Компот из сухофруктов. Чашка 4-я

ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО БЕЗДЕЛЬНИКА. Ч.1

           Глава 2

           Дороги, которые мы выбираем

В течение почти 2 недель автодороги были нашими, смею сказать, непременными спутниками. От такой близости мне даже показалось: если французы находятся не дома, значит, обязательно едут по дороге. Проводить ежедневно несколько часов в машине стало нормой нашего пребывания на французской земле до поры, пока мы не оказались в Париже и остались там одни, без постоянного дружеского сопровождения. Но об этом позже.

А пока за стёклами замелькали пейзажи Франции: сначала небольшой кусочек между аэропортом и столицей, потом краешек Парижа и снова пригород, которым мы выезжали в сторону, ведущую в направлении Бретани.

Вроде бы ничего особенного. Только странное дело. Мне ведь есть с чем сравнить. Смотрю на парижский пригород с одного конца мегаполиса, с другого, позже ещё с трёх сторон увидел — и нигде нет такого бардака на земле, какой мы наблюдаем при переходе Москвы в Подмосковье. За окном машины одно из двух: или последняя улица столицы плавно переходит в улицу города-спутника, или сразу за последним домом начинается хлебное поле. И какое! Чистое, с ровными краями, расчерченное, как по линейке, на чёткие квадраты, прямоугольники, ромбы, между которыми минимальные промежутки.

И от дороги посевы далеко не уходят. Прямоугольники пшеницы, где-то уже скошенные, с валками или большими рулонами соломы, завёрнутыми в чёрную плёнку, где-то уже даже перепаханные, чередуются с площадями под кукурузой, картофелем, сахарной свёклой — севооборот.

Чем дальше от Парижа, тем пшеничные поля становятся шире, крупнее, уходят к горизонту, сливаясь в один желтеющий массив. Такое ощущение, будто я эти пейзажи уже видел. Где? Когда? И вдруг понимаю: мирный край, желтеющие нивы, тишина и покой вокруг такие, как на полотне Шишкина «Рожь», умиротворяющих картинах Левитана, Дубовского или в саврасовском «Лете», разве что у последнего экспрессии больше. Не дорога, а экскурсия по музею.

Это по сторонам. Под колёсами тоже ничуть не хуже. Ровная поверхность асфальта без каких-либо заплат, выбоин и трещин.

«Надобно, однако ж, отдать справедливость французам, что дороги щегольские, мостовая, как скатерть». Никогда не думал, что 1-й литературной ассоциацией, возникшей у меня, окажется именно этот отзыв о качестве дорог во Франции, принадлежащий путешествующему в августе 1777 года Фонвизину, когда потребовалось лечение для его жены, Екатерины Ивановны, на водах в Монпелье.

Я не водитель, но хорошую дорогу от плохой, будучи и пассажиром, отличить могу. А дороги, которыми мы колесили по Франции, почему-то были именно хорошими. Замечу, дороги разной принадлежности и в разных местах страны.

И, тем не менее, как только появилась возможность, Мари-Лор по развязке подъехала к пункту оплаты — широкому участку дороги, на котором расположено множество турникетов. Ей понадобилось 10—15 секунд, чтобы, не выходя из машины, из окна нажать на кнопку турникета, получить из автомата магнитную карточку, после чего шлагбаум поднялся. И наш «Опель» выехал на платную автодорогу (авторут). (Забегая вперёд, замечу, что позже при выезде с трассы на считывание с магнитной карточки информации о пройденном расстоянии и расчёт с кассиром ушло не многим больше времени.)

Вообще-то платные автодороги Франции являются самыми дорогими в Европе. Мы вполне могли и далее следовать хорошими национальными дорогами, которые бесплатные, но имеют ограничение по скорости (70—90 км/час). Мари-Лор предпочла заплатить за повышенное качество покрытия дороги, т.е. сменить хорошее на отличное, и разрешённую скорость в 130 км/час, чтобы не ехать на несколько часов дольше.

