Двенадцать месяцев - от февраля до февраля. 3-3

                Часть третья

                Глава третья. 17 ноября 1973 года

     Расстояние от Неаполя до Помпей всего ничего, порядка 30 километров, дорога вроде оказалась нормальной, затратили мы на неё около получаса. Правда, в автобусе мы просидели намного дольше, опять пришлось ждать опаздывающих. Как же меня стали раздражать некоторые неповоротливые кумушки, которые так и не смогли за свою жизнь научиться общаться на ходу, вечно им требуется остановиться и руками помахать немного, и лишь потом дальше двигаться. Я написал, что дорога вроде нормальной оказалась, поскольку мы с Димой, как засели в автобусе, так и начали разговаривать, по сторонам неинтересно было смотреть. Да и смотреть там практически не на что, море лишь изредка вдали появлялось, таких дорог и у нас много. Не трясёт и ладно, значит ровный асфальт под колёсами. Последнее время мы постоянно вместе сидеть принялись. Нашлись какие-то точки соприкосновения, мы и начали их по полной эксплуатировать. На "Армении" нам пообщаться практически некогда, только что в ресторане, но там, рядом Вадим с Виктором, и общий разговор неспешно течёт. А в автобусе самое милое дело, никто помешать не может, да и заниматься особо больше нечем, если только Надежду послушать.

     В тот день мы первым делом выяснили друг у друга, как много успели прочитать про Помпеи. Я признался, что всё, что удалось в библиотеке обнаружить, изучил от корки до корки. Дима тоже головой кивнул:

     - Я ведь тоже вроде в штат библиотеки зачислен, вот и читаю там с утра до вечера, всё то, что хочется, но до чего руки раньше никак не доходили. Начитался про Помпеи вволю.

     - Дима, а почему вроде?

     - Что вроде? – не понял сосед.

      - Ну, ты сам сказал, что вроде в штате библиотеки числишься, а я не понял, как это можно – вроде числиться?

      - А ты об этом?  После командировки, в которую я в сентябре ездил, меня пока к библиотеке иностранной литературы прикрепили. У нас же в стране безработных быть не может, правда при этом, только тем, кто не работает, есть положено, - немного перефразировал он цитату из знаменитого фильма, и мы оба засмеялись, - вот меня туда и направили. Смысл такой: ты - переводчик, значит, будешь оказывать посильную помощь нуждающимся в такой помощи. Мне даже отдельный кабинет выделили и к двери табличку присобачили - "Переводчик", что означало, по-видимому, заходи не хочу. Слушай, ни один нормальный человек, я читателей имею в виду, не захотел. Я там с 12 сентября просидел, - он приостановил свой рассказ и начал, что-то считать на пальцах, - так вот значит, что получилось: за восемь недель, что я провёл в этом кабинете, ко мне туда только сотрудники библиотеки заглядывали, да в основном из чисто женского любопытства. Там же одни лишь дамы трудятся. А я ведь зарплату за это сидение получал. Любопытно всё это в нашей стране организовано. Мне кажется, что такое лишь у нас и может быть. Ну, скажи, пожалуйста, кому мешает человек, который общественный порядок не нарушает, никому ничего плохого не делает, но при этом не работает? Мне кажется, да и чёрт с ним. Нет, к каждому такому типу персональную сиделку прикрепляют. Кому и зачем это нужно? – он снова замолчал, уставившись прямо на Надежду, которая микрофон, как ко рту поднесла, так он там и прилип, а она в него бу-бу-бу, да бу-бу-бу.

     Я понимал, что он не на Надежду смотрел, а как бы сквозь неё, а сам в это время о чём-то своём размышлял или в воспоминания погрузился. Отвлекать я его не стал. Лицо вроде спокойное, значит ничего такого, что, его из равновесия душевного может вывести, нет, что ж его от дум отвлекать. Я решил лучше Надежду послушать. В этот момент она о последнем дне Помпей рассказывала: как ветер своё направление изменил и в сторону города дуть принялся. Вот тогда на Помпеи облако с раскалённым вулканическим пеплом и повернуло. Интересно, пока мы с Димой разговаривали, мы Надеждин голос практически не слышали. Так, издалека он доносился, как будто радио в соседнем помещении включено, а вот как Дима задумался и приумолк, я каждое её слово мгновенно различать начал.

