Карась-идеалист

Пересказ сказки Салтыкова-Щедрина «Карась-идеалист»
***************************************************

Карась и Ёрш как будто бы и вовсе не дружили,
Но вместе с тем встречались и часто - каждый день.
В одной реке они, вот так случилось, жили,
При встречах вечно спорили… «Скажите, вам не лень? –

Их донимали близкие, знакомые, соседи –
Ну, ладно что Карась… Лежит на дне в илу…
Кого захочешь скука тут подтолкнёт к беседе –
Поди, приелось всё в пустом своём углу…

Но ты-то, ты-то, Ёрш! Что вяжешься к нему?
Калач, известно, тёртый - прошёл столь переделок!»
«А вам-то что за дело? – в ответ им – Не пойму…
С чего вдруг интерес до наших «посиделок»?

На том и обрывалось досужее общенье.
Ёрш мало кому нравился – колюч уж больно был.
Шептались за спиной – сплошь негатив сужденье.
Он знал о том, конечно… берёг и – всяко – тыл…

О чём же они спорили, два, скажем, либерала?
Где расходились мненья, а в чём-то, может, нет?
Что общим стать могло, да, в общем-то, и стало?
Попробуем вглядеться, чтобы сыскать ответ.

Карась стоял на том, что нужно жить по чести,
Что очень даже запросто лишь с правдою дружить,
Без всякого вранья и подхалимства, лести
Все споры справедливо, по совести вершить!

На что Ёрш возражал: «Не выжить без лукавства!»
«Лукавить?! Это подло! Ты в этом, друг, не прав!
Вот этаким манером признать реально чванство…»
Тут Ёрш и замолчит, чтоб успокоить нрав…

Потом промолвит горько: «Узнаешь, будет час…
Не стало б только поздно…» - и уплывёт к себе,
Чтоб вскорости вернуться, как было всякий раз…
Противоречьем этим всё заплелось в судьбе…

Карась – рыбёшка скромная, к идеализму склонная –
Не потому ль монахам по вкусу на обед?
Лежит, зарывшись в ил – позиция удобная –
И кушает ракушек… к тому запретов нет!

Лежит себе, лежит, да что-нибудь придумает.
Порою, слишком вольное – в реке  цензуры нет.
С того и вольнодумцем никто назвать не вздумает...
Когда случись облава, то думать вряд ли след,

Что это в наказанье за непотребства в речи –
Совсем то не в расчёт! Их ловят потому,
Что вкусны бесподобно обжаренными в печи,
А коли под сметаной - уместны к торжеству!

Как ловят карасей? Обычно - сетью, неводом.
Вдогон дождям, как правило, когда вода мутна.
Опустят в реку невод, да хлопают без повода –
Он тут и встрепенётся, поднимется со дна

В надежде, что свершилось, и правды суть в фаворе,
О коей объяснял давным-давно всем здесь!
И попадает в плен, не осознавши горя,
По святости наивной порой возьмёт за честь…

Что до ершей, та рыба сплошь сгусток скептицизма,
К тому ж весьма колюч – без повода не тронь!
Весьма в ухе уместен – вкус, аромат, харизма…
Познал за жизнь немало, умеет видеть ложь.

Как вышло, что сошлись – не знаем, если честно.
Что тут же стали спорить, сомнений даже нет!
Поврозь обоим скучно, быть долго рядом – тесно…
Такой вот приблизительный устроит вас ответ?

Сплывутся где-нибудь нарочно иль случайно
Под водным лопухом и станут говорить.
Обоих речь умна, порой и – чрезвычайно!
Плотвичке-белобрюшке ни в жизнь не повторить!

Как правило, Карась кидал Ершу идею:
«Не верю, чтоб борьба законом стать могла!
Услышу лишь подобное, враз словно онемею…
Борьба иль просто свара – опаснейшая мгла…

Вот как под их влияньем живому развиваться?
Нет-нет, ещё раз – нет! – разгорячится весь –
В бескровность верю – да! В гармонии остаться
Должно всем непременно чтоб счастье было здесь!»

«Ну, как же? Дожидайся!» – с иронией в ответе
Немедля откликался на эти мысли Ёрш.
Совсем иное видел вокруг себя он в свете –
Подобной чепухой напрасно не тревожь!

