Об именах. Анатолий Зиновьевич Марков

Анатолий Зиновьевич (а его в городе знали в основном по имени-отчеству) прожил 90 лет. Значительная часть жизни связана с Кыштымом.

Когда мы встретились впервые? 1 сентября 1956 года, когда он, директор семилетней школы, вёл общую линейку, а я стоял в строю по двое в самом конце третьего «б» класса. А последний раз мы виделись 16 июня 2001 года, когда я провожал в последний путь свою последнюю тётю, сестру мамы,  – Екатерину Ильиничну Костину, а он в качестве председателя – одну из активисток городского совета ветеранов. И я не хочу писать о нём по трафарету, как о засушенном цветке в гербарии, чтобы ничего не упустить, а хочу вспомнить несколько живых эпизодов, участниками которых мы с ним были.

У Бориса Заходера много стихов, очень точно отражающих школьную жизнь. Они ещё не вошли в наши учебники, но широко использовались в самодеятельности. Стихотворение «Перемена, перемена!».  Ситуация словно подсмотрена в нашем классе, только не Вова носится, а Слава, Саша, Валера, Алёша, Витя.  Напомню его.

«Перемена, перемена!» —
Заливается звонок.
Первым Вова непременно
Вылетает за порог.
Вылетает за порог —
Семерых сбивает с ног.
Неужели это Вова,
Продремавший весь урок?
Неужели этот Вова
Пять минут назад ни слова
У доски сказать не мог?
Если он, то, несомненно,
С ним бо-о-ольшая перемена!
Не угонишься за Вовой!
Он гляди какой бедовый!
Он за пять минут успел
Переделать кучу дел:
Он поставил три подножки
(Ваське, Кольке и Серёжке),
Прокатился кувырком,
На перила сел верхом,
Лихо шлёпнулся с перил,
Подзатыльник получил,
С ходу дал кому-то сдачи,
Попросил списать задачи, —
Словом,
Сделал всё, что мог!
Ну, а тут — опять звонок…

Вова в класс плетётся снова.
Бедный! Нет лица на нём!
— Ничего, — вздыхает Вова,
На уроке отдохнём!
Борис Заходер

Слава в коридоре чуть не сбил директора школы. Анатолий Зиновьевич его остановил, поднял, поставил возле себя  и что-то его расспрашивал. А тот сдал меня, сказав, что бегал он не один. И нас обоих наказали – после уроков вымести и помыть пол в классе. Обычно это делала в первых и третьих классах техничка, а тут она пусть отдохнёт. После уроков мы доложили, что готовы к уборке. Техничка выдала нам ведро, воду, две тряпки и веник. Славка поднимал парты и собирал бумажки, я подмёл класс. Дело дошло до тряпок и воды. И тут родилась идея помыть пол мокрым веником, так быстрее. Полкласса «помыл» я, полкласса Славка, он ещё мыл, а я пошёл к директору докладывать, что мы сделали уборку. Директор  пришёл не сразу, мы стояли в коридоре с веником, ведром и тряпками. «Посмотрим, какие вы молодцы,» - сказал директор и открыл дверь. Славкина половина была ещё мокрой, а моя уже высохла. Я не думал, что от веника могут оставаться такие полосы. Лучше бы я не мыл. В общем, сменили мы воду и помыли весь класс тряпками, как положено. Когда пол подсох, мы доложили директору, и он отпустил нас домой, даже не взглянув на нашу работу.

Мы учились во вторую смену. Я был дежурный, пришёл первым и увидел от третьего «а» стенгазету, сделанную на развёрнутом тетрадном листке. Я снял газету и положил в стол  учительницы из параллельного класса. Решил понаблюдать в течение дня и выпустить свою. Помню, что там были какие-то стихи со словом «опоздайка» и большой список опоздавших на урок. Газету вывесил на первой перемене. На большой перемене, когда многие пили чай, стенгазета ещё висела, её видела наша учительница Зинаида Дмитриевна. Она ничего не сказала. А на следующей перемене газеты не было. Я зачем-то пришёл к последней парте на среднем ряду. Там у нас никто не сидел. И вдруг оказался я в окружении мальчишек, фамилии которых были в стенгазете. Что делать? Я вскочил на парту и по партам пробежал через весь ряд. Я уже собрался спрыгнуть возле доски и …оказался в руках у директора школы. Он вовремя подхватил меня и поставил на пол возле себя. Он что-то говорил, а закончил тем, что приглашает меня и  мою мать к нему завтра перед началом занятий. В конце уроков наша учительница сказала мне, что моей матери не надо в школу приходить ни завтра, ни потом.

