Гранитный утёс

С ней разговор по душам он не начинал спонтанно, когда вздумается, потому что подлинные чувства она предпочитала держать при себе и не поверять их даже родственникам и близким. Лишь изредка наглухо закрытая дверь, ведущая к её сокровенным тайнам, приотворялась, образуя узкую щель. Он научился различать редкие моменты, когда она готова к откровенности, по тому особенному выражению её глаз, которое он называл плачем без слёз.

Но даже если удавалось что-нибудь из неё выудить, то не более, чем ребус. Начала чего-то, обрывки намеренно или ненамеренно запутанных мыслей, без развития и завершения. Ему приходилось часами докапываться до смысла оброненных ею фраз, сопоставляя прозвучавшее, скрытое, интонации, мимику, жесты. Едва уловимое. Полутона. Обертоны. Расшифровать загадочные сигналы её души мог только тот, кто знал её достаточно давно - и, главное, кто любил её.

Она вошла в комнату, села на диван и обняла большого белого медведя, которого таскала за собой повсюду и берегла с самого детства. Если бы она располагала властью оживлять игрушки, то её видавший виды, обшарпанный, талисман уже давно был бы поставлен на довольствие и назначен её главным наперсником. Она старательно делала вид, что зашла случайно, просто так. Но, по некоторым признакам он догадался, что ей сейчас отчаянно необходимо его участие. Не то, чтобы участие, а скорее - сопричастность.
 
Опыт подсказывал ему, что наводящие вопросы лучше исключить, иначе магия не случится. Если попытаться самовольно отворить волшебную дверь пошире, то она может счесть его вором, пробравшимся в её неприкосновенную кладовую, чтобы похитить сокровище. И тогда между ними мгновенно вырастет стена отчуждения. “Не лезь в мою жизнь. Я разберусь в ней сама!”. В такие минуты она была по-особому уязвима, и чтобы нечаянно не ранить её, ему надлежало молчать. И ждать.

Она производила впечатление успешной и состоявшейся женщины - но впечатления счастливой женщины не производила нисколько. Таких сногсшибательных достижений в делах, как за последние несколько лет, у неё никогда не было - но и таких истерик по самым незначительным поводам прежде тоже не наблюдалось. Она, как вдохновенный архитектор, возводила вокруг себя новый, блистающий гламуром, мир, о котором прежде и не мечтала - и не могла достичь со своим творением согласия. Её установка “миру - мир!” на промежутке в каких-нибудь десять лет, от двадцати до тридцати, сменилась на далёкое от лирики “всем - война!”. Он давно заметил возникший в ней диссонанс и не на шутку встревожился, потому что по-прежнему любил её. Любил до беспамятства.
 
В соседней комнате зазвонил телефон, она вскочила с дивана, как ошпаренная, и бросилась на визг рингтона. Эту мелодию он запомнил накрепко, потому что слышал её много раз - звонили с работы. Один из её подчинённых. Уже на третьей секунде переговоров звонивший был обвинён в бездарности, без права апелляции, и попал под раздачу слонов. А ведь, если разобраться, он-то при чём? Бедолага. Ничего, пусть потерпит. Надо научиться терпению. Их отношения с некоторых пор стали напоминать ему непрерывные попытки волн изменить абрис гранитного утёса. Вода может сточить острые выступы скалы, если проявит настойчивость и терпение. Этим можно себя успокоить. И ждать. Любить - и ждать.

Сегодня она на его территории уже не появится. Он открыл ноутбук и углубился в работу.