гл. 1-15. Первые семейные шаги

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы


Глава 15. ПЕРВЫЕ СЕМЕЙНЫЕ ШАГИ

Свадебный пир во дворе отца невесты. – Домик с дырявой крышей. – «Мальчишник» вдоль Длинного канала. – Вкусные подарки молодожёнам. – А с брачной постели звёзды видны! – Первые хлопоты по новому дому.


*   *   *
В воскресенье, 30 июня 1940 года, в то время как румынская и советская стороны вторые сутки продолжали разрешать свои территориальные и регулировать политические вопросы, во дворе Потапа Портнова состоялся скромный по случаю апостольского поста свадебный пир. Тёща Антонина хоть и кривила втихаря губы из-за нищеты зятя, но всё же понимала, что шесть гектаров земли – это большое и надёжное состояние для последующей безбедной жизни. К тому же, невероятная сумма денег в сорок тысяч лей, которыми Ванька должен был завладеть к Михайлову дню, оказывала на неё магически давящее действие. Но крестьяне в те первые дни освобождения Бессарабии не знали о том, что румынские деньги на их территории уже канули в Лету.

Поэтому Антонина прекрасно понимала, что это сейчас на свадьбе Ванька красуется в Лёвином костюме, а потом разживётся своим добром. Возможно, даже немалым, если такими огромными деньгами распорядится с умом, без глупостей. Вот на днях, например, домишко себе прикупил, и сделал это совершенно напрасно. Мог бы и перезимовать у них в сарае, а с весны взялся бы строить себе дом – новый и большой, и не тратить деньги на покупку этого курятника....

За столом Антонина всё присматривалась и присматривалась к Ивану, на которого раньше никакого внимания не обращала, пока не услышала о несметном его богатстве, и пока тот вдруг не заявился к ней в дом со своим сватовством. Не за Ваньку, а за его деньги и землю отдавала она падчерицу. И не теряла надежды, что когда-нибудь и ей перепадёт что-нибудь из будущего Ванькиного, нет – теперь уже Иванова богатства. Такого богатого зятя и зауважать не зазорно.

А Иван сидел за праздничным столом, пил и угощался со всеми, и время от времени то веселился от души, то вдруг становился серьёзным и крепко уходил в свои думы. Беспокойные мысли одолевали и не покидали его: с чего начинать семейную жизнь? как-то ещё всё у него с Любкой сложится и продолжится...

Подарки молодым дарили скромные – соответственно «размаху» свадьбы и сезону года. Это осенние свадьбы бывают богатыми, а летом одни только бедняки женятся. Не зря среди людей ходит старинная поговорка: как бедному жениться, так и ночь коротка.

И вдруг во время неспешной церемонии одаривания молодых грянул гром: Николай Булатов заявил о дарении трёх тысячах лей, специально накопленных к свадьбе Ивана. А также о своём намерении к осени выплатить ещё две тысячи лей. Это сообщение вначале вызвало немой шок, а затем и уважительный говор за столом. На жениха теперь посматривали совсем другими глазами: деньги были подарены немалые. И опять же не зря говорят в народе, что когда деньги идут в руки, то целым косяком. Заживёт теперь Иван не хуже любого крепкого хозяина!

Игнат Булатов при словах брата напрягся и выпрямился, глядя в пространство перед собой: его подарок был намного скромнее. Но и он поднакопил деньги к свадьбе племянника, сколько смог: две сотни лей на дороге не валяются. Очень даже хорошо нужно погорбатиться, чтобы заработать их. А он ни землёй Ванькиной не пользовался, ни добра его отца не делил. Так что брат Николай теперь отдаёт свои долги, по сути, а не богатый подарок преподносит. К тому же, со стороны его семьи Булатовых свои подарки молодым поднесли жена Степанида и сыновья Пётр с Григорием. Так что все вместе они тоже очень хорошо одарили молодых, по-родственному – на все пять сотен лей наберётся.

 После заявления Николая Булатова о богатом подарке Антонина Коконова тоже поджала свои губки: приданое невесты было довольно скромным. Старинная софа* с резными спинками, пара перьевых подушек и несколько полотенец, самой Любой сотканных и вышитых, да добротный шерстяной домотканый тюфяк на софу и большое конопляное рядно вместо покрывала и простыни.

* Софа – это своего рода большой деревянный сундук на ножках размером с кровать. В ней хранились шерстяные и меховые вещи, чтобы моль не побила, а также приданое дочерей.

Так же было добротное лоскутное одеяло на овечьей шерсти – его Люба тоже сама сшила, как и соткала два шерстяных налавника и широкую конопляную дорожку на пол. Было также кое-чего из одежды и обуви, и совсем немного посуды. Вот и всё, что нажила Люба у мачехи, а также приготовила для своего приданого.

К тому же, к свадьбе дочери Потап Портнов давно выделил ей половину десятины (немногим больше полгектара) земли и сто лей подарил: ввиду недавних свадеб двух своих пасынков, Киприана и Льва, Потап поиздержался в деньгах. Но всё же его дочка совсем не бесприданница, нет! Не беднее других сельских девушек выходит замуж.

