Крякаш

    В этот раз мы остановились под пригорком, который сам да густо растущие здесь раскидистые деревья закрывали лагерь от ветра сзади и со стороны базы. От мыса, где деревьев не было и откуда постоянно тянуло ветром, Серега Водяной отгородился автобусом и перпендикулярно ему поставил прицеп, так, что образовалось вполне приличное закрытое пространство, где можно было спокойно жить несколько дней. До воды - метров тридцать. Прямо напротив лагеря широкий выход среди камыша на чистую воду. Рядом - никого. Чего еще пожелать!? Только уток да лысух побольше.

    Рядом с лагерем ни уток, ни лысух не было, если не считать небольшого табунка штук в шесть - семь, которые прятались где-то недалеко в камышовых зарослях и периодически показывались в прогале напротив лагеря. Мы видели их каждый день.
    Утром они спокойно проплывали мимо в сторону недалеко расположенной рыболовной базы, кормились там, а к вечеру, если никто не пугал, спокойно возвращались. Плыли лысухи медленно и совсем не по-утиному. Они словно беспрерывно кланялись своему отражению в воде, кивая черной головой с белой проплешиной выше носа при каждом гребке. Некоторые из лысух по ходу дела ныряли: сначала слегка приподнимались над водой – вроде как становились на твердую опору, и легко, без всплеска опускались вертикально вниз. Что удивительно, некоторые из них выныривали вверх хвостами.

    Мы договорились «своих» лысух не стрелять, во всяком случае - пока, и добросовестно придерживались договоренностей. Лысухи как будто знали об этом. Поэтому наш очередной выезд на охоту заставил их только немного посильнее заработать лапами, но никак не крыльями – отплыв от прогала метров на тридцать, лысухи сбавили скорость и спокойно занялись своими куриными делами.
    Другие табунки на воде, где мы уже два дня развлекались стрельбами, можно было рассмотреть если не в бинокль, то, только сильно прищурившись, да и то уже прячущимися в камыши. Лысухи учились, похоже, очень быстро. Серега добросовестно заворачивал во все попадающиеся на пути заводи, бухточки, протоки, ведущие к новым заводям и бухточкам,  где рассчитывал застать птиц, но напрасно. Лысухи были, об этом говорили расходившиеся пенные следы на воде возле неровной стены камыша, но увидеть птиц вблизи не удавалось. Те же, что кормились далеко от зарослей, сразу вставали на крыло и уходили к противоположному берегу, а гоняться за ними у нас не было ни времени, ни желания.

    Миновав очередной залив, где осторожные потенциальные жертвы уже успели спрятаться в заросли, Серега вдруг резко сбросил скорость, как-то по инерции развернулся и сначала полушепотом, а потом уже полукриком загомонил:
    - Иваныч! Иваныч! Крякаш! Крякаш!
    Я ничего не понял. Во-первых, на воде никого не было, это совершенно точно, ну а во-вторых, никакой крякаш не подпустит охотника к себе ближе, чем на полсотни метров, тем более при так грохочущем моторе. Глупые лысухи и те загодя разбегаются, а уж утки-то намного умнее и осторожнее их. Где он крякаша увидел?
Я с усилием стал вглядываться в стену камыша, к которой правил Сергей.
    - Где? Где? Не вижу! – я тоже полушептал -  полукричал.
    - Да вот же! Вот! На хатке ондатровой сидит, – Сергей вытягивал руку по ходу движения. - Ну, ты что, не видишь что ли?! – отчаянье так и сквозило в его голосе.
    В следующий момент, чуть приподняв взгляд, я рассмотрел большую прочную ондатровую хатку в виде конусообразной кучи метров трех в диаметре и сидящего на ней крякаша, который своим рыжевато-бурым оперением сливался цветом с этой злосчастной кучей пожухлой травы и камыша. Сейчас не весна, где по брачному наряду селезня с его яркой иссиня-зеленой головой и шеей, очерченной белым ошейником, не спутаешь ни с кем другим, да и заметишь издалека.  Поэтому-то я и не увидел его сразу. Красавец крякаш, видимо поняв, что мы прибыли по его душу и прятаться больше не имеет смысла, стал взлетать, вертикально подпрыгнул, вытянул свои красные лапы и расправил крылья. Это время самого медленного полета утки и здесь чаще всего удается ее подстрелить. Между добычей и лодкой было уже не больше полутора десятка метров, а целиться времени не было. Я выстрелил навскидку, поскольку до последнего не верил, что где-то здесь прячется крякаш и ружье не приготовил. Мимо! Разлета дроби нет. Селезень, а это был именно он, я успел рассмотреть его зеленовато-желтый клюв, стал быстро набирать высоту и одновременно уходить за камыш. Второй раз я выстрелил, когда он поднялся уже метров на шесть и чуть отошел в сторону – снова промах!
    - Не стреляй, - истошно закричал Сергей, но было поздно.
    Полуавтомат в руках с еще тремя патронами в магазине сделал меня чересчур азартным.
    После третьего выстрела, больше на удачу, крякаш вдруг на мгновенье застыл в воздухе и, распластавшись, красиво упал, с шумом ломая густо растущие камыши. По падению было видно, что он убит.
    - Зачем, Иваныч?! – с тем же отчаяньем в голосе, с которым только что призывал меня стрелять, Сергей уже осуждал меня. - Все равно не найдем.
    - Причаливай к куче, - оборвал я его, - здесь прочно.

    Серега, заглушив мотор, медленно подошел к хатке и схватился за стебли распушившегося на верхушках тростника. Отложив ружье, я осторожно встал на хатку одной ногой, постепенно перенося на нее тяжесть, а когда убедился, что она свободно держит меня, выбрался из лодки окончательно. Хатка покачивалась, но даже не погружалась в воду. В центре ее я рассмотрел довольно внушительную вмятину, а вокруг кучу перьев и птичьего помета – очевидно, утки облюбовали это место давно и частенько здесь отдыхали. Ондатра же ушла из хатки еще раньше, иначе бы их здесь не было, обычно она утку выживает, а не наоборот. За пределами утлого пристанища поваленный камыш, вперемешку с рогозом  и водяным хвощом,  лежал тоже густо, но ноги стали проваливаться сначала по щиколотку, потом и до колена. Я вглядывался в заросли до боли в глазах, раздвигал руками желто-коричневую стену, надеясь рассмотреть добычу, но напрасно. Цепляясь за куртины тростника, подминая стебли, удалось отойти  от хатки метров на пять. Дальше нога провалилась выше колена, а из воды поползли громко лопающиеся пузыри мерзко пахнущего газа.

    Все! «Кина» не будет! Серега оказался прав. С чувством досады и горечи я осторожно вернулся в лодку, расстроенный уселся на лавку и даже не дотронулся до оставленного ружья. Видимо поняв мое настроение, Водяной молча оттолкнулся от кучи и направился к выходу из залива.

    До самого лагеря мы молчали. Пару раз удавалось подойти к поредевшим табункам на расстояние выстрела, но я так и не стрелял.