Где моя соха?

         
   В детстве я долго не могла понять, почему наш деревенский дом поделен на две половины – нашу и чужую. Общие мОсты были перегорожены деревянной калиткой, за которую заходить запрещалось, так как там – не наше. Помню, как я, маленькая, пугалась, когда за загородкой изредка маячила косматая макушка бабки Матрены. Она была старая и больная, выходила на мост (в сенцы) редко.  Я совсем её не знала, боялась.
   Загадка наших с соседом домов разгадывалась просто: прадед Галактион поставил для своих четверых сыновей два больших пятистенка рядышком, каждый – на двух хозяев с отдельным крыльцом на своей стороне. Наш – для Фёдора и Семёна, через полянку – для Александра (Олёксы по-деревенски) и Гаврилы. Когда вдова Семёна Галактионовича Матрёна Егоровна умерла, мы так и остались при своём, пока жили и вели хозяйство дед Фёдор и бабушка Александра Андреевна. В Семеновой избе никто не жил.
   У соседей тоже получилось так, что жилой осталась только дальняя часть дома. Гаврилы рано не стало, дочь Еленка замуж ушла. Сын Василий, женившись, оставил бездетную Марийку на хозяйстве, а сам был взят в армию на семь лет. В войну и послевоенные годы столько служили. Моего отца Матвея Андрияновича, к примеру, забрали на фронт 17-летним мальчишкой в 1944 году, а демобилизовался он только в 1951-ом. А Васька Гаврилков еще не пришел из армии к тому времени. Вот в избе у Марийки и сиживали частенько вечерами две влюбленные парочки: Матвей, который на свидания бегал с деревни Голая Горка за пять километров, с Анной, дочерью Семёна Галактионовича, да Капиталина Фёдоровна с Толей-Воробьем с Гребенева. А где еще встречаться молодежи, чтобы повидаться и наговориться всласть, когда на улице холод, снег и ветер?..
   - Я уйду, бывало, уже спать на печь, а они всё сидят. Да мне-то что, не жалко! – делится воспоминаниями Мария Ивановна, -
   - Ведь две зимы Матвей с Аннушкой хороводились, встречались у меня. Какая славная парочка была! А потом разладилось у них: Илья, старший брат Матвея, вмешался и наговорил всякого про Нюру. Дескать, раз пошла повидаться с прежним ухажером, (Сергеем звали, он уж женатый приехал) так и от тебя гулять будет! А ведь они шибко друг друга любили… Анна сильно об Матвее жалела, да ничего не попишешь… Как-то спела ему на гулянье:
   - Когда мы с тобой гуляли розы алые цвели, ты любил и я любила, нас ведь люди развели!
   А Капу отец за Толю не выдал, тот малорослый да и раненый на войне был, хромой (ходил припрыжку, вот и Воробей), да еще гулящий по слухам. Худая слава о нем была в Верхолалье. Так и сказал, как отрезал:
   - Хочешь, поди за него взамуж, только не считай нас отцом да матерью!
Фёдор суровый был мужик, слов на ветер не бросал. Пришлось Капушке покориться отцовой воле, превратив свое сердце в камень, чтобы больше никогда никого не любить. А Матвеюшко сдуру взял себе жену из того же дома, но с другого крыльца. Капа и пошла – женихов-то после войны кот наплакал, а уже годы – 24 исполнилось… Так и сошлись мои родители без любви и без взаимной приязни, прожили 49 годков, а счастья не видели… Но это уже другая история.
   Александр Галактионович, Олёкса (он же Савдат(солдат)  по местному прозванию) с женой Анной Ивановной вырастили двоих ребятишек – Петьку и Надежу (так по-деревенски звучало это имя). Больше детей не было – или Бог не дал, или сама Савдатиха вытравила, такое тоже бывало… Зато внУчками их боженька не обидел: у Петра от первой жены Вальки было пятеро девок (Нюрка Валькина, Зинка Валькина – так и звали), и вторая – Нинка, пришедшая в дом вдового Петьки, еще двоих девок «принесла».
   А Надежа была с детства некрасивой, недоразвитой, умственно-отсталой, учиться толком не смогла. И с подросткового возраста начала работать на скотном дворе телятницей, там всю жизнь и провела среди телят. Замуж её никто не взял, но дочку Лидку, мою ровесницу, смогла родить. Говорят, что от красавца-соседа Алексея нагуляла. Получилась девчонка миловидная, остроносенькая, но ужасно хитрая и жадная. Всё норовила обмануть и в свою пользу обернуть.
   Помню, случай был: нам с Лидкой лет по 5-6 было. И что-то она такое вытворила, что я готова была растерзать нахалку! Бросилась на Лидку, повалила на траву с намерением немедленно укусить со всей силы за нос. А сама замешкалась, мысли вихрем пронеслись в голове:
   - Я такая злая, зубы у меня острые! Если за нос укушу, я ведь могу и нос откусить! Эх!
   Прицелилась на щеку:
   - Нет, за щеку тоже нельзя – насквозь же прокушу, изуродую человека!
   Ага, лежу на ней и рассуждаю про себя… Смех, да и только! И укусила её со всей страстью за лоб, так что все мои зубы отпечатались. Вот, отомстила за подлючесть! Меня, мирную девочку, еще довести надо было. Но такая уж Лидка противная, никто бы не выдержал!
   Олекса (он же Савдат – как пришел с империалистической солдатом, так и остался) был старше Фёдора и по характеру разительно от него отличался. Дед был хлебосольный, справедливый и порядочный, а брат скупой и скрытный, всю жизнь деньги копил. В избе, как в старину, полати и тюфяки соломенные домотканые. Постельного белья не держали, только наволочки на подушки. В магазине старались ничего не покупать, питались скудно, только своим, с огорода и от коровы. Было Лидке, с кого пример брать… Савдат запомнился мне 90-летним старцем в белой холщовой рубахе и подштанниках, как он через огород перелезал. Седенький, благообразный…
   А ведь соху-то его время «высветило». Сказывают, во время коллективизации активисты ходили по дворам, собирали для обобществления сельхозинвентарь и орудия труда. Савдат решил закопать в землю на слуде свою деревянную соху, чтобы врагам не досталась. Прошло лет сорок, берег старой реки постепенно осыпался, и нашему взору открылась древняя соха моего двоюродного деда, наполовину высунувшись из глины. Доставать никто не стал. Так, посмотрели да ушли…
18.08.21г.