*   *   *
Когда гости разошлись, Иван с Гриней и тестем погрузили свадебный скарб жены на тестеву же телегу, и молодые поехали, вернее, рядом с лошадьми пошли к себе домой. Буквально три дня назад, заверив у нотариуса бумаги о купле-продаже дома с земельным участком, Иван стал законным владельцем бывшего дома Филимона Алимбовского с земельным участком, а заодно и с новым своим соседом, небезызвестным Киприаном Коконовым.

Да-да, молодой прохиндей, хохотун и проказник Дрюня умудрился ожениться даже раньше своего старшего брата Лёвушки. Очень не хотелось Ивану иметь такого соседа, поскольку заносчивый и подлый Дрюня со дня своего появления в селе очень многим не нравился, в том числе и Ивану. Но иного выбора на тот момент не было, никто больше в селе не продавал жилище с землёй. Поэтому молодой хозяин и новоявленный жених постарался успокоить себя доводом: «Да ладно, теперь мы с Дрюней вроде бы как родня. Авось, приживёмся по соседству...».

Люба тоже сильно расстроилась, узнав о своём соседстве с Дрюней. Похоже, никак не избавиться ей от этого «кабана дикого», а столь вредного своего сводного брата по-другому она не называла. Даже кличка Дрюня казалась ей слишком ласковой для этого негодяя. Но теперь уже ничего не поделаешь. Раз придётся жить с Кабаном по соседству, значит, по соседству. И смирилась с этим, как с неизбежным злом.

Заехали Иван с Любой к себе во двор и первым делом в дом вошли. А там ни метёлки, ни совочка нет, чтобы пыль хотя бы вымести и мусор выгрести. Но Ивану было наплевать на беспорядок в доме. Последние две ночи он спал на своём уже сеновале, устроенном на чердаке стоявшего во дворе небольшого сарайчика, и был очень доволен обретением долгожданной собственности.

Но, пока Иван разгружал с телеги вещи и складывал их на завалинке перед домом, Люба, не долго думая, наломала кустов полыни, разросшейся позади дома, в двух местах связала стебли прочной бечёвкой – вот и веник готов. Затем споро прибралась в доме, предварительно оросив свежим веничком земляной пол, вымела пыль через порог и крыльцо начисто подмела.

Первым делом молодые занесли в дом софу и поставили её напротив входной двери возле стены. Внутрь софы положили новую Любину одежду, красивые коричневые черевички с меховой оторочкой, а также полотенца и налавники.

Затем набили тюфяк мягким прошлогодним сеном, остатки которого не стал увозить бывший хозяин. Тюфяк положили на софу, покрыли рядном и одеялом поверху, подушки разложили – вот и готова постель. Ивану она даже мягкой показалась, так и захотелось на ней отдохнуть, поэтому весьма довольный жених тут же улёгся и попробовал растянуться во весь рост. Но софа оказалась коротковатой для него, ноги никак не выпрямить. Но Иван лишь засмеялся, заметив Любино огорчение (ей-то, коротышке, софа была в самый раз):
 - Ладно, Люба, не расстраивайся. На первых порах мы на полу настелем соломы и заночуем, а потом я постель сколочу, вот на ней и будем спать. А софа пусть для красоты стоит, и правда, она красивая.
В ответ Люба несколько принуждённо улыбнулась:
- Зачем – на полу? Летом лучше ночевать на сеновале.

По несколько наигранному поведению Ивана прекрасно поняла она, что жениху не по душе пришлось её приданое, это по всему было видать. Честно говоря, Иван и на самом деле рассчитывал на более богатой приданное невесты. Но принимал всё происходящее, как должное: ему ли было привыкать к таким «милостям» судьбы? Поэтому продолжил примирительно:
- Да ладно, не переживай. Осенью я получу опекунские деньги, вот тогда и разживёмся без тёщиных подачек. Всякого добра, одежды-обуви красивой накупим, и скотины-птицы тоже. Эх, скорее бы уже Михайлов день наступил!

С этими сладкими для слуха словами Иван поднялся с постели и сел на софе. Люба рядом присела и только теперь стала осматривать своё будущее жилище. Голову подняла и ахнула: а потолок только на три четверти избы избы наведён! И в сенцах его тоже нет. И двери в комнату нет, в стене пустой проём для неё зияет... Такого чуда она никогда ещё не видела, поэтому невольно расхохоталась:
- Ну и дом ты купил, Иван! Мало, что он без потолка, то через прореху в крыше ещё и звёзды видать! – и показывает на дыру в соломенном покрытии дома.

Такая откровенно насмешливая критика очень не понравилась Ивану. Но укол невесты он проглотил без слов, поскольку только что сам весьма ощутимо обидел её. Поэтому он лишь нехотя парировал наскок молодой супружницы:
- Да видел я, какое добро покупал, видел... Зато и цена небольшая. А за лето мы потолок доделаем, дверь купим и поставим, и крышу починим. Деньги, что подарил мне дядя Николай, далеко не все потрачены, их хватит на ремонт дома. Печка мне тоже не нравится, она вся задымлена. Не пришлось бы перекладывать её... Но ничего, справимся и с ней!

Общие заботы лучше всего сплачивают людей. Поэтому, услышав правильные и рассудительные слова мужа, Люба тут же прониклась к нему уважением, тем самым признавая его старшинство в доме. И поддержала Ивана:
- Справимся, если мирно и дружно будем жить.
Иван посмотрел на неё так долго и пристально, что Люба смутилась: в селе ведь все наслышаны об остром и скором на ответ её язычке. Но муж только усмехнулся и ничего не сказал. Любу это сильно задело: она ведь прекрасно знала о любви Ивана к Аньке Понятовской, поэтому и заговорила о дружном житье...

