С У Д

Глава девятая.
Своя рубаха ближе к  телу.
 
- Оглядываясь на прожитое, сравниваю свою жизнь с плаванием по волнам. Началось оно с любви родителей ко мне и моим двум братикам — Сашеньке и Петеньке — в селе Зельман, что в Саратовской области у берегов матушки Волги. Волна большого голода "проглотила" детство и украло юношество. Затем неведомые силы затянули меня ещё глубже ко дну и я пережила смерть отца, бабушки и моих братиков. Счастье вновь улыбнулось и вынесло на поверхность, когда мама соединила свою жизнь с рыбаком, "залатав брешь" в нашей неполной семье. Наслаждаться им довелось однако не долго. Война прервала благополучие и я покатилась вниз по наклонной, словно с "американской горки", узнав трудармию и штрафной лагерь. Освободившись из КарЛага, водоворот жизни поднял меня на гребень, но смерть моей Катеньки центробежной силой придавила к тёмной пучине. Жизнь моя вновь приобрела смысл, когда я родила мальчика и ещё одну девочку.

Осенью ;55 года, с официальным визитом в Советском Союзе находился Конрад Аденауэр, первый канцлер Германии, для восстановления дипломатических взаимоотношений между двумя государствами. Об этом вещали все средства массовой информации. Верховный Совет СССР немедленно издал Указ о "Снятие ограничений в правовом положении с советских немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении" и тем же Указом упразднил комендатуры. Немцы страны Советов смогли покинуть места ссылки. "Свободным гражданам" не воспрещалось ехать к своим, по стране разбросанным родственникам; разрешалось самолично определять место жительства, если это даже на северном полюсе, у белых медведей должно было быть... однако не на Волге. Дорога туда была заказана.

Нам разрешалось вести переписку с родственниками и супругу удалось отыскать свою мать, которая жила в сельской местности северного Казахстана на границе с Сибирью. В очередном письме, отвечая на наши многочисленные вопросы, она писала, что её материнское сердце, как и всех мам света, надорвано событиями военного времени. Она хотела бы познакомиться с невесткой, этим имела меня ввиду; увидеть внучат; а сына, которого "потеряла" более пятнадцати лет назад, заключить в объятия. Она предлагала сменить промышленную, вонючую обстановку с тяжёлой работой в забое под землёй на зелёные поля и райские пастбища, цветущие огороды и трудовую занятость на чистом воздухе. Почти как на Волге... Было заманчиво слышать такое предложение.

Как уже говорила, мы не были привязаны "арканом" к спецпоселениям, хотели забыть кошмар колючей проволоки и вышек надзора, красовавшихся ещё очень долго в городских кварталах индустриальной столицы Казахстана. Наконец хотелось убежать из той местности так далеко, куда только ноги нести могли. На край света... Было мне однако невдомёк, что судьбу не выбирают. Не зря в народе частенько упоминают пословицу: "Кабы знал, где упадёшь, то соломки бы подстелил". О, если бы, если бы я только могла знать, что эта поездка причинит мне столько горя, хлопот и бед, осталась бы лучше жить в пыльном городе. Но... все по порядку...

Я была беременна. Предпринять поездку в этом положении было делом рискованным и небезопасным для нашего будущего ребёнка. С супругом решили отложить переезд на более позднее время, когда дитятко появится на Свет, а моё самочувствие после родов стабилизируется. В октябре 1957 года Кристине исполнилось пять месяцев, мы продали наш дом и переехали в село "Быконий", к свекрови. С особой радостью приняла она сына, меня и мою маму, а также наших четверых детишек. С того времени хозяйка дома и её младшая дочь с двумя малышами должны были определённое время ютиться в собственном жилище, в тесноте спать и за одним столом кушать. Постройки на селе были дороже "золота", а средств, которыми мы располагали, не хватило на покупку достойной, собственной избы.

Радость воссоединения семьи моей "новой мамы" уже скоро прошла и она едкими выражениями стала атаковать меня. Нет, не открыто, принародно, а исподтишка, когда никого не было рядом. Не могла я понять причину этих ежедневных издёвок и насмешек. Была она женщиной сильной, властной, которая без мужской поддержки пробивалась через многие трудности. Но были и у неё изъяны. Три её первых брака распались. От каждого последующего благоверного имела цветы жизни, а меня корила тем, что "повесила" на шею её сына неродного ребёнка, которого тот "обязан обеспечивать материально". Это был смертельный удар, страшнее "клинка кинжала в спину", без малейшего намека на женскую солидарность. Смеялась она и над моим возрастом, говорила что "опытная баба охмурила молоденького паренька". Она вполне категорично заявила, что не желает больше содержать "эту дикую, городскую свору , мою ораву ". Выражение шокировало до безумия. Это с какого перепуга моя фамилия, её родные внучата стали ей диким сборищем.