— В Германии,— обернулась она ко мне, видя, как внимательно я вглядываюсь в детали нашей поездки,— ограничений скорости на автобанах нет, а у нас есть.
— А если превысить скорость, то что?
— Отец недавно на дороге, где висел знак «50 км», небольшой отрезок прошёл со скоростью 54 км/час — домой тут же пришло письмо с извещением о штрафе. И скажу вам, очень большом штрафе. На наших дорогах нет полицейских, но есть специальные радары, которые французы называют «саркози». Их ввёл Николя Саркози, когда был министром внутренних дел. Дорожные радары фиксируют превышение допустимой скорости, фотографируют автомашину, и тут же по адресу водителя этой машины уходит письмо, из которого он узнаёт размер штрафа, какой обязан уплатить.

Что ж, слово «радар» хорошо известно и российским водителям. Уже после возвращения из Франции мы с женой отправились погостить к её брату на озеро Селигер. Дорога от Твери до деревушки Сорога, в пятницу — туда и в воскресенье — обратно, 5 или 6 раз преподнесла нам знакомство с этим прибором. С той только разницей, что в сотне метров от каждого радара обязательно находилась машина с сотрудниками ГИБДД, а рядом несколько машин, чьим водителям оформляли штрафы за превышение скорости или выезд за сплошную линию. Именно так и не иначе: в пятницу под контролем была дорога к озеру, а во 2-й половине дня в воскресенье — от озера.

— Обычная охота на москвичей, приезжающих на отдых,— объяснил брат жены.— Ты погляди сам, одни московские номера у машин.
Я, что называется, «в тему» пошутил в адрес гаишников, у которых любимый знак «кирпич».
— Ничего подобного,— возразил сидящий за рулём родственник,— их любимый знак «40», ограничивающий скорость на дороге до 40 километров. Знаешь анекдот на этот счёт?
Я помотал головой и приготовился слушать.
— Гаишник пишет заявление: «В связи с рождением у меня дочери прошу оказать материальную помощь». И получает резолюцию начальника: «Командиру взвода выдать сотруднику знак «40» и радар сроком на 2 месяца».

Тут уместно сказать, что за всё время, что мы колесили по французским дорогам, нам не встретился ни один дорожный полицейский. И на моё недоумение по этому поводу я услышал одно объяснение жены:

— Французы — законопослушные люди. Во всём. Включая дороги. Хотя, случается, и нарушают. Так для этого и установлены «саркози».

Впрочем, куда больше отсутствия дорожной полиции меня удивило то, что и случаев ДТП и битых машин на дорогах за дни поездок по нескольким провинциям мне увидеть не довелось. Чего не могу сказать про дороги российские.

Должен заметить, что несколько часов со скоростью 130 км/час по французскому авторуту даже с женщиной за рулём вовсе не показались мне экстримом. Машина плавно и мягко шла в среднем ряду 3-полосного полотна. Сразу хочу сказать: так было всегда, когда мы находились на французских дорогах, разных, отнюдь не только на авторуте. Никто не норовил нас подрезать, посигналить, поморгать сзади фарами, никто резко не тормозил прямо перед капотом нашей машины, не прижимал к обочине, не устраивал езду наперегонки, т.е. не было тех милых дорожных моментов, какие частенько случаются на российских дорогах. Никаких пробок не наблюдалось, хотя от соотечественников раньше частенько доводилось слышать страшилки про многокилометровые заторы на французских скоростных дорогах и многочасовые стояния в чистом поле. Да и Интернет пестрит подобными рассказами (или россказнями?). Опять же забегая вперёд, скажу, что на обратном пути по авторуту через полторы недели нам тоже не довелось даже притормаживать.

