Бэлла - чудо-чудное острова Бёюк-Зиря Наргин

Курсант Пётр Петушков был богатырского сложения ухарь, словом - «принц-мавр на белом коне» - мечта всех страждущих любви девчонок. По окончанию военного училища связи – лейтенант, сверкающий голубыми глазами и звёздочками на погонах, примчался скорыми, словно на крыльях, в родное гнездо – хуторок Мокрая Чубурка, затерянный в Панском лесу на границе земель Дона и Кубани. Все девки хутора перетанцевали с ним не раз, но ... увела его в ночное васильково-маковое поле Клавочка Бурлуцкая, пахнущая как и то поле дурманом.Долго не раздумывали и свадьбу сыграли славную. Под завистливые взгляды хуторских девчат, счастливые молодожёны, Пётр и Клавочка, укатили к месту службы мужа - Бакинский Военный Округ Противо Воздушной Обороны (БакВО ПВО. По ходу поезда «Ростов-Баку» перед  глазами Клавдии проплывали дивные картины раздольных полей Приазовья, станиц  Кубани, предгорий Кавказских гор на фоне чёрного в раскалённых жаром звёзд ночном небе. И казались давно знакомыми, близкими и родными края Тихорецка, Прохладной, Пятигорска, места где сам воздух пропитан райским духом природы, в котором тенями живут герои и героини скандалиста  Михаила Лермонтова: Печорин, Грушницкий, княжна Мери, Былла и тысячи других жаждущих благодатного воздуха, вод и курортных романов.
        Романтические пейзажи при подъезде к Баку стали превращаться в экзотические. Благоуханные  ландшафты Кавказских Минеральных Вод сменила  выжженная солнцем панорама, на которой в знойную высь торчали нефтевышки, черпая «чёрное золото»  из утробы Земли. А когда поезд подкатил к Баладжарам, молодожёны будто из сказочного мира вьехали в мир реальный. Словно зачумлённый утробным запахами нефти весь железнодорожный узел с змееподобно ползущими рельсами по тысячам деревянных пропитанных  креазотом  шпал издавал несусветную вонь. Плоские крыши приземистых строений, крытые гудроном, жарясь под августовским солнцем, чадили. Ни деревца, ни кустика, ни цветочка не виделось.

– Петенька, - пролепетала Клавочка, - мы здесь будем служить? – Нет, моё солнышко. Такую красоту, как ты, заточить в такое пекло не посмеют. Надеюсь, направят к морю.


В штабе БакВо ПВО проволочек не случилось. Предписанием лейтенанту  Петушкову было определено «....Войсковая часть 43712...», базировавшейся на острове Наргин (Бёюк-Зиря) Каспийского моря. Вручая предписание лейтенанту, в отделе кадров сказали: «Решение квартирного вопроса на усмотрение командира полка».


  Неподалёку от Приморского бульвара, где базировались в порту корабли Каспийской флотилии, молодожёны попали в немногочисленную группу офицеров и сверхсрочников, поджидавших отправки десантной самоходной баржи на Наргин. Баржа  (это был плоскодонный железный ящик с двигателем работавшем на солярке) зачадила, заскрежетала, отвалила от пирса и, задрав носовую часть, поползла навстречу волн. Море штормило. Клавдия вцепилась в железный поручень баржи и от страха её зубки стучали как у молодой щучки попавшей на блесну. В штормящем море этот железный ящик подымало на гребень волны так, что дух захватывало. А когда это «чудо техники» с гребня волны падало в преисподнюю волн, раздавался такой грохот и скрежет железных бортов, Клавдии и её мужу виделся конец света.

 Вцепившиеся руками в железные поручни баржи офицеры и сверхсрочники сквернословили по отношению шторма и капитана-лихача этой посудины, рискнувшего доставить на Наргин служивых. Клавочка была на грани обморока от страха, а старлей Анасенко в эту жуть каспийской непогоды подливал страха в уши прибывающим однополчанам то, что знал о острове. - «Мы служим на территории бывшего азербайджанского ГУЛАГа - острове НАРГИН. На нём и до сих пор в ямах черепа и кости, а на дне морском целые затопленные баржи с «врагами народа». Клавдия Васильевна, - пытается он привлечь её внимание к себе, - а ещё наш остров кишит крысами, гадюками, фалангами и скорпионами. Одного солдата в сортире крыса укусила за грешное дело. Я вам много чего могу рассказать, если вы захотите. - У Клавочки страх мурашками бежал от копчика до позвонков шеи, в голове пчелинным роем гудело: - «Мамочка, куда я попала?!»

