Крохотульки. Советские-3

*  *  *

В филиал районной психиатрической больницы доставили очередного пациента, молодого солдата с ожогами и сильной контузией. Ничего странного в его появлении не было. Шла тягучая и непонятная война в соседнем Афганистане. По версии пропаганды, она стыдливо называлась «братской помощью», а наши войска – «ограниченным контингентом». Транспортными Илами туда отправляли безусых пацанов, а возвращали – раненых и калек. На «Чёрных тюльпанах» обратно в Союз шёл «груз 200»…

Парень рассказывал странные вещи. В Афгане он был  разведчиком. Его подразделение забросили в горы, в тыл душманов, для рекогносцировки. Где-то на третьи сутки случилось нечто. Они располагались в расщелине. На склоне хребта, за речкой, прилепился кишлак с базой моджахедов. Высоко в небе послышался гул самолёта. К земле пошла бомба. И мир перевернулся… Что-то чудовищное медленно и беззвучно всосало и кишлак, и речку, и горный хребёт… Когда он очнулся, всё вокруг было необъяснимо другое…

Больше он ничего не помнил. О том, как выжил, не рассказывал. Только о бомбе, о кишлаке, о взрыве, который называл объёмно-вакуумным. Но ему никто не верил. И пациента лечили трудотерапией, таблетками и уколами.



ДВА МАНДАТСКИХ ДЕПУТАТА

То, что Либерально-демократическая партия Советского Союза родилась в кабинетах Кремля и Лубянки, уже тогда понимали многие умные люди. А само слово «проект» в данном контексте тогда в ходу не было.
 
– Ребята, надо срочно вступать в ЛДПСС, – заявил приятель, всегда державший нос по ветру, – раз по телику сказали, значит, там, – он выразительно поднял указательный палец кверху, – утвердили. А там, – и он многозначительно ткнул большим пальцем за спину, куда-то в сторону Детского мира и ЦУМа, – там, в курсе, и всё согласовано и одобрено. Следовательно, за оппозиционные взгляды репрессий уже не будет. А вот преференции последуют – и всенепременно!..

На разъяснении грядущих «преференций» он остановился подробно. И, надо сказать, как в воду глядел. Жирик в будущем длину поводка использовал по максимуму. Вскоре его неосязаемая связь с комитетом наблюдалась воочию.

Со ступеней Дома пропаганды в один из советских праздников Жириновский гневно клеймил Межрегиональную группу и особенно, почему-то, Николая Травкина, мол, у него, у подлеца, «два мандатских депутата»…

Над «мандатскими депутатами» народ потешался и аплодировал. Вдоволь накричавшись, Жириновский сел в «Жигули» и поехал дальше. Следом за ним синхронно тронулась чёрная «Волга» то ли соглядатаев, то ли охраны…



ЗВУК НОЧНОГО МОТОЦИКЛА


На выходные, где-то в 80-х, сплавлялись с Димой на байдарке по одной из малых рек Подмосковья. Речка на деле оказалась куда сложнее и мельче, чем это выходило по краеведческой литературе. Пришлось даже поработать топорами, расчищая проход от поваленных деревьев…

Умаялись сильно, кое-как к вечеру нашли более-менее удобное местечко на берегу для палатки. Маленькая лужайка под склоном. Вокруг деревья, колючие заросли.  Разожгли костерок, вскипятили чай, перекусили холодной тушёнкой, залезли в спальные мешки и тут же отрубились…

Ночью внезапно проснулись от звука мотоцикла, несущегося где-то рядом… Приблизился, потом отдалился. Через какое-то время снова раздалось характерное тарахтение мотоциклетного мотора. По звуку выходило, что палатка наша находилась рядом, метрах в двадцати от дороги…

Утром, уложив вещи в байдарку, решили взглянуть на автостраду. На  склон поднялись. Осмотрелись. Крупные, но какие-то кособокие стволы осины, ольхи и дуба подковой охватывали холмистую равнину с редким кустарником. На километры впереди – труднопроходимая местность…

Да и карта туристическая, хоть и сознательно искажённая, но показывала, что дорога ближайшая находилась километрах в  тридцати от нашей речки. То ли слух обострился, то ли наваждение акустическое, то ли иное что, для нас непонятное… Так и осталось загадкой. Да и чёрт с ней!..