Через день или через два мы с мамой шли по улице Республики из центра и встретили директора. Я поздоровался, он остановился, мою маму он назвал по имени и отчеству, назвал правильно – Антонидой Ильиничной. Я думал, что он всё расскажет про меня, и про то, как я бегал по школе и мыл класс, и про бег по партам. А он поинтересовался здоровьем матери и спросил, не нуждаемся ли мы в чём–нибудь.  Мать сказала, что сами справляемся. Кстати, за всё время учебы в школе мы не получили ни одного рубля помощи, ни одежды, ни обуви. Но ежегодно я получал саженцы для сада и кулёк конфет и фруктов за хорошую работу на пришкольном участке.

Занятия в школе начинались с общей гимнастики. Иногда вся школа, иногда по группам классов. Всегда проводили гимнастику мальчишки. В каждой параллели были свои ведущие. Случалось, что сразу после гимнастики делали объявления. А однажды после гимнастики со своими стихами в честь международного фестиваля молодёжи и студентов в Москве выступил школьный поэт семиклассник Александр Терентьев. Со стихами он выступал и со сцены. Я тогда тоже пытался рифмовать строки, но ничего серьёзного не получалось. А через два года уже мне приходилось выступать со своими стихами. И Анатолий Зиновьевич после таких выступлений всегда комментировал и находил немало добрых слов. Вообще праздников в школе было много. И были возможности спеть, станцевать, рассказать стихи или басни. Было бы желание.

Играть в шахматы меня научил старший брат. Иногда мы играли. Он убирал с доски две турки или ферзя, и мы играли как бы на равных. В третьем классе учительница спросила, кто играет в шашки. Таких оказалось всего двое, а в воскресенье – школьный турнир. От нашего класса я оказался один. К тому же я играл в шахматы, а там были шашки. Я не знал, что это разные игры. Первые партии я проигрывал, а потом понемногу разобрался и стал даже выигрывать. Но не об этом я хочу сказать, а о том, что в школе было много внеклассных конкурсов, турниров, секций, руководили ими ученики шестого и седьмого классов. Ни одного учителя не было на турнире, всё организовали сами школьники.  У каждого младшего класса были свои вожатые. Со своей вожатой мы даже в лес ходили, одни, без взрослых. Да и все внеклассные мероприятия проводили ученики. Учителя были, но они сидели в учительской у телефона, в дела ребят не вмешивались. Когда мы стали учиться в шестом и седьмом классах, нам такого доверия уже не было.

Да и директор в школе сменился: полное доверие сменилось полным недоверием.

Однажды на школьной линейке директор сказал, что поступили плакаты о планах шестой пятилетки. Шестая пятилетка была разработана на период с 1 января 1956 года по 31 декабря 1960 года. Плакатов мало, а коридор длинный. Плакаты разместили на стене при входе слева. И Анатолий Зиновьевич предложил подумать, как оформить остальной школьный коридор. После зарядки много раз объявляли, какие предложения поступили. А потом мы голосовали за то, чтобы превратить коридор в школьную «Третьяковку». Я имел смутные представления,  что это такое, но в школе объявили сбор  цветных копий картин из глянцевых журналов, чаще всего из «Огонька» и «Советского Союза». У нас таких журналов не было. Но школа большая, 12 классов по 35 – 40 человек. И вскоре в пионерской комнате  большой стол был завален вырезками из журналов. Мне нравилось рассматривать картины, и вскоре мне поручили формировать папку  с репродукциями картин Василия Перова. Так было года три. Я узнавал эти репродукции  с первого взгляда. Собирал в папки картины Александра Дейнеко, Фёдора Решетникова, Аркадия Пластова. Я и сейчас отличу полотно одного от другого. У Решетникова мне всегда было жалко мальчишку с собакой с картины «Опять двойка!» Я почему-то не хотел, чтобы её вывесили на стене в коридоре. Когда первые стенды «Третьяковки» появились в коридоре, работу многих оценили. Мне вручили книжку стихов. У нас в доме не было книг, кроме учебников. Впрочем, была большая книга в зелёном  коленкоровом переплёте. «Лесная газета» Виталия Бианки, но мы её в полном смысле зачитали до дыр. Сперва вслух читали старшие брат с сестрой, а потом и я сам по просьбе матери читал что-нибудь интересное. Книги-подарки и стали основой моей большой библиотеки.