  Так впервые девчонка с Мокрой Чубурки познакомилась с морем и наргинцами, которые  похотливо глазели на молодую женщину, как бы не замечая её мужа, который был бледен. От его ухарского вида и следа не осталось. Прижух парень. Баржа не-то причалила, не-то её вышвырнуло на каменистую пристань острова. Лейтенант Петушков, собрав остатки воли, поплёлся в штаб войсковой части. У Клавочки не нашлось сил идти с ним. Её мутило. Она уселась на наргинский валун и с тоской то глядела на далёкий берег Баку, то уносилась мыслью в родную Мокрую Чубурку, где Панский лес, где степь в тюльпанах и васильках над которыми  трепещут бабочки под неугомонный стрекот кузнечиков. Пенные брызги моря смешались с её слезами на щеках. Она почувствовала нелюбовь к морю, к этому острову с его жуткими ямами умерших, с утопленниками на дне, и своё... одиночество. Как-то сразу потускнела любовь к лейтенанту, завёзшему её на этот страшный остров. И как обухом по голове она услышала слова мужа: - Клавочка, мы будем здесь жить. Меня назначили начальником станции в первый девизион, а комнату в пустующем доме мы можем выбирать любую так как тут никто не живёт кроме солдат и сержантов в казармах.

– Да ты, Петушок, с ума спятил?! – с испугом пролепетали её губы. – Командир сказал, что на берегу квартир нет. Да и как я тебя одну на берегу оставлю? Ты такая у меня красавица, что эти азеры тебя вмиг в горный аул затащат, сама понимаешь зачем. Так что идём выбирем комнату, деваться некуда, а дальше видно будет. Побрели наргинские новосёлы в дом, который предшественники ракетчиков ПВО, зенитчики артиллеристы первонаргинцы в.ч. 21462 оставили без окон и дверей, к тому же полный мусора, всяких тараканов и крыс. Старшина огневого дивизиона новосёлам выделил две солдатские  железные скрипучие кровати, спальные принадлежности к ним, тумбочку и две табуретки. Из дивизиона прислал наряд солдат, которые очистили от мусора комнату, сняли всю паутину, вымыли пол и вставили стёкла. Старшина, проверив выполнение наряда солдатами, обратился к хозяйке квартиры: - Клавдия Васильевна, у нас служба двадцать четыре часа в сутки. Так что, если лейтенант будет задерживаться, вы ничего не бойтесь. Наргин – это гранитный крейсер на якорях, мы охраняем небо, а нас охраняют сторожевые корабли флотилии. Выгляньте в окно, вон они радёмые на волнах покачиваются. Клавдия выглянула в окно и действительно увидела корабли в кильватерном порядке, словно цепью перегородивших вход в бакинскую бухту. – А ещё вот что, командир дивизиона даёт вам с мужем трое суток на обустройсто, а потом на службу. Гордитесь, Клавдия Васильевна, вы первая и единственная женщина нашей части на Наргине. Если что надо, обращайтесь.   
 

 Старшина с солдатами ушёл. На душе у молодой хозяйки потеплело. Дровами, которые заботливо выделил старшина, а солдаты притащили их в комнату, молодой муж неумело растопил печь. Молодожёны из чемодана достали харчишки от свадебного пира, разумеется, остопарились первячком, какой только в Мокрой Чубурке гонят. Они вспомнили о первых счастливых ночах, проведённых в родном хуторе и трое суток, забыв обо всём на свете, продолжили медовый месяц в своём жилище.
 
Выход на службу лейтенанта ознаменовался тем, что он не явился домой даже тогда, когда уже мерцали звёзды и золотым серпом сиял месяц в ночном небе. Клавдия не ложилась спать. В страхе ждала мужа. Её внезапно поразил звук падения какого-то тела у самых дверей комнаты. Дрожа от ужаса, она спросила, кто там, но, не получив ответа, решилась, наконец, открыть дверь и наткнулась на своего мужа, который лежал у двери и, хохоча во всё горло, тщетно пытался подняться на ноги. Он был пьян. Клавдия, бледная как смерть, помогла ему встать на ноги и, поддерживая, довела его до койки. Бормоча бессвязно, он просил у неё прощения. Клавдия, не проронив ни слова, помогла ему раздеться. Как только она уложила его, он тотчас захрапел. Она же не сомкнула глаз. Всю ночь просидела на травяном матраце железной солдатской койки; глаза её были широко открыты, она мучительно размышляла.
 

 На следующее день Клавдия ни словом не обмолвилась о позорной сцене, произошедшей ночью. Павел с тяжёлой головой недоумённо таращил на жену глаза. Молчание жены увеличивало позорность его положения после трёх ночей их медового месяца на этом злополучном острове. Голова раскалывалась. Его мутило. Два дня он не выходил из квартиры, не представляя что будет когда он выйдет на службу в дивизион. Его  мучили картины суда офицерской чести и реальная возможность попасть в штрафбат. А жена была молчалива и холодна с ним. Она как бы одереневела. Павел чувствовал себя ничтожеством перед этой молодой и красивой женщиной. А она жестоко страдала от отвращения и гнева. Слава богу, на третий день пришёл майор, командир дивизиона, и разрядил ситуацию словами: - Клавдия Васильевна, вы уж мужа сильно не журите. Дело святое – принимали лейтенанта в коллектив и обмывали его назначение на должность. А то, что он захмелел, не беда. Как у нас, военных, говорят «первые двадцать пять лет будет тяжело, а потом станет легче». Так что, милочка, привыкайте. А ты, летёха, марш на службу, если не хочешь загреметь в штрафбат.

