Смиренное кладбище

Перед Троицей, на родительскую субботу, пошли на кладбище. Не хотелось мне тогда идти, да старики мои погнали. Каждый год одно и то же, грабли, уборка, выщипывание травы с могил. Ладно бы одну-две, так нет же, по всей близкой родне пройдёшься. Некоторых я и в глаза не видел, другие до меня померли, а третьи вообще непонятно кто. Но мать с отцом всё рассказывают:
- Вот, прадед твой, царствия ему небесного, - говорит каждый раз мать. -  Четыре войны прошёл. Героем был, и кавалером. А домой пришёл в сорок пятом, годик пожил и преставился. Ох, и лошадник был, бывало, на всё село пыль столбом поднимал.
Мать только это и помнила про своего деда, а что за человеком он был, не знала. Только лошадь, да пыль столбом. Отец же редко кого вспоминал, только постоит, посмотрит на крест, и давай дальше траву дёргать. Тут у него кроме родных, друзей навалом лежит, думаю, и подруг тоже. Около Варвары Сергеевны Колосовой всё время улыбается. Но втихаря, чтоб мать не видела.
- Завтра надо за вениками идти, - скажет он. – Самый раз, время.
- Ты завтра опять налакаешься! Какие тебе веники?! – говорит мать. – Рюмку выпьет и неделю болеет.
- А Данила на что? – ответит отец, тыкая в меня пальцем. – Чай не переломается без меня. К тому же три дня праздники, а за три дня вагон с целою тележкой можно веников навязать.
Вот так оно всегда. Я за берёзовыми вениками, а родитель мой празднует. Благо работа не тяжёлая, и посадка не далеко. А за дубовыми в лес придётся сходить, но и там всё рядом. Зато потом самая баня будет.
- Слышь, пап? – говорю ему. – А ты в курсе, почему именно на Троицу веники вяжут? Почему не в другой день, или месяц?
- Хрен его знает, - говорит отец. – Но в эти числа самый сок. Веники не сыпятся и листики не отлетают. Видать в этот момент что-то у них жизнестойкое творится. Круговорот, наверное. А может, брачный сезон.
- Вот дурень старый, - хихикает мать. – Какой у берёзы сезон брачный? Она тебе что? Собака что ли?!
- Сама ты дура, и не лечишься, - психует уже отец. – Это ж тоже живое существо! У них тоже есть и молодость и старость. Они тоже, и жизнью и любовью наливаются. И у них душа имеется. Раньше девки всё в рощу ходили, нужную берёзоньку искали просто так что ли?
- Зачем это? – удивился я.
- У матери своей спроси, - ответил отец.
- Зачем, мам?
- Раньше, - ответила мама, - поверье такое было. Вот какая девушка, если забеременеть не могла, то шла в лес, или рощу, и искала свою святую берёзу. Прикладывалась к ней спиной, и просила дать ей ребёночка. Постоит, попросит, и потом глядишь – батюшки мои, беременна.
- А как они определяли нужную берёзу? – спросил я.
- Как-то лопатками чувствовали, - ответила мать. – Встанешь, прижмёшься, и по тебе словно что-то бежит, как ручеёк ласковый. Когда такое обнаружится, то зовут замужних женщин, которые уже рожали. Просящая у берёзы, а бабы хороводом вокруг неё, и все как бы просят и поют. У каждой своё деревце было. Его потом платочком помечали, чтоб другие следующее деревце искали.
Глядел я на мать и поражался, вроде в Христа верит, а язычество помнит. Впрочем, я читал где-то, что в ночь перед Троицей растения обладают магической силой, и поэтому их собирают обязательно в ночь с 6 на 7 июня. Также читал, что в эту ночь человек может встретить русалку, которая охмурить может, и на дно затащить. Но важным для меня стало то, что наши церковные праздники наложились на языческие, и тем самым, это помогло их сохранить. Вон, как мой отец со своими вениками. Даже ритуалы у старого языческого праздника и нового церковного остались одинаковые: И там и там символ этого праздника - зелень, березовые веточки и поминание усопших. Если христиане березовыми веточками украшают иконы, то язычники плели из них венки и веники. Именно в эти три дня расцветает вся зелень. Потому что Троица – это самый зеленый праздник в году, день прославления расцветающей природы, который символизирует начало настоящего жаркого лета. В то же время это один из самых любимых и почитаемых праздников у древних славян, где в сонме славянских богов-покровителей тоже есть идея Троицы – Триглава. Там, первым в Великом Триглаве стоит Сварог – сотворивший нашу Вселенную. Сварог - творец и законодатель, давший людям огонь, моральные нормы жизни и семьи. Вторым в Великом Триглаве является Перун – сын Сварога. Он был проводником людей в мир правды. Жить по правде! Воины-защитники считали его своим покровителем. Принести свою земную жизнь во имя защиты Рода, считалось великой честью и святым долгом каждого мужчины – погибший защитник вознесётся в царство Перуна и будет жить вечно. Третий из Великого Триглава - Бог Святовит, тоже Сварожич, покровитель Неба и Света, аналог Святого Духа в христианстве. Его задача – хранить созданную Сварогом Вселенную, наполняя её энергией движения и эволюции. Удивительное сходство с православием открылось мне тогда, но потом я выбросил всё это из головы, потому что был и остаюсь убеждённым атеистом.

