Сказ Ивана-Дурака

У моего отца было три сына. Двое умных и я. Позвал он как-то всех нас к себе и сказал мне, чтобы убирался я по добру, поздорову. А то ем я за двоих (поесть я действительно люблю), а то и за троих (то есть за двоих умных и ещё за себя), толку же от меня никакого нет, и что я — дурак (ну это мне всё время говорят), и что я — бестолочь (кем же я ещё могу быть, раз толку от меня никакого нет), и что я его не слушаю, и ещё что-то (я уже не вслушивался). А потом серьёзно так, внушительно и говорит мне: «Давай-ка ступай отседова». И пинком так поддаёт. Слегка, но всё-таки по заду. Решил я тогда уйти. Раз   мне   в   родном   доме   не  рады,   и  раз меня уже всё равно выгнали. Собрал вещички после того, как их из окна выкинули. Отправился я в путь-дорожку. Людей показать, себя повидать. Деньжат заработать. Работёнку найти. Чтоб с голоду, значит, не помереть. Иду по дороге. Иду, значит, иду. Иду и думаю: «Нет. Что-то не того. Так далеко не уйдёшь». Сел, сижу. И вправду полегчало. Вижу. Мужик на телеге едет. Ну не то, чтоб едет. Рядом с лошадью идёт, а телега сама едет, ну не сама, конечно, лошадь её везёт, а её мужик ведёт под узцы. Завидел меня мужик. Да и как меня такого не увидать? Я — парень рослый, пригожий, плечистый, да и прямо посреди дороги у него сижу. Говорит он мне: «Чего сидишь? Встал бы. Дорогу уступил». «Отчего же, — говорю, — только ты меня, дядя (на самом деле он никакой мне не дядя был, мой дядя ещё год назад от сивухи преставился, а может не от сивухи, кто его знает)... Про что это я? Ах да, говорю ему: «Подбрось меня, дядя, до города». «Не, — отвечает, — не подброшу». «А до деревни». «Не и до деревни не подброшу. Я тебя никуда бросать не буду. А подвезти могу». «Что ж, — я ему, — с вас воз, с меня спасибо». Поехали мы в город. То есть как мы? Мужик рядом идёт, лошадь впереди, я на телеге, телега подо мной. Значит, мы с телегой поехали. А мужик с лошадью шли. В пути что-то меня подморило. Смотрю, глаза слипаются. Чувствую, устал. Руки, ноги не шевелятся. Спать хочется — точно устал. И чего, спрашивается, не устать. Уж сколько шёл, сколько шёл. Сам не знаю сколько — столько я шёл. Плюхнулся я на сено, а в телеге, кроме меня, ещё сено ехало. Только глаза прикрыл, а меня уж мужик толкает. «Гляди, — говорит, — ночь на дворе». Смотрю, и вправду. Солнца нет, темень кругом. И правда, ночь. «Доехали мы до твоего города. Вон он, видишь. Рукой подать», — говорит и сам рукой куда-то указывает. А до города то, батюшки, верста пути, не меньше. «Что же это ты, подлюка, — ему говорю, — довезти до самого города не можешь. Мне ещё, почитай, цельный час идти придётся, морда ты бородатая». У мужика того борода была окладистая, аж кадыка не видно — такой он бородатый. «Слезай, — говорит мужик, — далее нам не по пути. Мне в село, тебе в город». Делать нечего. А чего тут сделаешь? Тут поделать уже ничего нельзя. Слез я с телеги. Солому из волос вынул, лошадь пнул, мужику в след плюнул — поблагодарил, значит. Побрёл в город. Вдруг слышу. Рычит. Медведь — не медведь. Волк — не волк. Пёс — не пёс. Удод — не удод. То живот. Я ж цельный день не ел. А для меня это всё равно что два. Ем то я ведь за двоих. В городе, я слыхал, задарма не то что кормить — в морду не плюнут. Такие там обычаи. Начал я деньги искать. В одном кармане смотрел. В другом смотрел. За пазухой, и за той посмотрел. Нету денег и всё тут. Что за напасть? Мне бы хоть копеечку или хотя бы рубль, а ещё лучше два. Я бы тогда хоть поел чего-нибудь, да водки бы выпил, да к девкам бы поехал. А тут не то, что к девкам. Как бы к чертям не отправиться. Хотя к чертям — это я, пожалуй, погорячился. К ангелам лучше. Но как ни тяжело, как ни голодно. А я всё ж таки дошёл. Смотрю. Дом каменный. Белый. Люди суетятся. И ямщик меня матом кроет. Значит, город. Город! А что дальше? Про это, признаться, я и не додумал. Там ещё по дороге думал работёнкой какой в городе разжиться, а ещё лучше деньжатами или хоть поесть. Но тут, ясно дело, задарма кормить не будут. Это тебе не деревня. Это город. Сразу видно. Вон дом каменный  стоит.  Белый.  Люди  суетятся.  И  ямщик опять  кого-то кроет.  Одно слово. Город. Что же ещё добавить. Город и всё тут. А пока по сторонам смотрел, на дом этот, да на ямщика дурного, желудок всё есть просился. И так есть охота, так охота. Что прямо вот того ямщика, глядишь бы, сожрал или, на худой конец, лошадь его. Думал я, думал. Ничего не придумал. К мужику какому-то встречному подошёл. На судьбинушку свою пожаловался, положение всё моё горестное объяснил, в морду ему дал, кошелёк забрал. Что тут началось? Крику, шуму сколько поднялось. Начали орать, полицию зачем-то звать. Накинулись на меня, схватили. «Грабителем» ни с того, ни с сего назвали. В каталажку поволокли. Оказывается, я потерпевшего ограбил. А за это теперь в тюрьму сажают. Вот сейчас письмо батюшке пишу. Вызволить меня прошу. Или   чтоб  хотя  бы  денег  прислал.  А  дальше  я и  сам выйду.   Кормят в  тюрьме хуже некуда. Здесь и одному то тяжело прокормиться, а мне и подавно. Ем то я за двоих. Охо-хо. Горе моё горькое. Судьбинушка моя злая. И хуже всего, что обед ещё не скоро.