В пятом классе к нам на первый урок истории пришёл директор школы, очень торжественный, с красивым галстуком, с красивой расчёской в грудном кармане пиджака,  с красивой указкой в руках. Говорил он очень тихо, но класс словно замер, и все уроки истории древнего мира проходили у нас в почти абсолютной тишине. И всегда было много желающих отвечать, хотя бы потому,  что это давало право подержать в руках красивую указку, показать ею необходимые объекты и территории на исторической карте. Мне кажется, что с этих уроков во мне проявился интерес к античной мифологии и античной литературе, который не пропадает и по сию пору. Когда я как-то в семье моей тётки Серафимы Ильиничны высказался, что таких указок, как у Анатолия Зиновьевича, в Кыштыме не продают, её дочь, моя двоюродная сестра Зоя Павловна Пыхова (она работала в школе сперва старшей пионервожатой, а потом учителем начальных классов) показала мне крошечный деревянный бочонок, выполненный в тех же цветах и узорах, и сказала, что это сувенир из Сочи, как и директорские указки. На одном из ближайших уроков я напросился отвечать и рассмотрел, что эта указка,  действительно,  сувенир из Сочи.

Потом мы несколько раз с матерью оказывались у тётки, когда там были Анатолий Зиновьевич с женою, ведь они дружили семьями.

Во время подготовки этого материала я неожиданно для себя узнал о кастовости английского общества. О кастах Индии известно давно. Родившийся в семье брахмана сам брахманом будет. Неприкасаемые в своей стране никогда не перейдут в более высокую касту, их внуки и правнуки обречены быть неприкасаемыми… Но Англия, прародина демократии, светоч парламентаризма!? Свидетельств много, они убедительны. Я по-иному взглянул и на романы Чарльза Диккенса, которыми увлекался в молодости, и на «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, где он описывает нравы англичан в столице и в провинции.

Вспоминаю свою жизнь, жизнь близких, тех, с кем сотрудничал и дружил. Да и судьба Анатолия Зиновьевича Маркова – наглядный пример, что в России нет кастового деления в обществе. Уроженец глухого чувашского села  Яльчикского района на берегу реки Малая Була в 175 км от Чебоксар, в 122 км до Казани, в 116 км до Ульяновска закончил Яльчикскую среднюю школу в разгар войны и в ноябре 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Служил в Приморском крае в 501-ом стрелковом полку. Был стрелком противотанкового ружья. Служил на границе с Маньчжурией. Участник Великой Отечественной Войны и войны против Японии, он демобилизован в апреле 1951 года в звании старшего лейтенанта и пошёл учительствовать, планировал учить детей физической культуре и истории. Был директором многих школ, работал заведующим Кыштымским гороно, снова директором школы, а в последние годы возглавлял горсовет ветеранов.

Моя судьба – тоже доказательство, что в России нет кастового деления. Рос без отца, жили мы очень бедно, много приходилось работать. Выучился на учителя, работал учителем, секретарём горкома комсомола, журналистом вечерней газеты, заведующим отделом. В 1989 году от двух народных депутатов СССР получал приглашение поработать у них помощником, но я во власть не стремился, дорожил возможностью выражать своё мнение. За меня всё сказал Александр Пушкин, выдав свой оригинальный текст за перевод из Пиндемонти:

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
— Вот счастье! вот права...

Богато я не жил, взяток не брал и однажды очень удивился, когда узнал, что один из авторов, работавших в цехе большого завода, приносил безграмотные заметки, я их обрабатывал, уточнял, дополнял и публиковал за его фамилией, а потом рабочий получал похвальные грамоты, дополнительные отпуска и бесплатные путёвки на берега  Чёрного моря. Когда я вслух высказался об этом, мне коллеги сказали, что таких «дельцов» много вращается в нашей и соседних редакциях, и только такие лопухи, как я, работают бескорыстно.

Чем ещё запомнилась школа, когда директором там был А.З. Марков? Назову и объясню три момента: сбор стекла, спортивные праздники и художественная самодеятельность.

