Курск и его правители - 6

Николай ПАХОМОВ
Ангелина ПЕНЬКОВА

КУРСК: ВЕХИ ПУТИ.
ЭВОЛЮЦИЯ ВЛАСТИ И ОБЩЕСТВА ЗА ТЫСЯЧУ ЛЕТ.
Очерки о городе Курске, его правителях, руководителях и их делах.


ГЛАВА 6.

КУРСКИЙ КРАЙ И ЛИТВА

Сложившейся на Руси обстановкой иностранной оккупации, решила воспользоваться Литва, избежавшая монголо-татарского нашествия. «Отсидевшись» за спиной у русских и окрепнув, Литва нашла возможным «прибрать» к своим рукам ослабленные русские княжества, раздираемые внутренними распрями, кого добровольно, а кого и силой. Впрочем, прежде чем перейти к моменту присоединения Курского Посеймья и Посвапья к литовскому государству, необходимо хотя бы в нескольких словах сказать о возникновении и становлении этого государства.
Первые упоминания о Литве как государстве относятся к началу XI века. В одной из немецких хроник под 1009 год говорится, что сын саксонского графа, епископ Бруно из Кверфурта, погиб от руки язычника «в пределах Руси и Литвы».
С этого времени, как не раз отмечали русские летописи, между русскими княжествами и Литвой не раз были войны, походы друг на друга, совместные походы против иных стран и народов. А походы галицко-волынского князя Романа Мстиславича, отца Даниила Романовича Галицкого, на ятвягов Подляшья и на литовцев в 1173 году породили в конце XII века пословицу: «Романе! Худым живешь, литвою орешь (пашешь)». Эта пословица, по свидетельству Н.М. Карамзина, дожила до XVI века.
После этого времени военные столкновения между русскими князьями и литовскими вождями довольно часты. До нашествия монголо-татарских полчищ на Русь летописи «зафиксировали» около 20 походов. При этом довольно часто русским князьям приходилось просто отвечать на действия литовских отрядов. Так в 1200 году литовцы пришли в волости Новгородского княжества, а в 1213 – к Пскову. И русским дружинам пришлось выдворять непрошеных гостей и отбивать своих пленных.
В 1223 году посадник Старой Русы, Федор, водил горожан в литовские земли, но потерпел поражение и возвратился домой с разбитыми остатками своей дружины. А в 1225 году уже литовцы в количестве 7000 человек пришли в земли Новгорода, к Торопцу, разорили многие села и взяли большой полон. И только ответные действия князя Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, настигшего со своей дружиной литовцев, спасли русских людей от неволи. Затем были походы литовских отрядов в 1229 году в области Новгородского княжества и в 1234 – на Русу. Что могли, то разоряли…
В конце 30-х – начале 40-х годов XIII века Литва не подпала под сабли и стрелы монгольских туменов хана Батыя и его полководцев, не понесла таких потерь, какие понесли русские княжества, поэтому ее аппетит на русские земли лишь подогревался бедствиями соседа. К середине XIII века литовский князь Миндаугас (Миндовг), находившийся в дружеских отношениях с русскими князьями Александром Невским и Даниилом Галицким, на берегу Балтийского моря создал мощное государственное объединение из прибалтийских народов и славян, не пожелавших находиться под Ордой. При этом собственные литовские земли занимали сравнительно небольшую часть территории государства. Основную опору и силу княжеской власти Миндаугаса составляли славяне.
В период с 1242 по 1245 год Миндаугас и другие литовские князья, воспользовавшись тем, что Александр Невский после победы над немецкими рыцарями на Чудском озере был занят вопросами заключения мирного договора с Тевтонским орденом, напали на волости Новгорода. Александру Ярославичу пришлось в срочном порядке собирать дружину и выступить с ней против нескольких литовских отрядов. Победа осталась за русским князем, разбившим 7 или 8 литовских князьков. Пленные литовцы, привязанные к конским хвостам, с позором были проведены по улицам Новгорода.
В 1252 году князья литовские вновь приводили свои дружины в новгородские земли и пожгли и разорили окрестности Торопца. На этот раз уже не Александр Ярославич Невский, а сын его Василий с новгородской дружиной пресек агрессивные поползновения литовцев.
Очередной поход на земли Руси, опять же в Новгородские волости, к Торжку, литовские князья осуществили в 1258 году. Однако этот поход вызвал не только ответную реакцию русских князей по защите своих владений, но и первый поход монголо-татарских ратей в саму Литву.
