечно, надо было стразу пресечь это безобразие, но, к сожалению, когда это всё происходило, меня на работе не было. А сейчас хорошая новость: с сегодняшнего дня ты выписываешься под наблюдение своего участкового врача по месту жительства. Слово, данное твоему отцу, я сдержал, на ноги тебя поставил. Так что можешь собираться домой, вот твои документы.

Кривошеев подвинул стопку бумаг.

- Доктор, у меня просто нет слов… - растроганно произнёс Алексей.
- Твой случай был очень тяжёлым, но я оказался в нужное  время и в нужном месте, - Кривошеев улыбнулся, - ещё хочу тебе сказать кое-что на прощание. При резкой смене погоды у тебя будут головные боли, от этого никуда не деться, принимай лекарства, рецепт получишь в поликлинике, избегай стрессов и чрезмерных физических нагрузок. Курить ни в коем случае нельзя, а вот выпить – иногда можно. Ну-ка, закрой дверь моего кабинета на замок изнутри!

Алексей  выполнил, то, что ему было сказано, и на столе появилась бутылка КВ «Отборный». Кривошеев разлил напиток по маленьким стопочкам, положил на стол коробку шоколадных конфет.

- За тебя, Алёша, - сказал он, - пей, не стесняйся. Сейчас это пойдёт только на пользу!

Ольгин выпил. Такой коньяк у него дома за столом бывал не часто.

 - Я бы ещё рекомендовал тебе взять путёвку в санаторий. Думаю, ты сумеешь на работе что-нибудь получить по профсоюзной линии. Если потребуются от нас какие-то справки – обращайся, сделаем.

С этими словами Кривошеев налил ещё по стопке.

- Теперь, давай, помянем Верблюдинского. Ты об Антонине Ивановне уже знаешь?
- Нет, а что с ней?
- Она вчера умерла, выкинулась из окна своей квартиры с седьмого этажа.
- Это шутка…
- К сожалению, не шутка. После неё осталась короткая предсмертная записка: «Не хочу жить одна. Простите».
- Просто трудно в это поверить. Теперь они навсегда вместе, она, муж и сын… - Алексей залпом выпил коньяк и взял конфету.
- Хорошего пусть будет понемножку, пару стопок можно, но увлекаться не следует, - Кривошеев убрал бутылку.
- Михаил Петрович, вы позволите мне задать вам один вопрос, как специалисту? Для меня это очень важно.
- Да, конечно, спрашивай.
- В тот день, когда я поступил к вам в больницу и лежал на операционном столе, со мной происходили очень интересные вещи, хочу знать, что вы думаете по этому поводу.

И Ольгин поведал ему, как видел себя со стороны, проходил сквозь стены и как с какими-то существами летал по тоннелю. Кривошеев  внимательно слушал не перебивая, по его лицу было видно, что рассказ этот вызвал у него неподдельный интерес.

- Ты не первый, кого мне приходилось вытаскивать с того света, - сказал он, когда Алексей закончил своё повествование, - я такие истории слышал и ранее, они разнятся в деталях, но у них много общего.  Там за границей, в Штатах, в Европе – серьёзно занимаются исследованием этой проблемы, у нас же, к сожалению, на официальном уровне ничего подобного нет по причинам, которые думаю, тебе понятны. Если ты хочешь знать моё мнение, существует ли что-то там после смерти,  отвечу тебе коротко – не знаю. Сейчас я живу в этом мире и моя деятельность направлена на то, чтобы другие люди тоже пребывали в нём как можно дольше. Ну, может быть, не все, но почти все.  Раз ты меня об этом спросил, получи подарок, возможно, он как-то тебе поможет, книга американского врача Рэймонда Моуди «Жизнь после жизни», у нас она не издавалась, это, так сказать, самиздатовская версия. Здесь написано о том, с чем ты столкнулся. Она твоя.
- Вы для меня столько сделали, я не знаю, как Вас отблагодарить.
- Как говорил товарищ Сталин: «Наша последняя надежда на молодёжь!». Надеюсь, таким, как ты, удастся навести порядок у нас в стране  но, хватит разговоров, тебе пора. Теперь, самое последнее, -  Кривошеев вырвал из блокнота листок бумаги, и что-то на нём написал, - это мои телефоны, рабочий и домашний, если вдруг я тебе потребуюсь, звони, не стесняйся, всегда постараюсь помочь.
- Конечно позвоню, но не могли бы Вы дать мне ещё и адрес  Верблюдинских?- спросил Ольгин.
- Могу, только какой в этом смысл?
- Я хотел бы разыскать их соседа и поговорить с ним.
- Не вопрос, вот держи,- нейрохирург вписал адрес в вырванный листок, - крепкого здоровья тебе и всех благ!
Алексей пожал ему руку и поспешил скорее выйти из кабинета. Сердце его колотилось в груди, стремясь вырваться наружу. Он возвращался домой…