Ленинградской матери

Все события реальны, имена не изменены



Светлой памяти моей прабабушки,
Ершовой Дарьи Михайловны (1899 – 1942),
и моего дедушки,
Ершова Ивана Александровича (1933 - 2019)
посвящается


Сирены затихли не сразу. Такой привычный металлический плач откатывался от их улицы в дальние районы, провожая самолеты. В наступившей тишине стало слышно, как зашевелились люди в полутемном бомбоубежище: они несмело двигались на занозистых деревянных лавках, кто-то снял со стены фонарь и обвел помещение. Угловатые тени пролетели по людям, свет разбудил тех, кто чудом смог уснуть в окружении грохота разрывающихся бомб. В осипшие голоса людей пробралась неуверенность: если в дом попал снаряд, если его вообще больше нет – одни стены, а внутри лишь обломки кирпичей и исковерканные тела под ними.

Сигнал отбоя только начал звучать, а тяжелая дверь, что вела на улицу, уже открылась, и убежище стало медленно пустеть. Дарья продолжала сидеть на месте, откинув голову к стене – она слышала глухой разрыв бомбы где-то там, в стороне ее дома… ноги противно задрожали, когда она тяжело поднялась и вышла последней.
Набережная Канала Грибоедова почти не пострадала. Кто-то пробежал мимо и закричал впереди идущему, что снаряд упал в воду, жертв нет. Ноги ее немного окрепли от этого случайно услышанного сообщения, но тревога отчего-то только продолжала нарастать. Кто-то надрывно кричал во дворе на боковой улице, пронеслась пожарная машина – Дарья проводила ее усталым взглядом – на другой стороне канала фигуры в пыльных белых халатах разворачивали носилки.

Война шла уже четвертый месяц – недавно сгорели Бадаевские склады. В тот день она дежурила у ворот дома, а ее младший сын сидел в арке рядом с ней и читал вслух. Самолеты налетели неожиданно – она вышла на тротуар и попыталась сосчитать их, но быстро сбилась, тщетно пытаясь услышать сигнал воздушной тревоги. Она приказала ребенку идти в убежище – Ваня обиженно посмотрел на нее, отряхнулся и вдруг рванул в подъезд. Он забрался на крышу дома и смотрел, как медленно поднимается черный дым. Облако это становилось всё больше, ветер разносил его в стороны, а оно всё поднималось вверх, перекрашивая день в ночь.

Силы понемногу стали возвращаться, и стало получаться идти быстрее. Шла, глядя вперед, на портовые краны, и лишь изредка косилась на таблички с номерами домов: «Проспект Римского-Корсакова, 89». Цифра сменилась на 91, затем на 93, и Дарья увидела стоящих впереди соседок: одна из них держала в руках щипцы, которыми сбрасывала зажигательные бомбы с крыши, другая – лопату. Женщины повернулись к ней, и за их спинами она увидела Ваню – испуганного, заплаканного, вытирающего недетские слезы пыльной рукой.
- Дарьюшка-матушка, чуть не убили изверги эти дитё твое! – дворничиха Матрена сокрушенно всплеснула руками и прижала их к побледневшим щекам.
Дарья замерла на месте – сердце пропустило один удар, второй, а потом забилось так, что она сгорбилась и лишь напрасно пыталась перевести дыхание, от этого становилось только хуже. Ноги будто заковали в кандалы, руки онемели – собрав все силы, она протянула их к сыну, и тот зарылся лицом в ее пальто. Пока сын рыдал, она смотрела на небо – хотела поблагодарить Бога за то, что не отнял жизнь у ее ребенка (каждый день она говорила Богу «спасибо»), но сейчас по ее открытому лицу пролегли гневные складки, она мысленно закричала: «Отче мой, отверзи очи Свои!»

По квартире кружил сквозняк. Держась за руки, мать и сын зашли в комнату, и сердце Дарьи захолонуло от ужаса: окно выбито осколками снаряда, что теперь торчали из противоположной стены, кусок рамы с торчащим погнувшимся гвоздем опасно свисает из проема. Она уже знала, что Ваня не решился пойти в убежище один и подумал, что переждать тревогу дома будет не так страшно: во дворе Лёвка рассказал ему, как одно убежище где-то на Ваське засыпало обломками – никто не смог оттуда выбраться. С тех пор спускаться в подвал без брата или сестер он боялся. Всё произошло мгновенно: завыли сирены – Ваня отошел от окна и потянулся за книгой на полке – окно разлетелось, и осколки глубоко вошли в противоположную стену.
Дарья схватила сына за плечи, когда тот медленно начал подбираться к окну – тот немного постоял, а потом осторожно высвободился из ее рук и высунулся из пустого оконного проема. Сжал остывший осколок в ладони и замахал, крича: «Лёвка, эээй!» - мать лишь глубоко вздохнула, когда с набережной долетел одобрительный свист.


В Ленинграде отключено электричество, не работают отопление и водопровод. 20 ноября 1941 года норма выдачи хлеба сокращена до 125 граммов для служащих, иждивенцев и детей. С конца декабря 1941 до середины января 1942 года по продовольственным карточкам можно получить только хлеб.


Весной 1942 года в квартиру на улице Римского-Корсакова вошли две женщины. Они записали имена осиротевших детей, и через несколько дней явились снова. Одна из них взяла младшего за руку и, пропуская мимо ушей обещания Вани пожаловаться брату и его попытки вырваться и сбежать, повела в распределитель на Галерную улицу. Вечером он уже сидел в спальне детского дома на Мойке и бессильно плакал в подушку. Спустя несколько дней там появился и Лёвка.

Ваня вырос и стал военнослужащим, его называли «товарищ полковник». Он прожил долгих восемьдесят семь лет и однажды ночью, во сне, тихо ушел в вечность. Он навсегда вернулся в родной Ленинград, самый лучший город на свете.

9 марта 2021 года – 27 августа 2021 года.