Испытание на прочность

«Ты помнишь?»
«Да, я всё помню, а ты всё помнишь?»
«Да…»
Пальцы мягко скользили по комку влажной белой глины. Слегка поскрипывало, вращаясь, колесо гончарного круга.
«Мы – вместе. Всегда вместе».
Четыре руки, сплетаясь пальцами, медленно вытягивали из влажной податливой массы высокую тонкостенную чашу. Ещё раз смочив ладони в корытце с водой, девушка начала осторожно, лишь слегка касаясь, полировать поверхность ещё мягкого глиняного сосуда. Так же смочив ладонь, мужчина стал ровнять внутреннюю поверхность, чувствуя сквозь тонкий слой глины пальцы своей жены.
«Вместе, вместе…»
Под мягким давлением их пальцев стенки чаши становились всё тоньше, а верхний край начал слегка изгибаться наружу.
Остановив гончарный круг, они вместе стали рассматривать своё творение. Изящная, на тонкой ножке, чаша напоминала полураскрытый бутон какого-то чудного цветка, и её стенки слегка поблёскивали розоватым светом в лучах заходящего солнца. Взяв тонкую струну-проволоку, мужчина аккуратно отделил поделку от гончарного круга и отнёс её на подготовленное место, где она могла бы сохнуть в тени на свежем воздухе, и где на неё не могли бы попадать прямые солнечные лучи.
Для полного высыхания глины нужно несколько дней. И каждый день они приходили в пристройку своего дома, где стояла их чаша, и, взявшись за руки, рассматривали её и мечтали, как они будут раскрашивать и чем будут её украшать.
А потом был обжиг. Для этого мужчина сложил во дворе дома специальную печь и достал самые лучшие дрова, чтобы процесс обжига прошёл удачно. Ведь второго шанса у них не будет – Жрец никогда не даёт будущим супругам второй комок белой глины. Вечером они сидели вместе во дворе на низкой скамеечке, и, глядя в огненное жерло печи на свою чашу, вспоминали, а огонь отражался в их глазах и отбрасывал вдаль причудливые тени.
Они не говорили ни о чём, но каждый думал об одном. Они вспоминали. Как приняли решение и как проходили испытания, как их допустили к Храму и позволили взглянуть на чаши их предков. Они вспоминали первый разговор с Жрецом, а на следующий день – торжественный подъём по длинной лестнице Храма, наверху которой их ждал Верховный Жрец с комком белой глины в руках. И, принимая от него драгоценный дар, они дали клятву, что в конце своего жизненного Пути принесут в Храм свою чашу.
Наутро огонь погас, и, аккуратно разобрав часть кирпичной кладки, мужчина извлёк изнутри ещё не совсем остывшую чашу. Как ребёнка, взяв её на руки, девушка погладила гладкие белые бока, а потом прижалась к ней щекой.
- Тёплая… Как живая…
И они вместе понесли своё сокровище в дом.
В тот же вечер они покрыли её тонким слоем белой глазури и нанесли первые тонкие линии будущего узора.
Они хорошо знали правила. Изначально чаша должна быть белой. Каждый год, в определённый день надо наносить на неё часть рисунка – специальной краской или мелкими блёстками из тонко раскатанного серебра и золота. Они это знали. Весь год они будут думать, какой узор они должны сделать в этом году, а потом они аккуратно нанесут его на чашу и снова поставят её в алтарь ещё на год. Так было всегда и так всегда будет. Добавлять рисунок «вне очереди» допускалось лишь в исключительных случаях, когда в жизни семьи происходило что-то очень важное – например, рождение ребёнка. Очень важно было делать всё предельно аккуратно – ведь исправить и переделать будет невозможно, и если какая-то линия или элемент рисунка будут отражены неверно, то придётся изменять весь узор, «подстраиваясь» под эти искажённые линии. Но сейчас их чаша была абсолютно чистой, и лишь две тонкие золотые каёмочки были нарисованы по слою свежей глазури на основании чаши.
- Красивая получилась, - произнесла Ольга, прильнув к плечу мужа. – И она будет с нами всю нашу жизнь, пока мы не отнесём её в Храм.
- Или пока наши дети не отнесут её туда, - мягко поправил её Иван, - ведь мы должны хранить и беречь её как можно дольше. Я так хочу, чтобы наша чаша была самой лучшей - лучше, чем у всех!
- Но тогда тебе придётся просить всех знакомых показать тебе их чаши, - засмеялась она. – А иначе как же ты поймёшь, что наша лучше всех! А они могут и не показать, ты же знаешь, что это совсем не приветствуется.
- Попробую их уговорить! – в шутку произнёс он.