Когда убрались, сели перекусить за поминальный столик. Мать разложила бутерброды и овощи, и достала чекушку. Стаканчик взяли с могилки моего старшего брата, погибшего в Афганистане.
- Вот, Коленька, - сказала мать, - с тобой немножко посидим, сыночек.
Мать заплакала. Колька умер в девятнадцать, и на фотке он улыбался и был моложе нынешнего меня. Я его помнил вечно весёлым и жизнерадостным, как на фотографии, правда, помнил и его здоровые и почти заскорузлые руки. От топора они у него были могучими и сильными. Вечная заготовка дров сделали своё дело. У меня таких рук не было. Когда я приехал из города, мать даже от удивления воскликнула:
- Ой, а ручки, как у хирурга! То-о-о-ненькия!
А отец добавил:
- Тебе, Данилка, такими пальцами только на рояле трынькать. Или на гармошке. Надо было тебя Ваське на обучение сдать, глядишь, на свадьбах бы сейчас халтурил.
- Вот ещё! – протестовала мать. – Чтоб он спился что ли?! Уж лучше пусть на роялях играет!
Но я не играл. Побаловался одно время гитарой, так и бросил. Не соблазнишь в наше время игрой на гитаре, даже какую-нибудь дурочку. Всем машину подавай и деньги.
- Ну, давай, Кольку помянем, - сказал отец.
- Давай, - ответил я.
Выпили. Я зажевал бутерброд и глядел на смиренное кладбище. От крестов несло тишиной и покоем. Шумел дремучестью лес и где-то перечирикивались разные птички. Я задумался над этим. Вроде ничего страшного в смерти нет, но умирать в муках не хочется.
- Вот бы умереть тихо и безболезненно, - проговорил я.
- Да, желательно бы, - согласился отец. – Чик, и готово.
- Типун тебе на язык, - заругалась мать.
- Чего такого? Самая лучшая смерть, - сказал отец. – А то мучаешься, мучаешься, и никак не сдохнешь. Надоешь с таким мучением всем, а сделать ничего не можешь. Лежишь, как пенёк с ушами, охаешь и под себя ссышься.
- Я где-то читал, - сказал я, - что раньше, когда царь голову рубил, то люди у нас смотрели на приговорённого с каким-то смирением и даже покорностью. Мол, вот и отмучился человек наконец-то. Теперь упокоится и не будет у него больше страданий. Да и сам покойник был таким же, не жалея себя шёл на эшафот. Попросит у толпы прощения, да и положит спокойно голову на плаху.
- А потому что в России житья нету, - сказала мать. – Простого человека завсегда обижали и презирали. Вот он, намучившись, и умирал с благоговением. Ничего его тут не держало, одно рабство и унижения.
- Не все такие были, - сказал отец. – Умирать тоже страшно. Кто-то скулил и извивался, хоть и жил как распоследний бедняк.
- Зато у них, показывают, - сказала мать. – Мела Гибсона режут и пытают, а народ радуется и пострашнее ему мучений просит. Прямо нехристи какие-то! Вот, что за люди эти сволочи?
- Где это Гибсона резали? – спросил я.
- В «Храбром сердце», - чётко ответила мать. – Вчера по телевизору показывали.
- Ясно, - понял я.
- Наливай, - сказал отец.
Я налил.
- За Мела Гибсона, - подмигнул мне отец.
- За свободу Шотландии от английских супостатов! – согласился я.
- Придурки, - засмеялась мать.
Мы опять захрустели огурцами и после закурили. Отец смотрел на Кольку и о чём-то думал. А мать, как всегда, выискивала, где бы ещё пощипать и убрать траву. Я тоже посмотрел на брата и думал, интересно, каким бы он был, если бы не умер? Что сейчас бы делал? Наверное, как и мы, тянул бы лямку, да ругал бы Путина и его шайку. Вообще, вопрос о том, что делал бы тот или иной человек, если бы выжил и не умер, сам по себе глуп. Достаточно посмотреть на тех, кто сейчас жив, и сразу поймешь, на что бы были обречены мёртвые.
