Театральная колода. Увертюра

Увертюра.

   Мы могли бы никогда не встретиться. Мы и родились с разницей в одну жизнь, а встретились, претерпев разницу в одну смерть.
   Как это все теперь близко — жизнь и смерть, любовь и ненависть, внимание и безразличие.
   Мы оба Близнецы по знаку зодиака, инь и янь, Анима и Анимус из одной очень старой книжки о том, как помочь человеку. Мы две недостающие половинки человека, и может быть, мы половинки одного целого.
   Недаром я не могла начать писать, пока не прошла определенный круг, который был мне предназначен. Как и ты наверняка. Но ты еще расскажешь мне о нем.
   С чего начать нашу историю? Как разложить эту странную колоду, чтобы сошелся наш с тобой пасьянс? С твоей истории любви или моей? С твоих детей или моих родителей? С твоего театра или моего перехода?
   Начну, пожалуй, с одной страшной ночи. Нам обоим выпало немало страшных ночей. Ночь, когда за мной закрылась железная дверь Зеркального лабиринта, в народе прозванного «Мастерской». Напоследок тот человек, носящий погоны Полиции Морали, в последний раз ударил меня в спину кастетом и захлопнул створку. На шее еще остывал металлический ошейник «безликого», кожа под ним была сожжена и еще не болела, слишком мало прошло времени. Боль придет потом. Тонкая цепочка шла от ошейника к поясу, звенела на каждом шагу, пока меня вели к дверям Лабиринта. Выбор у осужденного прост — либо ты проходишь «мастерскую» до конца и через много километров от начала тебя достают из  бывшей шахты метро точно такие же полицейские морали. Но это уже не ты. Либо ты в любой момент можешь покончить с собой, зацепившись ошейником за любой крюк и сильно оттолкнувшись, чтобы сломать себе шею. Или удавишься цепочкой, которая крепится к твоему поясу карабином. Тогда тебя найдет следующий бедолага, осужденный, как и ты, на «лишение личности».
   Полиция морали узнает, что ты кончился, система наблюдения в лабиринте сбоев не дает. Камеры и датчики расположены по всему маршруту. А еще у тебя в межреберье сидит датчик, который передает им твой пульс. Но хуже второй датчик — он вживляется прямо в челюсть, и в случае неповиновения он бьет тебя током в кость, боль невыносимая, и через десять ударов человек сходит с ума.
   Лабиринт хранит свою добычу — здесь сухой воздух, мало мест, где есть вода, система вентиляции замкнута. И очень много старой довоенной техники. За долгие годы, что метро используется, как пыточная система, заключенные разобрали все, что можно было разобрать голыми руками. Легенды об этом месте верны — их рассказывают шепотом и только самым верным друзьям. Иногда верные друзья подводят, и тот, кто слышал об ужасах Зеркального лабиринта, знакомятся с ними наяву.
Детей пугают бывшим метро. Но поверьте мне, страшнее лабиринта под городом то, что делают с тобой до того, как тебя швырнут за железную дверь на окраине города. Служба био-безопасности была создана в первую эпидемию, до начала Войны государств. Первоначально она входила в древнюю Всемирную организацию здравоохранения.
Но в нашем государстве подразделение ВОЗ превратилось в Службу биобезопасности. И ее достижение, ее открытие заключалось в одном: медицина решила проблему преступности после войны. Осужденные на "лишение личности" подвергаются операции, им удаляют "железы", как это называется во всех протоколах. Это означает, что тебе вживляют систему, подавляющую всю гормональную систему. Электронная кастрация, как называется она по-научному. Ты больше не чувствуешь ничего, ни радости, ни грусти, ты лишаешься эмоций и не способен глубоко мыслить, потому что гормоны отвечают за твою операционную систему, а урезанная система - это неспособность твоего мозга решать сложные задачи. Твое тело живет, а психика становится простой. Тупая и ограниченная жизнь, машинное поведение и неспособность принимать сложные решения.