Проверку исправности печки молодые решили отложить на завтра:
- Еду можно на печке во дворе приготовить. Я быстро, - заверила Любка.
- Да ладно, успеешь ещё наготовиться. Давай лучше в гости пойдём, сегодня тётя Мария Булатова пригласила нас к себе на ужин.
- Вот и хорошо! Значит, дома готовить не буду, – обрадовалась Люба, но тут же придержала мужа: – Так ведь рановато ещё в гости идти.
- Ничего. Вначале я тебя к дяде Николаю отвезу, а потом отгоню лошадей тестю. Пока туда-сюда проедешь да вернешься, время быстро пройдёт, даже не заметишь.

Люба обрадовалась тому, что муж подвезёт её, и даже возгордилась. То-то же! Вот и она впервые рядом с мужем по селу проедет, наконец-то. А вот слово «тесть» ей совсем не понравилось. Никакой он не тесть, а отец родной...

Иван влез на чердак сарайчика и получше распределил сено, выгребая его из углов, чтобы устроить там постель для двоих. Люба подала ему тюфяк, рядно, одеяло и подушки. Приготовили молодые себе брачное ложе, сели в телегу и отправились к Булатовым в гости.

Рядом с мужем Люба восседала настоящей павой! Жаль, что по дороге им встретились только дядя Павел и тётя Вера Владимировы. Очень церемонно и степенно, от гордости даже поджав слегка губы, Люба ответно поблагодарила их за поздравление со свадьбой. Иван тоже поблагодарил и улыбнулся им в ответ светло и открыто. Хорошие они люди, к тому же родственники, ведь дядя Павел и тётя Мария Булатова – родные брат и сестра.

Приехали молодые к дяде Николаю, а там – вот сюрприз! – дядя Игнат с тётей Степанидой вместе со всеми своими сыновьями устанавливают и накрывают большой стол. Значит, свадебное веселье продолжается! Обрадовались молодые этому сюрпризу, обоим очень приятно стало. Растроганная Люба призналась Ивану:
- Какая дружная и хорошая у вас семья! Не то, что у нас с Антониной...
Иван довольно и гордо заулыбался похвале:
- А мы, Булатовы, всегда и все именно такие!

Люба осталась помогать женщинам и девушкам готовить угощение. А Иван вместе с Петькой, всё ещё важничающим своим старшинством среди шаферов на свадьбе, и с тут же вскочившим к ним на телегу радостно улыбавшимся Гришкой (а как же без него обойтись!) весело собирались поехать к Портновым. Младший Ванька-культяпка тоже сунулся было к ним в компанию, но старший брат осадил его:
- Не дорос ты ещё с парнями разъезжать. С Игнаткой на подхвате по хозяйству здесь побудешь. Мало ли какая помощь понадобится женщинам.
Малой приобиделся, конечно, но без слов остался помогать накрывать стол: слово старшего брата – это второй закон в семье, не обсуждаемый. А довольные парни со смехом и прибаутками поехали в село.

Обратный путь выбрали другим: по прогону мимо подворья Снегиных вышли к Длинному каналу и вдоль него направились к дому дяди Николая. Там земляки меньше будут приставать к Ваньке с поздравлениями и расспросами. А то пока ехали на телеге, жених только и успевал отвечать на приветствия и благодарить за пожелания.

В эту пору воды в канале было мало, не то, что весной. И Ванька вспомнил, как однажды на Пасху он со своим братом Серёжкой Глебовым бултыхался в быстрой теплыни. Показалось, будто вчера ещё это дело происходило, а уже шесть лет миновало с тех пор...

В дороге парни то и дело посмеивались, припоминая разные свои и чужие шалости и приключения. А потом Петька хоть и не обидно, но назойливо начал подтрунивать над Ванькой насчёт поповского интимного запрета на всё время поста. У бедного Гришки от услышанного и от смущения все щёки тут же заполыхали всеми своими маками. Старшой заметил его состояние и пошутил:
- Ничего, ничего, Гришка, привыкай! У тебя тоже свадьба не за горами. Всего-то и дождаться осталось, чтобы невеста твоя поспела! А сам-то ты уже вполне к этому готов, как же, как же, видали мы всё ваше добро!

И хохочет бесстыжий балагур во всё горло! Благо, на значительном удалении от домов, видневшихся из-за огородов и деревьев возле них, можно было позволить себе такую вольность. Но не только Гришка не знал теперь, куда девать себя со стыда: ну да, он вырос почти до взрослого состояния, и что тут такого? Чего это Петька так изгаляется? Ванька-жених тоже раз-пораз отчаянно краснел от очень деликатных вопросов раззадорившегося Петьки, поэтому раздосадовался на настырного брата:
- Ну, чего ты пристал с такими вопросами и дурацкими наставлениями? Сам же ведь знаешь прекрасно, что до окончания поста ничего подобного не должно быть.

