Хэндэ хох!

В 1993 году, будучи студентом, на затухающем энтузиазме и вопреки нахлынувшему капитализму я поехал в студенческий стройотряд. Да не абы какой, а согласно новым веяниям, в студенческий интерлагерь. Россия только скинула железный занавес, и мы башкортостанские парни и девчонки, еще не видели иностранцев вживую, а только в кино и по телевизору. Казалось всё у них необычно. Как они себя ведут в обычной жизни, в быту, мы и представить себе не могли. Что едят, о чем думают, как живут… особенно наши ровесники - студенты и студентки. Собралось нас на гостеприимной кумертауской земле, в поселке Пятки (кстати родины безвременно покинувшего нас Юры Шатунова) из всех ВУЗов республики, и их, забугорных студентов из Германии, Франции, Нидерландов, Дании и Великобритании, всего человек сто. Девушек процентов 70, всем лет по 18 от роду… Командиром всего этого бедлама доверили быть мне.
Однажды группа немцев в выходной решила запечатлеть на Кодак красоты башкирской природы. Сказано – сделано. Заказал я им транспорт, решив лично их сопроводить. Рано утром, немцы минута в минуту, как договорились, стояли, чуть не строем у крыльца. Я в это время только шел спать, после подсчета звезд на небе, под соловьиные трели с одной из моих знойных боевых единиц стройотряда. Я был немного в шоке, когда узнал, что немцы уже совершили пробежку, почистили зубы, побрились и позавтракали. Причем завтрак приготовили на чудо-плитке на спиртовых таблетках из своих разноцветно-картоновых запасов-упаковок.
Ну что же делать, порядок есть порядок (ordnung muss sein), вышли к воротам, выждав наши не немецкие полчаса, увидели наконец-то прибывший автобус. Автобус был КАВЗ, это такой у которого спереди торчит двигатель, а водитель длинным рычагом-ручкой открывает пассажирскую дверь.
Подойдя к автобусу, я обнаружил, что водитель уже храпит, посвистывая в утренней дреме, крепко обняв в охапку огромный руль, обтянутый замысловатой оплеткой. Прервав его завывания и сновидения, я поднялся в автобус. Водитель нехотя оторвав голову от подушки-руля, представился – «Просто Петя!», и сразу лихо прикурил папиросу-беломорину, чиркнув спичкой о видавшую виды панель приборов. Он был в классическом образе российской глубинки – трико со стрелочкой и лямками, калоши с обрезанными пятками, майка-алкоголичка и клетчатая кепка на глаза. Майка с трудом скрывала купола, кресты и всю синюю пиктограмму о бурной сидельческой жизни Петра. Его мучил жесточайший абстинентный синдром (проще выражаясь - похмелье) и вчерашние обрывочные воспоминая о хорошо проведенном вечере.
За мной шли наши экскурсанты, гуськом (или строем…) затылок в затылок. При этом они что-то громко обсуждали на языке Шиллера и Гёте, так что местные дворняги разом перестали лаять, прислушавшись будто к знакомым звукам. Одежда на немцах была цвета хаки, высокие подкованные шнурованные армейские ботинки, рюкзаки за спиной, на груди, со сложной системой ремней, фототехника, хищно бликующая цейсовскими линзами.
И вот когда первый славный сын Дойчланда уже вошел в автобус, а второй и третий поднимались по ступеням, немецкая отрывистая речь этих трех здоровенных рыже-блондинистых парней, в хаки и с рюкзаками, заполнила весь невинный пятковский рабоче-крестьянский КАВЗик и током ударила прямо в еще дремлющий мозг Пети на самом подсознательном уровне. Папироска медленно отлипла от губы и упала с отвалившейся челюсти точно на стрелочку застиранного трико Просто Пети. И тут он, то ли от ранения беломориной или хлынувшей в сознание селевым потоком всей коллекции Мосфильма про войну - выдал всё, что не мог в себе удержать: -«Хэндэ хох!» - «Шнель!» - «Арбайтен!» - «Гитлер капут!» - «Нихт шиссен!».
Тут уже у немцев отвисли квадратные челюсти, округлились глаза, и они молча, щелкнув каблуками, синхронно повернулись и не теряя достоинства вышли вон.
Никакие уговоры не помогли. КрасОты нашей природы запечатлели и обошли пешим ходом, обходя за километр местных поголовно немецкоговорящих жителей…