На сердце накипело… и накипело много,
До ненависти в целом покуда не дошло,
Но вера и наивность давно ушли с порога –
Повсюду видел распрю и одичалость, зло.

Блаженненький Карась бесил частенько очень,
Но как-то так случилось – тянуло лишь к нему,
Чтоб душу отвести, взбодриться, если хочешь,
Плюс каждый раз дивился, как мысль плетёт в углу…

«А, знаешь, я дождусь! – тот отзывался быстро –
И ты со мною вместе, и маленький Голавль!
Однажды всё случится – очистит воды искра,
Совсем другою станет теперешняя явь!

Вся эта тьма, в которую мир погрузился как-то,
Есть порожденье горькой случайности, поверь!
В новейших же науках расписано по главкам
Как устранить возможно, раскрыть в другое дверь,

Туда, где свет повсюду, а тьма лишь в виде тени!»
«Ну, да… Ну, да… А как же?! А Щуки будут там?»
«Какие ещё Щуки?!» - Карасик в изумленье.
«Какой ты всё же фофан… Ну, согласись с тем сам:

Задачи мировые решать легко берёшься,
А про врагов, что рядом, лишь в сказочках читал?
А Щуки… они всюду… Порой, не отвернёшься…
Чуть зазевайся только и – всё, считай, пропал…»

Сколь зарекался Ёрш к нему не приближаться,
Но время проходило, и гнев в груди стихал.
И злился на себя, а всё одно сближался,
Чтоб вновь услышать нечто, что прежде не слыхал.

«Вот, хорошо бы было, чтоб рыбы согласились…» -
Вновь начинал Карась выстраивать прожект.
А Ёрш вкруг озирался – Голавлики кружились…
Подслушивали, верно… в чём интерес, проект?

Не с тем, чтоб донести? О, с этих точно станет…
«Ты прежде, чем сказать, вокруг себя взгляни! –
Он тихо Карасю – Власть за язык притянет…
Не всякому мыслишкой открыто объявись!»

«Не стану я шептаться – нет этакой привычки!
Открыто заявляю, что нужно сход собрать,
Да и убрать условность, иль заключить в кавычки,
А вместо документ в согласье жить избрать!»

«С тобой пред разговором гороху пуд съесть нужно!» -
Разгневанным донельзя Ёрш прочь спешит уплыть.
И жалко-то ему… всё думает натужно,
А чем помочь не знает, как в том уменьшить прыть…

Не вслух бы говорить в мозгах что заплетается –
Легко беду накликать… совсем не учит жизнь…
А время нынче слабое – к словечку три найдётся –
Сболтнут о чём не стоит – и помирать ложись…

За червяка присягу принять всегда готовы
Голавлики, Язи…  да, и Плотва, Лини…
А он, будто блаженный, не видит те основы:
«Раскрой глаза пошире! Сам на себя взгляни!

Неровен час, какую держать защиту сможешь?
Ни ловкости, ни юркости… Всяк подплывай и ешь…
Чешуйка несерьёзная… жизнь болтовнёй итожишь…
Коль так не дорога она, болтай, врагов-то тешь!»

«За что же меня есть, коль я не провинился?» -
Упорствует на это в ответ ему Карась.
«О, глупая порода! – в лице Ёрш изменился –
Едят разве за что-то?! Вот это ипостась…

Едят все потому, что кушать просто хочется!
И ты, чай, тоже ешь ракушек, червяков…
И даже машинально – что думами морочиться?
Иль, скажешь, я не прав? Иль, скажешь, не таков?

А им, ракушкам тем, небось, побыть хотелось…
В чём пред тобой виновны? За что ты их казнишь?»
Вопрос поставлен прямо. Ответил, как вертелось:
«Ракушки? Они ж это… Как повернул всё… ишь…»

Карась аж заикался, аж засопел, смущаясь…
А Ёрш всё наседал, всё спуску не давал:
«Ракушки те – ракушки… Карась ест, не стесняясь!
А Карасей ест Щука - пусть ты того не знал…

Ракушки не виновны, да и карасик тоже,
А всё одно ответ, как ни крути, держать!
Хоть сотню лет продумай, всё выдумать не сможешь
Чего-то здесь другого. Чтоб выжить, нужно жрать!»