В 1264 году в Литве произошел мятеж местных бояр и князьков по отношению к верховной власти в лице князя (короля) Миндаугаса, в ходе которого последний был убит. Не повезло и князю полоцкому Товтовилу, также лишившемуся престола от рук заговорщиков и бежавшему с семьей в Новгород Великий. Еще один из родственников Миндугаса, Довмонт Тимофеев, бежал от расправы в Псков, где был принят в качестве воеводы и долгое время служил верой и правдой Пскову и псковичам. Сын Миндаугаса, Войшелг, приняв христианскую веру, монашествовал в построенном им же монастыре. Но когда узнал об убийстве своего родителя, снял с себя монашеские одежды, вооружился и собрал полки из своих и отцовых приверженцев. И с ними огнем и мечом прошелся по всей Литве в 1265 году, а в 1266 насильно крестил языческую Литву по православному обряду.
В 1266 и 1267 годах Довмонт Псковский водил псковскую дружину и приведенных с собой литовцев в Литву. Одержав победу в бывших своих владениях над тамошними князьями, возвратился в Псков с большой добычей. Затем, как уже отмечалось выше, в 1274-1275 годах походы на Литву совершили татары в союзе с русскими князьями. В 1277-1279, 1282, 1287, 1315, 1325, 1338  годах походы татарских полчищ с использованием дружин русских князей на Литву были повторены.
Однако это не означает, что литовские князья не совершали своих походов в земли русских князей и сидели паиньками в своих владениях. Ничуть. В 1286, 1331, 1332, 1335, 1341, 1345, 1346, 1348 годах литовские князья водили свои отряды на земли Псковщины, Новгородщины, Смоленщины, Брянщины и другие, порой доходили вплоть до Можайска.
В 1349 году литовские послы прибыли в Москву к великому князю Симеону Ивановичу и просили за брата литовского князя Ольгерда Гедиминовича, Кориада, находившегося с 1348 года в плену у москвичей. Тот пошел послам навстречу, отпустил Кориада в Литву и заключил с литовцами мир. Но этот мир просуществовал недолго, так как в 1352 году московские дружины вновь ходили в Литву, и вновь был заключен недолгий мир.
Такова была непростая обстановка русско-литовских отношений рассматриваемого периода. К тому же на нее оказывали сильное влияние еще такие факторы, как непрекращающаяся агрессия со стороны немецких рыцарей, как частые войны в Ливонии и Польше, как военное и политическое вмешательство Швеции. А еще – внутренняя борьба русских князей, феодальное дробление территорий Золотой Орды и бесконечная склока среди наследников Улуса Джучи за власть и трон.
В первой половине XIV века при князьях Витене (Витенесе) (?–1315) и Гедимине (Гедиминасе) (?–1341), основателе знаменитой княжеской династии, в Великое Литовское княжество вошли русские княжества Полоцкое и Волынское с городами Полоцком, Минском, Оршой, Берестьем, Туровом, Пинском и другими. Это произошло до 1335 года. Затем насильственным путем были присоединены северо-западные земли Смоленского княжества, хотя сам Смоленск еще длительное время сопротивлялся литовской экспансии.
При сыновьях Гедимина, Ольгерде (Альгирдасе) (1345–1377) и Кейстуте (Кестуте) (?–1382), территория литовского государства еще больше расширилась за счет земель русских княжеств. К 1364 году в Литовское княжество были включены Торопец и Ржев, Брянск и Чернигов, Новгород-Северский и Путивль, а также Киев и земли Подолии. В этот же период под власть Литвы подпал Курск, Курское Посеймье, Попселье и Посвапье со всеми сохранившимися после монголо-татарского нашествия городами и селами. Конкретной датой попадания Курска под власть Литвы некоторые курские историки, как, например, Ю.А. Липкинг, В.И. Самсонов и Л.В. Шабанов, называют 1355 год; другие считают, что это произошло в 60-е годы XIV века, когда литовский князь Ольгерд напал на Чернигово-Северские земли [1].   
По-видимому, особого сопротивления великому литовскому князю Ольгерду Гедиминовичу как со стороны удельных русских князей, так и со стороны населения и православной церкви не было.
Историк и писатель Д.М. Каратеев, говоря об обстоятельствах вхождения русских княжеств Брянщины и Новгород-Северской земли в Литву, отмечал, что вхождение это было по существу добровольным. Русские князья заключали «ряд» с Ольгердом Гедиминовичем, по которому брали на себя «обязательства» признавать его за «старшего» князя. Но при этом оставались «свободными государями» в своих землях-княжествах, управляя своими уделами в соответствии с канонами Русской Правды. Каратеев также сообщает, что к рассматриваемому периоду род брянских Ольговичей прекратил свое существование: «В начале второй половины XIV в. из рода брянских князей никого в живых не осталось, и ярлык на Брянск был дан смоленскому князю Василию. Но в том же, 1356 году, весь этот край был захвачен литовским князем Ольгердом, который посадил на княжение в Брянске своего сына Дмитрия». О самом князе Ольгерде он пишет следующее: «Ольгерд по воспитанию был больше русским, чем литовцем. Государство свое, постепенно вобравшее в себя все западные и южные русские княжества, он называл Литовско-Русским, причем русскому языку в нем открыто отдавал предпочтение над литовским. Так, государственным языком там считался русский, а государственной религией – православие» [2]. Примерно о том же сообщают некоторые отечественные историки, а также В.М. Коган [3].