Чтобы уйти от нескромных расспросов своего обнаглевшего старшего шафера, решил перевести разговор в другое русло:
- А Глебовы будут?
- Не-а, – беспечно отвечал Петька, всё ещё пребывая в приподнятом настроении от того, что вогнал обоих братьев в изрядную краску. – Дядя Николай с дядей Михаилом теперь недружно живёт. А из-за этого и тётя Мария... Глебова  вроде как откалываться от нас стала.
Заминка у Петьки получилась невольной: у дяди Николая и сестра, и жена были Мариями. И он продолжил:
- Сложно там всё у Глебовых в семье. Говорят, что крепко выпивать начал дядя Иван. А дядя Николай стал заступаться за сестру и племянников, но только нажил неприятностей со стороны Глебовых. Тётя Мария так и сказала ему: не встревай не в своё дело, только хуже делаешь...

Чем дальше говорил Петька, тем более серьёзным становился. Не нравился ему разлад между семьями Булатовых и Глебовых. Не такой у него был характер, чтобы оставаться равнодушным к ссоре родственников. Гришка тоже погрустнел, да и Ванька расстроился:
- А-а..., так вот оно что, – огорчённо вздохнул он. – А то с Серёжкой мы хорошо посидели бы, повеселились. Давно не видал его.
- Не разрешила ему тётя Мария на твою свадьбу идти. Оставила на хозяйстве за старшего, пока они у Портновых гуляли. Теперь совсем не любит дядя Иван, когда его сыновья в гости к дяде Николаю заходят. Вернее, заходили... На той неделе я встретился с Серёжей, он мне и рассказал об этой ссоре. Плохо это, потому что распадается наша большая семья.
И Петька вздохнул уже совсем опечаленно. Следом вздохнул и Ванька.
- Да ладно вам! Носы они повесили! У нас свадьба продолжается, значит веселиться надо! – вдруг за плечи затормошил их Гриша, едва лбами не стукнул братьев и тут же подальше отскочил от них подальше.

Петька с Иваном возмутились и едва не припустили бежать за ним вдогонку, чтобы надавать по лбу щелбанов за нахальство и вмешательство в разговор старших. Но проказник не стал далеко убегать. Остановился чуть впереди и повернулся, теперь улыбается, их дожидается с распростёртыми руками и тут же обниматься полез. Ну, и как тут станешь сердиться на такого доброго шалопая или обижать его?
А ведь Гришка прав – свадьба же и веселье сегодня! Да и до дома дяди Николая было уже рукой подать.

Но вдвоём с двух сторон они в отместку всё-таки потискали Гришку до стеснения духа! А тот только пыхтел и отдувался, но и не думал вырываться, а, наоборот, лишь радовался крепким братским объятиям и сам покрепче прижимался к ним, также пытаясь потискать их в ответ. А Иван смотрел, как Петька крепко, но по-доброму ломает терпеливо улыбавшегося Гришку, и сам улыбался их виду, а тёплое чувство так и разливалось у него в груди: «Нет, всё же не братья у меня, а чудо чудное!».

*   *   *
Большой и дружной семьёй сидели Булатовы за столом. Шуток и смеха было вволю! К тому же, Любка не только спорой на руки, но и довольно смешливой оказалась. Ивану это понравилось: его жена и сама пошутить умеет, и с другими звонко посмеётся над их шутками.

По случаю поста угощались постным, конечно же, зато от души.
Оказывается, сразу после свадебного обеда у Портновых Петька с Гришкой, Ванькой и Игнатиком пошли на рыбалку. И очень удачно сходили на пруд и речку. Наловили пескарей, карасей, вьюнов, ершей, окуней и краснопёрок, даже десятка два раков. Это Ванька-культяпка наловчился вытаскивать их из прибрежных норок. В этом деле он мастером оказался! А Петька с Гришкой рыбу на удочки ловили: в обмелевшем пруду она лучше ловилась, особенно возле самого глубокого места – Бульбона. Игнатик только и поспевал за ними собирать улов по траве.

Пескарей, карасей и вьюнов зажарили, а из ершей, окуней и краснопёрки здоровенный казан ухи наварили. Все продукты были свежайшими, поэтому за столом такой аромат стоял, что даже если и не захочешь, то всё равно будешь есть, настолько вкусной казалась еда. Рядом с рыбой красовались свежеиспечённые и духмяные ситные караваи и калачи, а также исходившая паром золотистая мамалыга с блюдцами приправы к ней – сметаной, брынзой, чесночным соусом с обжаренным на растительном масле луком. М-м-м, одно объедение!

Люба даже приревновала этот стол к тому, что они с мачехой в обед накрывали. Антонина тоже всё очень вкусно приготовила, но как-то без души, что ли. Но всё равно наваристый овощной борщ и голубцы были просто отменными, и рыбная кулебяка тоже удалась, все её так и нахваливали. Пироги были вкусными, и сдобы всякие получились знатными. Особенно хорошо выглядела пышная чёрная бабка.

Все только дивились, как это Антонина умеет так вкусно готовить хоть первое, хоть второе, хоть выпечку. Но и у Булатовых стол, пусть он был в основном рыбным, тоже получился очень вкусным и богатым.

Особенно оживились гости, когда хозяйка вынесла большой противень с запечённой щукой – здоровенной, головастой, глазастой и зубастой. Это была Петькина проделка. Вот хитрец же он! Ни перед кем не похвастался наперёд, вытерпел. Пойманную щуку сразу же к тёте Марии принёс, наказав всем держать секрет втайне от молодых.

