Россия в Семилетней войне. Часть 10

Как уже говорилось выше, Пётр Семёнович мало что понимал в хитроумной тактике прусского короля – знание вражеских манёвров ему заменяли здравый смысл, хладнокровие и понимание психологии русского солдата. Он вполне отдавал себе отчёт, что действовать по правилам прусского короля – это с гарантией проиграть сражение: никто в мире не мог и близко приблизиться к прусской армии по уровню тактической выучки, по быстроте и чёткости выполнения команд.
Соответственно, русский командующий пошёл по другому пути.  Русско-австрийская армия расположилась спиной к Одеру (чтобы отрезать всем малейшую возможность к отступлению!), на укреплённых позициях, на холмах. Правый фланг союзной армии упирался в болотистый берег Одера, левый – в овраг. Перед русско-австрийскими позициями расстилалась низменность с большим количеством прудов и ручьёв, причем попасть на эту низменность можно было только пройдя через заболоченный лес.
Короче, ни о каких филигранных манёврах – визитной карточке армии Фридриха II – не могло быть и речи: Салтыков вынуждал пруссаков на примитивный лобовой штурм его сильно укреплённых позиций под ураганным огнём русской артиллерии, нести вследствие этого огромные потери, а затем пасть жертвой контратаки его численно превосходящей армии. В новых условиях планировалось повторение знаменитой битвы под Полтавой, состоявшейся 8 июля 1709 года, в результате которой русские уничтожили прежде непобедимую шведскую армию Карла XII (1682–1718).
В состоявшемся 12 августа генеральном сражении всё произошло именно так, как и задумал Пётр Семёнович. Прусская армия была поднята по тревоге в 2 часа ночи, а сражение началось только в 11:30 – девять часов армия Фридриха II продиралась через заболоченный лес, причём делать это нужно было в условиях августовской душной жары, над солдатами и офицерами кружились тучи комаров…Неудивительно, что уже к началу сражения пруссаки были вымотаны до предела.
А когда армия Фридриха II наконец-то пошла в атаку на русско-австрийские укрепления, она попала под ураганный огонь русской артиллерии. Об эффекте этого огня дадим слово уже знакомому нам Архенгольцу: «Картечи целыми слоями ложились на пруссаков…Страшные картечные залпы, валившие на землю целые ряды всадников и лошадей».  Нет, в те славные времена русские ни в коем случае не бежали смело, но бездумно со штыками наперевес под вражеский огонь! Напротив, они сами расстреливали издалека противника огнём своей самой мощной в мире артиллерии, а штыком лишь добивали уже поверженного врага. Суть русского военного искусства великого XVIII века превосходно изложил Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) в своей оде графу Петру Ивановичу Шувалову (написана во второй половине февраля 1760 года):

Великой похвалы и тот в войне достоен,
Кто мыслью со врагом сражается спокоен;
Спокоен брань ведет искусством хитрых рук,
Готовя страх врагам и смертоносный звук.
Не может без того ни мужество геройско,
Ни твердостию сил бесчисленное войско
Против упорного противника стоять.
Тут нужда требует гром громом отражать,
Чтоб прежде мы, не нас противны досягали,
И мы бы их полки на части раздробляли;
И пламень бы врагов в скоропостижный час
От росской армии не разродясь погас.
 
