Арест, или начало новой жизни

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "СМЕРТЕЛЬНЫЙ КРЕДИТ"

Основано на реальных событиях. Имена и названия изменены

Предлагаю вниманию уважаемых читателей еще один свой рассказ, представляющий собой фрагмент моей будущей повести "Смертельный кредит. Документальный детектив". Она запланирована к изданию в двух книгах, и рукопись первой из них уже готова. Дописывание Книги 1 потребовало от меня значительного времени, чем и объясняется длительный перерыв в моих публикациях на "Проза.ру".

Часть "Арест, или начало новой жизни" представлена здесь по сравнению с книжным вариантом в значительном сокращении, иначе уважаемым читателям было бы сложно разобраться, кто есть кто из персонажей, не будучи погруженными в общий контекст повествования. Хочется верить, что реалии московских СИЗО по сравнению с увиденным мной в 2007 году изменились в лучшую сторону.

***
Первый арест вносит в жизнь человека огромные негативные перемены. Каким бы крутым и ничего не боящимся он ни был, находящийся под стражей все равно будет ощущать тяжесть и беспомощность. Сознание у лишенного свободы изменяется, происходит болезненная ломка его привычек и правил, тоска и грусть выворачивают душу наизнанку, а переживания за любимых людей становятся главной болью и страхом его существования. Особенно тяжело тому, кого арестовали по сфабрикованному делу или для того, чтобы он начал давать нужные следствию показания. Но как бы все плохо и печально ни было, опускать руки и отказываться от борьбы за свои права нельзя. И не потому, что "русские не сдаются", как утверждают развернутые кругом лозунги, будто среди нас нет чертей и предателей, а ради сохранения своей души в непорочном состоянии.

Мой арест свалился на меня 20 марта 2006 года. Это произошло Испании, в Кальпе, где я проживал с семьей уже пять лет – разумеется, легально. Двое полицейских из Гвардии Сивиль [1] приехали ко мне на виллу утром и сказали, что в комиссарии есть какой-то документ на меня, и поэтому я должен проехать с ними в участок на их машине. Это, конечно, напрягло меня, но я последовал за ними, не подключая своего местного адвоката, потому что мне было нечего бояться. В комиссарии другой полицейский, в гражданской одежде, объявил мне, что я задержан на основании ордеров о международном розыске от 1 февраля 2005 года и от 2 августа 2005 года. Инициатором розыска была префектура САО Москвы. Савеловский суд Москвы своим решением от 24 февраля 2005 года и Балашихинский суд Московской области постановлением от 5 августа 2005 года избрали мне заочно меру пресечения в виде заключения под стражу. Мой дальнейший статус, быть или не быть арестованным, будут определять суды города Дения и мадридский трибунал Audiencia Nacional [2]…

Отмотав пленку своей памяти назад, я вспомнил, что еще летом 2005 года заметил слежку за своей виллой. Несколько человек крутились вокруг моего жилья пешим ходом и на машинах. Я вычислил их, благодаря доверию тем сигналам, которые мне посылало мое телохранительское чутье. Я всегда по привычке смотрел на монитор, который "докладывал" мне обстановку с помощью камер наружного видеонаблюдения, перед там, как выйти из дома во двор, сад, направиться к бассейну или сауне. К этому действию я ненавязчиво приучил всех членов своей семьи – и больших, и меленьких – поясняя им, что с безопасностью надо дружить. Посмотрев на монитор, я не заметил ничего того, что не вписывалось бы в мое понимание безопасной нормы. Но чутье сигнализировало моему расслабленному в тот момент сознанию, что кто-то следит за моей виллой. Я решил не выходить наружу на всеобщее обозрение, а понаблюдать за окружающей обстановкой в бинокль через окна, завешенные прозрачными шторами.

