Биполярка Психолог. триллер гл. девятая, 18 плюс

Первые капли дождя стучали  по лавочке — силились согнать меня.
Мне не хотелось  подниматься с тёплого, насиженного мной места.
Я продолжала сидеть, скрестив руки на груди и ждать  Платона.

— Бедняжка, ты вся промокла!, — раскрывает зонт над моей головой.
— Тебе нужно переодеться!, — подаёт мне руку.

Номер, который он снял для нас, впечатлил меня своей гармоничной аскетичностью.
Двухспальная кровать  с кроваво-красным покрывалом на котором более яркими пятнами выделялись подушки. Точечно освещённые настенными светильниками тёмной стены изголовья, они вписывалась  в общий антураж лаконично и непринуждённо.
Через разрешётчатые окна — в форме четверти круга с небольшим подоконником, проникал уже не яркий свет вечернего дождливого неба. Вдоль этой же стены с окном, по всей её длине, разместилась не широкая — больше похожая на консоль тумба-столик с чёрным одиноко стоящим стулом. Даже небольшой телевизор, выглядевший здесь достаточно эклектично нашёл своё место в закруглённом углу стены, повторяющей радиус округлости окна.
Толстые стены древней постройки. Приглушённый свет. Одинокие предметы без посторонних раздражителей — с порога погрузили в тихий безмолвный изолированный от мира уголок.

— Пожалуй, я не много полежу. Пятнадцать минут, не более.
— Разбудишь меня, если засплюсь, — попросила я Платона.
— Конечно, отдыхай, — ответил он.
Уже сквозь сон, я слышала монотонное звучание.
То ли дождь бил по стеклу крупными каплями. То ли Платон не закрыл дверь комнаты с душевой кабиной. Звук становился всё тише и тише, и совсем умолк.

Яркие пятна красок, полосками режущие пространство буйным переходом цвета.
Превращающиеся в квадраты, они стягиваются в круги, которые чем -то непременно острым снимаются послойно. Режут объёмную сферу, как нож чистящий апельсин, превращает кожуру в спираль, обнажая мягкую, но пока не податливую сочность мякоти — мелких пульсирующих частиц живого организма, внутри которого находится сущность.
Я пока не вижу её. Я не знаю, как она должна выглядеть, но точно знаю, что она там.

Спираль оказывается вовсе не спиралью. Она превращаются в завитки  девичьих волос — мощной, сравнимой с толстой, практически конской гривой — словно пенные гребни в репродукциях к сказке Пушкина о золотой рыбке. Трепещущие на ветру они развиваются  во все стороны обнажая уже обозначившийся высокий лоб, тонкий нос, отчётливую скулу и часть губы.
Картинка расплывается — я вижу глаз.
Четко очерченное верхнее веко. Зрачок не много зауженный в верхней части. Совсем не кошачий, но смотрящий в глубь меня, будто желающий проникнуть в моё сознание.
Изгиб верхних ресниц делает взгляд живым, но хищным. Веко, с последующей за ним чёрной пустотой, резко закрывается.

Я открываю глаза.
Надо мной сидит Платон. Его рука лежит возле моей головы, он с такой нежностью смотрит на меня, что мне хочется плакать не от сновидения, а от трогательности момента.
 
— Тебе приснилось что-то тревожное?, — спросил он.
— Я не решался тебя разбудить, но в какую-то минуту чуть не сделал это.
— Да, так.Пустяки, — я касаюсь пальцами своей головы.
— Детский сон. Не припомню, когда он мне снился в последний раз.

— В дороге ты спрашивал о моих первых детских рисунках.
— Хочешь расскажу?
— Не считая деревьев, которые я прорисовывала с завидной тщательностью, всё добавляя и добавляя ветви переходящие в веточки, веточки стебельки, стебельки в основание, а потом в прилистник, за ним  черешок, черешок в листовую пластину.
В листовой пластине тысячу прожилок. Этими деревьями я доводила до умопомрачения своего отца, не смотря на то, что он у меня был архитектором.
Но были ещё рисунки.
Они  пугали моих родителей гораздо сильней, чем сосновая ветка с сотней иголок и одной игрушкой на ней.
Это были глаза. Вернее глаз. Он был один —  всегда без пары.
Он появлялся на многих моих рисунках иногда где-нибудь в уголке, а иногда и по центру. На доме, дереве или в траве.
Я помню первый. И как начинала  рисовать его.
Он был у принцессы. Я точно знала, что это она! 
Хотя, на её голове не было короны. Не было ни пышного платья, ни туфелек, у неё не было, вообще, ничего.
Одна голова с роскошной шевелюрой на длинной шее.
Сначала появился он — его я прорисовывала с особой  тщательностью. Затем  появилась изогнутая бровь и палочка  носа, ведущая к не всегда ровной линии губ.
Дальше очерчивался овал лица. При чём его скуловая часть была прорисована  совсем не по детски.
— Смотрел  анимационный " Труп невесты" Тима Бертона?
— Впечатлил?
— Ну вот,  примерно так выглядела моя принцесса.
Она никогда не улыбалась и один глаз у неё всегда был прикрыт густыми прядями волос.
В тот самый первый раз, я долго не могла выбрать чёткое — правильное местонахождение второго глаза.
Я с детства была  перфекционистом  —  долго метила карандашом силясь "добить"  второй. А потом... Потом просто сдалась, что было так не похоже на меня.
Так и осталась она на всех моих рисунках одноглазой скуластой жутковатой особой.