Штрих, ещё штрих. Тонкие, как волоски, линии ложились на белую поверхность, создавая ажурный, похожий на изящную косичку ободок по краю чаши. Ольга аккуратно выписывала узор, постоянно сверяясь с рисунком, который лежал на столе, рядом с подставкой их чаши. Весь год они с мужем решали, как они украсят её в этом году. Что-то подсмотрели у других людей (Ивану всё-таки удалось уговорить некоторых знакомых показать их сокровище), что-то сами придумали, а что-то увидели в окружающем их мире, в бесконечном разнообразии природы.
Завиток, ещё завиток. Тонкая кисть выписывает мелкие лепестки голубых незабудок, образовавших яркий «венок» на ножке чаши. Слегка ото-двинувшись, Ольга с удовольствием осмотрела результаты своего труда. Она подумала, что в следующем году можно будет дополнить рисунок не только красками, но и сделать узор из блёсток или даже мелкого бисера. Аккуратно поставив чашу обратно в глубину алтаря, она направилась на кухню готовить еду. Муж обещал вернуться быстро, но где-то задерживался.

- Это невероятно! Глина, и поёт!
 Иван возвращался домой под впечатлением от увиденного. Его друг продемонстрировал ему удивительные способности его чаши. Когда он водил тростинкой по её краю с небольшим нажимом, чаша начинала издавать мелодичный, вначале очень тихий звон, который постепенно становился всё громче. Казалось, будто в глубине её глиняного тела есть нечто живое, чувствующее, что отзывалось на прикосновения и издавало эти удивительные звуки. Друг рассказал ему, что они с женой случайно обнаружили, что чаша способна звучать и почти никому об этом не говорили. Сама же она представляла собой образец изящества и искусной росписи.
Уже подходя к дому, он увидел своего соседа, который что-то копал на своём участке рядом с забором. Поприветствовав его, он поделился впечатлениями об увиденном у друга.
- Чушь это всё! – воскликнул сосед. – Никому эти художества не нужны. Чаша в первую очередь должна быть прочной. Я вот свою чуть ли не каждый день на прочность проверяю, чуть чего – бабах об стену. Да и жена моя тоже не прочь покидаться, но она предпочитает об пол, или мне в лоб швыряет, но я всегда уворачиваюсь! – похвастался он.
- Да что же это за чаша у вас такая!
- А пойдем, покажу.
Зайдя в дом, он извлёк из под лавки бесформенный комок обожженной глины со следами многочисленных ударов и отколотыми краями.
- Но это же не чаша! – удивился Иван, - чего это ты слепил со своей женой, просто нечто непонятное, уродливое, вообще ни на какую посудину не похоже. Такое и разбить не жалко.
- Однако-же, не бьется! – с гордостью возразил тот. – Вот где истинная ценность вещи!
В этот момент дверь кухни отворилась, и в комнату вошла жена соседа – дородная баба неопределенного возраста, подпоясанная грязным передником.
- Опять нажрался, алкаш! Ну-ка, дай сюда! – она протянула руки к «чаше», которую держал Иван. – Сколько раз говорила, чтоб не напивался в будние дни, так ты ещё и собутыльника привел!
Иван выскочил за дверь, а в доме послышался шум, крики и грохот – соседи с упоением перебрасывались своей «неразбиваемой чашей».