На живую наживку, мелкого окунька, попалась эта здоровенная щука. Петька еле утихомирил её на берегу ударами коряги – раз десять по голове бил её. Хорошо хоть, под руки палка эта попалась, а по-другому и не справиться бы ему с такой крупной добычей, которая из рук рвётся и то ли в воду обратно сигануть хочет, то ли за палец тяпнуть. Петька настоящим героем сидел за столом, пока воодушевлённый свежими воспоминаниями Игнатка красочно и потешно расписывал этот рыбацкий подвиг.

Рассказал Игнатка и про то, как Петька стращал его щучьей пастью. Все от души смеялись тому, как мальчуган взахлёб, от восторга путая слова и глотая окончания, рассказывал небывалую для него историю. А потом щуку, фаршированную пшённой кашей с зеленью и варёными куриными яйцами, все оценили дружно, смачно и по достоинству. Мария Булатова приготовила её просто на славу!

А затем и Степанида не замедлила со своим и Гришкиным сюрпризом выйти: большого копчёного угря поднесла гостям на стол. Петька так и ахнул! Оказывается, он тоже ничего не знал об этом. За укрывательство хотел было заехать Гришке по затылку, и даже руку занёс, отчего брат доверчиво и дурашливо съёжился. Но Петька только приобнял партизана и похвалил его. Гриша так и расцвёл маками во всю щеку и засиял глазами: это позавчерашняя его рыбацкая удача. И он тоже сохранил её в тайне, Ваньке на свадьбу подарок приготовил. Ну, мама помогла закоптить, конечно, у неё это дело справнее получается. И, пока они с Петькой и отцом вчера на сенокосе были, Степанида угря втихаря от них и закоптила.

Затем Петька грозно глянул на младшего брата Ваньку, мол, а ты почему смолчал? Но тот глаза свои невинные завёл к небу и плечами пожал: ничего не знаю, мол. Все за столом так и грохнули при виде этой немой сцены. А Гришка в это время скромно посматривал на Ваньку с Любой и улыбался им хорошо-хорошо, глазами своими голубыми так и лучился. Ну, вот и он побывал героем, пока все нахваливали его свадебный подарок.

Зато Ванька-культяпка за всё это время братской славы всё ревностью исходил и куксился, дожидался, когда же дойдёт черёд и до его подарка. Да и не за горами дело стало! Вскоре Игнат принёс большую миску, с горкой заполненную отборными красными раками. А усы их настоящим лесом так и торчали во все стороны! Вмиг разошлись по рукам эти красавцы лупоглазые да бокастые, крупные, как на подбор, поскольку средних и мелких раков Ванька не брал. Под дружный хруст панцирей и клешней да под добрую бражку тёти Марии Булатовой мужики вместе с Иваном и Петькой, которому по случаю свадьбы было дозволено немного выпить (зато Гришке – ни-ни!), за обе щёки уплетали речной деликатес да Ваньку-младшего нахваливали.

Остальные гости под прекрасный тёти Мариин квас из сухофруктов тоже только и успевали нахваливать Ванькину ловкость. Ну, и этот герой тоже засиял, весь из себя довольный. Да на Ваньку с Любой с улыбкой поглядывал, чуть важно кивал им в ответ на слова благодарности за такой красивый и вкусный подарок. 
 
А девчата – Неля, Валька и Наташа – поднесли молодым вышитый рушник с двумя большими красными петухами по краям и богатой ажурно-узорчатой оторочкой. Сами его соткали, расшили и украсили. Накинули на плечи молодым и узлом переплели: живите вместе долго и дружно, себе и людям на радость! И петухи на полотенце точно такими же были, как когда-то на фартуке Ванькиной мамы: вытянув и распушив шеи, они так и горланили, казалось...

Ванька посмотрел на Вальку невольно увлажнившимися глазами, а та в ответ и тоже сквозь слёзы закивала радостно: мол, ты всё правильно понял, брат! Знала она об этих петухах из детских Ванькиных воспоминаний и вместе с сёстрами вышила их в память о тёте Евдокии. Так что теперь Ванька... – ой, да Иван уже, он ведь женатый! – всегда полюбоваться ими сможет.

Настойчиво и долгонько искала Валька такой трафарет, чтобы рисунок на ткань перевести. Получились петухи очень красивыми, потому что были вышиты с большой любовью. Нелька с Наташей ей помогали, вот сёстры вместе и подарили полотенце.
До чего же приятным и дорогим для Ваньки оказался этот подарок!

Но тут уже Игнатка с Дашенькой засмущались и расстроились: нет у них никаких подарков для жениха с невестой, не подумали они об этом...
- Да как же нет от вас подарков, если вы нам так красиво весь вечер улыбаетесь! – протестующе и радостно воскликнул Иван, подбежал к детям и присел перед ними, стал обниматься и целоваться с ними.

А те и рады к нему на шею кинуться, и тоже давай ответно тискать и целовать его. Вот это подарок, так подарок получился! Но на улыбавшуюся при виде этой сцены Любу дети посматривали со смущёнными улыбками: пока что не могли они точно так же свободно вести себя с ней, не привыкли ещё к тому, что она стала родственницей.

Люба поняла настроение детей и погладила по голове Дашу, раскрасневшуюся от Ванькиной ласки. А Игнатка от её руки отстранился: мол, не маленький уже. И это она тоже прекрасно поняла. Но и сама не с пустыми руками пришла, знала, что дети будут за столом. И подарила им... по красному леденцовому петушку! И задИчившийся было Игнатка не смог удержаться от такого подарка, заулыбался и вместе с сестричкой стал угощаться сладким лакомством.