Хотя и спросонья, но тем не менее внимательно я осмотрел все ближайшие и дальние сектора, не попадавшие в поле зрения камер наружного видеонаблюдения. Довольно быстро я обнаружил двух типов славянской внешности, наблюдавших за моей виллой из автомобиля в специальный прибор, напоминающий перископ у подводников. Их машина стояла на площадке для съезда с верхней дороги на возвышенности у подножия горы, метрах в трехстах от моей виллы. Еще два человека, по виду испанцы, каждые пять минут проносились, как коршуны, на другой машине рядом с виллой и откровенно заглядывали во все ее заборные щели. Один недоумок-наблюдатель, тоже славянин, светловолосый, ошивался пешком вокруг дома, изображая человека, желающего у кого-нибудь что-нибудь спросить.

Я решил убедиться, что пасут именно меня. Собрал всю семью и сказал: не исключено, что за нашей виллой ведется наблюдение, поэтому всем – жене, детям и их учительнице – нужно съездить в магазин, а затем погулять возле моря пару часов. Семья спокойно восприняла эту установку, а учительница сообщила, что она тоже заметила слежку, пока занималась с детьми в саду. Она показала мне через окно еще одного типа, который околачивался в миндальной роще напротив моей виллы и строил из себя юного натуралиста. Я очень обрадовался такой наблюдательности учительницы моих детей! Затем я позвонил своему знакомому, хорошо говорящему по-испански, и попросил его обратиться к полицейским, чтобы те проверили подозрительных личностей, ведь не исключено, что они готовят преступление. Положив трубку, я снова припал к биноклю.

Примерно через пять минут к авто с дальними наблюдателями, таращившимися в "перископ", подлетела полицейская машина. Оттуда спокойно вышли двое правоохранителей и направились проверять засветившихся недотеп. Увидев полицейских, соглядатаи засуетились и быстренько спрятали чудо-прибор себе в ноги. По тому, как долго полицейские проверяли филеров и их транспортное средство, заглядывая в салон, багажник и под капот, я сделал вывод, что эти балбесы, кто бы они ни были, действовали не официально, а по найму, частным образом. Когда полицейские уехали, оставив шпиков в раздумье над тем, что произошло и почему их обыскали, они начали нервничать и куда-то звонить. Переключив свое внимание на "юного натуралиста" и прохожего, якобы желающего что-то спросить, я заметил, что они тоже принялись кому-то названивать по мобильникам. Закончив телефонные переговоры, соглядатаи смылись. Спустя время из источника, заслуживающего доверия, я узнал, что этих наблюдателей нанимал Бубенцов [3] для совершения провокаций в отношении меня… Еще незадолго перед моим задержанием ко мне на виллу приезжали двое полицейских из полиции националь [4], хотели поговорить со мной, но меня не было дома. Забегая немного вперед, хочу сообщить лжецам-обвинителям, что если бы я хотел скрыться от следствия, то не жил бы у себя дома, по месту своей регистрации…

После задержания и беседы полицейские отправили меня в окружной суд города Дения, где было принято решение арестовать меня на трое суток и передать дело в Мадрид, в суд Audiencia Naciona. Он продлил мой арест на 40 суток, и это же время было выделено Генпрокуратуре России для предоставления экстрадиционных документов. Судья спросила меня, какой экстрадиции я желаю: быстрой, по упрощенной схеме, или медленной, предусмотренной для тех, кто не желает быть экстрадированным. Я сообщил, что дело в отношении меня сфабриковано, что я не причастен к преступлению, которое на меня повесили, поэтому я вообще не хочу быть экстрадированным. Добавил, что буду просить политическое убежище в Испании, что не стану обузой для бюджета этой страны, поскольку у меня в Испании есть недвижимость, транспорт, туристическая компания, и так далее. Судья ответила, что испанский суд не интересует, причастен ли я или нет к преступлению, совершенному в России. Он намерен рассматривать только вопрос, будут ли соблюдены в России в отношении меня права человека. Она пояснила, что Российская Федерация у них считается демократическим государством, с которым у Испании есть договор о выдаче… На 40-й день моего пребывания в тюрьме "Сото-дель-Реаль" я узнал, что судья продлила мой арест еще на 40 суток, потому что российские прокуроры не успевали повесить на меня, помимо убийства Простакова [6], еще и взрыв Пунша [7]. После продления ареста меня перевели в тюрьму "Навалькарнеро", где содержали наиболее агрессивных граждан.