Движение со 130-километровой скоростью в сторону Бретани напомнило мне 2 эпизода из жизни на родной земле. 1-й случился в начале 80-х. Мы с нашим приятелем-французом на его «Пежо» отправились в Абрамцево. Прогулка по музею-усадьбе немного затянулась. А нашему спутнику в Москву нужно было вернуться к определённому часу, и на обратном пути по подмосковной дороге он нажал на газ. Стрелка спидометра подрагивала около тех же 130 км/час. Но какая же разница в ощущении от езды. Тогда я сидел и старался не думать: «Доедем — не доедем, слетим с дороги — не слетим, врежемся — не врежемся, треск рессоры раздастся на этой выбоине или на следующей?»
2-й раз подобная скорость возникла для меня года 4 назад, когда мы с тверским братом жены отправились на его «Мерседесе» в Завидово по грибы. Трасса, как известно, не самая плохая — по ней президента возят, и брат разогнал машину до 140 км/час. Доведись дочке Мишель минут 15—20 проехать по той дороге с такой скоростью, боюсь, этот день стал бы самым памятным в её жизни. Тогда у меня мелькнула мысль, что даже для нашего президента легче установить усиленные подвески, чем уложить не столь протяжённый отрезок качественной дороги.

Впрочем, разговорами о появлении отечественных платных скоростных автодорог россиян потчуют с завидным постоянством уже сколько лет. Как заявил однажды глава Министерства транспорта РФ Игорь Левитин, «французский опыт говорит о том, что такие проекты могут быть успешными». Утешил! Да мало ли какие заграничные проекты на зарубежной почве оказываются успешными. История свидетельствует: далеко не всё, что успешно привилось там, становится столь же успешным у нас.

Мы ведь предпочитаем считать: «Что русскому — хорошо, то немцу — смерть!» Такое иной раз случается. Но, боюсь, куда чаще оказывается наоборот: то, что немец, француз или японец у себя делает хорошо, мы не удосуживаемся перенять, внедрить годами и десятилетиями. И по всякому такому случаю находим утешение в словах, приписываемых Бисмарку: «Русские медленно запрягают, но быстро ездят». Если меня спросить, какая на склоне лет у меня заветная мечта, я, не раздумывая, скажу: «Отучить русских запрягать медленно!» Соответственно мне очень хочется, чтобы перестал быть актуальным анекдот: «Те, кто считают, что русские медленно запрягают, видимо, просто никогда не ездили с ними за водкой».

Вспомнив слова канцлера Германии про то, как запрягают и ездят русские, я не собираюсь обобщать и сознательно не намерен выезжать за обочину обычной дороги. Потому что в противном случае я привёл бы совсем другие и куда более современные слова: «В России всё делается правильно, но не вовремя…».

И когда тот же глава Минтранса И. Левитин рассказывает журналистам о проектировании платной трассы «Москва—Санкт-Петербург», мол, строительство 1-й очереди, километров примерно 40, закончится до 2012 года, а губернатор Московской области Борис Громов загодя объявляет, что стоимость проезда по этой трассе не будет превышать 3 рубля за 1 км, я верю им ровно столько же, сколько верю вот уже 3-му подряд министру образования, объявляющему о полном завершении компьютеризации всех школ страны от Москвы до самых до окраин.

Хочется того министру или нет, нравится ему или совсем не нравится, но не у одного меня проект рождает странные вопросы. Например, почему в качестве 1-й выбрана именно трасса «Москва—Санкт-Петербург»? Она что, экономически самая востребованная? Просчитано, что среди других возможных быстрее окупится? Или при выборе срабатывают какие-то иные, далёкие от экономики факторы? Почему, опять же например, не сосредоточить усилия на завершении пусть не скоростной, но столь необходимой дороги, которая позволит наконец-то связать европейскую часть страны с Владивостоком? Или уж совсем странный вопрос: «А сколько ещё лет понадобится, чтобы закончить обычную, не скоростную, 4-рядную автодорогу «Москва—Санкт-Петербург», которую сейчас тянут, тянут, вытянуть не могут?» Особенно если учесть, что та часть, с которой строительство её начинали, уже требует капитального ремонта.