     Дима свой взгляд от бесконечности оторвал и вновь ко мне обратился. Любопытно ему, понимаешь, стало, чем я в своём институте занимаюсь. До того момента у нас эта тема в разговорах ещё не всплывала. Он знал лишь то, что я ещё на инструктаже в Москве сказал -  младшим научным сотрудником в медицинском НИИ, и всё. А тут ему поподробней вдруг захотелось. Ну, в этом ничего секретного нет, вот я и принялся ему рассказывать. Рассказываю, рассказываю, а сам на него поглядываю, понять пытаюсь, действительно его это интересует, или просто так спрашивает от нечего делать. Нет, смотрю: заинтересовался, особенно, когда я к сушке кровезамещающих растворов приступил. Вопросы задавать принялся, да такие грамотные, прямо по делу, видно было, что тема эта ему не совсем безразлична. Только я до технической сущности добрался, как автобус остановился и народ на выход заспешил, оставляя на сидениях тот сухой паёк, что нам в ресторане за завтраком дали. Мы же сегодня в Помпеи на весь день приехали, в автобусе перекусить придётся, благо горячий чай у водителя имеется. 

     Вышли и оказались прямо на большой заасфальтированной стоянке, на которую продолжали заезжать наши автобусы. Я посчитал – девять. Значит наши группы здесь пока единственные. Это хорошо – не так толкаться в интересных местах придётся. Нам Надежда уже рассказала, что для каждой группы свой маршрут обхода города предусмотрен, чтобы мы поменьше в узких местах сталкивались. А если ещё и других не будет, так это же совсем красота.

    Я как из автобуса вышел, сразу стал головой крутить. В таком знаковом месте оказался, что потом жалеть буду, если что по собственному разгильдяйству рассмотреть, как следует не смогу.  Вокруг всё заросло большими высокими деревьями и кустарником. С левой стороны выстроилась череда сувенирных лавок, откуда выглядывали обрадованные продавцы – туристы прибыли. С правой виднелись явно старинные полуразрушенные здания и металлические ворота. Ворота казались совершенно новыми, да, наверное, они таковыми и были, вряд ли могли сохраниться в таком виде за две тысячи лет, пусть и под слоем вулканического пепла.
 
     Надежда помахала нам от билетной кассы, и мы сквозь каменный тоннель отправились в глубокую древность. Сказать, что я был удивлён - мало, я был буквально потрясён. Вроде и прочитал много и на фотографии насмотрелся, а всё равно был уверен, что над раскопанными домами и улицами нависают горы туфа. Ведь пяти- или шестиметровый слой слежавшегося вулканического пепла должен где-то остаться. Невозможно, считал я, убрать всё, да и для сравнения – что было и что стало, надо тоже хоть часть оставить. Но нет, мы как вошли с ровной площадки, находившейся перед входом в бывший город, так и продолжили своё движение по такой же ровной мощеной дороге. Это первое чувство удивления не оставляло меня очень долго, в голове никак не могло улечься, куда же делось всё то, что почти пару тысячелетий скрывало эту красоту от человеческих глаз. А судя по всему город был действительно красив. 

     Мне даже такая крамольная мысль в голову пришла, что для человечества то давнее извержение Везувия принесло неоценимую пользу. Для тех, кто там погиб, да для их близких - это была катастрофа всей их жизни, но для нас, для потомков – это оказалось благо. Раньше только из книг античных писателей можно было понять, как жили люди в то давно ушедшее время, а здесь всё перед тобой лежит, как на ладошке. Да, нет крыш, но и это хорошо, светлей стало, всё разглядеть можно. Они же практически в вечные сумерки попадали, как только во внутренние помещения из своих атриумов заходили. Пропало, испарилось, сгорело многое из предметов обихода, практически никакие вещи из дерева не уцелели, например, мебели в том смысле, который мы вкладываем в это понятие, мы нигде не увидели, но на удивление остался какой-то почти неосязаемый и в то же время реально существующий дух того времени. Стоило мне только подключить своё воображение и этот дух воскресил, пусть и не в телесном обличие живших когда-то, даже страшно представить, как давно это было, людей и животных. До меня даже донеслись тихие, подобные шёпоту, голоса и я заметил скользящие по улицам тени тех, кто некогда там ходил. Это было похоже на сон, но в тоже время сном это не было. Словно произошёл какой-то мысленный перенос во времени и пространстве. Мне так хотелось продлить это состояние, но Дима потянул меня за руку, и я вернулся в действительность.