<…>

4 декабря 2006 года испанский суд автоматически выполнил свои обязательства по договору между Россией и Испанией о выдаче Маркина А. А. в страну "светлого" будущего. Коллегия откровенно демонстрировала свое безразличие ко всему происходящему в зале судебного заседания. Прокурор спал. Документов, касающихся моей экстрадиции, на столе у судей не было. За все время заседания мне задали только два вопроса: где и на что я живу в Испании? Мои ответы никто не слушал – как раз в этот момент участники процесса начали переговариваться между собой.

Председательствующий, нарочито громко обратившись к прокурору, чтобы он проснулся, попросил его высказаться. Вздрогнув от неожиданности, тот рассказал, что в России, по закону, людей больше не стреляют, на это наложен мораторий. Генеральная прокуратура России пообещала, что Маркина там не будут пытать, а в случае вынесения ему обвинительного приговора это не будет пожизненное заключение. Переводчиком на суде был болгарин, плохо владевший и испанским, и русским языками. Половину сказанного судьями я не понял, а то, что говорил я, их, вероятно, не интересовало. Разговоры ни о чем в зале длились 25 минут, затем меня отправили в тюрьму ожидать уже известного мне решения суда.

Не желая быть экстрадированным, я вместе со своим адвокатом написал recurso, то бишь кассационное представление на решение суда. Tribunal Supremo – Верховный Суд, по информации из источника, заслуживающего доверия, по моему вопросу не собирался вовсе. Тем не менее мне прислали в тюрьму из Верховного Суда несколько листов А4, из написанного на которых следовало, что экстрадиции быть. Продержав в тюрьме без одного дня 14 месяцев, испанские правоохранители передали меня представителям России. Передача моей скромной персоны происходила в полицейском участке мадридского аэропорта ("Барахас" (Barajas). После соблюдения всех формальностей и подписания кипы всяких бумажек меня в сопровождении конвоя из семи человек препроводили в российский рейсовый самолет.

Меня усадили в хвосте лайнера слева у окна. Ночной полет прошел нормально. Все охранники спали или делали вид, что спят. Одна из стюардесс, много раз проходя мимо, смотрела на меня, как на врага народа, ведь я был в наручниках – видимо, по ее мнению, достаточное доказательство того, я преступник. Я подмигнул ей и взглядом дал понять: можно расслабиться. Она ухмыльнулась, фыркнула и ушла к подружкам. Больше она не появилась. После оправдания у меня было желание встретить ту стюардессу и спросить ее: сейчас, без наручников, я на похож врага народа или нет?

По прилете в Москву меня поместили в специзолятор 99/1 – "Матросская Тишина". Его еще называют "подводной лодкой" – из-за того, что туда невозможно было пронести ничего запрещенного, и арестанты там находятся в полной изоляции. В этом изоляторе содержались обвиняемые по резонансным делам. По закону, меня должны были сперва допросить в Мособлпрокуратуре, затем провести суд и уже по решению суда либо отпустить под подписку о невыезде, либо отвезти в изолятор. Но в моем случае закон претворялся в жизнь ровно наоборот: сперва СИЗО, после – суд и в последнюю очередь – допрос в прокуратуре. В изоляторе охранники и врачи одинаково плохо обращались и с обвиняемыми, и с осужденными. Условия содержания тоже были скотскими. Непонятно, чем испанские арестанты лучше своих российских друзей по несчастью, и почему отношение к ним несравненно гуманнее. Следствие не велось со мной вообще. "Фабриканты" не хотели, чтобы я своими фактами и доводами разбивал их шаткую конструкцию. На мои письменные заявления с требованием быть допрошенным мне отвечали спустя длительное время, что все следственные кабинеты были заняты.

