Отчет пациента как магнетический опыт Э. А. По

     Культурное превосходство фашиствующего молодчика и отщепенца Кривцова, вечно выпадающего из стройной шеренги поступательно продвигающихся в нацистско - православнутый раёк мудозвонных говноедов своевременности, призвавшего вспомогательные ежиные войска одного из отцов - основаателей рунета ( не считая Кашина и Ваенги, ма пароль и муэ бьен, товарищи ), обрамлившись - нет такого слова, блябуду нету - фотосетами всегда выправляющей негодующее состояние разболтанной психики прелестной Таи Карпенко, моей наилюбимейшей розовой кудряшки хохляцкой дислокации у граде славного кагана Кия, общего хотя бы поползновениями Арик - буга и Берке Джучиевича, иншалла, привел меня к смутно осознаваемому п...цу изнутри подсознания, этого кошмарного вместилища чудовищ вонюче - потрясучего старичка мошенника Фрейда, и я, вне всяких сомнений, принялся анализировать свое блистательное, как Дитушка, детство, когда, понимаешь, путя к коммунизме возлежали наотмашь, а разрядка детанса сменялась маловменяемыми волнами народного гнева.
      Помнится, лет, верно, в пять я взял себя за яйца и впервые в своей пока еще малоразумной жизни социального существования осознал всю тщету приближенности к той же Милене, потому в зеркале отражался уродливый мальчик с носом, одномоментно схожий с жидом и армяшкой, хоть и был он ( я ) природным природоведческим краеведом и книголюбом с четырех зим возраста удмуртом и мордвинушкой. По всей видимости, наша исконная национальная неопределенность и заманила меня в Лавку Чудес расово нечистоплотного Педро Аршанжо, а уж там и до предательства делу социализма с человеческим лицом было недалеко. Ровно семь лет, так как мне исполнилось ровнехонько двенадцать, когда одной темной - претемной ночью услышал я по могучей лакированной радиоле   " Урал " голос Севы Новгородцева, развращающего неустановленные итогами пятилетки умы слушателей, ставя то модный  " Роллинг стоун ", а то и внаглую выпуская на соседнюю волну чей - то хрипловатый басок, зачитывающий с листа абзацы сомнений шустрого Хоропрова, не сомневающегося в американском превосходстве в Лунной гонке. Дальше - больше. Аглицкий враг оседлывал мунрейкер в смутных отсветах видака, ненашенского и страшного самим фактом причастности к разложению в быту и полнейшей аморальности творимого на экране горьковского телевизора ( плотный, как шкаф, тяжеленный и тоже лакированный деревом )  " Чайка ". Потом явились чайки Чехонте и пролетающие мимо мажоры, опасающиеся высунуть рожи в чуть приоткрытые окна стыренных с  " Плимута " прототипов, бросание с балкона мякишей и корочек остродефицитных батонов в острые жадные клювы и отчаянно - пьяные стихи Юрка Полякова, сбежавшего от красот Родины в Париж, где мусью Плюш, разврат и пренебрежение, пока тута сто дней и голый образ опойной Кондулайнен. А затем все изменилось. Полуголые комбинашки и курящий план бухгалтер, титька Лики Старр и волосатая манда Захаровой, рев форсируемого движка зубила цвета мокрый асфальт и ужаханный пацан по прозвищу Овощ, закипевший невзначай в своей убитой Бэхе возле фонаря, лишь частично погнутого бампером автомобиля уставшего нарика, одного из первых в городе, ведь мы курили дурь и пили вальяжно пиво, а он уже тогда мотался на Бор, где харьковская солома отлетала вхожим за семьдесят рубликов полновесных советских стакан. Мы же, повторюсь, дули плантчик, божию травку, отраду для всех ширмачей, сшибая двадцатку в кучку, всяк внося свой вклад лепты : кто чирик красный, а кто и синеватую пятерину.
     И вот в один вовсе непрекрасный день явился дедушка Зигмунд. Какой - то самопальный ротапринтом, растрепанный и без обложки, впрочем, трудолюбивые расшатыватели режима обкладали листы собственного изготовления обложкой, написав шариковой ручкой поверх  " Не влезай - убьет ! ". Он меня и убил. Я сразу всек, что сны и разврат в мозге мало имеют фактологии или явности Бехтеревой, это, скорее, разводка для сомневающихся в правильности бегущего в сторону БАМа народца или упертых психицкими меньжеваниями зарубежников, чувствительных лишь в книгах и их же кино, но черноволосые вьеты, смуглые гондурасцы или всегда чорные ниггеры Африки могут поспорить с постулатом напалма и ковровых бомбардировок во имя и для, хотя в первом классе узнал я об Афгане, когда приехал одноглазый прапор, папа одного из паралелльноклассников, привез двухкассетник джаповский, кассеты ТДК, заполненные ритмами эстрады врагов и будущих партнеров по расхищению природных богатств Сибири, а также козырные солнцезащитные очечки, кои и расшибли благополучно жестокие кулаки местных хулиганов, получивших нож в спину видом этих очечков, заманчивых и недосягаемых. Импортный батник, джинсы от арийцев  " Авис ", обляпанные херней  " Жигули ", адидасовский костюм, бейсболка - горшок с непонятной надписью не по - нашему и мой уже лично  " Протон " на детском плече, откуда кричит Доротея Пеш или поскрипывает Удо Диркшнайдер. Я как - то еще до Севы махом почуял на хрен не нужность старой мельницы белой ночи горной лаванды, лишь заслышав бешеные коды Джимми Хендрикса и окумаренные распевы Дженис, насрав на хулиганские потуги опустить меня с приятелем ( он помер от инфаркта пару лет назад ) Владом наименованием  " битломаны ", хотя именно  " Битлз " я не любил постоянно, предпочитая более тяжкое музло. В восемьдесят восьмом, под дурь уже с  " Арпачаем " недурно зашел рык Борова и сидвишевский бас Паука, так и оставшегося самому себе недосягаемым с тех самых пор.
     И в этом - в нежелании развиваться - и таится самый ужасный ужас населяющих мою страну двуногих. А зачем ? И так сойдет. Да ни хрена вот не сойдет ! Срал я на Просвирнина с царьками, ложил с прибором на коррупционную сущность Криськи, ссал в рыло свиное Шарапихи, найдя неизбывный кайфец в читаемых зараз втроих книгах Юнгера, Селина и одного из любимых - Романа Борисовича Гуля.