Когда ты входишь в лабиринт, ты еще человек, система подавления эмоций будет две недели изменять тебя.  Когда ты выйдешь на другом краю Старого Города, от тебя останется только тело. И всё, что ждет тебя дальше  раньше называлось одним словом "рабство". Их, безликих рабов нового мира, немного. Они встречаются на улицах и в специальных заведениях, они способны только работать, обслуживать, выполнять нехитрые работы по очистке города и его систем, они могут есть и пить, понимать односложные команды и выполнять их. Безликие живут долго, система подавления эмоций непонятно почему продлевает их существование. Они не болеют, больше не способны себя убить, не чувствуют ничего, кроме физической боли. Их спокойно выпускают в город без надзора, потому что безликие не способны причинить вред другим людям. Их отдают в земледельческие коммуны и посылают курьерами по стране. Они не сбегают, так как им некуда идти, кроме организации, к которой они приписаны. Их не контролирует электронная система, они исключены из баз данных, потому что эти бесполые существа выделяются в любой толпе. А остальные презирают их и пользуются, как предметами или машинами. Безликие дешевы, по государственной системе поощрений их спокойно покупают "для утех", потому что это не считается ни изменой, ни развратными действиями в глазах полиции морали. Сексуальные куклы для развлечения. На севере, в области, что была после войны сделана зоной развлечений, есть даже публичные дома, полностью населенные безликими. Безликие - не люди, не сопротивляются, не бунтуют, не создают никаких проблем.
Поэтому самое страшное наказание нашего мира - лишение личности.  За убийство положено 25 лет трудового лагеря первого уровня. За воровство - 25 лет лагеря второго уровня. За изнасилование - 25 лет лагеря и химическая кастрация. За мошенничество, вымогательство, порчу имущества - 10 лет трудового лагеря третьего уровня. Но за любое преступление против государства или Всемирного Интеллекта наказание только одно - лишение личности. Высшая мера. А смертная казнь упразднена еще до войны по всему миру. Потому что догма "люди - это ресурсы" была принята всем миром после войны. После эпидемии и трех лет войны население планеты сократилось вдвое. Может быть, поэтому в нашем новом послевоенном мире мало преступлений.
Это Гиена добилась для меня высшей меры. Но я не сержусь на нее. В изоляторе перед операцией, пока хирурги не принялись за свою работу, я думала только об одном - что они сделают с Базилевсом и моими друзьями. Эта мысль сводила меня с ума. С ней я и упала с трехметровой высоты в начало Зеркального лабиринта. И с ней же я прошла его до конца, и вышла к отстойнику безликих через три с половиной недели. Система дала сбой.
Так много всего стоит рассказать, но начать с пыточной я не могу. Не все истории начинаются с того, что в строгом Уставе современной литературной работы называют "вступление и завязка".
У тебя, мой друг, счастье и радость моя, не шее висит знак Анкх, древнейший символ жизни и ключ от всех тайн. Веревочка, на которой ты его носишь, всего лишь старый тонкий шнурок от обуви. Знак сильно потерт, местами потемнел, но я люблю именно его. Потому что в день,когда мы встретились, потертый твой талисман первым бросился мне в глаза. Вы играли очень старую музыкальную пьесу о сумасбродной барышне по имени Полли, которая движет этот мир. Она расстраивает злые планы и реализует свои, крутится, как белка в колесе, и, в конце концов, у нее все получается. Ты играл в той пьесе небольшую роль ершистого помощника главного злодея. И всё было хорошо. Только твой талисман сбежал из-за ворота в какой-то миг. Странный в нашем мире символ, о котором мало кто знает и помнит. И ты автоматически заправил его обратно под рубашку. Я сидела с левой стороны от сцены на втором ярусе, и вдруг услышала строки, которых в той пьесе не было: "я не хочу, не могу без тебя, счастье мое, радость моя…" и под ноги мне упала карта. Последняя в моей колоде, с буквой "Я". А следом чей-то голос горько произнес "это судьба".
Ну, это совсем пошлый ход, скажете вы. Мистика, ненатурально. Так скажут и те преподаватели, что учили меня в Литературной академии, где  получила я свою лицензию на работу. Что же поделать, всё было именно так.
Позже ты рассказал, что когда вернулся за кулисы после своей мизансцены, то услышал особенный звук, звук проявления карты. И к твоим ногам тоже упала карта, на которой значилось только время и место - 22:22, арка справа.
Конечно, после спектакля ты пошел туда. Потому что привык доверять своей интуиции и тому, что велели карты. В нашем мире верят картам, что проявляются время от времени. В итоге оказалось, что обе наши карты сделал для нас Всемирный Интеллект. Он многое для нас сделал, несмотря на то, что мы считали его врагом.
Так мы и встретились, в арке, в 22:22, после спектакля. И твой знак Анкх уже не скрывался под рубашкой. Был тот час, когда дневная жара спала, и по улицам бродил медовый запах цветущих лип. И мне хотелось поцеловать тебя с первой минуты до последней. Хочется и сейчас, но теперь я могу это сделать в любую минуту.