Да и что такое в масштабах нашей страны маленький отрезок «Москва—Санкт-Петербург»? Помнится, в Америке строительство хайвеев было начато в разгар «Великой депрессии», беспрецедентного экономического кризиса, какой, кстати или некстати, в настоящее время вновь охватил на этот раз весь мир, не обойдя стороной и Россию. Легенда гласит, что в конце 1930-х годов Рузвельт нарисовал на карте США 3 линии, пересекавшие страну вдоль и ещё 3 — пересекавшие её поперёк, и предписал администрации Белого дома немедленно заняться сооружением этой системы скоростных дорог. И началось выполнение американского национального проекта. С тех пор за океаном ездят по знаменитым хайвеям, а мы и сейчас можем видеть их лишь в голливудских фильмах — своего ничего подобного не создали.

К тому же, будучи реалистом, я не забываю: структура платных скоростных дорог на Западе накладывалась на уже существовавшую разветвлённую сеть обычных, но качественных национальных дорог — на то, что у нас в настоящее время, увы, не развито. К примеру, сегодня сеть автомобильных дорог, хороших дорог — не чета нашим, во Франции самая плотная и самая протяженная в мире. Поэтому в наших условиях, смею думать, развитие частных дорог в России, если оно и состоится, может привести к окончательной деградации общедоступных трасс.

Впрочем, что это я пристал к министру? Я задаю себе вопрос: а что общество наше, возмущённое таким положением дел в дорожных делах, как-то проявляет своё недовольство? Требует хороших дорог? Направляет гневных ходоков в Кремль и спрашивает с депутатов Думы? Нисколько! Жалобно так люди поговаривают перед журналистами, что бьются, мол, машины на негодных дорогах,— и всё! Ждут, улыбаясь, когда то ли дураки на Руси выведутся, то ли дороги по мановению волшебной палочки сами собой возникнут. И тогда по ним с ветерком! Верят, надеются. На что? Видимо, на то, что выйдет Путин или Медведев, как Ленин на субботник, поутру с лопатой в руках и начнёт нас приобщать к цивилизации — возьмётся за повсеместное строительство дорог.

Но руководители наши с лопатой не выходят. Мы же выбираем для проезда дороги из тех, которые у нас есть. Они нас, получается, устраивают. А пока это так, россиянам по ухабам и колдобинам и ездить! Боюсь, долго. Во всяком случае, по данным Федерального дорожного агентства, в настоящее время в целом по стране на 600 тысяч километров дорог приходится 450 тысяч километров в аварийном состоянии.
Ну, и пока дома я слышу об очень интересном опыте Франции в обеспечении безопасности движения, о возможности использования на российских автотрассах французской методики контроля за скоростью, о перспективах инвестиций в российскую дорожную инфраструктуру, эту самую инфраструктуру я наяву наблюдаю на французских дорогах.

6 часов даже в качестве пассажира — а ведь Мари-Лор всё это время за рулём,— действительно утомляет. Но можно (и нужно!) подкатить к кемпингу, т.е. специально отведённому месту для привала и отдыха. Что мы и сделали часа через 3 нашего пути. Здесь небольшой супермаркет, заправка, туалет и кафе с горячим питанием.

— Перекусить хочешь? — спрашивает жена.
Я отрицательно мотаю головой: — Merсi, non,— осваиваюсь на французской земле.
— А глотнуть что-нибудь?
— Только не колу.
— Может, пива?
— Не возражаю, пойдём посмотрим, что у них есть.

Находим холодильный шкаф с напитками. Выбор есть, но пива всего 2 вида. Одно из них безалкогольное. Получается, безальтернативные выборы. Я протягиваю руку, беру баночку и слышу голос Мари-Лор, вдруг появившейся рядом. А следом Галин перевод сказанного ею:

— Тогда ты обязан взять горячее и съесть-выпить здесь, не выходя с территории кемпинга. Иначе не положено.
— Так я же не за рулём.
— Ну и что,— вновь синхронит жена,— ты в машине, нельзя!
Я ставлю баночку обратно и вспоминаю наши придорожные магазинчики. Что-то там ничего похожего я не наблюдал — бери какой угодно алкоголь и пей, сколько твоей душе угодно.