Сбор стекла в школе организовали по просьбе шефов с абразивного завода. На этом заводе я был раза три или четыре, выступал  с песнями. Были и другие солисты. Кто-то читал стихи или прозаические произведения. Были танцоры. Борис Гуськов из нашего класса выступал один, и пел, и танцевал,  а Ольга Костина и Людмила Екимова исполняли Венгерский танец  Брамса. Небольшие концерты давали в  обеденные перерывы. Позднее такие группы стали называть агитбригадами. Я себя ловил на том, что знал все песни, все стихи, все тексты, которые звучали со сцены. Меня очень удивило, что на заводе несколько уютных красных уголков, где собирают весь коллектив цеха, где есть небольшая сцена. А потом на общей линейке директор Марков несколько раз объявлял, что за собранное стекло шефы выделили столько-то денег и на них закуплено такое-то оборудование для школьного радиоузла. Мы учились в пятом, когда в пионерской комнате отделили угол для будущего радиоузла, потом протянули во все классы красную «лапшу» радиокабеля, установили радиоточки, и радио заработало. В каждом классе были «группы поддержки», которые знали, как включать сеть, как пользоваться микрофоном, как делать объявления. По радио звучали стихи и песни в исполнении учеников, было запланировано и моё выступление, но у меня заболело горло и я не смог выступить, а потом началась ломка голоса.

Новому директору радиоузел был ни к чему. Радиорубка превратилась в склад всякого хлама. А потом был полёт Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года. Из учительской в коридор вынесли радиоприёмник, а двери классов открыли: «Слушайте, ребята». В нашем классе новый директор ничего не вёл, но в шестых классах ему на физике устроили явный разнос, после которого радиоузел возродили и на переменах по всей школе звучали эстрадные мелодии.

О спортивных праздниках. Первые два класса мы учились в здании возле проходной механического завода. Под окнами росли там кусты сирени, а во дворе был дровеник. Дрова пилили и кололи взрослые, а мы время от времени на уроках труда складывали дрова, выстраиваясь цепочкой и передавая поленья как по конвейеру. В третий класс мы стали ходить в деревянное здание на улице Республики. В середине июня я решил от нечего делать сходить в школу. Прошёл по зданию, пахнущему краской и известью, спустился в школьный двор. Здание мне было знакомо, тут учились мои братья и  сестра и иногда брали меня с собой. На школьном дворе я встретил женщину, которая жила на соседней улице имени Аркадия Романова. Я не могу вспомнить, как её зовут, но она была школьным агрономом. Она провела меня по всему участку, сделала индивидуальную экскурсию, показала, где что растёт. А потом спросила, хочу ли я чем-нибудь помочь. Я согласился, и меня подвели к девочкам, которые пололи грядки с морковью, свёклой и турнепсом.  Я приходил и в другие дни. Приходилось полоть, перекапывать грядки, носить на носилках мусор и сорняки, таскать землю на заболоченные почвы в конце участка. А в сентябре был праздник урожая, школьный зал был преображён  до неузнаваемости, знакомые девчонки стояли возле своей продукции, рассказывали, как они добились успехов. Я не ожидал, что меня вызовут на сцену, вручат два кулька, один с конфетами и печеньем, другой с яблоками, выросшими на пришкольном участке.  Каждое последующее лето в июне я приходил, чтобы полоть, копать, убирать мусор, но не был ни разу на сборе ягод, допустим, смородины или вишни, потому что в это время с матерью ходил в лес по ягоды или занимался покосными делами.