А снова Иван подивился своей молодой жене. Хоть и не знала она давней истории о маминых красных леденцовых петушках, а вот надо же – угадала с гостинцем для детей. И снова сердце его наполнилось теплотой к Любаше.

...Когда Николай захотел покурить, Игнат вместе с ним, женихом и старшими сыновьями отошёл в сторонку. Женщины и девушки в это время убирали со стола и готовили его к сладкому угощению.
 
- Давно вынашивал я план, чтобы такой вечер устроить и в нашем семейном кругу посидеть в честь Ивановой свадьбы, да и в память о брате Василии, – сказал Николай.
Все как по команде вздохнули, вспоминая в покойном кто отца, кто брата, а кто родного дядю своего.
- Думаю, вместе с Евдокией они на небесах сейчас радуются за сына, – печально сказал Игнат. – А Василий очень гордится своим братом. И я тобой горжусь, брат.

Трогательное молчание никто не посмел нарушить. Молодые люди с уважением и восхищением смотрели на дядю Николая, который сосредоточенно попыхивал самокруткой и вдруг сказал расстроено:
- Жаль, Глебовых нет с нами... И Жолковские уехали в Жеребку вместе с Долгинскими (Средняя из старших сестёр Любы, Вера, тоже вышла замуж в это село. На свадьбу невольные родственники приехали на одной телеге).
Раздосадовано помолчав, Николай в сердцах шмякнул самокрутку оземь:
- Да и с куревом этим надо завязывать!.. – и затоптал её.

- Ну, мужички, за стол пора садиться! – звонко позвала всех Степанида.
Все ещё раз вздохнули по Ванькиным родителям, а также из-за размолвки с Глебовыми, и пошли к столу.

А тот снова едва виднелся из-за густо расставленных блюд со сладостями, что приготовили обе Булатовы. Здесь были пухлые и рассыпчатые пряники на жиру и креньдельки замысловатые – одни маком и сахаром посыпанные, а другие – сахарной пудрой, а также круглились боками пышные и сдобные бублики с изюмом – это Степанида постаралась.

Разные рулеты так и благоухали своей начинкой – со сладким творогом с яйцом, опять же с маком и тёртыми грецкими орехами, вареньем из лепестков чайной розы... Высокие дрожжевые оладушки казались воздушными, они так и просились в сметанку. Тонюсенькие блины на молоке были сложены в высокие горки, для них приготовлено несколько сортов мёда и варений в глубоких криночках, что по столу были густо расставлены. Это уже Мариино с дочерьми умение и мастерство. Так что бери и ешь, чего только душа пожелает!

Чай заварили на свежем липовом цвету с мятой. Это был уже от Игнатика с Дашей подарок: он на одном дереве поздних цветов нарвал, а Даша в огороде мяты набрала – так что просто божественный напиток получился! А теперь дети сидят, довольные, а Игнатик Дашу подбадривает: ты ведь тоже мне помогала, цветы от сора и листьев почистила и от пыли помыла. Вот и Даша довольна, что у неё с батом тоже есть хоть и маленький, но такой ароматный подарок для молодых.
И опять все гости довольные сидят, женихом с невестой любуются, о чём-то приятно переговариваются... Как хорошо всем вместе вот так дружно пировать!   

...Замечательный свадебный ужин вместе со всеми его сердечными оттенками стал для Ивана очень памятным событием на всю его жизнь. Вот это родня у него, так родня – настоящая! А какой же всё таки молодец дядя Николай! Действительно, он Ваньке давно вместо отца родного стал. Но почему это стал? Да всегда он был и остаётся вторым родным отцом.

Вот и в тот вечер при расставании с молодыми дядя не забыл потихоньку напомнить Ивану так, чтобы другие не услышали:
- Иван, не забывайся. Не греши в постели до окончания поста.
- Да помню я об этом, дядя, – хоть и неловкий разговор зашёл, отчего Иван сильно смутился, но он всё равно был признателен дяде за заботу. – Об этом мне копанский батюшка говорил до того, как сбежал, и перепёловский напомнил во время венчания.
- Вот и хорошо... А это самое... дело молодое, оно ещё успеется, никуда не денется... – и дядя улыбнулся по-доброму, приобняв и похлопав по плечу совершенно растерявшегося жениха.

Иван очень рад был этой искренней заботе и ласке, но от неловкости лицо его по уши стало краснее, чем варёные Ванькины раки. Хорошо хоть на дворе темень стояла, и не было видно, как горит лицо счастливого жениха...

*   *   *
...Ночи в Бессарабии наступают внезапно: вот только что было светло, только-только вроде смеркаться начало... И в какой-то миг всё вокруг и вдруг потемнеет так, что в двух шагах уже ни зги не видать. К тому же, луна в эти ночи поздно всходила...

В первой брачной постели, устроенной под крышей сарайчика на сеновале, лежали Иван с Любой рядком и делились впечатлениями о минувшем вечере. Любка не уставала нахваливать Иванову родню, радовалась за них и за мужа. И видно было, что не из лести она так говорила, а от чистого сердца. Добрые семейные отношения не были ей в диковину, конечно. Ведь при первой мачехе, Анне Петренко из рода Ромодановских, жили они очень хорошо и дружно. Зато строгая в своём воспитании Антонина на дух не могла выносить вольные отношения, какие в семье её мужа Потапа сложились при Иринкиной и Грининой маме.