     Мы шли по неширокой улице, мощенной обыкновенным булыжником разной формы и различного размера. Зачастую издали он напоминал бесформенные куски замыленного мыла, такие же блестящие и кажущиеся скользкими. Идти по ним было тяжело. Всё время приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться и не растянуться там в самой что ни на есть неприличной позе. Вдоль улицы с двух сторон шли ровные тротуары, выложенные известняковыми плитками. Вот на такой тротуар и потянул меня Дима. Я с благодарностью кивнул ему головой, сделал пару попыток вновь нырнуть в глубокое прошлое, а, когда у меня это не получилось, принялся головой крутить, пытаясь увидеть, а самое главное запомнить всё то, что попадало на глаза.

     Где-то впереди развевался на небольшом ветерке платок нашей неутомимой реальной руководительницы, поскольку того товарища из райкома, которого нам представили в этой должности, нам с тех самых пор ни разу не довелось лицезреть. Всё руководство лежало на Надежде. Мы с Димой отстали от группы на не очень большое, но в тоже время приличное расстояние, так что о чём там рассказывала Надежда не слышали.

     Мы были как бы вместе со всеми, но при этом сами по себе. Нас это вполне устраивало, ведь мы шли маршрутом привычным для людей того времени, заходили в жилища их добрых знакомых, смотрели на всё их глазами. Там, в Помпеях я понял, настолько хорошо подготовился к поездке, как много прочитал и просидел, думая над прочитанным, так что оставалось только взмутить то, что начало оседать на дно памяти и всё. Вот знаменитый амфитеатр, а вот Форум. Вот статуи богов прошлого, все в инвалидном состоянии, кто руки потерял, а кто и без головы остался, но я их всех узнаю, не надо и на таблички, стоящие рядом с каждым смотреть. Удивительное это свойство человеческой памяти, раньше я не думал, что она такая многоликая и многослойная.  Надо её холить и лелеять, но при этом всячески пытаться развивать. Как это делать, я хорошо знал. Услышал, что-то новое, что хочется запомнить, повтори тут же вслух, если это возможно, или про себя и всё. Ведь не зря появилась поговорка – повторение – мать учения. Вот пока мы гуляли по древним улочкам, выковырянным в буквальном смысле из пепла, я этим и занимался – смотрел, запоминал и тут же повторял всё про себя.

     Вот главная площадь, её пол, по-другому я это назвать не мог, вымощен настолько хорошо отшлифованными и ровными плитками из вулканического туфа, что ни одна травинка не смогла бы там пробиться, даже, если бы она это возжелала сделать. Вот где можно было бы разогнаться на самодельном деревянном самокате моего детства. Но, пожалуй, в тот момент моя детская пора для меня оказалась намного дальше во времени и пространстве, чем город, на площадях и улочках которого мы оказались.

     Группа зашла в амфитеатр и столпилась вокруг Надежды, поднявшейся примерно до его середины. Я добрался до предпоследнего ряда и там остановился. Солнце стояло довольно высоко, хотя до зенита ему ещё ползти и ползти. На небе - ни облачка. Уже стало жарко, хотя сказать, что солнце пекло, я не мог, всё же ноябрь даже в Италии далеко не июнь или август. Поднимаясь, я коснулся рукой одной из ступеней. Камень нагрелся и даже очень, но не обжигал, и я решил присесть, чтобы прогреть немного поясницу. Только я начал пристраиваться спиной к последней ступени, и прикрыл глаза, чтобы солнце не слепило, как послышался весёлый голос Виктора:

     - Вань, не спи, замёрзнешь.