Курский ученый и историк С.П. Щавелев, говоря о личности Ольгерда Гедиминовича, по его мнению, проводившего «откровенно антиордынскую политику» и отбившего Посеймье у Орды, сообщает, что «первую половину жизни он провел в Витебске; первым браком был женат на витебской княжне Марии Ярославне, а вторым – на тверской княжне Ульяне Александровне; что он сумел посадить на митрополичью кафедру своего ставленника – выходца из Твери Романа» [4].
Считать политику литовского князя Ольгерда, не раз обращавшегося на поклон к ордынским ханам, «откровенно антиордынской», на наш взгляд, явное преувеличение. А вот его захватнические и агрессивные посягательства на русские земли – необходимо признать и говорить об этом откровенно.
Как свидетельствуют отечественные историки, овладев в 1356 году Брянским княжеством, Ольгерд Гедиминович, чтобы удержать обширные русские области в своей власти, стал сажать своих ближайших родственников на ключевые столы. Во второстепенные города направлялись посадники и наместники из литовской знати. Так, сын Ольгерда по имени Дмитрий получил Брянск с обширными землями вятичей, а другой его сын Дмитрий Корибут – Новгород-Северский с окрестностями. Киев же достался Скиригайло.
Кроме 12 родных сыновей, у Ольгерда было еще 6 братьев и множество племянников, которых также надо было наделять уделами и волостями. А у них, как показывает история, были свои дети, довольно амбициозные, нуждающиеся в собственных волостях и уделах. Поэтому исключать факт нахождения на уделах Посеймья – Рыльске, Путивле и Курске, а также в Трубчевске, Севске, Глухове, Стародубе – кого-либо из сыновей и племянников Ольгерда нельзя.
К тому же из истории города Рыльска известно, что в 90-е годы здесь княжил Федор Патрикеевич, крещеный правнук Гедемина, погибший на реке Ворскле в 1399 году, о личности которого довольно подробно сказано в работе А.Н. Пахомовой – «Курские и рыльские удельные князья». А один из авторов «Очерков истории Курского края», изданных в 2008 году, А.В. Зорин со ссылками на современного литовского историка Эдвардаса Гудавичюса сообщает, что к 1372 г. в Чернигове и Новгороде-Северском княжил сын Ольгерда Корибут (Дмитрий-Корибут), в Брянске и Трубчевске – Дмитрий Ольгердович, а в Рыльске и Стародубе – Патрикей Наримонтович, отец Федора Патрикеевича. Впрочем, такие же сведения, за исключением разве что Рыльска и Стародуба, приводятся и в «Книге династий» Н. Сычева [5].
Ко всему прочему на «самочувствии» Посеймья этих лет значительно сказывался и такой фактор, как его географическое и геополитическое расположение – пограничье между Русью и Диким Полем, занятым татаро-монгольскими ордами, в том числе Ногайской Ордой.
С завоеванием Посеймья Литвой наш край не перестал быть беспокойным пограничьем. Теперь ему доставалось и от татар Золотой Орды, раздираемой ханскими междоусобиями, и от Литвы, в которой дела в борьбе за престол обстояли не лучше, и от набиравшего силу Великого Московского княжества.

В 1377 году великий литовский князь Ольгерд, имевший в православии имя Александр, будучи уже маститым старцем, как отмечает Н.М. Карамзин, умирает. И за власть в Литве между его наследниками разгорается жестокая борьба. В ходе этой борьбы, любимый сын Ольгерда от брака с княжной тверской Ульяной, Ягайло Ольгердович, убив престарелого дядю своего Кейстута, князя Троцкого (по С.М. Соловьеву), добивается великого княжения в обход старших братьев от первого брака отца, в том числе Андрея Ольгердовича Полоцкого. Полоцкий князь пытается оспорить права Ягайло на престол, но не находит поддержки у остальных родственников и бежит в Псков.
Возникшей в Литве усобицей незамедлительно воспользовался великий московский князь Дмитрий Иванович (1350-1389), внук Ивана Калиты (?–1340), принявший московский престол от отца Ивана Ивановича Красного (1326–1359) в 1359 году, а в 1362 – стольный Владимир. Дмитрий Иванович уже не раз воевал с Литвой, поддерживавшей его противника, великого тверского князя Михаила. Так, в августе 1370 года он не только прошелся победным маршем по Тверской земле, но и наголову разбил войска Ольгерда Гедиминовича, выступившего на помощь тверскому князю. А потому, тонко чувствуя политическую конъюнктуру, «милостиво» разрешил Андрею Полоцкому находиться в Пскове. Кроме того, Дмитрий Иванович также «пригрел» и его братьев, в том числе Дмитрия Корибута Трубчевского и Дмитрия Ольгердовича Брянского, желая видеть в них своих союзников, а не врагов.