Театр, мистика, академия, безликие… как сложно объяснить, в каком чудовищном и жестоком мире мы с тобой живем. Но я постараюсь.
В тот вечер после спектакля мы оба пришли в ту арку. Тебе приказала неведомая карта, что рассеялась в воздухе сразу же после того, как ты ее прочитал. Я просто пошла в арку, потому что каждый раз после спектакля шла именно туда. Там одна из немногих "слепых зон" в центре Первоначальной Москвы, как называют эту часть города.
Слепые зоны существовали всегда. Раньше так называли сектора, что выпадают из видимости. Во время войны так называли особые участки, где не могли провести электронную разведку, дроны и боты там выключались, видеокамеры и фотокамеры не работали, и можно было полагаться только на живых людей, но и им в тех зонах было нехорошо: мутилось зрение, падало давление, солдаты падали в обморок или их охватывал панический страх. Аномалии до сих пор разбросаны по всему миру, разного диаметра и разной силы воздействия. В донесениях подобные места обозначали "аномалии электромагнитного поля" и либо бомбили их, либо обносили колючей проволокой и оставляли в покое.
В городах слепые зоны остались с войны. Это места, где не действует городская система наблюдения. Камеры, сканеры, датчики, анализаторы там не работают. Туда обычно отправляют патрульных и полицейских, но и они обычно ничего не могут там обнаружить или увидеть. Подпольщики зовут такие зоны "карманы".
Арка была таким "карманом", старое здание, в котором она располагалась, когда-то принадлежало твоему театру, но после войны там построили общежитие. Две камеры отслеживали всех, кто проходит через нее, но не могли заглянуть внутрь. Сюда я сбегала после каждого спектакля - поплакать, посидеть у стенки, покурить под древним фонарем ровно посередине. В то вечер я заскочила в арку и только успела прикурить в темноте, как раздался твой голос:
И что дальше? Двадцать два и двадцать два ровно.
Дальше вы споткнетесь о меня и будет обидно, - смеясь, ответила я темноте. И ты тоже рассмеялся в ответ.
Я осторожно подойду, чтобы не обидеться.
И включился капризный фонарь под потолком. Старинная лампочка загоралась и гасла, когда сама того хотела. Что удивительно, непонятно было, откуда фонарь брал электричество, и кто менял в нем лампы. Теплый и мягкий свет его был не из нашего времени, в нашем мире лампы диодные, и свет их мертвый, слепящий, заливающий все вокруг.
О, привет! - улыбнулся мне человек под фонарем. И подошел. - А курить нехорошо. Да и дорого.
Здравствуйте.
А чего ты тут одна?
Из театра шла.
Что давали сегодня?
По талонам или в театре? По талонам - ботинки, а в театре "Полли". Ботинки так себе, а спектакль отличный.
И кто тебе больше всех в театре понравился?
Ты.
Узнала?
Как же тебя не узнать?
А чего в арке сидишь. И мордочка мокрая. Тебя обидели?
Нет, это от радости.
Ничего себе! - и ты подошел еще ближе и стал меня рассматривать, а я тебя.
Что тогда меня подтолкнуло, до сих пор не знаю. Но я протянула руку и погладила твой талисман на груди. И ты был не против.
Знаешь, что это?
Древний египетский символ Анкх, его еще называют ключом жизни.
Неслабо!
А это очень старое слово из довоенного лексикона.
И кто же ты такая?
Shineka, номер лицензии…
Постой, я же не проверяю. Но профессиональное имя - это уже что-то. А по-русски как это переводится?
Shine - сиять и блестеть, на общем языке.
Сиянка, значит. А я Basileus, тоже по лицензии. Знаешь, что значит это имя?
Византийский правитель. Из истории Дохристианской Руси. Константинополь. Был такой город на границе двух морей.
Историчка?
Хуже.
Библиотекарь?
Лучше.
Неужто литературный работник?
Так точно.
А я актер первого разряда.
Ты очень хороший актер. Мне сегодня понравилась твоя работа.
До автобуса?
До автобуса. Торопишься?
Нет.
Тогда давай еще здесь побудем.
Давай. - И ты спросил у меня сигарету. А пока ты прикуривал, я подняла ладонь на уровень груди и показала ее в сторону выхода из арки. И точно так же - в другую сторону. Это старый партизанский знак, обозначавший слепую зону.