В ноябре того же 1956 года в школе проходил большой спортивный лыжный праздник. Нам объявили, чтобы мы приходили со своими лыжами. К тому времени у брата были лыжи с ботинками и с бамбуковыми палками, а мне достались от него тяжёлые деревянные лыжи, которые он подобрал из отходов лыжной фабрики. Я тоже несколько раз ходил туда через озеро, приносил заготовки, к ним прибивали гвоздиками ремешки, чтобы надевать на валенки. Мать моя, когда узнала о лыжном празднике, решила купить мне лыжи, и мы купили их. Ремни я пришивал сам. И в тот же день пошёл кататься. Когда мать вернулась домой и позвала меня, я был на горе у соседей,  поехал прямо к дому и врезался в ворота, сломав одну из лыж. Кататься можно, но не на скорость. С такими лыжами я и пришёл на школьный праздник. Директор подошёл ко мне, спросил, и я сказал, что лыжи новые, но я вчера сломал, катаясь с горы возле дома. Вот тогда он и сказал, что через два года для всех учеников будут в школе свои лыжи, а для старших ребят – лыжи с ботинками. А потом мы наблюдали, как пирамиды для лыж захватывали всё пространство от входа до круглой печки, а потом и коридор возле входа в спортзал. Каждый год за нами закрепляли лыжи, с пятого класса – лыжи с ботинками. Мы учились, наверное, в шестом, когда вся школа вышла на лыжный праздник на берегу заводского пруда. И у всех были школьные лыжи.

Что же касается самодеятельности, то наша семилетняя школа из года в год была лучшей в городском смотре художественной самодеятельности. Больше всего очков/баллов  давали выступления хора.

Наш школьный хор был небольшим – человек 20, но мобильным, готовым выступить в любое время. Как-то во время каникул мне сообщили, чтобы пришёл в школу на выступление хора. За нами пришёл автобус и отвёз нас на графито-каолиновый комбинат, где мы выступали в обеденный перерыв. А несколько раньше наш класс вместе с директором совершили экскурсию по этому комбинату, посмотрели, какие изделия делаются из гипса, а какая сантехника получается из каолина. Тогда мы сделали стенд о продукции предприятия, а я делал доклад на общешкольном мероприятии.

Я отвлёкся от разговора о хоре.  Каждый из нас хорошо знал и слова, и мелодию, и партию. У нас в репертуаре было до десятка песен. После нового года школа начинала подготовку к городскому смотру художественной самодеятельности. В конце первой смены завуч выходила к входной двери, запускала всех и направляла  в актовый (он же спортивный) зал, где ровными рядами были расставлены скамейки. Из школы не выпускали никого. Чёрный вход возле туалета уборщица закрывала на ключ. Руководитель хора и баянист уже были в зале и делали прослушивание приходящих, определяя сходу, у кого первые голоса, а у кого вторые. Нас рассаживали по залу так, чтобы мы вдохновляли соседей, подсказывали, как правильно петь. По тому же принципу кусок масла бросали в сметану, чтобы она быстрее взбивалась в масло. Школа наша была меньше многих городских семилеток, а хор больше, чем у средних школ. И в целом пели мы неплохо. В марте директор школы присутствовал на всех репетициях и на прогонах конкурсного концерта, чаще всего подхваливал, а после весенних каникул был большой концерт, где раздавали призы и грамоты. Мне всегда дарили книги.

После семилетки не менее десяти выпускников из двух классов пошли в третью среднюю школу, где директором был наш Анатолий Зиновьевич. Все мы попали в 8 «б», но вскоре меня перевели в 8 «в». Я стал выяснять, почему именно меня одного переводят.  Численность классов выравнивают. А меня - «по совету Анатолия Зиновьевича, ты же ближе всех к выпускникам железнодорожной школы, многих знаешь». В классе я быстро прижился, всех узнал, со всеми подружился, из школы домой мы ходили часто вместе и с мальчишками, и с девчонками. Да и классная комната на первом этаже оказалась теплее, чем у восьмиклассников на втором этаже.

На первой неделе в 8 «в» я оказался в центре особого внимания. Но следует сделать небольшое отступление.

В сталинские времена школы неплохо зарабатывали на выращивании овощей, ягод, фруктов, цветов на пришкольном участке; школьники собирали металлолом, макулатуру, стекло; в нашей семилетке была кроликовая ферма. А в третьей школе была большая теплица, пристроенная  к школьному зданию с южной стороны вдоль берега пруда. Кстати, во всех школах, кроме 13-й, которую я заканчивал, были большие фруктовые сады, были агрономы, ответственные за пришкольные участки, а учителя биологии получали доплаты. К 1960 году агрономов уволили, добавки к зарплате у биологов сняли, и сады стали приходить к запустению, часть нового садового участка, который открыли за счёт сноса двух покосившихся домов на болоте и куда привезли десятки самосвалов грунта, снова стала превращаться в болото. Цветы по всему периметру школы перестали высаживать. Плакат «Превратим нашу школу в цветущий сад» небрежно сняли, и поперечный брусок от плаката несколько лет оставался на стене.