«Я ем их не за то, что в чём-то виноваты,
А из того лишь только, что дали их в еду…»
«Серьёзно?! Знаешь – кто? Ты вновь к себе предвзято»
«Никто не говорил мне – так сам подвёл черту…

В итоге наблюдений… Они же все бездушны –
Взамен души в ракушках неуловимый пар.
И то, что я их ем, не понимают дружно,
Хоть только народившись, хоть тот, кто уже стар…

Их этак сотворили – сдержаться невозможно!
Чуть воду потяни – в зобу сто штук кипит…
Да, я их не ловлю – вот так не думай ложно –
Открою рот и – лезут… Карась иначе «сшит»!

До десяти вершков случаются, бывают!
По-всякому умнее ракушек мелких тех…
И много чего слышали, о многом что-то знают –
Тут, прежде чем глотать, спросить бы не за грех!»

«Вот как проглотит Щука, не раз меня вспомянешь!
Не раз ты пожалеешь, что не умел смолчать…»
«С чего молчать я должен? О, нет, и не заставишь!
Навесить не получится мне на уста печать!

Пусть не встречал ни разу я Щук зубастых этих,
Могу лишь по рассказам о сути их судить,
Но может ли то сбыться, скажи, на белом свете,
Чтоб вовсе ни за что взять Карася убить?»

«Наивный ты чудак! Не далее, как намедни,
Монах втянул на берег две сетки карасей…
Как думаешь – зачем? Чтоб пригласить к обедне?
Полюбоваться, может, блеск-чешуёй в красе?»

«Не знаю… - молвил тот – И ты про то не знаешь!
Быть может, что и съели… Но, может быть, и нет!
В сажалку посадили – шёл слух про между нами –
Живут, не унывают, и прославляют свет!»

                ***
Примерно этак вот катились вдаль денёчки,
А диспутам друзей тех не виделось конца.
Местечко, где все жили, спокойное, в тенёчке,
В сторонке от тревог стучали их сердца.

Средь этой расслабухи, вне страха наказанья,
Карась так осмелел… Чего ещё желать?
Росли и умножались прожекты-притязанья,
Всё громче и открытей стал мысли излагать:

«Потребно, чтоб все рыбы любили здесь друг друга!
Чтоб каждая за всех, все за неё гурьбой!
Всеобщая гармония расширит рамки круга,
Отменит склоки-свары, обычай жить борьбой!»

«Красиво говоришь! – на это Ёрш с усмешкой –
Хотелось бы понять, и к Щуке с тем пойдёшь?
Всю рыбью ту любовь почтёт, поди, насмешкой –
Не только что свободы, костей не соберёшь!»

Карась же на своём: «И к Щуке, брат, подъеду!
Слова такие знаю – не сможет устоять!
Пожалуй, карасём оденется к обеду –
В том ты со мной не спорь, коль средства нет понять!»

«Серьёзно?! Ну, скажи! Что предо мной таиться?
Тебе ль меня не знать? Не выдам, не продам…»
«Да, что ты всё про Щуку? Вот тоже мастерица…
Я ей про добродетель вопрос в упор задам!

Мол, знаешь, что такое? Что из неё исходит?
Сколь разных обязательств таит в себе, несёт?»
«Ну, брат, ты огорошил… Что ж на тебя нисходит?
Так хочется, нет силы, проткнуть иглой живот…»

«С чего того хотеть? Так не шути, не надо!
А лучше поразмысли: как нам нужны права!
Мы прав своих не знаем, с того и нет здесь лада...
На каверзы дни тратишь, колюча голова…

Когда  с икринок нас растить иначе станут,
В гражданских, скажем, чувствах…» Ёрш резко перебил:
«Гражданские те чувства на кой ляд тут предстанут?
Зачем, скажи на милость?» Карась чуть отступил,

И произнёс невнятно: «Нужны! Уж так ведётся…»
«Вот видишь, сам не знаешь – лишь абы что сказать.
Гражданским, знай же, чувствам тогда резон найдётся,
Когда простор открытый – смысл в тине им лежать?»

«Не в тине… вообще…» «Хоть что-то для примеру!»
«К примеру, вот монаху взбрело меня сварить…
А я ему на это: уйми-ка глада меру,
Имеешь ли ты право со мной так поступить?»

«А он тебя за дерзость швырнёт на сковородку,
Иль даже просто в печку, в горячую золу,
А после и размажет жирок по подбородку…
Нет, друг мой милый, нет – коль в тине жить, в углу,

Гражданских чувств не надо, других каких побольше.
К примеру, остолопьих – о прочих не мечтать!
Забился в ил поглубже, набросил слой потолще,
Да и лежи смиренно – шанс верный старше стать!»