Перед тем, как провести назначенные на 16 июля 2007 года очные ставки между мной и Крымовым с Крученковым [5], меня на 10 суток отправили в рубоповский изолятор города Лобня. Пытали в основном тем, что не давали спать. Все 10 суток громко звучала музыка, по коридору между камерами бегала и лаяла до рвоты овчарка. На мою просьбу прекратить издевательства и дать немного поспать милиционер-охранник пустил через дверную форточку-кормушку газ "черемуха". Кормили раз в день. Мои продукты, купленные в магазине ИЗ 99/1, были уничтожены под предлогом поиска запрещенных предметов, как будто я прибыл с ними с рынка, а не из "Матросской Тишины". Подмыться и побриться не разрешали. Единственным источником воды в камере была ржавая труба, которая была низко расположена по отношению к отверстию для отправления естественных нужд и предназначалась также для умывания и утоления жажды.
Из лобнинского изолятора меня перевели в СИЗО 77/4 в Медведково. Там продержали трое суток в спецкамере с психически ненормальным человеком. Камера располагалась на первом этаже, зарешеченное окно в ней было не застеклено. На улице, в метре от нашего окна, стоял рентгеновский автомобиль и круглосуточно "обслуживал" рентгеном заключенных, заодно и нас с сумасшедшим. Помимо нас двоих, в камере обитали полчища тараканов, мух и комаров. Инвентарь для уборки отсутствовал, на просьбу его выдать вертухаи отвечали: пишите заявление. Однако бумагу и авторучку не дали – ни мою, ни казенную, а только пообещали это сделать.

После "экспериментов" с психом, рентгеном и антисанитарией меня перевели в медицинскую камеру, которая, как позже выяснилось, была трупохранилищем. Продержали в ней трое суток без сна и питания из-за того, что новых покойников не было. Присесть я мог только на свою сумку с вещами. На четвертые сутки меня выгнал из этой камеры только что переставившийся молодой парень, судя по внешнему виду – наркоман. Вертухаи вывели меня в коридор, а двое осужденных из хозобслуги занесли внутрь покойничка. Мне велели раздеться, якобы для осмотра, после чего унесли куда-то мои вещи – под предлогом дополнительного осмотра. Чтобы я не маячил в коридоре, меня снова закрыли в трупохранилище – теперь уже с мертвецом. Примерно через два часа вещи вернули, бросив их на пол. Одевшись, я пробыл еще примерно два часа в компании с умершим.

После этой вертухайской "забавы" меня повезли к следаку Сергею Тараскину для проведения очных ставок. Я, едва увидев следака, сразу заявил ему, что участвовать в этих следственных действиях не буду, воспользовавшись статьей 51 Конституции РФ.

С удовлетворением оценив мой измученный вид, следак иронично осведомился:
– Чего-чего?

Я в тон ему ответил:

– После пыток и издевательств я должен помыться в душе, выпить хороший испанский кофе и помолиться обо всех недоумках, участвующих в фабрикации этого дела. И вообще, я думаю, вполне понятно, куда будет вам мой посыл.

Следак сказал, что раз он пришел, то все равно будет проводить очные ставки.

В ходе них при полном моем молчании "свидетели", уставившись в пол, прошептали, едва шевеля губами, что организатор убийств Пунша и Простакова – Маркин. На вопросы Тараскина и моих адвокатов Александра Гусева и Федотова: "В чем заключалась организационная функция Маркина в этих преступления? Почему раньше, на своем следствии и суде, вы не давали таких показаний?" – новоиспеченные "свидетели" заявили, что ничего говорить не будут, потому что они уже осуждены, и их приговоры вступили в законную силу. На просьбу моих защитников: "Расскажите о своих ролях в убийствах Пунша и Простакова, а также о том, как вы взаимодействовали с организатором Мариным", – "говорящие головы" тоже отказались отвечать, прикрывшись той же формулировкой. На вопрос адвокатов, проводились ли с ними следственные эксперименты на месте преступлений, Крымовым с Крученковым сказали, что нет.

Разумеется, если бы "говорящие головы" действительно участвовали в преступлениях против Пунша и Простакова (особенно с учетом того, что они сознались в содеянном), то следственные эксперименты с ними должны были быть проведены обязательно. Общество и родственники погибших должны видеть кадры, запечатлевшие эти следственные действия, чтобы не допустить проявления в деле фальшивых исполнителей убийства, которые потом "превращаются" в удобных обвинению свидетелей. В общем, на этом все, никаких фактов причастности Маркина к преступлениям лжецы привести не смогли. И то, что с ними не проводились следственные эксперименты на месте преступлений, говорит: они их не совершали и, соответственно, не знают, как вести себя на месте и что там показывать.