И тем не менее прусские выучка и дисциплина показали себя под Кунерсдорфом во всём блеске. Несмотря на сильнейшую усталость после многочасового марша по заболоченному лесу и ураганный огонь русской артиллерии, прусская армия пошла в яростную атаку. Левый фланг русских на Мельничной горе (Мюльберг) – там стояли худщие войска Салтыкова – был разгромлен, вся стоявшая там артиллерия была захвачена войсками Фридриха II. В рядах русских начиналась паника.
В Берлин был послан курьер с сообщением о новой победе прусского короля. Но к моменту захвата Мюльберга прусская армия была до предела измучена.  Некоторые из генералов предлагали Фридриху II прекратить сражение и подождать, когда на следующий день русские и австрийцы сами отступят. Но прусскому королю этого было явно недостаточно – он собирался довести дело до полного разгрома противника.
Теперь успех сражения зависел от того, кто будет контролировать Острую гору (Шпицберг) – холм в центре позиций союзных войск. Пруссакам, чтобы занять эту высоту, требовалось пересечь глубокий овраг Кугрунд. Начался решающий момент сражения. Находящаяся буквально на последнем издыхании прусская пехота пошла на штурм Шпицберга и…столкнулась с дивизией Румянцева. Началось кровавое побоище в духе Цорндорфа. Все попытки пруссаков овладеть этим холмом оказались безуспешными. Снова дадим слово Архенгольцу: «Пруссаки бросились туда, пытаясь взобраться на крутой край, но все их мужество было тщетно; тот, кому с величайшим трудом удавалось взобраться, был тотчас же убит или сброшен назад в пропасть. Наконец природа вступила в свои права. Все мужество пруссакам не могло заменить недостатка сил. Острая гора была много раз атакована, но взобраться на нее не удалось… Русские дрались с необыкновенным ожесточением; они падали рядами, словно мертвые, на землю, давали пруссакам пройти через себя, тогда вскакивали и палили из ружей вслед им». Только один из прусских полков в ходе этих боёв потерял более 90% своего состава. А Салтыков всё присылал и присылал Румянцеву подкрепления. Среди них были и некоторые австрийские полки, до той поры стоявшие в резерве.
Тогда на штурм Шпицберга была брошена лучшая в мире прусская кавалерия – ужас французов при Россбахе и австрийцев при Лейтене. Но и она разбилась о русскую оборону. Архенгольц: «Тогда прусская кавалерия дерзнула атаковать высоты, но даже кавалерийская тактика Зейдлица оказалась тут бессильной. Эта конница, привыкшая под его командой опрокидывать вдвое и втрое сильнейшую неприятельскую конницу, обращать во всех позициях пехоту в бегство, даже отбивать батареи и преодолевать величайшие затруднения местности, изнемогла тут в невозможной борьбе под высоко стоявшими орудиями русских. Сам храбрый вождь ее был ранен».  Наступательный порыв пруссаков окончательно иссяк. Отлично вымуштрованные и дисциплинированные прусские наёмники были способны на многое, но сделать СВЕРХУСИЛИЕ в решающую минуту битвы они явно не могли.
В этот момент австрийский командующий бросил в бой свою свежую кавалерию, составлявшую большую часть его сил. К австрийцам сразу же присоединилась и русская конница. Вслед за этим в атаку перешла вся союзная армия.
Пруссаки дрогнули, и единственный раз в жизни Фридрих II увидел паническое бегство своей армии. Архенгольц: «Казалось, панический страх овладел всей прусской армией, которая бежала в лес и через мосты, где никто не хотел ждать очереди; произошла ужаснейшая давка и неописанное смятение, вследствие чего пруссаки лишились большинства орудий: кроме завоеванных ими в начале дня, осталось на месте 165 прусских. Король сам чуть не попал в плен, так как он был между последними отступавшими с поля битвы…Войска его до того рассеялись, что на другой день после битвы едва можно было собрать в строю 5000 человек; все завоеванные орудия были вновь утеряны вместе с большей частью прусских…Это сражение было настоящей резней; ни одно не было до сих пор столь кровопролитным. Пруссаки считали 8000 убитыми, 15 000 ранеными и 3000 пленными. Почти все прусские генералы и чиновные офицеры были ранены». Сам Фридрих II только чудом не попал в плен. В ходе бегства он потерял свою треуголку, которая теперь хранится в Государственном Эрмитаже.
Дорога на Берлин была открыта. Пруссия была поставлена на грань полного поражения. За победу при Кунерсдорфе Пётр Семёнович Салтыков был произведён в фельдмаршалы.
Продолжение следует...