                ***

На том и разойдутся, не убедив друг друга.
Но дня не проходило – лицом к лицу опять.
Карась с идейкой новой… Вот, от кого услуга?
Что в голове творится? Простым нельзя понять…

Он словно наяву незнамо с чего бредил:
«Не должно рыбам рыбами и в голоде питаться!
Для рыбьего обеда вон сколь Нептун наметил:
Ракушки, мухи, черви… голодным как остаться?

Лягушки, раки, змеи… Скажи, неужто мало?
Всё рыбам на потребу – роскошный провиант!»
«А Щукам – караси… - Ёрш выдохнет устало –
Они их обожают… их есть у них талант!»

«Не должно этак быть! Коль нет у нас защиты
Такой, как ты имеешь, то надобен закон
Особо охраняющий, во множестве сердитый –
Жизнь карася бесценна! Нельзя её на кон!»

«Ну, да… Ну, да, конечно! Не стану с этим спорить!
Но, вдруг кто не исполнит? Что будет ждать того?»
«Размножить лист-решенье, желательно ускорить:
Не издавать законы… совсем… ни для кого!»

«И этак ладно будет?» «Да! Устыдятся… точно!»
И эдак день за днём, час от часу чудней…
Но вдруг Голавль с повесткой приплыть уполномочен:
«Явиться перед Щукой чуть свет блеснёт ясней!»

                ***

Карась не оробел. Подумал: «Наконец-то!
Увижу и воочию… столько всего слыхал…
Магическое слово укажет её место…»
Вот же какие мысли заплёл в себе нахал…

Взглянул на друга Ёрш и как бы усомнился…
О, нет, не в Карасе… в себе – самом себе…
«Не слишком ли я рьяно над ним порой глумился?
А вдруг да как иначе всё сложится в судьбе?

А вдруг и в самом деле у Щуки суть иная?
Вдруг все не замечают, что ищет та любви?
Да и карасик этот… уж так ли его знаем?
Мож, с виду простофиля и карьерист внутри?

Прибудет завтра к ней да «правду» свою ляпнет,
Она душой воспримет, да перед ним поклон,
Да заводью пожалует и тот начальством станет,
И окажусь я сразу болван со всех сторон…»

Ночь пролетела быстро. И вот настало утро.
Как объявлялось, Щука на место приплыла,
Да и Карась уж здесь. Глядит с прищуром… Мудро?
«И – что? - как вопрошает, заевши удила… -

Жуть сколь понаплели: и зла-то, мол, спесива.
Но, что в ней есть такого? Отличен чем портрет?
Пожалуй, только ртом – огромен некрасиво…
Как раз мне прошмыгнуть… Но есть меня - запрет!»

«Слыхала я, Карась, - нарушила молчанье –
Что ты умом изряден, что мастер говорить…
Что спорить даже любишь… Забавно чрезвычайно…
Вот, приплыла послушать, да всё самой узрить!

Ну, что ж ты? Начинай! О чём твоя тревога?»
«Про счастье больше думаю! – ответил ей Карась –
Чтоб все здесь, как один, имели его много,
Могли свободно плавать, иль погружаться в грязь!»

Услышав это, Щука внезапно улыбнулась:
«Ты, что, серьёзно думаешь, что этак может быть?!»
«Но, отчего бы нет?» Та вздохом поперхнулась:
«Представить не могу, чтоб ты мог рядом плыть…»

«Но, что же в том такого, чему не можно сбыться?»
«А если я, к примеру, возьму да съем тебя?»
Вокруг примолкли все, тревога сплошь на лицах,
Желание удрать – спасти от бед себя…

«О, нет, степенство ваше! Взгляните в свод законов -
Прописано отчётливо в нём: рыбам рыб не есть!
Ракушки, комары – их можно, безусловно,
Лягушек тоже… змей… всего довольно здесь!»

«Как хочешь, это мало… Голавль, он правду бает?
Неужто, есть законы, что есть мне на обед?»
«Признаюсь, я растерян…» - Голавль ответ не знает…
«Ну, вот… Я так и думала – таких указов нет!