Вдруг Люба засмеялась:
- Звездочка видна, – и показала на неё через небольшую прореху в крыше.
- А и что?.. Зато красиво! – Иван тоже засмеялся. – Когда я у Катрана в бочке под навесом жил, то любил звёздами любоваться. Тогда у меня одна только эта радость и была... – чуть взрустнул со вздохом, но тут же засмеялся ещё пуще: – О, знаешь, что я придумал? Может, крышу и вовсе не надо заделывать? Ведь красоты такой больше не будет видно, – и снова смеётся.

Люба тоже посмеялась, но тут же стала серьёзной:
- Летом можно и не заделывать. Но ведь осень не за горами.
- Да понимаю я, и хорошо помню об этом. Мы с дядей говорили уже о ремонте. Завтра за починку дома и возьмёмся. А там и до крыш дома и сарайчика руки дойдут. Своего поля у нас нет пока, так что с утра пораньше никуда бежать не надо. Для ремонта времени нам хватит с лихвой. Управимся с самым главным по дому, а там и на заработки подадимся. Но на Антонину тебе нечего больше задарма работать! Нам о своей семье теперь нужно думать и заботиться.

Люба зарделась при этих словах, лицо рукой невольно прикрыла. Иван понял, что она переживает из-за предстоящей ночи, но и сам находился в не меньшем смятении. Видимо, виной тому стала начавшая выплывать на небо старая луна, успевшая потемнеть лицом почти на четверть и превратиться в убывающий месяц. За неделю он тоже состарится и умрёт, но на ясном небе блестел пока достаточно ярко. Во всяком случае, молодые хорошо различали очертания тел друг друга. Это волновало и тревожило обоих. Но и про воздержание во время поста хорошо помнили оба...

Утром Люба увидела, что казанок для приготовления мамалыги, выделенный Антониной в качестве приданного, оказался щербатым. Его пришлось слегка наклонить на бок, чтобы еду можно было приготовить. А Иван заметил, что софа сильно поедена древоточцем. И оба налавника, которыми Люба накрыла софу, один в двух, а другой в четырёх местах были потрачены молью.

Иван зло посмеялся над всеми этими «сюрпризами»:
- Вот это удружила, так удружила Антонина с твоим приданым!
А Люба и без того уже расстроилась чуть не до слёз:
- Да не мои это налавники! Я совсем другие к свадьбе своей выткала. Это мачеха поменяла их...
Иван потемнел лицом, но тут же унял поднимавшуюся злость, вспомнив про Михайлов день и ожидаемое богатство:
- Ничего, Люба, вот купим мы большие кросна*, и ты соткёшь ещё более красивые налавники. Да и эти тоже сгодятся в доме.

* кросна – домашний ткацкий станок с ручным «приводом».

- Но ведь от людей будет стыдно из-за этих дыр. Как же это так – траченные молью налавники для дорогих гостей стелить. Это же позор!
- Ничего, мои гости поймут нас. А твои и подавно заткнутся.
Но Любе никак было не уняться, вот уже и слёзы из глаз потекли. А для Ивана женские слёзы – хуже, чем ножом по горлу, поэтому стал утешать жену, как мог:
 - Да будут, будут у нас налавники! Свои – яркие и красивые. Так что не стыдно будет их для людей простелить.
Расстроенная Люба глядела в окно и слышала только голос мужа, почти не вникая в смысл слов. Но вскоре успокоилась, поверила ему, настолько убеждённо говорил Иван.

К тому же, будто сговорившись со всеми неприятностями, свалившимися будто в желании покрепче насолить молодым, в то же день выяснилось, что печка дымит – сразу же и отчаянно. Поэтому молодые решили, что пока Иван будет разбираться с дымоходом и тягой, Люба во дворе на летней печке приготовит еду. Та тоже была вся в прогоревших дырах, которые молодая хозяйка вознамерилась сегодня же заделать свежей глиной. Но эта печурка подымила только в самом начале. А потом дым, словно чему-то обрадовавшись, весело загудел в короткой её, кстати, целой трубе.

Но на этом приготовление еды пришлось приостановить, потому что в доме не оказалось ни крупы, ни соли, ни перца, ни лаврового листа. Дал Иван жене денег из тех, что на свадьбе подарили, и пошла она в лавку Евграфовых за продуктами: там они стоили дешевле.

А Иван тем временем через огороды за подворьями сбегал к соседям Коконовым и попросил лестницу у Киприановой жены, поскольку самого хозяина дома не оказалось. Надежда недовольно пожевала губами, мол, не успели заявиться новые соседи, как уже клянчить пришли. Но лестницу дала с напутствием обращаться с ней как можно осторожнее. Недоброжелательное поведение соседки и вроде как бы родственницы по линии жены сильно покоробило Ивана: «Ничего себе! Да сделаю я себе лестницу, жадёба ты такая, только дай опомниться хотя бы!».

Конечно, он смолчал и поблагодарил за лестницу, сказал, что вернёт её сразу, как управится, и это займёт немного времени. Но тут же дал себе зарок, что всеми инструментами, инвентарём и прочими нужными по хозяйству вещами обзаведётся обязательно. И никогда ни у кого ничего просить не будет – до того неприятно и обидно стало ему после наставлений соседки и её кривляний губами.