     Я открыл глаза. Чуть ниже улыбаясь, стояла неразлучная троица – Вадим в обнимку с Натальей, а рядом с ними Виктор.

     - Да, я не сплю, - смутился я, - просто решил спину прогреть.
 
     - Ладно, сиди, разрешаю, - небрежно, как вышестоящее начальство, махнул мне рукой вечный насмешник и тут же обратился к нам:

     - Вы только посмотрите, как солнце искусно подсветило Везувий. При таком освещении даже не поймёшь, далеко он или близко.

     Я посмотрел. Действительно получилось очень красиво – ярко освещённый вулкан на переднем плане, в то время как весь задний план отдалился и закрылся таинственной дымкой, через которую просматривался, как через туман. Не знаю, что на меня нашло, но я, неожиданно даже для самого себя вопрос задал:

     - Вам Надежда рассказывала, что многие жители Помпеи до последней минуты не верили, что им грозит гибель? – заметив удивлённые лица друзей, я продолжил:

     - Представляете, им никто не объяснил, что они живут у подножья вулкана. Все полагали, что это просто большая гора, поросшая лесом. Земля здесь оказалась на редкость плодородной, лишь позднее все поняли, с чем это было связано. Тут почва настолько удобрена вулканическими выбросами, что готова вырастить всё – только посади. Да и порт под боком, вот здесь богатенькие и начали чуть не в драку селиться. Даже когда вулкан проснулся и большинство попросту сбежало, наиболее неверующие надумали переждать и посмотреть, что будет дальше. Ветер дул в другую сторону и весь дым куда-то уносило, вот они и решили попытаться пересидеть неблагоприятное время. Чем всё это закончилось, мы уже знаем.

     Ребята мне даже поаплодировали, и мы пошли вниз, пытаясь не потерять из виду Надежду, которая уже покинула амфитеатр. Догнать группу было нетрудно, они останавливались чуть ли не через каждые сто метров, по крайней мере, у каждой встреченной развалины. Надежда действительно своё дело знала великолепно. Но она следовала тем прописям, которые им раздали в Москве, я же хотел заглянуть в такие места, о которых ничего не знал, хотел обратить своё внимание на то, что вызвало бы у меня, если не изумление, то уж удивление, по меньшей мере. Так, я нашёл кучу различий в мощении улиц в Помпеях. Более широкие и явно проезжие дороги были тоже покрыты булыжником, но в отличие от той узкой, по которой мы шли в самом начале, все камни были примерно одного размера и обтёсаны, так, что идти по ним уже не составляло труда. Примечательно, что вдоль широких улиц были не только тротуары проложены, но и водосточные канавы, а для того чтобы пешеходы не месили грязь после дождя, примерно на равном расстоянии, составлявшем порядка полусотни метров, поперёк мостовой строители уложили высокие камни примерно сантиметров в двадцать. Между камнями были оставлены широкие прогалы, по которым спокойно могла проехать повозка. Тротуары, как и у нас в стране, были окаймлены бортовым камнем, но у нас они подняты над проезжей частью вровень с этими бортами, а у них находились на одном уровне с мостовыми, а вот их ограждение было немного выше. "Наверное, это разумней, - подумалось мне, - нога не соскользнёт, безопасней получается".

     Надежда, судя по всему на эти дорожные различия никакого внимания не обратила.  А зря, любопытные они и о многом говорящие. Я автору за них пятёрку бы поставил.