«Они и впрямь какие-то не такие, как мы»,— похоже, эта «оригинальная» мысль становится своеобразным рефреном моих наблюдений на тему «они и мы».
Пока дочка Мишель занимается своими делами, осматриваю книжные полки, сувениры, смотрю, чем кормят, и прохаживаюсь, разминая ноги, около кафе. Как вдруг во мне просыпается филолог, и я начинаю размышлять о дорогах с неожиданной для себя стороны.

Прежде всего я неожиданно сознаю, что еду не по немецкому автобану, о котором столько слышал и читал, например, такое: «Если во сне вы едете по автобану на хорошем автомобиле на большой скорости, практически не замечая её, то наяву вы также ощущаете бешеную скорость жизни». Не по американскому хайвею, известному тем, что система автомагистралей США стала мотором её экономики, и даже не по итальянской автостраде, где тоже есть ограничивающая скорость — не более 130 км/час и высокий уровень инфраструктуры. Еду по французской автодороге. «А чем, собственно, они отличаются друг от друга? — занозой крутится в голове.— «Авторут» в дословном переводе с французского «автодорога». И «автобан» — с немецкого «автодорога», итальянская «автострада», надо полагать, тоже «автодорога». Вряд ли исключение и «хайвей». А как у нас в России? Надо будет по приезде заглянуть в словари».

Я не забыл об этом — заноза продолжала сидеть — и, вернувшись в Москву, заглянул в толковые и иностранных слов справочники. Оказалось, относительно дорог наши словари предлагают следующий синонимический ряд: «хайвей, автобан, тракт, шоссе». Во-первых, как видим, вместо современного понятия «авторут» присутствует тоже из французского, но старое «шоссе».

Дальше ещё любопытнее. «Хайвей» — скоростная автострада с односторонним движением. Мне показалось, что так некорректно сказано про то, что это трасса, на которой нельзя выехать на встречную полосу. Иначе получается, будто «хайвей» — это дорога только в одну сторону. Но меня больше потрясла ремарка: «Употребляется применительно к зарубежным странам». Хотя почему потрясла? В России как не было, так и нет по сию пору ни одной скоростной автодороги. Так что словари честно констатируют очевидный факт. То есть мы уже даже в языковых словарях, консервативных по своей сути (они изначально таковы) зафиксировали свою техническую отсталость.

Ну, а что пишут словари про «автобан»? Читаю: «Широкая загородная автомагистраль для скоростного движения автомобилей, автострада; или, в общем смысле, хорошая широкая дорога для масс». Вон оно как! Дорога, конечно, для автомобилей, но и для масс, т.е. для людей. Чтобы и машинам было удобно, и людям приятно. Ай, да немцы! Но россиянам такой подход представляется странным, поэтому тут же в словаре читаю: «Фотографии автобанов ныне стали одним из элементов туристической рекламы, а элементы наружного оформления, как бы «случайно» попавшие в кадр, эффективным способом косвенной рекламы». Ага, знай наших, автобаны — это всё реклама, для туристов, для заманивания.

Если нет про «авторут», заглянем в словарные статьи о «шоссе». Тем более, что это слово вполне прижилось на отечественной почве — мы уже и не вспоминаем о его французских корнях. «Шоссе» (шоссейная дорога) — распространённое название автомобильной дороги с твёрдым покрытием, иногда — автомобильные дороги вообще». С уточнением: «Искусственная дорога, убитая щебнем с уклонами по обе стороны для стока дождевой воды». И приводится пример: «Можа;йское шоссе; — шоссе в Москве, на территории района «Можайский» Западного административного округа, часть автомагистрали M1 «Москва—Минск—Брест». Является продолжением Кутузовского проспекта, на всём протяжении в черте Москвы имеет по 4 полосы движения в каждую сторону, а также 1 полосу посередине, предназначенную для движения правительственных кортежей».