*  *  *

Москва. Центр. Тверской бульвар. Сквер Литературного института. На крыльце здания стоят молоденькие студенты: две интеллигентного вида поэтессы и прозаик. Одна из поэтесс, докурив сигарету, небрежно предлагает приятелям:

– Айда в ЦДЛ прошмандёмся и виски трахнем – у меня сегодня денег, хоть жопой ешь!..



КОЕ-ЧТО О ТАРАКАНАХ…

Одного мужика в старой московской коммуналке замучили тараканы. И так выводить пробовал и эдак. Ничего не помогало. У себя вывел – бегут от соседей, дом-то большой. И тогда он завёл котёнка. И стал учить его ловить тараканов. А чтобы совместить, как говорится, полезное с приятным, и закрепить условный рефлекс академика Павлова, про который он не забыл ещё со школы, стал давать котёнку вместе с тараканами – валерьянку. Сначала много – чуть ли не вымачивая мёртвых усачей в этой жидкости. Постепенно дозы уменьшил. А потом и убрал совсем. Говорят, что сейчас для его кота тараканы – самый цимус, то есть, говоря по-русски, деликатес…
   


КОНТРАБАНДА

В танковом полку Группы советских войск в Германии, расквартированном в земле Бранденбург, самым скупым и прижимистым прапорщиком считался белорус по фамилии Колоцей. Но сослуживцы, посмеиваясь над скупердяем, за глаза звали его хохлом, западенцем и просто – Яйцеколом.

Отправляется он как-то в очередной раз в отпуск на Родину и выставляет товарищам по оружию, скромно так, бутылочку немецкого шнапса и шматочек родного сала… Тогда эти самые товарищи по оружию, вздохнув, дружно сбросились марками на подобающую случаю выпивку и закуску.

Отдохнули на славу. Хорошо выпили и хорошо закусили. Душевно попели. И сами посидели в кайф, и от души напоили прапорщика Яйцекола. А пока прапорщик сладко посапывал, собутыльники содержимое двух чемоданов утрамбовали в один. И плотно заполнили второй своими подарками…

В Бресте прапор раскрыл на проверку чемоданы. И перед недоумёнными взорами местных верещагиных предстали – угольные брикеты «Рекорд» для топки печей и титанов. Таможенники шутку таки оценили, но сохраняя серьёзность, заподозрили в угольных брикетах наличие контрабанды…
 
По рассказам очевидцев, таможенный досмотр немецкого угля выглядел следующим образом. Голый по пояс, грязный и потный, в клубах угольной пыли, с трудом сдерживая слёзы отчаяния и безбожно матерясь, прапорщик Колоцей стоял на площадке и молотком разбивал злосчастные брикеты…

Не обнаружив в брикетах искомой контрабанды, брестские таможенники заставили Яйцекола совком и метёлкой тщательно собрать остатки злосчастного груза. И уже следующим поездом, с чемоданом немецкой пыли, отправили прапора в Союз, искренне пожелав тому счастливого пути… 

 

*  *  *

Русский человек – человек уникальный. Он может то, на что у другого всей фантазии не хватит. Русский человек живёт не умом, а душевным порывом, со здравым смыслом часто не пересекающимся…

Старый московский дворик с липами, клумбами, песочницей, развешанным бельём, велосипедом, мотоциклом, припаркованным «Запорожцем» и столом доминошников, где соседи забивают козла, травят анекдоты и пьют пиво из полиэтиленовых пакетов. Рядом стоит металлическая заржавелая бочка литров на двести с отверстием. Мужики, расслабленные свежим бадаевским и чекушечкой белого, поспорили – влезут ли у них яйца в это отверстие.

У самого настырного получилось. Яйца в отверстие бочки вошли. А вот обратно выйти не захотели. Мужики забросили домино, пиво и даже ещё непочатую поллитровочку, и попытались советами и руками помочь соседу, выспорившему стакан водки. Не получилось!.. Сбегали к телефону, вызвали неотложку… Приехавшая врачиха развела руками – ничем помочь не могу!.. Вызвали газосварщиков ЖЭКа, подробно объяснив ситуацию…

Мужик уже орёт ором, мол, яйца распухают и терять их в его планы никак не входит, что список наследников ещё не закрыт… Его успокаивают, поят водочкой, дают занюхать чёрным хлебом… Собрался весь двор. Прибежали из соседних. На балконах нет свободных мест. Мужики суетятся и матюгаются, а бабы – чтоб их! – лишь смеются и подначивают. Бочку разрезали автогеном, распилили где надо. Яйца спорщику сохранили…

Мужики, довольные исходом, сбегали в гастроном, взяли водки с закуской и продолжили бурные дебаты и обмывание спасённых яиц аж до полуночи.