Однако, как бы ни была условно «мягкой» власть Литвы времен Ольгерда над русскими княжествами, Курскому краю, пострадавшему более других от монголо-татарского нашествия, уже не суждено было возродиться и подняться до прежних вершин. Ордынцы сделали все, чтобы род курских князей (в широком понимании этого слова) пресекся окончательно. Да и о самом городе Курске, утратившем статус княжеского удела, последний раз упоминавшемся в первой половине 80-х годов XIII столетия, длительное время никаких сведений не появлялось. И только между 1387 и 1392 годами он будет назван в Новгородской первой летописи младшего извода в списке русских городов Киевской земли литовского государства: «А се Киевьские гради. Путивль, Рыльск на Семи. Куреск на Тускоре… Бирин… На Ворскле Хотьмышль» [6].
Кроме Курска в данном «Списке», как мы видим, названы еще два города Курского Посеймья: Путивль и Рыльск. Сведения довольно скудные. Но если Рыльск был княжеским уделом и, по-видимому, находился в хорошем состоянии как с экономической точки зрения, так и в плане его военной укрепленности, в особенности княжеского дворца на горе Ивана Рыльского, то о Курске и Путивле что-либо сказать в этом плане трудно. Возможно, были церкви, в которые собирались прихожане из ближайших мест, но школ, как прежде, при церквях уже не было. Ордынцы, судя по их отношению к культуре завоеванных народов и по тем сведениям, которыми располагал историк А.В. Терещенко, школы сразу же уничтожили – грамотные русские люди им были ни к чему.

К началу 80-х годов XIV века на территории Залесской Руси, благодаря стараниям нескольких поколений московских князей, постепенно сформировалась основа нового русского государства – Московское княжество.
Князь Дмитрий Иванович, поддерживаемый Русской Православной церковью, в том числе ее лидерами – митрополитом Алексием и преподобным Сергием Радонежским, – несмотря на активное противодействие Тверского княжества и агрессивную политику Литвы, сумел объединить вокруг Москвы ряд земель. В 1378 году на реке Веже московская рать разбила татарское войско мурзы Бегича, направленное Мамаем на Москву.
Победа русских дружин не могла пройти безнаказанно. К тому же московский князь Дмитрий Иванович уже несколько лет не выплачивал дань ханам Золотой Орды. Война между Московским княжеством и Золотой Ордой стала неизбежной. Это понимали и в Москве, и в Орде.
Началу военных действий между Москвой и Ордой способствовал также и победоносный поход московской рати под руководством князей Владимира Серпуховского (друга и побратима московского князя), Андрея Полоцкого и воеводы Боброка-Волынского осенью 1379 года в Северские земли.
 «Войско это победно вторглось в Новгород-Северскую землю, – пишет Д.М. Каратеев в книге «Русь и Орда», – захватило город Стародуб, а оттуда двинулось на Трубчевск и Брянск. Княживший здесь Дмитрий Ольгердович, также недовольный Ягайлой, сдал свои города без сопротивления и, подобно старшему своему брату Андрею, вместе с дружиной и многими боярами перешел на службу к великому князю Московскому, который, как гласит летопись (Троицкая), «принял его с честью великою и многою любовью и даждь ему Переяславль-Залесский, со всеми его пошлинами» [7].
К сожалению, уже через год эти города Северщины пришлось вновь уступить Литве.
В середине августа 1380 года в Москве узнали, что хан Мамай собирает огромное войско, чтобы совершить на московское княжество нашествие, подобное тому, которое было совершено ордами хана Батыя и его полководцев. Угроза Мамаева нашествия осложняется еще тем, что в союзе с татарами Золотой Орды собирались выступить великий литовский князь Ягайла и рязанский князь Олег, вынужденный пойти на это из-за постоянных угроз разорения собственного княжества татарами.
«В лето 6888 поганый царь Мамай пошел ратью на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича, – сообщает Устюжская летопись в пересказе писателя Каратеева, – а с ним все князья ордынские темные и со всеми силами татарскими. И еще к тому понаименована рать: бесермены (туркмены), буртасы (предки калмыков и чувашей), фрязы (генуэзцы), черкасы, ясы (осетины), булгары, мордва, черемисы и иные многие силы… А князь великий Ягайло со всею силой литовской и желостью (жмудинами) и ляхами (поляками) пошел на помощь Мамаю и с ним в одиночестве князь Олег Рязанский. И посчитал силу свою Мамай и обрел девятьсот и тридцать тысяч человек. И возгордился он и рек: «Идем на Русь и сотворим ее пусту, как при Батые было» [8]. 