Как в городе, так и на селе, я хотела сразу приступить к работе, но главная проблема моей безработицы лежала на поверхности образа жизни села. Садиков здесь не было, не говоря уже о ясельной группе. Моей малышке–дочурке было полгодика и она нуждалась в грудном, материнском молоке. Да и за другими детьми должен был кто–то присматривать. Но главное, после уборки урожая сельчане, за исключением доярок и мужчин–механизаторов, занятых ремонтом тракторов, находились в отпуске. Длился он до самой весны. В виде исключения, потому что были людьми новыми, а состав семьи — большим, администрация трудоустроила муженька и маму. Они мыли пол в конторе и подметали территорию, были на подхвате сегодня здесь, завтра там, а послезавтра ещё где–нибудь в другом месте. Так эта трудовая деятельность и оплачивалась, а заработанных денег хватало лишь на повседневные потребности: молоко, хлеб и картофель. Жалкое существование в провинции нельзя было сравнить с райской жизнью в индустриальном центре.

Свекровь куражилась нашим плачевным финансовым состоянием и достала меня так глубоко, нам пришлось одолжить у неё кое-какую сумму, на которую купили маленький домик. Но и там не нашли мы покоя. С того момента предметом издевательств стал наш долг, который она желала иметь назад. Причем - немедленно! Как по команде подключилась уже вся родня, высмеивая и упрекая меня в нерациональном ведении хозяйства. Тогда мне стало понятно, принимая решение о переезде в совхоз, не должны мы были селиться у моей "любимой" свекровушки. Две женщины у одной печи не находили и никогда в жизни не найдут общего языка. Они будут ссориться, а еда станет либо пересолённой или пригоревшей. У нас подгорели не только нормальные человеческие взаимоотношения, но и самое дорогое - жизнь!

Чтобы выжить в этой ситуации у меня было два пути: бороться за своё существование, либо отступить и воротится на прежнее место жительства. Ночью, и только ночью, я могла вдоволь выплакаться. Слушая мою сентиментальность и супруг тайно делился своими переживаниями, что "проклял тот злосчастный день, когда решился на этот бездумный шаг. В городе был почетным шахтером, сильным мужчиной, настоящим хозяином в доме; на селе стал пацаном на побегушках". Я стала предметом насмешек родственного клана во главе со свекрухой, муж — всего мужское населения поселка. Андрей видел мои повседневные слёзы, но не желал причинять боли своей матери. Но в одну из таких ночей мы всеже пришли к общему знаменателю и постановили... поворачиваем оглобли вспять!

Дождавшись весны, продали домишко, собрали нехитрые пожитки и пошли на прощальный поклон к свекрови, чтобы как минимум по человечески разойтись на веки вечные... Перипетии и трудные годы не сломили эту волевую, величественную женщину. Только она одна имела право на заключительное слово. Так случилось и в тот злосчастный момент. Своему сыну, моему мужу, она повелительно подсказала, что в совхозе он найдет своё счастье, сможет построить новую, лучшую жизнь. Если же подастся в город, станет "кротом" и должен будет свыкнуться с вечной темнотой в шахте. То, что свекровь недолюбливала меня — было понятно, но чтобы муженек сошел на тропу предательства — повергло в шок. Послушав мамочку, Андрей так и не осознал, что уже не мальчишка, а глава семейного союза и отец четверых детей.

Моя мама молча наблюдала за происходящим, стояла у чемоданов, держала за руки Анжелику и Владимира. Инна вцепилась мне в платье и щипала бедра. Кристина овила горло так сильно, что спёрло дыхание. Меня уничтожила свекровь, растоптал благоверный, нахлынули вмиг предательские слезы; сердце, готовое разорваться на тысячу частей, отказывалось работать и жить; голова не могла адекватно соображать; хотелось выть от безнадежности и бессилия...