 

*  *  *

Один мужик был в долгом и безвылазном запое. Сидел у себя дома и беспробудно пил водку. И, вроде бы, и хмелел, но в осадок никак не выпадал. И вот уже, кажись, всё выпито и последний стакан остаётся. И тут на этот стакан, откуда ни возьмись, чёртик вспрыгивает, махонький такой, серенький, с длинным хвостом… «Что за хрень! – думает мужик. – Я тут делом занят, а всяка нечисть под руку лезет!» И ногтём, понимаешь, этого чёртика со стакана сшибает, чтобы, значит, не мешал… А тут дверь закрытая медленно так, со скрипом, открывается, и в комнате появляется – чёрт! Огромный такой, мохнатый, почему-то с вилами в руке, с горящими глазами и грозно так на мужика рыкает: «Ты чего маленьких обижаешь, падла?!.»

Мужик тот разом протрезвел. Извинился. Говорят, поседел основательно и пить бросил. Почитай, не пьёт уже четыре года… Во как!..



*  *  *

В детстве мы играли в войну. Делились на русских и немцев. Немцы были плохие, поэтому немцами мы быть не хотели. Но однажды я увидел живых немцев. Настоящих, которые воевали против наших отцов. Мы гостили у дяди Виктора в деревне. А напротив окон его дома стояла психбольница, и в ней жили немцы. И они были совсем не страшные. А наоборот – тихие, смирные, некоторые в очках, и даже смеялись. Они были так же молоды, как наши отцы, только в полосатых халатах. А ещё они вырезали игрушки из дерева и дарили детям. У меня были эти игрушки, уже не помню, какие, но они потерялись. Мне почему-то стало жаль этих немцев. Они совсем не были похожи на тех, что показывали в кино. О них все забыли. Они ничего не помнили. Они были никому не нужны. Их, наверное, никто не искал у себя на родине… Это было в начале 60-х годов. О живых пленных немцах я слышал ещё в середине 70-х. А когда умер последний – не знаю.



*  *  *

Как-то весной 81-го ехал в метро до Коломенского. Вдруг, где-то около «Автозаводской» состав внезапно резко остановился. Никаких объявлений. Стоим минуту, вторую, третью… Народа в вагоне много. Но никто особо не волнуется, похоже, такие остановки для людей не редкость. Минут через пять гаснет свет во всём составе. Нет огней и в тоннеле. Мрак абсолютный. Молчит и машинист поезда. Народ начинает немного волноваться и переговариваться… Слышен разборчивый разговор рядом стоящих парней:

– В прошлом месяце такое же было, на этой же линии. Остановились между станциями…
– И как?
– Да, простояли полчаса в полной темноте и изоляции. Потом объявил машинист, мол, дело труба, граждане пассажиры, вам выбираться надо по тоннелю к станции, лучше назад, туда ближе…
– И что, пошли?
– А куда денешься! Двери открыли, стали прыгать. Гвалт, паника, бабы воют, дети плачут… Извазюкались все в грязи и смазке, пока по рельсам брели… Да! Чуть не забыл, там главное до кабеля не дотронуться, если высокое напряжение не снято – крындец! Кучка золы и вечная память…

Народ, слышавший историю, не на шутку возроптал и стал примеривать к себе подобную ситуацию… Кто-то всхлипывал, кто-то твёрдо заявлял, что никуда не пойдёт, кто-то вопрошал про электрический ток и как до него не дотронуться, кто-то крыл херами долбаный метрополитен, кто-то пытался всех успокоить, взять себя в руки и ждать помощи… И действительно, не прошло и получаса, как включился свет и состав тронулся. На перрон станции, толкаясь, вывалился почти весь наш вагон…

Мои соседи остались, вздохнули и спокойно заняли освободившиеся места.   
 
 

*  *  *

Мать начала работать с 14 лет, ещё в деревне, в колхозе. С трудом выправила паспорт и уехала в город. Одно время трудилась на Гознаке, но всё остальное время до выхода на пенсию – на фабрике. Никогда не опаздывала на смену, не спорила за права, боялась начальства, практически никогда не брала больничный. Имела грамоты, благодарности, премии, значки «Ударника», «Передовика», медали «За доблестный труд в Великой Отечественной…», «Ветеран труда»… Оформила пенсию к разгару перестройки.