Длительное время считалось, что Мамай привел армию, превышающую 300 тысяч человек. Но в последние годы «демократические» историки пришли к заключению, что армия Мамая насчитывала в своих рядах от 60 до 100 тысяч воинов и что примерно такое же количество воинов было в русском войске Дмитрия Московского. Пусть это останется на совести «демократических» историков…
Московский князь в спешном порядке собирает русские дружины с подвластных ему земель. И на его призыв откликнулись не только вассалы, но и те русские князья, княжества которых не входили в «зону влияния» московского князя, в том числе многие княжества и уделы Чернигово-Северской земли, как мы уже отмечали выше, находившиеся под властью Литвы.
Писатель Д.М. Каратеев, описывая события Куликовской битвы и ее участников, отдельно перечисляет удельных князей Брянщины и Новгород-Северской земли, а также сообщает о количестве войска, равного 210 тысячам человек: «…без малого двести тысяч и десять. …Далее идут князья Ольгердовичи, Андрей и Дмитрий, да при них князья: Смоленский Иван Васильевич, Глеб Иванович Друцкой, Федор Туровский, да сыны Дмитрия Ольгердовича – князь Роман Трубчевский и княжич Глеб. Эти у меня все вместе подсчитаны, и войска с ними сорок и шесть тысяч. Еще с низовых русских земель, из-под Литвы, есть от Новосильской земли князь Степан Романович с пятью тысячами воев, да из Карачевской привел Лев Серпейский две тысячи, и князь Давид Иванович Шонуров также две тысячи, собранных в Козельске. А Елецкий князь, Федор Иванович, поставил две тысячи и пять сот. А еще по пути подошло к войску две тысячи звенигородцев, с князем Александром Федоровичем, да по тысяче воев от Белева и от Лихвина со своими воеводами, да еще пронцев, коих не увел с собой князь Олег Иванович (Рязанский), пристало к нам тысячи с три» [9]. 
Таким образом, здесь перечислены не только все соседи Курщины, но назван и древний город Трубчевск, который во времена князя Игоря Святославича вместе с Курском входил в удел князя Всеволода Святославича Буй-Тура. А также названы некоторые потомки княжеской династии старшей ветви Ольговичей от младших детей Михаила Всеволодовича Черниговского: князья и воеводы Тарусские, Оболенские, Карачевские, Козельские, Новосильские, Белевские, Елецкие и др.
Говоря о точности или неточности летописей, следует обратить внимание на такой факт: летописи не упоминают и присутствие в войске Дмитрия Московского новгородского ополчения. А в замечательном литературном памятнике той поры «Задонщине» прямо говорится, что новгородцы послали на помощь московскому войску 7000 воинов. «Звенят колокола вечевые в Великом Новгороде, собрались мужи новгородские у храма святой Софии и говорят так: «Неужто нам, братья, не поспеть на подмогу к великому князю Дмитрию Ивановичу?» И как только слова эти промолвили, уже как орлы слетелись. Нет, то не орлы слетелись – выехали посадники из Великого Новгорода и с ними семь тысяч войска к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу, на помощь» [10].   
По-видимому, какие-то политические соображения заставили авторов летописных текстов «опустить» факт участия новгородцев в битве на Куликовом поле… Иного объяснения данному обстоятельству трудно сыскать. Кстати, в «Задонщине» также сообщается о численности русского воинства в пределах 300 тысяч человек.
Судите сами: «И сказал ему князь великий Дмитрий Иванович: «Брат Владимир Андреевич! Два брата мы с тобой, а внуки мы великого князя Владимира Киевского. Воеводы у нас уже поставлены – семьдесят бояр, и отважны князья белозерские Федор Семенович и Семен Михайлович, да Микула Васильевич, да оба брата Ольгердовичи, да Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да Михайло Иванович, а воинов с нами – триста тысяч латников» [11].   
Конечно, «Задонщина» – это не летопись, а литературное произведение, в котором, как и в любом литературном произведении, присутствуют как авторские симпатии и антипатии, так и литературные приемы: гиперболы, метафоры, оксимороны, сравнения и преувеличения.
Однако здесь следует обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, в те далекие времена авторы даже эпических произведений, в отличие от современных, в значительной мере придерживались фактических данных, а не «высасывали их из пальца». Во-вторых, «Задонщина» написана была сразу же «по горячим следам» тех событий, то есть в 80-е годы. Следовательно, «впитала» в себя истинные данные событий, еще не подвергшиеся поздним искажениям и подчисткам. В-третьих, автор «Задонщины» в своем творчестве не только подражал в литературных приемах «Слову о полку Игореве», но и взял его за основу. А «Слово…», как известно, в «документальности событий» очень близко к летописным текстам.
8 сентября 1380 года, в православный праздник Рождества Богородицы, в жесточайшей битве на Куликовом поле русские рати впервые одержали победу над татарскими, золотоордынскими ордами. Причем не только военную, но и психологическую. И в эту победу свою малую толику внесли северские ратники. Среди них вполне могли находиться воины с Посвапья. Сколько их полегло на Куликовом поле, останется тайной на все времена. Однако о вкладе северских ратников в победу на Куликовом поле историки все же говорят.