Отец Кристины приблизился для поцелуя, она в ужасе стала колотить своими ножками и в испуге ещё сильней дергать меня за волосы на затылке. Девчушка расплакалась жемчужным бисером, слезки покатились через личико на моё платье и падали на грязный пол. Как по команде зарыдали остальные детишки. Перепуганный ситуацией Андрей отошёл ещё дальше в сторону и пообещал вернуться в город к семье той же осенью... после уборочной страды. Лишь одно это предложение осталось в моём сознании, всё остальное покрыл туман горечи и обиды. Женившись, мужчина клялся оберегать меня во все времена. С переездом к матери, его словно подменили. Он не сдержал данное обещание, оставил женщину с детьми без поддержки, на растерзание судьбы. Много испытаний пришлось выдержать, но к такому подлому коварству была не готова. Я просто не могла поверить в малодушие человека, на порядочность которого рассчитывала.

Покинув совхоз, в очередной уж раз пришлось начинать все с начала, с "голого нуля". Слава Богу в Караганде остались подруги, которые одолжили денег и я сторговала у репрессированных болгар сносную землянку. Меня и маму восстановили в прежних должностях на шахте. Шаг за шагом налаживалась жизнь, но "злые языки" с их расспросами о второй половинке, были страшнее кинжала. Это порождало очередной шквал сентиментальности, лишая дара речи. ;На всякий роток не накинешь платок;, да и не желала я объяснять, что лично должна пробиваться через трудности жизни, а судьба моя, как разбитое стекло, не может быть уже склеенной.

В муках и адском сомнении прошла весна. Минуло горячее лето и уж холодная осенняя пора стучалась в дверь, а от моего любимого не было весточек. В почтовый ящик влетала лишь угольная пыль и только в начале декабря там оказался странный конверт. Вскрыв его, поняла кто чужой рукой без обратного адреса отправил послание. Бывшая соседка на крошечном листке бумаги предупреждала: "за мужем ухлестывают молодухи, хороводы водят, набиваются в невесты и жены. Спаси мужика, ведь пропадет, ни за понюх табаку! Если не для себя, то на худой конец — отца детишкам."

Во мне проходило единоборство между — "за" и "против". Первый голос говорил: "человек, совершивший ужасный проступок и нанёсший обиду, теряет доверие. Можно и без него обойтись." Второй возражал рассуждением: "Каждый человек кузнец своего счастья. И лишь в жестокой борьбе можно отстоять его, а своя рубаха всегда ближе к телу. Всякое может в жизни случиться, но ни в коем случае нельзя опускать от первых трудностей голову — будешь втоптан в грязь." Внутренняя борьба без правил продолжалось днями, но особенно ночами лишая сна и покоя, в последнем раунде победило "за". Я выпросила пару дней отпуска без оплаты, купила билеты и поехала к  всемогущей свекрови, "драться за муженька".

"Любимый" спал на скамье в кухне ногами к горячей печи, когда я вместе с Инной перед Рождеством переступила порог дома. Дочурка подошла к отцу и положила свои ледяные ручонки на его щёки. От неожиданности он вздрогнул, безмолвно присел на скамье, вытаращил на нас глаза, не понимая реальность ли это или сновидение. Продирая глаза, он спросил: "Сон ли это?" Услышав голос дочурки, вскочил со скамьи и попросил свою сводную сестру Розу, позвать мать, которая управлялась в сарае.

"Только не это, — подумала я, но отступать было уже некуда. — Чему быть, того не миновать, буду "биться" до последнего дыхания, за счастье под солнышком. Собиралась в дорогу - львицей, в поезде душу заполонили чувства боязни и стала кроткой кошечкой, а в доме свекрови во мне бушевал неописуемый страх с дрожью новорожденного котёночка. Личный интерес - придавал сил, уверенности... Терять–то было нечего, я могла только победить... и на щите обернуться домой.

Свекровь бурей влетела в дом и смеясь, как ни в чем не бывало, протянула руку, обняла. В тот момент с моего сердца свалилась пребольшущая глыба. Женщина говорила без остановки, что... была уверена в моей силе, что приеду и заберу муженька, верну детям отца. Да и не имела она ничего против, чтобы мы с Андрюшей вернулись в Караганду. Мы заключили худенький мир, но я хотела как можно скорее выбраться из этого дома, обстановка которого будоражила в душе неописуемо грустные воспоминания. Бюрократия сельской администрации однако удержала нас на целых десять дней. В это время я узнала свекровь с другой стороны. Словно небыло никакой размолвки, она весело и деликатно шутила, делилась женскими секретами, желала всего доброго и даже хвалила за "бойцовский" характер настоящего героя.