В 3-ей школе от былых времён остался остов теплицы. Я ещё не учился в этой школе, но знал, что ученики с первого этажа через окна выходили на кирпичные кладки теплицы и по ним на переменах спускались на берег пруда. И вот я оказался в таком классе.  Несколько перемен мы провели на берегу пруда, однажды выловили рака и принесли в класс.

А потом была большая перемена, звонка с которой я не услышал. Заметил, что все ушли через теплицу в окно. Я кинулся догонять. Учитель ещё не пришёл. Я прикрыл за собой раму на шпингалет и попытался открыть  внутреннюю раму, а её, как говорится, уже зашпингалетили. Я неловко повернулся, и, как мне показалось, раздался оглушительный треск и звон разбитого стекла. Я спрыгнул на пол и метнулся на своё место на первой парте, где уже сидел мой сосед Саша Безруков, над которым мне поручили шефство. Дело в том, что он приехал из вятской деревни и говорил с невероятным оканьем. Я поймал себя на том, что после этого прыжка от разбитого окна до парты я ничуть не задохнулся и чувствовал себя вполне  спокойно. Тут же решил, что завтра принесу стекло, стеклорез и вставлю без особых проблем. Стекла мы купили достаточно к предстоящему ремонту.

И тут в класс врывается сперва разъярённый трудовик из столярки, мой бывший сосед, а следом – директор школы. Трудовик констатировал, что стекло разбито. А директор – таким гневным я его никогда не видел -  необычно громко заявил, что тот, кто разбил, будет немедленно отчислен из школы. Я хотел встать и сказать, что стекло вставлю, но соседка сзади одёрнула меня и шепнула, чтобы я молчал. А та, которая сидела у окна и закрыла раму на шпингалет,  заявила:
- Анатолий Зиновьевич, она сама, никто её не трогал. Внутреннее напряжение…  Спросите у физика, такое бывает…

Директору нужно было на урок, да и у нас пришла классная вести урок математики. Он сказал, чтобы мы за час решили, кто будет починять окно.  Девчонки объяснили Евгении Николаевне, что стекло само лопнуло с необычайным шумом. К шпингалетам после этого никто не прикасался. И действительно, на одном из них зацепился осколок.

После уроков нас всех оставили и держали не меньше часа, выясняя, что и как было. Меня и мальчишки, и девчонки предупредили, чтобы я  молчал и не сознавался, иначе подведу всех. А когда после собрания мы остались одни, Татьяна Бессонова предложила всё забыть и не напоминать. Через год мы её изберём  секретарём классной комсомольской организации и будем переизбирать до конца учёбы в школе. А через 30 лет после окончания школы встретимся в доме культуры у Петра Устинова,  и она откроет встречу выпускников.

Кстати, эта встреча будет опечалена свежестью воспоминаний: у нашего одноклассника Владимира Шапошникова в Афганистане в начале того 1995 года погиб сын Александр. Всякий раз, когда я приезжаю в Кыштым и прихожу на городское кладбище, обязательно подхожу к его могиле. Сколько их было потом, воевавших детей и даже внуков совсем не воевавших родителей!

На второй или третьей неделе в школе у меня возникли проблемы. Трудовик, то есть учитель столярного дела был мне очень хорошо знаком, он жил у нас в соседях, работал участковым милиционером, и мне вместе с матерью, а иногда и одному поручали приглядеть за его спящим ребёнком. Он перестрелял в округе много собак, а нашего добрейшего и очень лохматого Мальчика убил выстрелом из ружья прямо во дворе. Моя мать ходила в милицию, но заявление у неё не приняли, считая его очень хорошим работником. Он вскоре привёл нам другую собаку, гладкошёрстную, пятнистую. Моя мать сразу дала ей оценку: «Нас если придут убивать, она не защитит». Она вообще ни на кого не лаяла. Охотно ходила со мною купаться, не боялась лезть в воду. А когда я ходил покупать школьные принадлежности, она убежала от меня с мальчишками. Меня же за неё поколотили. Через неделю она вернулась к нам. Мы кормили её, но с тех пор я ни разу её не погладил. А потом она сорвалась и исчезла навсегда. И вот эту историю я рассказал директору,  и он тут же отвёл меня к учителю слесарного дела, чтобы все уроки труда я проводил у него. В тот год на уроках я наматывал катушки для центрифуги. За прибор на выставке технического творчества я получил тогда грамоту от  гороно.
Марков попросил меня уточнить, за что и когда уволили моего соседа из милиции. В 1957 году была встреча избирателей с генералом Фёдором Мартыновым, начальником областной милиции. Его не впервые избирали в областной Совет, и на предвыборном собрании моя мать  рассказала, как милиционер прямо в нашем дворе убил цепную собаку. Генерал пообещал разобраться, через неделю милиционер уже не работал, а потом освободил и служебную квартиру. За всё время учёбы в этой школе я ни разу не зашёл в столярную мастерскую, пока там не сменился трудовик.