Так, В.Н. Татищев пишет: «А князь Дмитрий Ольгердович сзади большого полку вступил на то место, где оторвался левый (разбитый татарами) полк, и напал с северянами и псковичами на большой полк татарский. Тогда же и князь Глеб Брянский с полком владимирским и суздальским перешел через трупы мертвых, и тут был бой тяжкий» [12].   
Кроме того, Л.Н. Гумилев (со ссылками на исследования Ф.М. Шабульдо) усматривает значительную роль населения Северской земли, в том числе, по-видимому, и жителей Курского края, в противодействии войскам великого литовского князя Ягайлы, двигавшимся на соединение с Мамаем. «В мае 1380 г. Ягайло заключил мирный договор с Орденом, чтобы освободить все войска для похода на Дон. Но идти ему пришлось через Киев, Чернигов и Северскую землю, за год до того освобожденную московским князем Дмитрием и от татар, и от литовцев. Сопротивление населения этих земель задержало продвижение литовского войска. Оно опоздало на один переход… И это спасло Русь» [13].   
Впрочем, далее Л.Н. Гумилев пишет о том, что войска Ягайлы уже после Куликовской битвы, когда русские рати возвращались домой, нападали на отставшие от боевых полков обозы с ранеными русскими воинами и убивали беззащитных русичей. Да, мерзость и коварство не знают пределов во все времена и у многих народов, в том числе и странах европейской цивилизации, где ложь и лицемерие возведено едва ли не в ранг добродетели даже в наше время… [14]. 
О потерях объединенного русского воинства в «Задонщине» сказано: «Нет, государь, у нас сорока бояр московских, двенадцати князей белозерских, тридцати новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр серпуховских, тридцати панов литовских, двадцати бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, сорока бояр муромских, семидесяти бояр рязанских, тридцати четырех бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр можайских, тридцати бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А посечено безбожным Мамаем двести пятьдесят три тысячи» [15].   
Здесь следует отметить, что как бы ни разнились данные о потерях, все источники сходятся в одном: погибших хоронили восемь дней. А это значит, что потери союзного русско-литовского войска были огромны, но еще значительней были потери золотоордынцев и их союзников.
Несмотря на столь желанную и мощную победу на Куликовом поле, северо-восточные земли Руси по-прежнему оставались под властью Золотой Орды еще целое столетие. А южные и юго-западные земли, в том числе и Курское Посемье, оставались в составе литовского государства. Причем, если власть Орды с каждым годом ослабевала, то власть Литвы только увеличивалась. Особенно после того, как 14 августа 1385 года была заключена Кревская уния между Польшей и Великим княжеством Литовским. Согласно этой унии, Литва должна была войти в состав Польши на правах союзного государства. А чтобы такой союз был более прочным, уже в следующем, 1386 году, юная польская королева Ядвига выходит замуж за литовского князя Ягайло. Ягайло в этот же год становится королем Польши, а Витовт (Витаустас), сын Кейстута, пользуясь поддержкой католической Польши, усиливает давление на Москву, на православие, на русских подданных.
Со временем польско-литовские законы стали доминировать над Русской Правдой. И если раньше все делопроизводство велось на русском языке, что позволяло современным ученым говорить о литовско-русском государстве или о Литовской Руси, созданной Ольгердом Гедиминовичем, то в более поздний период оно уже производилось на литовском и польском языках. Поэтому речи о Литовской Руси вести не приходится. Теперь стоит констатировать лишь экспансию Литвы и Польши на русские земли. И отмечать насильственную католицизацию не только литовского, но и русского населения.
Впрочем, одно интересное упоминание о Курском Посеймье в этот период времени имеется. И связано оно, как уже говорилось выше,  с рыльским князем Федором Патрикиевичем, участником битвы русско-литовского войска с ордынцами на реке Ворскле в 1399 году.
Последствиями этой битвы стало то, что татары разорили земли, входившие в Литовское государство. Не исключено, что более других досталось Курскому краю, находившемуся на границе с Ордой, Литвой и Московским княжеством.
 «Витовт же Кестутьевич, – пишет В.Н. Татищев, – видя то зло, на бег бросился, с малой дружиной едва ушел.  Татары вслед за ним гнались, секли на пятьдесят верст и едва не до града Киева, проливая кровь, как воду. Хан же Тимир-Кутлуй, перейдя Днепр, стал под градом Киевом, а силу свою распустил воевать земли Литовские. И ходила рать татарская, воюя, даже и до Луцка, и много градов попленили, и много повоевав, пустыми сотворили… В земле же Литовской была тогда скорбь, и сетование, и плачь многий, и в людях оскудение великое» [16].   