В городе супруг извинился за проступок, сообща выстроили новый дом, в котором увидел Свет Божий пятый ребёнок, второй сын нашей семьи. Жизнь моя наполнилась смыслом, стала расцветать. Однажды, как снег на голову, с несанкционированным визитом, заявился Антон Вайс. Ему к тому времени удалось перебраться из Сибири на Волгу, где жил бобылём недалеко от нашей бывшей Родины. О своих дочерях не проронил ни единого слова. Мама не стала его расспрашивать, да и я не дотошничала. Хотел бы — рассказал, а раз молчал — значит были на то веские причины. Если быть до конца честной, в трудное время они оставили меня на "съедение волкам", не желая иметь со мной, осужденной, ничего общего. А я так нуждалась в их поддержке, они ведь были мне самыми близкими людьми. По крайней мере я так считала. Из чувства страха и самосохранения отреклись от меня и стали никем. Потому не захотела и я слышать об их судьбе ровным счетом ничего. Не хорошо, конечно, держать зло в душе, надо уметь прощать, но на тот момент не была я готова к такому "мировому соглашению"...

Бывший отчим провел в нашем доме около двух недель, был рад гостеприимству, весело играл с детьми-внучатами, много говорил с мужем, уединялся с мамой и смог таки уговорить её, поехать с ним на Волгу, в его "новое гнёздышко". Мама упаковала вещи, отчим позаботился о билетах на поезд, всей семьей проводили их до вокзала и они уехали. В дороге между "новоиспеченной парой счастливчиков" произошло что–то ужасное. Спустя день, после отъезда, мамуля вернулась обратно "совсем разбитая", грустная, виновато попросилась под нашу крышу, молча прошла в свою, отдельную комнату и провела там без еды и воды почти сутки. События каких-то часов круто изменили её мироощущение, оставались и останутся не только великой тайной и загадкой, но и запретной темой общения. Даже со мной она не пожелала об этом говорить. Затем начались будни. Я с мужем работали, мамочка присматривал за внучатами, готовила еду, с удовольствием переняла хозяйственные дела семьи.

В середине января выдались такие суровые морозы, какие трудно описать. От минусовой температуры звенел, как натянутая тетива, воздух, лопались стволы деревьев. Мы до такой степени привыкли, что мама вставала очень рано, во всяком случае раньше нас, протапливала печь и дети радовались приятному, сухому домашнему теплу. 16 января не только я, но вся наша дружная семья, проснулась от ледяной холодины. Дом простыл, стекла окон затянулись толстой ледяной коркой, на деревянный пол ступить было больно. Холодом повеяло из комнаты мамули. Ночью она ушла... ушла от меня, от нас навсегда и унесла с собой, в вечность, тайну встречи и размолвки с Антоном Вайсом. В память о ней осталось её благородство, которое она подарила мне и своим внучатам...

Мы с мужем жили для себя и наших детей. Они подрастали. Дом наш стал потихоньку уходить под землю, от "стахановских разработок" он трещал, так сказать, по всем швам. От выработки пластов угля прямо под нашим кварталом, земля проседала и тащила за собой не только наш дом, но постройки всего района. Когда жить в таких строениях стало небезопасно, государство выделило нам, взамен собственного дома, коммунальную квартиру.

Жизнь пролетела так быстро, что я и не заметила как наследники выросли и вылетели из родительского гнезда, а мы с мужем постарели. Вершиной изнурительной работы стали заработанные пенсии в угольной промышленности, которые вполне обеспечивали нам не только благополучие, но и безбедную старость. Когда у детей возникали финансовые проблемы, мы даже могли позволить себе, оказывать им материальную помощь. Года посеребрили наши головы и возвели в ранг бабушки и дедушки. Мы были счастливы: дети твердо стояли на ногах, имели работу; внучата, подрастая, ходили в садики и школы, жили в мире и не знали перебоев с питанием. Отец, так я называла мужа, и я - наслаждались старостью, жили в своё удовольствие. БОльшего счастья придумать трудно. На этом можно было бы закончить историю моей жизни, если бы судьба не внесла довольно существенную корректировку и не принесла с собой ещё одну, новую волну. Она смыла меня с жизненного гребня, придавив ко дну... и лишь годами позже подарила глоток особого счастья...

http://proza.ru/2021/08/30/1262