     Незадолго до круиза мне по делам пришлось в Узбекистане побывать. Там я удивлялся, как люди в своих таких домах до сих пор живут. Они непривычно для нас оказались без окон, выходящих на улицу. У них окна только во внутренний двор обращены, где вся жизнь семьи в основном и проходит. В помещения они лишь спать отправлялись. Мой дом моя крепость, наверно эта пословица в подобных местах зародилась. В Помпеях всё точно также было. Стоят длинные слепые дома, запертые на прочные засовы. Не принято у них было, чтобы посторонние в их жизнь заглядывали, закрыта она ото всех была. Окон, в нашем понимании, у них вообще не было, да и не нужны они им были, Стёкла, которые можно в раму вставить, если уже и существовали, то встречались очень редко и стоили целое состояние, а натягивать, как у нас бычий пузырь, чтобы хоть чуток дневного света уловить, им не требовалось. У них, в их тёплом климате, жизнь во внутреннем дворике протекала, там всегда днём светло было, ну, а, чтобы вечернюю темноту развеять, факел разжечь можно.

     Мы шли по городу, заходя подряд в дома ремесленников и торговцев, в прачечные и хлебопекарни, и, разумеется, во дворцы знати. Я мечтал увидеть знаменитую "Битву Александра Македонского с Дарием" и, если удастся потрогать её руками, но оказалось, что она уже давно из дома Фавна вывезена, помещена в раму и висит на стене в Национальном Археологическом музее в Неаполе. Когда я об этом узнал у меня даже настроение в никуда провалилось, но дальше мы попали в такой дом, о котором я никогда ещё не слышал.

     Его назвали "Домом весёлых братьев", поскольку там, судя по всему, часто проводились разнузданные пиршества, другими словами – настоящие вакханалии. А почему братьев – не знаю, не помню. Наверное, где-нибудь нашли, нечто, говорящее, что там братья жили.  Устраивались эти пиршества в большом зале. Непонятно – на открытом воздухе они проходили или в помещении. Следы от креплений для горящих факелов ни о чём сказать не могли, ведь пиры в основном в тёмное время суток проводились, а там без факелов не обойтись. Предположительно в зале потолок имелся. Вдоль трёх стен стояли скамьи или по-научному триклинии, на которых располагались пирующие. Там они и возлежали среди множества подушек и вкушали изысканные кушанья.

     Не хочется их даже перечислять, чтобы свой аппетит не возбуждать, хочу заметить лишь, что из описаний застолий того времени следует непреложное требование - в блюде, подаваемом на стол, должна быть загадка, чтобы гости долго не могли распробовать, чем же их на этот раз попотчевать изволили.

     Я этот принцип хорошо уяснил ещё в достаточно раннем детстве, когда мы жили у бабушки. В то давнее время с продуктами питания, из которых можно приготовить что-нибудь эдакое, чтобы гости удивились, было, уклончиво скажу – не так чтобы. Готовили из того, что удавалось достать или самим вырастить на огороде, если он был. Моей бабушке повезло, и он у нас был, поэтому всеми нужными овощами наша семья была обеспечена. А с достать тогда регулярно проблемы возникали. Вот куры на нашем столе появлялись изредка, поскольку в магазинах они не так уж и часто бывали, а очереди за ними всегда большими вырастали. А мясо кролика, по какой-то необъяснимой причине, у нас бывало нередко, возможно кто-то из соседей их держал, я не знаю. Кролика тушеного, поэтому мы ели регулярно, и я его любил.
 