Получается очень даже по-нашенски: если заграничные автострады для движения автомобилей и для масс, то наши, наоборот, «для движения правительственных кортежей». Что, если вдуматься и вспомнить автомобильные пробки на Кутузовском в ожидании проезда Машины с важным Лицом и с сопровождением, тоже соответствует действительности. Словари, они врать не будут.

И наконец, последнее слово из синонимического ряда — «тракт». Слово вообще ещё аж из латыни — «большая дорога, торный, езжалый путь, дорога почтовая, установленная; улучшенная грунтовая дорога, соединяющая важные населённые пункты; имела станции (постоялые дворы) и верстовые столбы. По тракту шли регулярные перевозки пассажиров, грузов и почты...» И 2 примера для наглядности: сначала из Глеба Успенского: «По московским трактам идут нескончаемой вереницей обозы», потом посовременней: «Усинский тракт — построен в 1917 как гужевой тракт через Западные Саяны; после реконструкции с 1932 — автомобильная дорога».

Чувствуете разницу? Получается, что синонимический ряд какой-то причудливый и неоднородный. Можно подумать, будто современная скоростная трасса для людей на колёсах и улучшенная дорога, убитая щебнем, для движения правительственных чиновников — это одно и то же. Если не мешать кислое с пресным, то правильнее было бы разграничить, разбить понятия на 2 ряда. 1-й — это скоростные магистрали: автобан, хайвей, автострада, авторут. 2-й — шоссе, тракт, дорога с твёрдым покрытием, щебёночная дорога, просёлок (это где ноги вязнут в расползающейся почве), лесная тропа. К первому мы отношения никакого не имеем, а вот другой, — как в песне поётся: эх, дороги, пыль, бурьян и тревоги, — он, действительно, наш родной, для тех, кто медленно запрягает, но, ничего странного, много бьётся на таких дорогах.

А если учесть, в какие суммы обходится России дорожное строительство, то появления в России скоростных дорог можно ожидать не через годы и даже десятилетия, а через столетия. По мнению независимых экспертов, например, стоимость километра дороги в Москве в 10 раз больше, чем в любой европейской столице, и почти в 15 раз — по сравнению с США. Так это обычные городские дороги. А сколько будет стоить российский авторут-автобан?

Вернувшись на родину, я включил телевизор и услышал, как Дмитрий Медведев на совещании по проблемам безопасности дорожного движения призвал власти России принять жёсткие, радикальные решения для улучшения ситуации с безопасностью на дорогах. По его словам, совокупные потери экономики России от ДТП за 5 лет составили 5,5 триллионов рублей. «Это сопоставимо со всеми расходами на здравоохранение за этот же период»,— отметил глава страны.

Но я не понял: кого он призвал принять меры? Себя? Путина? В любом случае я не увидел, чтобы он, прочертив на карте России линии, пересекавшие страну вдоль и поперёк, давал предписание администрации российского Белого дома немедленно заняться сооружением национальной системы скоростных и безопасных дорог.
И ещё 1 штрих к разговору на автомобильную тему. Помимо прекрасного дорожного покрытия французских трасс по пути от Парижа в Плодран бросилось в глаза отсутствие столь привычных для российских дорог мчащихся фур. Они отсутствовали напрочь. Я спросил об этом Мари-Лор.

— Так сегодня воскресенье. Водители отдыхают.

Нет, всё правильно, водители в воскресенье должны отдыхать. Французские. А российские? По возвращении на родину в ближайшее воскресенье я оказался на трассе «Москва—Санкт-Петербург» в районе Твери. Фуры шли по дороге, как рыба на нерест. Вот я и прикидываю: отдыха у российских водителей нет даже в воскресные дни; найти, где остановиться отдохнуть, принять душ, поспать — проблема; по-человечески поесть — ещё 1 проблема. Чему удивляться, что водители, следуя по таким не обустроенным трассам, засыпают на ходу, и рейс заканчивается аварией? Можно, конечно, при этом вместе с нашим президентом пенять на отсутствие указателей, информирующих о нахождении ближайшего придорожного медицинского учреждения. Но надо бы знать, что придорожной медицины катастроф, как таковой, у нас практически не существует.