Ты киваешь и показываешь на ухо:
Звук?
Тот же знак ладонью.
Лица?
И все выходы тоже. Тени, все размытое. Не опознают. И датчики не работают.
Откуда ты знаешь?
Друг из городской службы наблюдения сказал.
Круто!
А откуда у тебя столько довоенных словечек в лексиконе?
Так ведь я из довоенных. Мы учились перед войной и работали.
Служил?
Увы. Снабжение, конвои…
Хотя бы не стрелял.
Да. Повезло.
Очень. Из тех, кто воевал в последнюю войну, никто не смог пойти в культуру. В Патрульные пошли, в полицию. Но на сцену не могут. Что-то сломалось.
Фонарь на стенке зашипел и погас. Мы разом смолкли, и у входа в арку появилась Гиена. Она повела своим противным тонким носом, сверкнула очочками и ухмыльнулась. Чему она ухмыляется - не может понять никто.
Ццц. - Процедила эта женщина и шагнула в арку. Базилевс схватил меня за руку и отступил подальше в темноту.
Гиена была здесь, ее мерзкий старушечий запашок чувствовался так сильно, что я зажала нос. Базилевс дернулся, но стерпел запах. Мы оба знали, кто такая Гиена. Патрульный Культуры. Самая мерзкая из всех, кто следит за культурой в наши дни. Ее поставили следить за театральной жизнью и актерским цехом. И не было ни одного человека на сцене и за ней, кто не знал бы, на что способна Гиена Треф.
 
Но что-то спугнуло ее. Она поцокала языком в темноте, пошарила - мы услышали, как зашуршала ее форменная куртка. Раздался треск электроплетки, щелкнули кнопки, вспыхнул разряд, но арка словно поглотила вспышку, и Гиена нас не увидела. Она развернулась и ушла обратно, на улицу.
Базилевс отпустил мою руку, выдохнул и привалился к стенке.
Знаешь, кто это?
Конечно. Она часто приходила в мою Академию. Читала лекции по новой культуре. "Нравственность культурных деятелей и методы контроля творческих коллективов".
 Терпеть ее не могу.
Я тоже. Ты сильно устал?
Есть такое. Идем на автобус. Тебе далеко?
До Последней Линии. А там пара километров до общежития. Сектор 3.
И мне в ту сторону.
И словно услышав нас, загорелся фонарь под аркой. Базилевс поправил рубашку, застегнул верхние пуговицы, потому что в общественном транспорте запрещено появляться с расстегнутым воротником.
Интересная  ты, - он хитро прищурился. - еще и не чистокровная. Сильно мешает?
По документам все чисто, не придерутся. Даже генетический паспорт есть.
Родители помогли?
Нет. Система дала сбой.
Повезло.
Да. О том, как мне повезло, расскажу позже.
 
Мы вышли из арки, соблюдая положенную социальную дистанцию в 50 сантиметров.
Незнакомые, знакомые и коллеги должны соблюдать социальную дистанцию в общественном месте, 50 сантиметров. Говорят, первые эксперименты по введению социальной дистанции вводили, как медицинскую меру во время эпидемии до войны. Тогда социальная дистанция составлял 1,5 метра.И все годы войны, и последующие годы, получившие название "Реновация" дистанцию не отменяли. А потом появилась Полиция Морали. И теперь вы имели право идти как хотите только рядом с членами семьи и родственниками. С друзьями дозволялось идти рядом, но запрещено было прикасаться друг к другу в общественных местах. И любой полицейский-моралист имел право в любой момент проверить ваши документы, социальную связь в Интернет-базе, документы о родстве. И в случае несоблюдения "Закона об общественном порядке" вас штрафуют или арестовывают. Штраф обычно составляет ровно половину от вашей зарплаты или половину от месячной нормы продуктов. Арест - 100 дней общественных работ и пребывание в "городском лагере нарушителей". С такой системой наказания никто не рисковал лишний раз, а с продуктами не шутил никто - все помнили военные и послевоенные годы, когда зарплату платили консервами и талонами на овощи.