Не исключено, что среди ограбленных и сожженных «литовских земель» были и земли Курского края, хотя бы полулегендарный город Римов, упоминавшийся в «Слове о полку Игореве» и находившийся, по определению Ю.А. Александрова-Липкинга, на месте Гочевского городища на реке Псел современного Беловского района. Последние находки курских археологов, вызвавшие интерес СМИ, – металлические фрагменты рыцарского доспеха XIV века – позволяют сделать такое предположение.
Остались ли у Федора Патрикеевича в Рыльске дети – наследники княжеского стола – или нет, летописи молчат, хотя о его племяннице, дочери Александра Патрикиевича Стародубского, Аграфене, вышедшей замуж за князя Андрея Белозерского, сына Дмитрия Ивановича Донского, сведения имеются. Следовательно, рыльский княжеский стол и удел, в отличие от курского, продолжал существовать, и о нем услышим в XV веке.
Впрочем, Рыльск, Путивль, Курск с округою и некоторые другие города края, как сообщают курские историки, будут упомянуты в 1432 году в трактате Свидригайло с Тевтонским орденом [17].
Это говорит о том, что города Посемья начали возрождаться и занимать определенное положение – экономическое, военное, культурное – среди других городов Литвы.
Как уже отмечалось выше, со времени княжения в Литве Витовта и образования польско-литовского союза самостоятельность удельных русских князей на землях, захваченных Литвой, резко пошла на убыль. На территории русских княжеств стали действовать литовские законы и литовская администрация, связь этих территорий с северо-восточной Русью прервалась.
Главой объединенного польско-литовского государства (Речи Посполитой) был господарь, опиравшийся на Совет панов – крупных феодалов-магнатов. В этот совет (сейм) входили католические епископы, канцлер, подканцлер, гетман, маршалок, подскарбий, воеводы. Собственно литовскими провинциями в этом государстве были Вильно и Тракай; остальные провинции составляли западнорусские княжества: Полоцкое, Витебское, Смоленское, Волынское, Киевское, Черниговское.
В 1447 году принимается первый общеземский привелей (закон) Литвы, Руси и Жмуди, согласно которому частновладельческие крестьяне, сидевшие на землях магнатов и дворян, прикрепляются к земле, и им запрещается переходить как на государственные, так и на другие частные земли.
Таким образом, на западных землях Руси впервые, причем раньше, чем на землях северо-восточной Руси, находящихся под юрисдикцией Золотой Орды, возникает крепостное право.
В 1468 году в Литве вводится первый судебник, состоящий из 25 статей по уголовному и процессуальному праву. В 1477 году привелеи установили нормы феодальных повинностей и право сеньориального суда.  В связи с эти необходимо отметить, что на неоккупированных русских землях, в Пскове и Новгороде, первые судебники – Новгородская и Псковская судные грамоты, базировавшиеся на законах Русской Правды, появились также в середине XV века. Впрочем, имеются данные, что Псковская судная грамота (ПСГ) была уже в 1397 году. А в 1467 году она состояла из 120 статей. Однако первый литовский судебник и литовское законодательство в дальнейшем оказали значительное влияние на формирование правовой системы Московского государства. Судебники 1497 и 1550 годов восприняли из литовских источников ряд важных положений.
Первая половина XV в. на Руси, несмотря на то, что гнет ордынского ига стал ослабевать из-за грызни между ордынскими ханами за великий престол, была по-прежнему драматичной и беспокойной: шла бесконечная война между потомками Дмитрия Донского. Летописи отмечают, что больше всего было смуты от действий Дмитрия Шемяки (до 1433–1453), князя галицкого (княжество Галича Костромского, не путать с Галичем Галицко-Волынского княжества). И великий князь Василий Васильевич (Темный) (1415–1462), и его двоюродный брат Дмитрий Шемяка в борьбе за московский великокняжеский стол без стеснения водили друг на друга не только других русских князей, но и татар, и литовцев. Причем последние, как раньше до них половцы, всегда были «рады» оказать «помощь» любому из них и посеять рознь, лишь бы не допустить усиления Московского княжества. Тут следует отметить, что в поведении русских князей-междоусобников как  XII в., так и XIII в., несмотря на оккупацию Руси Ордой и Литвой, ничего не изменилось: как воевали друг с другом, так и продолжали воевать, как водили друг на друга иноплеменников, так и продолжали водить. По данному поводу В.О. Ключевский пишет: «В продолжение 234 лет (с 1228 по 1462 гг.) Северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн…» [18].   
Эта борьба русских князей за великий московский престол привела к тому, что после смерти в 1453 г. Дмитрия Шемяки (по В.Н. Татищеву) его сын Иван Дмитриевич Шемякин (до 1446 – после 1471), опасаясь репрессий со стороны московского князя, бежал в Литву. Где, конечно, был с радостью встречен и принят. Н.М. Карамзин, рассказывая о данных обстоятельствах, пишет: «Иван Можайский не хотел вместе с ним идти на татар; и великий князь объявил ему войну, заставил его бежать со всем семейством в Литву, куда ушел из Новгорода и сын Шемякин» [19].   