      Но это лишь преамбула, к моему выше изложенному замечанию. А возникла она, поскольку в соседях у нас жила одинокая, маленького росточка, сухонькая такая бабуля с совершенно чёрными волосами. Изабеллой Фердинандовной её звали. Категорически утверждать, что она была именно старушкой я не могу, возможно, мне так, с высоты моих лет, казалось. Некогда среди прочих испанских антифашистов она приехала в Советский Союз, работала в школе учительницей немецкого языка, что меня несколько удивляло – антифашист, а немецкий преподаёт. У нас во дворе, поэтому её фашисткой дразнили, но она там не часто появлялась, старалась дома отсиживаться. На родину вернуться не могла, а наша страна ей новой родиной почему-то так и не стала, и семьёй обзаводиться, как это большинство испанцев сделали, она не пожелала. В доме ещё один испанец жил. Бабушка говорила, что их вместе привезли и в свободные комнаты поселили. Вот Макс, тот быстро своим стал, во всех дворовых пьянках участие с удовольствием принимал. По-русски лопотал, не хуже нас, а вот песни под гитару исполнял на родном испанском. Женился на русской из нашего же двора, соседями они оказались. Двоих детей они воспитывали, те постарше меня были, и мы с ними нигде пересечься не могли – у них были свои интересы, у меня и моих друзей-ровесников – свои.  Так вот возвращаюсь к Изабелле Фердинандовне. Жила она такая одинокая и всеми заброшенная. Питалась, судя по всему не так чтобы, да и как прожить на пенсию, а то, что она была пенсионеркой это уж точно. Приходили к ней изредка ученики, которых она подтягивала, скорее всего, по немецкому, а больше ничего в её жизни не происходило. Даже в общих посиделках всем двором, когда такое случалось, она участие не принимала. Бабушка её жалела и время от времени к нам в гости приглашала, да подкармливала, чем могла. По какой-то причине испанка крольчатину на дух не переносила и везде её сразу же обнаруживала, как не скрывай, но очень любила тушёное куриное мясо. Вот бабушка её и приглашала на обед, когда кролика тушила, а призыв был меня всегда удивлявший – курочку отведать. Изабелла ела и нахваливала:

     - Как же вы хорошо курочку готовить умеете.

     Тогда я и узнал, какое это высокое искусство приготовить блюдо так, чтобы гости не смогли распознать из чего оно создано.

      Так вот, что творилось в старину, в доме весёлых братьев, во время пиршеств, другим словом, как обжорство, назвать нельзя, и продолжалось оно часами. Блюда менялись одно за другим, и все были такими аппетитными и вкусными, что отказать себе в удовольствии, загрузить в свой желудок ещё одну тарелку не мог никто. Что же делать, если грузить не во что – тара заполнена до самого верха? Приходилось прибегать к одной любопытной хитрости. В стене за каждым из пирующих проделали большие дыры. За этой стеной вдоль всей залы длинный коридор был, в котором специально обученные рабы постоянно находились. Вот в эту дыру гостям и следовало голову просунуть и рот открыть пошире. В дело вступали умелые ручки рабов. Гусиным пёрышком они щекотали нёбо гостя, вызывая этим рвотный эффект, содержимое желудка немедленно перемещалось в специально подставленную емкость и всё можно пировать дальше.

     Такая изобретательность древних меня настолько восхитила, что я долго соображал, как бы у нас дома, что-нибудь подобное соорудить, но понял, что при том избытке в кавычках продуктов питания, продаваемых в наших магазинах, никто этого юмора понять не сможет.

     Ещё одно меня в том доме поразило – посредине залы, предшествующей пиршеской, на невысоком постаменте стояла мужская статуя в человеческий рост, выполненная из черного камня. Интересна она была тем, что имела очень длинное эрегированное мужское достоинство, которое, как нам объяснили, использовалось гостями в качестве вешалки. Наши дамы профессорского возраста и внешности окружили эту статую и фотографировались с ней, пытаясь попрочней держаться рукой за член. Очень это нас с Димой повеселило.

      Пока дамы со статуей забавлялись, мы стояли на улице и курили. Нашли небольшую тень и забились все туда, поскольку солнце уже припекало сильно и без причины подставлять под него голову никто не хотел. Наконец из дома вывалилась хохочущая женская толпа. Надежда моментально всех успокоила и тут же воодушевила любопытным предложением:

     - А не пора ли нам, дорогие товарищи, перекусить тем, чем нас в дорогу снабдили.

     Раздался дружный гул удовлетворения, никто на голодный желудок продолжать экскурсию не пожелал. Ели прямо в автобусе, водитель, которого Леонардо звали и который был вместе с автобусом прикомандирован к нам на все те дни, что мы в Италии должны были провести, включил кондиционер, после чего, честно говоря, выползать на улицу не очень-то и хотелось. Чай горячий, почти кипяток, он, я водителя имею в виду, подавал по первому требованию, так что и наесться, и возместить жидкость, вытекшую из наших организмов в виде пота, мы вполне успели.
 
     Продолжение следует