Мы шли по историческому центру "Первоначальной Москвы", как называется теперь территория в пределах бывшего МКАД, кольцевой довоенной дороги. Теперь МКАД называется "Последняя Линия обороны города, ранее известного как Москва", а по-простому Последняя Линия. Нет больше деления на Москву и Подмосковье. Вся область вошла в состав города и теперь монстр на всех картах мира называется Московия. Нет больше и того Подмосковья,  о котором еще можно встретить упоминания в литературе. Вырублены и сожжены во время войны леса, упразднены все прежние районы. Нет больше ни городков, ни дачных поселков, ни деревень, ни ферм. Есть только система огромного города Московия. Лагеря, промышленные зоны, агрокомплексы, жилые сектора, складские комплексы и военные квадраты. Военным квадратом называли квадратный участок земли, который Военный Министр начертил по карте страны в день подписания мира. И все, что попало в квадрат на его последней довоенной карте, было объявлено особой зоной. Наутро многие люди проснулись внутри границ квадрата. Им дали 24 часа, чтобы покинуть территорию. Тех, кто не подчинился, больше никто не видел. И на огромных территориях началась другая жизнь. Они подчинены закону Военного Министра, второго правителя бывшей России. Первый правитель, президент, не лезет на военные территории, а военные поддерживают его правление.
Война развязала руки всем, кто успел дорваться до власти в смутное время после войны.
Сегодня мы все живем за Последней линией. Заслужить квартиру в границах Первоначальной Москвы очень сложно. И не потому, что нет домов или негде их строить. Наоборот. Война изменила лицо города, некоторые кварталы до сих пор не восстановлены. Но Базилевсу повезло дважды. Во время войны его дом попал в первую волну эксперимента по зонированию Москвы. И его многоэтажка находилась в квадрате, отведенном ближайшему заводу по производству беспилотников. Благодаря связям ему удалось сохранить жилье и после войны.
Мне повезло по-другому. Выпускники Литературной Академии получают распределение только за границы Московии. Но на четвертом курсе один из профессоров добился того, чтобы трудовую практику я проходила в его исследовательском отделе, а после выпуска он оформил меня на должность исследователя бывшей Государственной Библиотеки, чьи архивы до сих пор не могли обработать.Благодаря поддержке моего доброго профессора я получила право на комнатку в общежитии в Секторе 3, всего в трех километрах от Последней Линии.
В одной из довоенных социальных сетей, чьи базы мы обрабатывали в Бюро бывшей Библиотеки, я встретила название того района, где жила - человейник. Оно обозначало сектор массовой застройки многоэтажными домами.Когда-то они были очень популярны и забиты людьми под завязку.
После предвоенной эпидемии, трехлетней бойни и десятилетия "Реновации жизни", как назывался этот период официально, население города-гиганта Московии составляет 7 миллионов. Всей Московии.  Говорят, до войны в одной только Первоначальной Москве жило в два-три раза больше людей.
 
Сразу после войны Комитет Единства ввез  700000 гастарбайтеров для восстановления Центральной России. Трудовые эмигранты были развезены по лагерным поселкам и отказались выходить на работы. Они устраивали бунты, захватывали земли и фермы, организовали вооруженное сопротивление. И справиться с ними удалось только через три года. Выходцы из разрушенной Азии сражались до последнего. Им не хотелось возвращаться на ядерный полигон, которым стала центральная Азия во время войны.
Их вернули домой. Меньшую часть - в аккуратных пластиковых ящиках. Большую - просто вывезли в места прежнего обитания с чипами в головах и электронных ошейниках.
Но такое решение приняли не правители. Такое решение принял Всемирный Интеллект, единый правитель того, что раньше было нашим миром.
После войны все, кто занимает места в многочисленных Парламентах и комитетах по управлению - всего лишь исполнители. В нашем мире все решает Всемирный Интеллект. Полиция Морали, Патрульные Культуры, Интернациональная служба безопасности - все силы нашей страны без исключения подчиняются ему.
Это итог трехлетней войны, эпидемии, и всех достижений прошлого демократического строя.  "Высшая точка развития человечества", как говорят сегодня в социальной рекламе.
Этому учат детей и взрослых, это же вбивали нам в Литературной Академии.
Никто не сказал нам с Базилевсом тогда, в тот миг, когда мы вышли с ним из арки у Третьего Театра, что мы сломаем Всемирный Интеллект.
Для тех, кто не хочет читать книгу до конца - мы его сломали. И всё у нас было хорошо. И в конце этой истории всё будет хорошо, и начнется новый сезон, и даже будет лишний билетик. И даже Гиена одумается и прекратит свою деятельность. Но до того дня, когда мы разгадали секрет карт, сломали Интеллект и сыграли свой лучший спектакль - было очень далеко от той арки и того автобуса, которым мы ехали на окраину Первоначального Города.