…Тем временем дочка Мишель опять садится за руль, и мы продолжаем путь. Вообще-то туристическая реклама говорит: «Чтобы добраться от Парижа до Бретани, требуется 3 часа», но это как считать. За 3 часа можно добраться, в лучшем случае, лишь до границы региона. К тому же мы едем не от столицы Франции, а от аэропорта, и нам надо куда западнее.

Продолжаю глядеть по сторонам. Экскурсия по музею продолжается. Разве что теперь мы всё чаще едем в окружении деревьев, насаженных вдоль авторута, и цветущих кустов. Красота удивительная. И знаете, почему? Мне и у себя дома нередко доводилось ездить по загородным дорогам, которые с обеих стороны обступает лес,— едешь в зелёном коридоре, и душа поёт. Но там всё обустроила сама природа. Человек только прорубил просеку и бросил на землю асфальт. А здесь не природа, а люди обустроили дорогу, сделали её удобной для колёс автомобиля, и одновременно позаботились, чтобы радовался ваш глаз.

Все деревья и кусты ровно подстрижены. Несколько раз за время пребывания во Франции я видел, как это делается, и на отдалённых от городов трассах, и на улицах крупных городов, и на дорогах местного значения небольших коммун: не вручную, а машинами. 1-я аккуратно ровняет кроны деревьев, красиво формирует кусты, под определённым углом подстригает траву на обочине. Со 2-й уже вручную выщёлкивают сильными ножницами-секаторами сушняк. На 3-ю, что совсем покажется невероятным, тут же собирают все отходы и сразу вывозят. Комплексная механизированная бригада работает быстро, слаженно, без простоев и перекуров. После них нигде ничего не валяется, всё чисто и аккуратно.

И ещё примечательная деталь: то тут, то там нам попадались гладкие, лоснящиеся лошади и небольшие стада крупных коров — бурёнок с кудрявыми чёлками, чисто коричневым окрасом и с густой шерстью. Раньше я таких красоток никогда не встречал. Оказалось — специальная мясная порода, впрочем, есть и молочные. Но удивительно другое: за всю свою жизнь, побывав в разных концах своей страны, я никогда раньше не видал столько коров. Считается, что по объему производства мяса и молока Франция первенствует в Западной Европе. Неудивительно! Хотя неоднократно от французов довелось слышать о квотах Евросоюза на производство сельхозпродуктов.

…Мы уже сошли со скоростной трассы на обычную национальную дорогу, проходящую через населённые пункты. Сразу, естественно, появились перекрёстки, и бросилось в глаза новое отличие наших и их дорог. На французских перекрёстках нет светофоров. Ладно, их нет вдали от жилья, их нет и на улицах некрупных городков (они используются лишь в больших городах). Вместо них французы используют регулирование с помощью кольца. За месяц пребывания во Франции я не встретил ни одного одинакового кольца, которое объезжала наша машина. И всякий раз сколько красоты было в любом из них! Различные комбинации цветов, кустарников, деревьев, камней, альпийских горок, резьбы по дереву… Каждое кольцо — произведение искусства ландшафтного дизайна.

Я не водитель, но мне показалось, что система колец разумнее наших либо вовсе не регулируемых перекрёстков где-нибудь на просёлках и на загородных дорогах, либо обычно плохо работающих светофоров в небольших городках. Чем? Во-первых, водитель постоянно после прямого пути входит в спокойный поворот, и, следовательно, переключается его зрение, вместе с баранкой происходит смена движений рук. Во-вторых, кольцо безопаснее, т.к. водитель может ожидать опасность лишь с одной, левой, стороны, а не с 2, а учитывая встречную полосу, то сразу с 3, как у нас. Кольцо, получается, заботится о водителе больше, нежели подмигивающий светофор, зачастую ещё и тормозящий движение, даже если ни справа, ни слева никто не едет. Я наблюдал подобное кольцо в центре подмосковного города Одинцово (у нас там в Баковке дача), и что-то не припомню серьёзных ДТП на нём. Тогда как на светофорах — сколько угодно.