- Пап, - спросил я отца, - как думаешь, если бы Колька был жив, чего бы он делал?
Отец посмотрел на меня, выпустил из носа дым, и сказал:
- Влачил бы жалкое существование.
- Чёй-то? – испугалась мать. – Может, министром бы был?
- И воровал, - сказал ей отец.
- Он бы честным министром был, - противилась мать.
- Тогда бы его уволили, или посадили бы в тюрьму, - сказал отец.
- За что же в тюрьму? – не поняла мать.
- За то, что не воровал, - ответил отец. – Подставили бы и съели.
- Тьфу, на тебя! Он жил бы и радовался, что живой с войны пришёл, - сказала мать. – Потом женился, сделал бы нам внуков, и…
- И жил бы долго и счастливо, - закончил за неё отец.
- Да! – ответила гордо мать.
- Всё это хорошая сказка, Наташа. Жизнь была бы горше и тоскливее, - сказал отец. – Возможно, тем, кому следует умереть – умирают, чтобы остальным хуже не было.
- А может, лучше бы было? – не сдавалась мать. – Кому Коленька мешал бы, не погибни он в этом проклятом Афганистане?
- Представь, если бы он пришёл оттуда калекой изуродованным, что тогда? – сказал отец.
- А если не изуродованным, а нормальным? – сказала мать.
- И сразу в министры? – спросил отец.
- Да!
- Тогда в тюрьму.
- Почему в тюрьму?
- Проворовался бы.
- Тьфу, на тебя! Может, трактористом был?
- Тогда спился бы.
- Вот, что ты за человек такой, а? – обижалась мать. – Вечно ты одни гадости говоришь. Видишь одно плохое.
- А нет у нас ничего хорошего, - ответил отец. – Вернись Колька живым, он бы сто раз пожалел бы, что его в Афгане не убили. Ну, разве это жизнь? Детей уже страшно рожать, потому что не знаешь, какую ещё для них смерть наше правительство выдумает. Нищую, голодную или от очередной войны?
- Он бы был хорошим человеком, - сказала мать, и заплакала.
Видя всё это, я понимал, что отец специально такими словами глушит боль утраты. И чтобы разрядить обстановку, я стал выворачивать разговор в другую сторону. Хотелось придать ему нечто общее, нежели сугубо личное.
- А вот представьте, - начал я. – Если бы Пушкина и Лермонтова не убили на дуэлях. Что бы было тогда? Разве от этого стало бы хуже?
- У Пушкина, - сказал отец, - перед смертью был огромный долг, который загасили из императорской казны. Останься он в живых, эту неподъемную сумму ему бы пришлось отдавать самому. Возможно, это мотивировало бы Александра Сергеевича работать усерднее, но куда вернее, что он снова бы сел за карточный стол. Нахапал бы долгов ещё больше, потом последовал бы развод. Бесконечные долги и невозможность нормально воспитывать и содержать детей, его жену бы точно довели. В итоге долговая яма, в которой оказался Пушкин, свела бы его с ума, привели бы к тому, что писатель свел бы счеты с жизнью. Какая там муза, когда кредиторы наседают каждый день со всех сторон. Так же и Лермонтов. Будучи неуравновешенным, желчным, мстительным, испорченным и угловатым существом, он всё равно бы нарвался на пулю или нож. Когда стало известно, что Мартынов застрелил Лермонтова, горевали далеко не все. Большинство коллег писателей совсем не расстроились и сказали: «Собаке собачья смерть». То же было бы и с Высоцким, и с Есениным и со многими другими. Смерть ставит точку там, где уже пора. Так же кончили Гитлер и Наполеон. Говорят, и Цезарь знал о заговоре, но не стал предотвращать измену Брута. Ибо днём раньше, днём позже, смерть всё равно бы его настигла.
- А как же хорошие люди? – спросила мать. – Их-то за что?
- Возможно, и на них стоит печать неугодных, - ответил отец. – Если понять, что родители душегубов были хорошими и добродетельными людьми, то становится ясным, зачем их самих, или их детей забирает Господь слишком рано. Возможно убитый ребёнок – это будущий Гитлер, или антихрист. Или отец или мать будущего изверга. Возможно, что некоторые люди не должны рождаться или жить долго, чтобы своими деяниями не навлечь ещё больших бед.
- Но так же можно сказать и про гениев, - сказал я. – Сколько ещё написали бы они светлого и хорошего, если бы не ранняя смерть?