После всех издевательств и двух этих очных ставок меня возвратили в ИЗ 99/1. Допросов и прочих следственных действий со мной больше не проводилось. Через короткое время Тараскин пришел ко мне и объявил о завершении следствия и начале моего ознакомления с материалами "фабричного" труда. Следак спросил меня, каким судом я желаю судиться, на что я ответил, что пойду к присяжным. Тараскин начал было толкать мысль, что этого лучше не делать, поскольку присяжные ничего понимают, либо все понимают не так, как надо. Я посоветовал "фабричному парню" давать советы своей тусовке.

При ознакомлении с делом я быстро разобрался, кто есть кто из свидетелей, как человек. Также без особого труда понял линию сфабрикованного обвинения и те лжедоводы, которые оно будет приводить присяжным. Мы вместе с адвокатами определили наши сильные стороны и расставили акценты, кому и что из свидетелей защиты нужно будет говорить, отвечая на вопросы суда. Тараскин ограничил меня в ознакомлении с материалами дела, потому что того требовала негласная должностная инструкция, суть которой – не позволить подсудимому быть хорошо подготовленным к суду. После окончания ознакомления с делом и передачи его сперва в прокуратуру, а затем – в Мособлсуд никого из следаков я больше не видел. Также закончились и переброски меня из камеры в камеру, что серьезно мешало сосредоточиться на подготовке к суду.

За все время, проведенное в этой "подводной лодке", мне приходилось сталкиваться с разными людьми, фигурантами самых громких дел в истории современной России. Большинство из них были сфабрикованы с нехитрыми целями – устранить политического конкурента, отжать деньги и бизнес, получить от арестованного нужные показания, ликвидировать в отчетности "висяк" или банально насолить объекту зависти. Арестованные вели себя по-всякому. Многие из тех, кто согласился сотрудничать со следствием, топили в "фабричных" фекалиях всех, даже своих друзей и родных. Странно было смотреть на этих человекоподобных существ. Работая с такими гражданами, следаки кайфовали, потому что считали своими деформированными мозгами, что все люди трусливые и продажные, что любого можно сломать и купить. Слава Богу, это не так! Я расскажу о человеке, которого сегодня знает весь мир. Его сила веры, мужество и стойкость – пример для всех порядочных людей. Благодаря его неподкупности и непримиримости к подлости и лжесвидетельству, сохраняется надежда на то, что все не так уж плохо. О нем – следующая часть моей книги [8].

***
[1] Гражданская гвардия Испании (Guardia Civil) – полицейское военизированное формирование, находящееся в подчинении Министерства внутренних дел Испании.

[2] Национальный суд, представляющий собой централизованный суд в Испании с юрисдикцией над всей территорией страны.

[3] Иван Анатольевич Бубенцов – президент, совладелец ХК "Интерпродукт", о котором я пишу в своей книге.

[4] Национальная полиция (Polic;a Nacional) – национальная гражданская полиция Испании. Отвечает в основном за охрану городских районов, в то время как за муниципальную полицию обычно отвечает Гражданская гвардия, испанская жандармерия. Полиция подчиняется Министерству внутренних дел Испании.

[5] Крученков Андрей и Крымов Алексей – охранники моего ЧОПа, ставшие под психологическим и физическим давлением следствия лжесвидетелями против меня. В последствии перед присяжными отказались от лжесвидетельства, но это не повлияло на решение суда.

[6] Сергей Михайлович Простаков – консультант-экономист ХК "Интерпродукт".

[7] Владимир Михайлович Пунш – председатель Совета директоров, совладелец ХК "Интерпродукт", взорванный в автомобиле по заказу Ивана Бубенцова. См. мой рассказ на Проза.ру "Убийство Пунша".

[8] См. мой рассказ на Проза.ру "Правила жизни Алексея Пичугина".

Мордовия, 2021 г.