Во время моего рассказа Платон ни разу не перебил меня.
— Ты прелесть!,— сказал он по окончанию моего повествования.
— Сегодня мне снова снилась она. С той-же точностью, что и в детстве, ну может быть без бредовых красок, которыми час назад я распалила своё воображение.
— Да, нет! Гораздо больше. Ты проспала три часа!
— Три часа??? Ну, почему ты меня не разбудил, мерзкий мальчишка?!
Я кидаю в него подушку, он отклоняется — она летит на длинный столик сбивая маленькую вазочку со стоящими в ней цветами. Мы, боимся испортить деревянную поверхность столешницы — кидаемся спасать положение и сталкиваемся лбами друг с другом.
— Мир?— говорю ему я, протягивая мизинец.
— Мир, — говорит он, соединяя наши пальцы  крючком.
К моему удивлению, он знает старое :" мирись-мирись, мирись и больше не...
На слове "дерись", наши губы плавно приближаются друг к другу, сливаясь, пока ещё в робком поцелуе.

— Я в душ!,— вывернувшись из его объятий, я убегаю в ванную комнату. Перешагнув через сброшенную одежду, считаю в уме,
— Раз, два, три,— и ныряю под струи воды, замерев в позе солдатика.
Струйки из лейки душа назойливо барабанят по коже головы, стекая ручейками с мокрых волос. Я откидываю их назад, обнажая лицо мизерному граду, с мыслями о том, что сейчас всё не так, как всегда.
За поцелуем всегда должен следовать акт, в любом случае — и при любых обстоятельствах — О каком душе может идти речь? Что не так?
— Может быть я хочу продолжения этих отношений?.
— А у него вкусные губы и нежная кожа шеи — я стою, как дура, с задранным к струям лицом, с закрытыми глазами, по которым бьёт вода — что на меня вовсе не похоже.
Он ждёт ровно столько сколько следовало бы отвести на личную гигиену.
Я вздрагиваю от неожиданности, слыша его голос, — Ты, пустишь меня к себе?
Конечно, он спрашивает для приличия.
Я стою к нему спиной.
Он кладёт свои кисти на мои плечи, нежно целует мою шею. Он вовсе не спешит взять меня грубо и страстно.
Теперь, я хочу стоять под этим ненавистным мне душем вечно.Сегодня, я не хочу доминировать.
Сегодня,  я вовсе не хочу быть самкой пятнистой гиены,  имеющей гениталии с клитором усеянные шипами,  превратившийся  в псевдопенис способный к эрекции. 
Я хочу быть самкой барсука,  приверженца "тантрического" секса ублажающего меня долго и медленно.
Я чувствую близость его мокрого тела стоящего за моей спиной. Я слышу стук его сердца, когда он нежно прижимает свою грудь ко мне. Я выдыхаю воздух из своей груди когда он делает вдох.
Его руки медленно опускаются вниз лаская мои бёдра. Я разворачиваюсь к нему лицом. Наши глаза встречаются и уже не отрывая взгляда мы скользим руками по нашим телам исследуя заковыристые уголки сливаемся в медленном и синхронном движении тел.

Через пару часов, уже в постели, мы ощущаем неимоверный голод. Вспоминаем, что сегодня мы остались без обеда — в надежде на ужин, который тоже не состоялся по нашей вине.
Голый Платон, абсолютно не стесняясь своего не слишком мускулистого тела — мальчишка жилист, но худоват, вскакивает с кровати — копошится у себя в сумке и возвращается с кульком моих любимых  РотФронтовских батончиков.
Он любит их тоже.
Мы оказываемся среди красно-золотистых фантиков, по детски откусывая конфету по чуть-чуть, разбрасываем бумажки вокруг себя, рассказываем смешные истории детства.

— Мне хорошо с ним, — думаю я и засыпаю у него на плече.


Примечание: У самки пятнистой гиены действительно клитор настолько длинный, что называется именно так. Гиена, как мочится через него , так и рожает — доминанта  женской особи.
С барсуком, тоже все так - из жизни барсуков.