- А может плохого и злого? – сказал отец. – Это, смотря как понимать. Чарльз Мэнсон тащился от Битлз, и слышал «Хелтер Скелтер» по-своему. В итоге трупы и кровь. И потом, в отношении таких людей, великих или нет, но определенно талантливых и продуктивных, справедливо утверждение, что они живут недолго, но «быстро». Несмотря на, казалось бы, непродолжительную жизнь, они много успевают. Ведь если ознакомиться с творчеством Моцарта или Пушкина, не зная, сколько они прожили, разве возникнет чувство, что они рано остановились и что-то недоделали? У каждого человека есть желания и планы, которые он, в конечном счете, осуществить не успевает, вопрос в том, что он все-таки успел. А они успели много, не меньше, а больше среднего. В этом смысле можно сказать, что, по сути, они прожили больше, чем многие из тех, кто дожил до старости. В их «товарном поезде» меньше вагонов-лет, но в каждом из них больше груза, поэтому в целом груза больше! Или, как правильно кто-то выразился, насколько жизнь будет длинной, зависит от бога, но насколько она будет широкой, зависит от человека. Но люди, как правило, в основном существа узкие, замкнутые на себе, и лживые. Но время от времени от этих букашек, рождаются Пушкины и Гитлеры. В наказание ли, или для очищения от самих себя, но такие люди появляются. Не будь зла, не будет и добра. Порой надо пустить кровь, чтобы вылечится.
- А за хорошими днями забывается всё плохое, поэтому зло возрождается вновь и вновь, - сказал я. - И наоборот. Следовательно в природе есть какая-то квота на подлости и счастье, и избыток она не терпит?
- Именно, - улыбнулся отец. – На каждое время приходятся свои невзгоды и благоденствия. Свои мертвецы и новорожденные. Это баланс добра и зла. Кто-то следит за всем этим, как огородник за картошкой.
- Бог? – спросил я.
- У нас его так называют, - сказал отец. – Но может, это они, а не он? Может, это группа лаборантов и учёных, творят над нами свои эксперименты? Ведь просчитать поступки человека, зная его психотипы, вполне реально. А зная наше ДНК и молекулярный компот, можно предсказать будущее в развитии. Но теоретические предсказания и практика с опытом, вещи разные, поэтому каждый раз человечество наступает на одни и те же грабли, а кто-то ждёт не закономерного исхода, а нечто другое. Толчок, скачок или прорыв в развитии. Вот я по ящику слышал, что сегодня изучая вопрос связи гениальности и психического равновесия, учёные обнаружили, что если в ДНК повреждена 11 хромосома, отвечающая за психическое состояние, то она усиливает и интеллектуальные возможности человека. То есть она активно работает, потому что она поломалась. И во благо ли она будет работать, ещё вопрос. Поэтому учёные надеются взять её под контроль. Хотят, в будущем, достигнуть такого уровня, что гении не будут рано умирать или сходить с ума. Однако вылечив все психические болезни, люди попросту навсегда лишаться гениальности. Вот же оказия, ха-ха! Почему бы не предположить, что всевышние экспериментаторы не ищут чего-то такого же? Будда был отравлен, Христос распят, не кажется ли тебе, что с их появлением на Земле, что-то пошло не так, и этих вождей человечества экстренно понадобилось убрать?
- Не думал об этом, - ответил я. – Но опять же, как перевернулся бы мир, существуя они дольше?
- В этом и вопрос, - сказал отец. – Все великие завоеватели или гении, сходили с ума, либо устранялись. Другие, выпадали в осадок и прозябали до самой старости, ненужные никому. Всегда есть тормоз для таких выскочек из установленных правил бытия. Это значит, что  их деяния не входят в список тех благ и инструментов, которые бог или боги запланировали дать нам, мы должны обойтись в своей жизни без них. Таких, как Никола Тесла нейтрализуют и заставляют молчать на определенном этапе развития. Политика сдерживания и баланса сил. Если бы не война, Сталин обогнал бы Запад по всем показателям. Значит, социализм был опасен своими возможностями и мироустройством. Гениев тогда откапывали и выращивали почти в каждой деревне. Это создавало угрозу планетарного масштаба. Но не капитализму, а чему-то более сверхъестественному.
- Зелёным человечкам, - сказала отсутствующая в разговоре мать, жуя свежую помидорку.
Мы посмотрели на неё и тут же засмеялись.
- Всё, - сказала она. – Пошли домой, мне ещё готовить надо. Сидят они, сказочники. Выпьют и умничают. А кто готовить будет?
- Вот он тормоз и баланс сил, - сказал я.
- А ты по шее получишь. Пошли, говорю, - улыбнулась мне мать.