И тут, к немалому удивлению и недоумению, выяснилось, что её многолетний стаж, честная и беспорочная работа, звания и государственные награды – абсолютно ничего не значат. Пенсия оказалась практически такой же, ну только чуть-чуть выше, чем социальная пенсия её школьной одноклассницы и односельчанки, которая всю жизнь вела, скажем так, не совсем социальный образ жизни: работала от случая к случаю, потому как числиться неработающей было нельзя, любила выпить и праздно погулять…

Для матери это был шок. Болезненный удар. И повод задуматься о правильности прожитой жизни… Правда, со временем, постепенно, как-то всё вошло в колею. Но меня стало удивлять другое – её пенсия была значительно выше, чем заработная плата работающих в реальном секторе окружающей её провинции…

 

*  *  *

Ирина дочка, кладезь детской непосредственности и непредсказуемости, ещё в том возрасте, когда только начинается осмысление себя и окружающего мира… Она сидит на диване, ручкой ощупывает своё горлышко и задумчиво говорит:

– Что-то мне оно напоминает… Что мне это напоминает?.. А-а, писульку у Коленьки!..



*  *  *

В одной солидной организации ответственным за вентиляцию был Коля Тимченко. Вентиляция хорошо работала, напор воздуха был сильный. Не всем это нравилось. Один из начальников написал на Колю докладную, мол, так и так, вентиляторы сильно работают, посему де «народ обсопливился из-за вентиляторов»… Директор, как полагается, докладную рассмотрел и наложил резолюцию, обязывающую главного вентиляционщика Колю – собственноручно и ежедневно вытирать сопли «обсопливенным»…



*  *  *

Электричка. На скамейке молодая мама с дочкой лет семи, едут на дачу. Девочка задумчиво спрашивает маму:

– Мам, а мам, а ты в детстве с папой дружила?
– Дружила.
– Со школы?
– Со школы. Наверное… А ты почему спрашиваешь?
– Так, мамуль, интересно…
– А ты с кем в классе дружишь? С Лёшей Коноплёвым?

Девочка молчит, что-то про себя думает, потом решительно выдыхает:

– Да, с Лёхой. Но я за Конопульку замуж не пойду – он мне недавно в ухо дал…



*  *  *

Мама Полины, Ирина Георгиевна, рассказывала такую историю. В начале 70-х, на Чукотке, в их геодезической партии, случился пожар. Сгорела палатка и все вещи… Точнее, почти все. Каким-то мистическим образом совершенно не пострадал один из номеров журнала «Москва» с романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», находившийся в сгоревшей палатке… И как тут не поверить сакраментальному – «Рукописи не горят!» 



СГУЩЁНКА ИЗ СОЮЗА

Возвращается один солдатик из отпуска в Союзе в свою часть в ГДР. На Брестской пересылке подходит к нему сержант, и проникновенно так, держа за пуговицу, говорит:

– Браток, земеля, выручай! Сгущёнку из дому везу. Много… Боюсь, придраться могут. Выручай, дорогой, возьми десяток банок, век не забуду!..
– Да я сам сгущёнку везу. Десять банок, – отвечает солдатик.
– Ну, землячок, что тебе стоит!.. Вона у тебя скока места свободного! Запихни сгущёнку! Выручай, браток!.. Век тебя не забуду!

Задумался солдатик. И помочь надо бы… Вот тока самому бы геморрой на задницу не заиметь… Эх, была не была! Надо выручать сержанта…

В Польше, после досмотра, верхними в сумке оказывается своя сгущёнка. Да какая разница, думает солдатик, какие отдавать. И возвращает сержанту свою родную сгущёнку. Тот рад бесконечно и рассыпается в благодарностях…

– Спасибо, земеля! Спасибо, брат! Век тебя не забуду!..

Вечером, в каптёрке части, вернувшийся солдатик вскрывает ножом банку сгущёнки к чаю. Наклейка странно скользит и отклеивается с краю. Солдат, дабы не мешала, срывает её и – мать чесная! – на столе оказывается ярко красный червонец со знакомым профилем Владимира Ильича Ленина.

Солдатик замирает в недоумении. Потом вываливает из сумки все банки и лихорадочно срывает этикетки. Они отходят быстро и с удовольствием. Под каждой оказывается червончик…  Ровно сто советских рублей! Тут тебе и на пиво, и на шнапс, и на гаштет с товарищами хватит!..