До Плодрана оставалось уже совсем немного, когда Мари-Лор через жену обратилась ко мне:

— Саша, ты так внимательно, я заметила, глядел всю дорогу вокруг и часто хмурился. Тебе что-то не понравилось, и ты сердился? Тебя что-то удивило, ты увидел что-то такое, чего у себя в России не видел?

Бывают ситуации, когда у тебя в голове, как в компьютере, мгновенно пробегает пусть не жизнь, но какие-то её куски. Вот и сейчас лихо промчались, но что ей сказать? И брови домиком мои она заметила. Что ей ответить?

Вспомнить про любимый мною рассказ Владимира Солоухина «Обед за границей», который начинается психологически точной фразой: «Злиться я начал ещё с утра»? Тем более, что плохое настроение у меня было даже не с утра, а возникло много раньше.
Или рассказать про то, как в Голубом зале редакции «Комсомольской правды» Василий Песков, вернувшись из поездки по Америке, отвечал на похожий вопрос? Кто-то из товарищей его тогда спросил: «Скажи, а что в Америке тебя поразило больше всего?» И он почти сразу выдал: «Если видишь два крана, один для холодной воды, а другой для горячей, то так оно и есть: из холодного крана всегда течёт холодная вода, а из горячего — всегда льётся горячая».

Поймёт ли она? Я попытался объяснить. Хотя к большому своему удивлению главное слово пришло в голову буквально сразу вслед за вопросом. Будто кто-то специально положил его на полочку поближе.

— Я не сердился, я злился. Понимаете, я смотрел на ваши поля, они такие чистые, как говорится, ни соринки. Я не видел земли, заросшей крапивой, осотом, бурьяном. Или что, сорняки на французской земле не водятся? Я не увидел ни одного одуванчика. Ему что, ваши пограничники не дают пересечь границу страны? У нас поля одуванчиков и за городом, и в городах. Мы даже умудряемся радоваться: «Ой, какие желтенькие, как красиво!»

— Там, где мы ехали, очень хорошие земли. Их нельзя замусоривать, невыгодно.
— Да, конечно, но мы в России способны мусорить не только там, где работаем, но даже, где сами живём. Я не видел мусора по обочинам дороги: ни пустых банок и бутылок, ни обрывков бумаги, ни грязных пакетов. Значит, их никто не выбрасывает на ходу из окон автомобилей. А если и бросают, то кто-то сразу всё убирает. У нас в старые времена был такой художник, Левитан. Он писал пейзажи, от которых на душе становится тепло. Я глядел на ваши поля, они чем-то напомнили мне его картины.
— Не понимаю! Почему же вид наших полей не прибавил тепла твоей душе?
— Скажу так: глядя на полотна Левитана, сознаёшь, что он писал свои картины с великой любовью к родной земле. И ваши поля сказали мне о большой любви французов к своей земле. Она у вас такая ухоженная! И я злился на себя, на своих соотечественников: мы часто живём так, словно вокруг всё чужое, и не нам, не нашим детям и внукам жить дальше на этой земле. Ухоженность и любовь к своей земле — вот что я увидел, но чего ни вчера, ни сегодня у себя в России не видел и не вижу. Поэтому и злился.

Надеюсь, дочка Мишель меня поняла. Во всяком случае, дальнейших вопросов на эту тему не последовало.

…За окнами продолжали мелькать поля, городки, иногда на смену полям приходил лес, то естественный, то явно рукотворный — такой раньше я видел в Германии, из выстроенных шеренгами деревьев. Въехали в очередной городок, миновали пару улиц, развернулись на кольце перекрёстка, в центре которого посреди возвышающейся над дорогой зелёной лужайки стояла большая вырезанная из дерева белка, и завернули в открытые ворота. Машина остановилась около большого длинного дома. К машине уже спешили 2 человека: Мишель и Били.

И я понял: приехали. «Мы в деревне?» — ошарашенный глядел я по сторонам.