С тех пор так и повелось. Клавдия, как обычно, молчала, а Пётр сам не смел заговорить с ней. Казалось, обоим им снились страшные сны. По утрам он чувствовал полную неспособность к чему бы то ни было, а это приводило его в какое-то оцепенение. Весь день на службе он, словно волк в флажковой зоне, маялся  по дивизиону. То умудрялся под смешки подчинённых ему солдат заснуть на станции командиром которой был назначен. А когда кто-либо из подчинённых солдат во всё горло кричал ему в ухо «Готовность номер один!», от этого нездорового сна и крика команды он просыпался с чудовищной мигренью и хватался за голову, будто его оглаушили обухом топора.
 
 Однажды Пётр расчувствовался и бросился к жене на шею и, рыдая, лепетал: - Прости меня, прости меня, любимая! - Но она оттолкнула его. - Простить тебя?... А ты ни в чём не виноват. Это я, дура, на край света полетела за золотыми пагонами.
 

 Клавдия, как-то сидя на валуне подальше от казарм и ненавистного «уютного гнёздышка» в полуразрушенном доме, жестоко страдала от отвращения, страха и безысходности. Она нуждалась в сочувствии, и оно пришло. К ней подошёл сержант, спросил разрешения присесть на тот же валун. Она, взглянув на него, обрадывалась возможности обмолвиться словом, разрешила. Познакомились. Вопросы и ответы были просты.

- А вы, сержант, в подчинении моего мужа служите?

- Нет Бэлла, я служу не в дивизионе, а на КП полка, но знаю, что ваш муж как-то странно любит вас. Об этом знают все на Наргине так как он ходит и бормочет себе под нос что-то про любовь к вам.

- Сержант, а вы не внимательны. Меня зовут Клавдия, а не Бэлла.

- Для нас, солдат и сержантов огнепоклонников-наргинцев, вы как юная Бэлла для Михаила Лермонтова. -  Клавочка тихонько засмеялась, явно довольная комплиментом и с деланной строгостью проворковала:

- И вы, сержант, способны умыкнуть меня как то сделал Мишель Лермонтов?

- Могу, но очень нежно, если на то будет божья и ваша воля.

- И вы не побоитесь моего мужа-офицера?

- Вашего точно не побоюсь. Его ни один огнепоклонник-наргинец не то что не боится, а в упор не видит. И, если бы не воинские законы, его давно бы укокошили или утопили. Разве он мужчина? Тряпка. Кстати, Бэлла, по званию я сержант, а зовут меня Михаил. Не будет-ли лучше обращаться нам друг к другу по именам?

- Хорошо. Если я Бэлла, то ты Мишель. Если ты не возражаешь, буду тебе подругой. Иначе я тут раньше времени превращусь в старуху.

- Бэлла, я пользуюсь здесь авторитетом даже среди офицеров. Так что «... будь уверена в искренней любви моей...» как поётся в песне. 

- Так сразу и в любви? – сверкнув глазами на сержанта, - ласково сказала она.

- В любви с первого взгляда. Разве так не бывает?

- Мишель, я так обожглась на «любви с первого взгляда». - Помолчала и продолжила свою горестную исповедь.

- Я его тоже любила, - сказала она едва слышно, и в груди у сержанта защемило.  - Парадная форма, аксельбант,... просто «принц на белом коне». Оказалось, всё мишура. Прошёл почти год, а я полностью высосана этой «любовью». Нет, ни сил, ни желания, ни радости, ни прежнего задора.  Мне, женщине, стыдно об этом говорить, но ко всему тому Петя оказался  настоящим «петушком-скорострелом" – и она залилась румянцем.

- Что ты, Бэлла! Со мной ты будешь вечно молода.

 
  И была она молода и счастлива с Мишелем, подавляя своего мужа своей волей. После каждого свидания с Мишелем она ухаживала за мужем без тени упрёка, с какой-то присущей ей свирепой жалостью. А он становился всё покорнее, низко склоняя голову под её презрением, которое он чувствовал всё более после её свиданий с ненавистным ему сержантом, о связи которого с его женой знали все офицеры, старшины, сержанты и солдаты Наргина. Словно в насмешку, ему присвоили очередное воинское звание старший лейтенант. Вскоре ему выдали командировочное удостоверение на берег, во второй Путинский девизион полка.
 
 На следующий день в штаб  полка из Комендатуры Бак ВО пришло сообщение, что старлей Петушков находится на гауптвахе комендатуры, что его нашёл патруль у чайханы близ Баилоской бани. И что ему оказана медицинская помощь, так как под левым глазом у него зияла кровавая рана, повидимому от удара бутылкой, полученная во время драки в чайхане.
 

 Этого позора командир полка прикрывать не стал, и загремел Петя Петушков в дисбат города Марнеули.
 

 Клавдии комполка жить одной без мужа на Наргине не разрешил и рекомендовал уехать на материк.

 Она осталась в Баку ради любви к Мишелю.

 Но, видимо, и эту её любовь преследовал рок. Уже старший сержант улетел в пылающий войной Вьетнам.

 Конец первой части повести.