Краткая история Лувра

Краткая история «Лувра».
(1987-1991)

Прихожу в мастерскую своего друга Петра Беленка. Стены пустые, проходы свободны, ни одной картины, которые занимали все пространство, нет.
- В чем дело? -  Спрашиваю.
- А все скупили.
Еще вчера мы протискивались в его комнату по узкому проходу между оргалитов, на которых он писал, выкраивали узенькое место, чтобы сесть. А теперь голые стены и совершенно пустая мастерская, и в центре ведерко с белилами и малярная кисть, которой он делал метафизические   брызги. Еще вчера   не на что было купить шнурки и хлеб. Закусывали сухарями. А теперь деньги лежат по полу кучками. Отсчитывает сколько кому должен. Перевязывает резиночками. И все надо раздать.
Но прежде всего, мы пьем за успех. Я пришел с бутылкой.
 «Опустевшие мастерские», так бы я назвал художественную жизнь 1980-х годов. В максимально короткие сроки у горкомовцев с Малой Грузинской все было скуплено и ударно перевезено на запад. К мастерским подгоняли грузовики и грузили картины как дрова. И сейчас в нашем отечестве ни в одном музее нет никакой коллекции авангардистов, нонконформистов, ни «пчеловодов», «бульдозеристов» (как их только не называли) и тех, кто малевал хуже, чем хвостом осел, по меткому выражению Никиты Хрущева…  В итоге в России, например, нет ни одной картины Васи Ситникова.  Уму непостижимо.
Только несколько частных коллекций. Талочкина, Нутовича, осколки коллекции Костаки, еще кого-то остались и хоть как-то оправдывают невежество официальных, отечественных искусствоведов и музейщиков…
Глядя на это, активизировался арт-рынок. И любой студент отныне должен был уметь ляпнуть на холст кляксу и подписать -  АЗ. Как подписывался Анатолий Зверев. Контент изменился радикально. Если раньше художником считался только тот, который даже с похмелья, даже разбуди его среди ночи, обязан уметь нарисовать во всех проекциях голову Лукича, колхозницу с граблями и рабочего с молотом, то теперь, художником считался только тот, кто умел писать под Малевича, Шагала, Кабакова (самого дорогого) Зверева, Рабина и других авангардистов духа. Организовывались одна за другой ассоциации художников, стремившихся на рынок, реклама была убойной. И однажды, я прочитал в каком-то толстом искусствоведческом журнале о новом направлении в живописи, ассоциация художников называлось «Эрмитаж». Тут же предлагались к рассмотрению и образцы их работы. – кляксы и концепты. И это были чудовищные попытки прямо-таки пародийные попытки насмешить соцреализм. Но статья! Статья, выдвигала это на первый план современных достижений и изо-брожений.
Вот тогда и родилась наша группа. Мы назвали ее в противовес «Эрмитажу» - «Лувр».  Я, Саша Баранов, искусствовед и хранитель в ГМИИ им. Пушкина, и Володя Тесленко, химик, кандидат наук, начавший писать докторскую. Он занимался страшно секретным проектом по созданию ядерного двигателя.  Ассоциация не художников, потому что никто из нас не был художником. Просто хотелось посмеяться. «Лувр» засучил рукава и стал хулиганить, надеясь высмеять все эту «передовую» невнятицу. Под рукой не было, конечно никаких кистей.  Были ручки, потому что ручка, главное орудие кандидата наук по химии, искусствоведа и критика, которым я тогда был. Ручка была с золотым пером и писала роскошно, выделывая вензеля. Тут же было придумано прекрасное орудие для рисования – ватка! Ватка привязывалась к карандашу, окуналась в тушь или чернила. Такое приспособление обеспечивало легкое и быстрое движение по бумаге.  Линии получались толстыми, толще любого фломастера и без неровностей, которая дает кисточка. Ровные, жирные линии зачертили бумагу. А бумаги было много. Я совсем недавно подобрал на помойке бланки какой-то организации, килограмм 20. Бланки были с гербом СССР и на них красным было написано «Исполнительный комитет».  И если писать на бланке, автоматически получался соцарт.  Но таких рисунков было мало.  Стеснялись. Бланки переворачивали и писали на другой, чистой стороне.
Сначала это реально были пародии на абстрактное искусство. Но сами пародии представлял из себя тоже абстракции, поэтому смешными вовсе не казались.
Лучше всего получались портреты.  Главное было уловить сходство, а это в конце концов получалось, а потом черты   обострялись. От карикатур на самих себя мы быстро отказались, а стали находить характерные черты, ловился момент, характер, образ.