Когда я работал секретарём горкома комсомола по учащейся молодёжи, наши пути с заведующим гороно часто пересекались, ведь занимались одним и тем же, например, формировали кадры для загородных пионерских лагерей. Помню, как он предложил несколько кандидатур для старших пионерских вожатых из числа тех выпускников, кто не поступил в вузы. А по моей просьбе оплатил поездки нескольких старшеклассников в областную школу комсомольского актива. На город обком комсомола выделил три места, а я привёз восемь человек: три дня учёбы в такой школе нередко помнятся всю жизнь яркостью впечатлений.

Не раз мы встречались в областном центре во время командировок, а однажды жили в одном номере гостиницы «Южный Урал», были в поездках по обмену опытом в Миассе, Каслях и Верхнем Уфалее, ежегодно организовывали колонны пионерского металлолома на металлургический завод в Каслях, тематические походы школьников по родному краю, лагеря труда и отдыха для школьников, для учащихся профтехучилищ, школы молодого бойца для учащейся молодёжи совместно с военкоматом.

Во время проводов в последний путь моей тёти Екатерины Ильиничны мы стояли на дорожке в тени пятиэтажки, в  которой она жила с семьёй дочери. К нам подходили, здоровались, обменивались мнениями. К нам подошёл мой двоюродный брат Леонид. И хотя я вырос в Кыштыме и многих забыл, последние 24 года с городом не был связан, а Анатолий Зиновьевич, казалось, знал всех и по фамилии и по имени-отчеству. Похвалил я его, а он отшутился, что работа такая. Леонид встрял в наш разговор и заявил, что его не знает. На что Анатолий Зиновьевич сказал: «Конечно, не знаю, потому что ты у меня указку сломал». Лёнька учился после меня с интервалом в семь лет, значит, это была одна из красивых указок, как сувенир из Сочи.

А теперь несколько официальных сведений из жизни Анатолия Зиновьевича Маркова.

Родился 6 июня  1926 года в деревне Ново-Тайдеряково Яльчинского района Чувашской АССР. После окончания средней школы работал в колхозе. В 1943 году призван в армию. Служил на Дальнем Востоке, принимал участие в войне с Японией.  После окончания войны служил в войсках МВД во Владивостоке, воинское звание - старший лейтенант. В 1947 году его перевели на Урал. В 1952 году после демобилизации А.З.Марков поступил на исторический факультет Челябинского государственного педагогического института и вся последующая его трудовая биография связана с образованием: тренер по лыжному спорту, преподаватель немец¬кого языка в школе в посёлке  Северная Кузнечиха,  директор детской  спортивной школы,  с 1955 года - директор семилетней школы № 1, с 1960 года  - директор средней школы № 3.

С 1971 года  - заведующий городским отделом народного образования.

С 1978 года  по личной просьбе переведен директором средней школы №13.

А.З. Марков везде работал с высокой отдачей, энергично занимался общественной работой. Избирался депутатом Кыштымского городского совета. Выйдя на пенсию, он включился в ветеранское движение. С 2002 по 2009 годы возглавлял городской Совет ветеранов.

За многолетний, добросовестный труд удостоен знаков «Отличник Народного Просвещения» и «Отличник Просвещения СССР", награждён боевыми наградами: «Орден Отечественной войны II степени», медалями «За Победу над Германией» и «За Победу над Японией».

Звание «Почетный гражданин города Кыштыма» присвоено Анатолию Зиновьевичу Маркову  29 сентября 2000 года.
 
30 января 2016 года Анатолий Зиновьевич Марков покинул этот мир.