Оставим эту тему, поскольку с ней всё ясно…
Продолжим диспут дальше… Ну, что ты замолчал?
Чего ещё ты ждёшь, мой фантазёр несчастный?
Потешь хоша бы чем, коль смело так начал!»

«Я жду, что справедливость во всём восторжествует!
Что сильным запретят здесь слабых обижать.
Ну, и богатым бедных – и слово то не всуе!
Что каждый будет каждого любить и уважать.

Объявится вдруг дело, в котором все мы, рыбы,
Сумеем заиметь посильный интерес,
На поприще его трудиться с охотою смогли бы
За долю в результате – жду этакий прогресс!

Вот ты, к примеру, Щука, сильнее многих даже,
Тебе и дело тоже не то, что мне дадут,
Поскольку я слабее… Меня другим обяжут –
По силам и способностям… полегче подберут.

И выйдет: всяк за всех, и все во всём за всякого!
Когда вот этак сложится, кто сможет подкузьмить?
Чуть невод где покажется – мы драло и без якого –
Кто в ил, кто под корягу… Придётся отменить

Тот лов, на нас облаву, да и ушицу тоже…»
«Не знаю, право слово… Людей не изменить…
Не бросят то, что вкусно… Поверить невозможно…
И, кстати, про работу… Позволь-ка уточнить:

Ты вправду полагаешь, что я работать стану,
А ты с моих трудов хоть что-то получать?!»
«А, как же! Друг от дружки… в процессе непрестанном…» -
С чего-то промелькнуло: вот здесь бы промолчать…

«Ах, значит, друг от дружки? Ты, брат, залопотался…
Ну, ладно, про меж вас… Но, чтобы от меня?!
Зазорны твои речи… Нет, диспут не удался…
Знать, мало секли в детстве – ай, не было ремня?

Голавль, по-нынешнему как всё это называется?»
«Сициализмом, будто!» - тот бодро отвечал.
«Сициализмом… точно! Никто не сомневается,
Что бунта в нём начало… По книгам изучал?

Давненько уже слышу: Карась, мол, то и это…
Крамольные, мол, речи открыто говорит…
Выходит, зря не верила? Ведь, просто конец света…
Он не таковский, думала – нет, смуты в нём, внутри…»

Карась уже трясётся: «Я в простоте душевной…
А так я ничего… какой я бунтовщик?
По дурости всё больше… а в остальном степенный…
Простите, коль обидел…» - от страха явно сник.

«По дури, говоришь? По простоте сердечной?
Иная простота и воровства подлей…
Вам, дуракам, дай волю в наивности беспечной,
И умных не останется! Пока что слёз не лей –

Наговорили мне изрядно, аж с три короба,
А ты как есть карась и больше ничего!
До смерти надоел… шкурёнка зря не порота»
И как-то так взглянула с ухмылкой на него,

Что стало сразу ясно: не обойдётся спросту.
А что не съела сразу – видать, не голодна…
Удобно растянулась, прибавив себе росту,
И сладко захрапела – уснула вдруг она…

А Карася под стражу, чтоб не сбежал, не скрылся.
К заре вечерней ближе опять пред ней стоит…
Слезами за тот день не раз иль два умылся…
Но не в своей был воле: вновь диспут предстоит…

«Хоть ты мне супротивник, - открыла речи Щука –
Но страсть, теперь признаюсь, люблю поговорить!
Опять же между нами, в реке такая скука…
Ну, что же ты примолк? Пора рот отворить!»

При этих вот словах в нём сердце загорелось,
Животик подобрался, затрепыхался весь,
Взглянул ей прямо в очи – откуда нашёл смелость?
Подумал: «Будь, что будет! Собью -ка с неё спесь!»

Как гаркнул во всю мощь, аж та оторопела:
«А знаешь ли ты, Щука, про добродетель что?»
Та пасть и растворила – ни звука… онемела?
Лишь воду потянула – случайно вышло то…

Глотать, нет, не хотела… но как-то проглотила…
В желудке тот смутьян – стал ужином за миг…
Охрана к ней метнулась, с вопросом подкатила,
Узнать, не подавилась ли? Не слишком ли костист?

И только верный Ёрш вздохнул от всех украдкой:
«Вот диспуты-то с сильным… Не правда ль, хороши?
А я предупреждал… Всё призывал к оглядке…
Молчи о том, что знаешь? Делиться не спеши!»