Приставил Ванька лестницу к стрехе, захватил с собой палку подлиннее, и по крыше кое-как добрался до печной трубы. Наступать старался на прощупываемые ногой стропила и жерди. При этом ступал как можно аккуратнее, чтобы солому не продавить. Заглянул в печную трубу, но ничего не увидел – всё там было черным черно. Поводил палкой вдоль стенок дымохода и услышал, вроде бы что-то вниз посыпалось. Сунул палку поглубже, да так, что рукой по плечо в трубу залез, достал до какого-то дна и постучал по нему. И ничего больше нельзя было сделать в дымоходе. Чист он, хоть и в саже. Но и её немного было.

Всё. Больше на крыше делать нечего. Да ничего и не было сделано, собственно говоря. Зря только руку в саже вымазал. Бросил палку на землю и, всё так же стараясь не повредить солому, а теперь ещё и не запачкать сажей одежду и лестницу, потихоньку слез вниз.

Первым делом после того, как напрасно лазил на крышу и только зря выпачкался в саже, Иван попытался отмыть руку. Но сделать это оказалось непросто. Въевшаяся в кожу чернота упорно не отмывалась. При этом ещё и вторая рука запачкалась. И тут вспомнил он про былую науку дяди Николая: намазать руки мокрым чернозёмом для того, чтобы отмыть въёвшуюся в кожу грязь. И правда, сажа довольно легко отмылась, но на костяшках пальцев в складочках кожи всё же оставались маленькие чёрные полоски, и от ладоней отдавало тяжёлым духом. «Ладно, – решил, – потом получше отмою руки».

Вторым делом Иван отнёс лестницу Коконовым. Снова поблагодарил хозяйку и опять же зарёкся впредь хоть что-то просить у этих прижимистых соседей. Потому что Надежда очень придирчиво осмотрела всю лестницу, правда, ничего не сказала. Молча повернулась и в дом пошла. Иван пожал плечами, удивляясь такой нелюдимости, тоже молча развернулся, да и снова через огороды вернулся к себе. Так ближе было идти, чем через дворы и по дороге. И всё никак не мог надивиться скупости и замкнутости Дрюниной жены. Ну, да бог ей судья...

Зашёл Иван в дом и прикинул, как бы ему взобраться на чердак, чтобы и там осмотреть дымоход. Молодому и сильному человеку взобраться без лестницы не составило никакого труда. Возле сарайчика стояла оставленная Филимоном рассохшаяся ветхая кадушка, каким-то чудом державшаяся на двух полусгнивших обручах. Занёс её в дом, установил под краем чердака, ухватился за него руками, подтянулся и тут же наверху оказался.

Осмотрел дымоход, который здесь почему-то коленом изгибался. Но не увидел никаких признаков, чтобы можно было где-нибудь открыть отдушину и внутрь заглянуть. Всё было хорошенько обмазано глиной с половой. Заметил только, что в обмазке появились небольшие щели, их нужно будет замазать. Постучал костяшками пальцев там и сям по дымоходу и ничего не понял. Звук везде был глухим. «Так! Похоже, что и тут мне делать нечего», – не особо расстроился Иван.

Спустился с чердака и начал внимательно осматривать стенки печки. И сразу обнаружил замазанное глиной небольшое окошко наверху прямо под трубой. Труба через потолок уходила наверх, но на чердаке он уже побывал, да без толку. Сбегал за тяпкой, кое-как отскоблил с печки глину, тонким слоем намазанную по краям окошка, и вынул из печи глиняную заглушку. В комнате сразу запахло сажей, и он задвинул заглушку обратно. «Ладно, запах выветрится как-нибудь, – решил про себя. – А вот одежду пачкать не стоит».

Далее он соскоблил тяпкой глиняную обмазку со второго, устроенного невысоко над полом нижнего окошка. После чего вынес тяпку во двор и снял рубашку. Так даже лучше работаться будет, а то в доме почти так же жарко стало, как на улице.

А тут и Люба вернулась с продуктами, улыбнулась:
- Сейчас варить начну. А ты чего это разделся?
- Чтобы сажей не выпачкать рубаху. 
Жена вошла в дом и тут же сморщила нос от едкого запаха:
- Ваня, вначале из дома нужно вынести постель и одежду. А то всё пропахнет сажей так, что ни в гости сходить, ни на люди одеть.

А Иван уставился на неё недоверчиво:
- Но ведь дверь в дом открыта. Разве запах сам не выветрится?
- Когда отец чистил печку, в доме две недели воняло сажей так сильно, что дышать было трудно. В это время мы кто в светлице, кто в сарае или на сеновале спали. А потом стены перебеливали и пол свежей глиной с конским навозом намазывали. А ты вот на пол ничего не простелил и сажу просыпал. Но с пола её теперь не соберёшь, а только хуже размажешь. И потом та ещё вонища в доме будет.

Короче, молодая жена раскрыла глаза Ивану-недотёпе на необходимость соблюдать осторожность при работе с сажей. А тот стоит и ушами хлопает, новую науку на ус наматывает. Так уж получилось, что до сих пор ни разу в жизни не участвовал он в подобной процедуре.

Продолжение следует.