Поскольку ближе всего нам были мысли, анализ, а не изображение, и по ходу мы обсуждали различные статьи, премьеры, книги, то наши разговоры, мысли, иногда записывались, становились элементами портретов. Например, коллективный портрет "Лувреятов", руки А. Баранова. Самый верхний автопортрет А. Баранова со звуком О! Он заштриховал свое лицо в духе микеланджеловского «Утра». Ниже - я, со словами "хватит рисовать", и нижний портрет В. Тесленко со словами "альтернатива - это громкое слово". Подпись: "Вот вам и Лувр" 22 августа 1987 г.
Или еще двойной портрет, тоже руки А. Баранова. Вверху я, узнаваемый, хотя обрисованный немногими штрихами. И мои слова: «Вот девушка упорхнула».  И под моей головой: «Это хорошо видеть себя в темном зеркале».  Ниже голова В. Тесленко с сигаретой в руке и надпись: «Какое-такое твое лицо? И ниже «Из сердитых людей».
Обрывки наших разговоров.  Тоже в некотором смысле концептуализм изобразительный, и поэтический.
Мы открыли тогда давно известный способ рисования портретов -  темное или черное зеркало. С его помощью легко схватывались главные черты лица и пропорции. От этого и фраза про «темное зеркало».
Или еще рисунок той же руки. Слева В. Тесленко, посредине цветок и справа я, тоже легко узнаваемый. И внизу подпись: «Поединок двух лувристов за обеденным столом.  (Левые побеждают)» Не очень понятно, что мы делаем. То ли едим, то ли рисуем друг друга. И действительно, мы рисовали, словно поедали вкусный десерт. Интересно, что количество штрихов, затраченное на изображение лиц и цветка гораздо меньше, чем количество штрихов, затраченное на письмо.  То есть, легче нарисовать, чем рассказать в словах об этом. Концептуализм чистой воды.
Или еще рисунок. С очень длинным текстом. И редкими знаками препинания, которые и не нужны для рисунка.
«Много нищих, подозрительные личности, кликуши, фанатики.
Такая статья.
Ну, бред собачий
Идите с миром
Ну, как во всех этих
 - Журналисты все!
так и пишут»
Это написано на листе, как бы на первом плане, на плоскости листа, естественно. А под этим текстом «вторым зрением» легко различить два портрета. Верхний – мой, в очках, а внизу – В. Тесленко.  Идет обсуждение громких «перестроечных» статей.
И еще рисунок Саши с надписью наискосок на всем формате рисунка. 
«Пишу на Лёвиных губах,
на них же и рисую.
Выходит Лувр концептуальный.»
Конечно, здесь виден отголосок моего чтения стихотворений Леонида Губанова, моего друга, умершего в 1983 году.
«Прощай, моя тоненькая!
За совесть и страх
печатаюсь только
на ваших губах!»
Леня не однажды использовал такую метафору что он хотел бы печататься только на губах любимой. При жизни его не печатали.
И еще рисунок с текстом «Поскоблите язык с ослов драматурга». И подпись «Иллюстрация к статье Алабина». На рисунке длинный язык и выплюнутая, и во всю ширь формата дымящаяся сигарета. Я тогда бросил курить, а статья не была напечатана, хотя и была, как становится известно из надписи, прочитана.
Рисовать втроем, самих себя, конечно, не интересно, поэтому компания неизмеримо росла, мы приманивали девушек, они опасливо садились в кресло и смотрели, как их азартно рисуют. Но поскольку узнать себя в итоге на портретах они не могли, никакого «компромата» не находилось, то испуг проходил, и они вливались уже полноценными членами Лувра, или «лувреятами». Ребятами- лувреятами, как мы себя называли, а нередко девушки и сами брали в руки карандаш, ватку, перо. 
Собирались в основном, на моей квартире, потому что у меня было свободно, был большой стол, и много телефонов разных людей, мы предпочитали обзванивать девушек. И девушек прибывало все больше. Вскоре мы и забыли о каком-то объединении «Эрмитаж» и просто веселились от души, попивая изредка Алиготе, согласно песенке Юлия Кима и рисуя друг друга.. После таких вечеринок я обычно выносил полные пакеты испорченной и смятой бумаги, но кое-что, над чем мы особенно потешались, что выходило удивительно точно и характерно для какого-то человека, я убирал в папку. И в этой папке работы пролежали до 2021 года, до дня смерти Саши Баранова. И теперь я их вынул и публикую в интернете.
Конечно, увезенный и утраченный для нашей страны отечественный авангард, мы не могли восполнить.  Зато своих знакомых раздразнили, и увековечили. Особенно досталось девушкам. Просто придумали очень веселую игру.  По крайней мере это намного интереснее «лото» и любых других настольных игр.

А ГМИИ им. Пушкина, прямо с выставки, забрало эти рисунки  и создало "Фонд Баранова". Теперь наши рисунки хранятся вместе с Пикассо и Матиссом.