– Ну, спасибо, сержант! Вот, молодец! Век тебя не забуду, землячок!..

 

СДЕЛАНО В ЯПОНИИ

Советский разведбат в провинции Герат, граничащей с Ираном, провёл успешную операцию против душманов. Караван, идущий к Исмаил-хану, накрыли и уничтожили, не понеся потерь. Трофеи были славные – тут и оружие, и аппаратура, и ковры и прочая мелочёвка. Настроение у офицеров и солдат было приподнятое. Помимо ожидаемых наград, есть и конкретная польза. Будет чем порадовать родных и близких в Союзе…

Но, система сработала, кто-то стукнул, и в часть высадился крупный десант из сотрудников особого и политического отделов, военной прокуратуры и –   лично командир дивизии. Шмон был усердный и тщательный, крик стоял на всю пустыню… Пистоны вставили глубоко и от души. И по партийной, и по прочим линиям. Изъяли все заныканные сувениры и даже сверх. На плацу сложили гору трофейных вещей, щедро облили соляркой и – подожгли…

Когда нежданные визитёры улетели, а гарь осела чёрным пеплом, по пепелищу пошли ушлые солдатики. Они бродили, как бродят грибники по лесу, и что-то неспешно выискивали среди бесформенного, уничтоженного огнём  хлама. А искали они, как оказалось, наручные часы известной японской фирмы «Seiko». Очищенные от копоти, они шли как ни в чём не бывало – японское качество и здесь прошло суровую проверку.



*  *  *

Когда Хасаныч затруднялся точно сформулировать своими словами свою же собственную расплывчатую мысль, ускользающую от языка, он напрямую апеллировал к собеседнику:

– Ну, ты понял, о чём я говорю!..
– Ну, в общем, ты меня понял!..
– Ну, это ты сам хорошо знаешь!..
– Ну, ты сам понимаешь, что я хочу сказать… 

И от его решительного напора и убедительности, даже если люди не совсем точно понимали смысл того, что им хотят сказать, они легко соглашались с собеседником и утвердительно кивали.       



СУКА

Коля Тимченко сменил работу. Всё вокруг новое, незнакомое. И вот зачем-то ему срочно потребовалось к главбуху зайти. А никого по имени и отчеству ещё не знает. Спрашивает у секретарши, как, мол, тут главного по финансам звать величать,  и в каком кабинете располагается. Та, сама вежливость, всё подробно объяснила. Постучал Николай как положено в дверь, заходит и вежливо с бухгалтером главным здоровается: 

– Здравствуйте, Абрам Моисеевич!

Тот молчит. Даже голову от бумаг не отрывает. Не слышит, наверное, думает Васильич и снова, чуть повысив голос, здоровается:

– Абрам Моисеевич, здравствуйте!

А тот, посмотрев на него, спокойно так отвечает:

– Я не Абрам Моисеевич, а Алексей Михайлович.
– У, сука!..
– Я не сука, молодой человек, а главный бухгалтер!
– Да не вы сука, Аникухина – сука! Секретарша здешняя…



ШАПКИ

Как-то ближе к весне пошли сержант Новосёлов со взводным Чириченко в сопки забайкальские со скуки по камушкам пострелять. Тот и предлагает: «А давай, Сашка, мы с тобой по шапкам постреляем». Сержант соглашается: «А, давай!» Повесили Сашкину ушанку, взводный прицелился, бац, точнёхонько в кокарду. Новосёлыч ему говорит, давай твою шапку, теперь моя очередь. А хохол упрямится: «Э-э, а как же я без шапки-то пойду?» «Да так же как и я! – отвечает Сашка. «Не-е, – упирается взводный, – мне ещё в штаб надо, а без шапки никак нельзя!» «Ах ты, гад!» – бурно негодует Новосёлыч, хватает шапку взводного и короткой очередью режет её в воздухе напополам. Только одни уши и остались. Стоят они супротив друг друга с автоматами, смотрят друг на дружку неприятельски и громко сопят… Постояли так малость, посмотрели-посмотрели да и охлынули… «Экие же мы дураки с тобой!» Обнялись по-братски да и пошли без шапок в часть…

Эх, нам бы вот так с Малороссией замириться, побрататься, да и пойти, до дому до хаты, горилку пить и салом закусывать!..