- Ругаются? – вдруг услышал он рядом старческий голос.
На скамейке у ворот дома сидел незнакомый старик. Видимо, он был нездешним, и присел отдохнуть, сжимая в руках свой суковатый кривой посох.
- Пусть ругаются, - продолжил незнакомец, - милые бранятся, только тешатся. Кабы плохо им было вместе – давно бы разбежались, ан нет – хоть и бранятся, но друг за друга держатся. Значит всё у них прочно и надёжно.
Его объяснения не были Ивану приятны, но из уважения, он не перебивал незнакомого собеседника.
- Жизнь трудна и жестока, - продолжал поучать его старик. – Чтобы выжить в этом мире, надо ко всему относиться с изрядной долей подозрения и абсолютно всё проверять. Иначе не миновать беды. Или сам обманешься, или другие тебя обманут.
- Но почему же, - пытался возражать Иван, - я например, полностью доверяю своей жене и у нас прекрасные отношения.
- А ты проверь, проверь, откуда ты знаешь, может быть, не всё так хорошо, как тебе кажется. Люди часто не задумываются о том, что в мире очень много ненадёжного, непрочного. Поэтому нельзя доверять практически ничему и никому. Всё надо проверять на прочность.
Кряхтя и тяжело опираясь на суковатую палку, старик отправился восвояси.

Придя домой, Иван сразу же направился к алтарю, где стояла их чаша. Он знал, что сегодня жена собиралась нанести на неё новый рисунок – ведь уже прошёл целый год со дня их свадьбы. Взяв её в руки, и рассматривая яркую вязь нарисованных лепестков и кружев, он задумался.
Обожженная глина – очень крепкий материал. Кирпичи из обожжен-ной глины не разрушаются веками, а осколком фарфора можно даже поцарапать металл. Процесс обжига был им выполнен с соблюдением всех правил, и потому чаша должна быть очень прочной.
- Итак, - проговорил он вполголоса, - сейчас мы проверим, стоящая ты вещь или просто раскрашенная безделушка.
И размахнувшись, бросил драгоценную чашу об стену.
С громким звоном, как будто вскрикнув, чаша разлетелась на осколки. Одновременно послышался слабый вскрик на кухне – это жена, услышав странный звук, испугалась и чуть не опрокинула на себя кипяток. Через секунду, она была уже на пороге комнаты, вытирая руки об передник.
- Дорогой, что здесь произошло?
Иван растерянно стоял над рассыпавшимися по полу осколками.
- Ты уронил нашу чашу? – с ужасом воскликнула она.
- Я не уронил.  Просто хотел проверить…  Ты же знаешь, как много в этом мире ненадёжного. Всё надо проверять на прочность. – пытался оправдаться Иван.
Медленно опустившись на колени, она взяла в руки отколовшееся основание чаши, золотые ободки которого теперь пересекала длинная трещина.
- Так ты сделал это… намеренно? Ты  сознательно бросил нашу чашу? – Ольга не могла поверить своим ушам.
- Ну да. Видишь ли, мне сказали, что надо всё проверять на прочность, и что только прочные вещи по-настоящему ценны.
Он опустился на землю рядом с женой и продолжал её убеждать.
- Она была непрочной. Мы неправильно её сделали, надо было всё делать по-другому.
Молодая женщина опустошённо собирала в ладонь осколки, уже не глядя на своего мужа. Возможно только сейчас до него начало доходить, что же он наделал.
- Неужели ты не понимаешь… В жизни есть вещи, которые надо беречь, понимаешь, беречь, а не испытывать на прочность.
- Прости, родная, прости, я всё исправлю, я склею её, вот увидишь, будет как новенькая, и мы заново начнем её расписывать и украшать!
- Нет. – Тихо возразила она, сидя на полу и перебирая руками мелкие осколки, на которых поблескивал цветной рисунок. – Даже если ты её склеишь, трещины всё равно останутся. Навсегда.