В 1454 году, согласно исследованиям, сделанным В.А. Просецким, польско-литовский король Казимир Ягеллович (1427–1492) передал Ивану Дмитриевичу Шемякину (1437 – ок. 1494), сыну Дмитрия Юрьевича Шемяки (1420–1453), князя галицкого и великого князя московского, внуку Юрия Дмитриевича (1374–1434), князя галицкого, звенигородского, дмитровского и великого князя московского, правнуку Дмитрия Ивановича Донского (1350–1389) и далекому потомку Владимира Мономаха, в ленное владение (в уделы) города Рыльск и Новгород-Северский (по всей видимости, с их окрестными волостями) [20].   
Следовательно, Рыльское княжество, возможно, и в ином политическом и административно-территориальном формате, но продолжало существовать в рамках Польско-Литовской короны. Сведения о рыльском князе Иване Шемякине в русских летописях прерываются в 1471 г. Умер ли он, или же продолжал дальше жить, оставаясь в безвестии, неясно… Одно можно сказать с уверенностью, что у него был сын Василий Иванович Шемячич (? – 1529), который и унаследовал после отца небольшое Рыльское княжество [21].
Между тем время бежало, политическая обстановка на Руси и в мире постоянно изменялась. В 70-80-е годы XV века, согласно исследованиям историка Г.Н. Анпилогова, кстати, уроженца Курской губернии, вновь стали появляться летописные сведения о Курске. Он дважды упомянут в Новгородской летописи. В первый раз написан в списке киевских городов наряду с древними северскими городами Посеймья – Путивлем, Рыльском, причем назван Курск на Тускари. Второй раз в этой же летописи Курск упомянут в списке-перечне залесских городов великого княжества Московского наряду с южными «украйными» городами Одоевом, Любущем, Новосилем [22].
При этом Г.Н. Анпилогов подчеркивает, что «упоминание о Курске в перечне залесских городов не противоречит предшествующему включению его в список киевских городов, потому что южные города, в том числе и города Среднего Посеймья Путивль и Рыльск этого времени, находились под властью Литвы, а Курск и Верхнее Посеймье входили в состав Великого княжества Московского».
Следует отметить, что вывод Г.Н. Анпилогова о принадлежности Курска Московскому княжеству в 80-х годах XIV века, а не с 1508 года, как трактуется большинством исследователей, нашел поддержку в лице дмитриевского краеведа А.В. Шаталова. В книге «Дмитриев – город древний и молодой» Шаталов приводит текст письма жителя с. Злобино Тимофея Мстиславича Коростеля, датированного 1505 годом, но сообщающего о времени рождения Т. Коростеля в 1445 году на территории Курского края «русского царства» [23].
Если письмо не подделка позднейшего времени, то город Курск действительно вошел в Московское княжество еще во второй половине XV века. И это соответствует научным выкладкам Г.Н. Анпилогова.
Что смущает здесь, так это, как отмечают некоторые курские историки, отсутствие упоминания Курска в официальных документах данного периода московских государей. Летописи летописями, но официальные документы все-таки поважнее будут…
Вместе с тем русские князья, некогда бежавшие из Руси в Литву, теперь желают возвратиться в Московское государство. Особенно остро такое желание испытывают дети этих князей, ничем не скомпрометировавшие себя перед московскими властями. К числу таких князей относился и рыльский князь Василий Иванович Шемячич.
Это желание русских князей, волею судьбы оказавшихся вне родного Отечества, постоянно подпитывается стремлением русского населения, в том числе и курян, выйти из-под власти Литвы и Польши и влиться в семью единоплеменников, быть вместе со всем русским народом.
Например, из грамоты великого московского князя и царя всея Руси Ивана III к крымскому хану Менгли-Гирея от 4 марта 1487 г. говорится, что Московское государство в это время находится в союзнических отношениях с крымскими татарами и что Курское Посемье известно московскому князю и находится в зоне его внимания и интересов. Среди прочего здесь сказано: «…велел бы им ждать своего посла и моего боярина на Семи, ниже Гусина броду, на устье Ревута реки, против Курского городища» [24].
Упоминание в грамоте географических объектов: реки Семи, которую вскоре из-за влияния польско-литовской политической культуры станут официально называть Сеймом; реки Реута, одного из северных притоков Сейма, и Гусина брода – прямо связано с нашим краем. Вместе с тем «Курское городище», как утверждает большинство курских историков, нельзя отожествлять с самим городом Курском. Город Курск, хоть и претерпел по разным оценкам не менее двух тотальных разрушений от монголо-татарских войск и  последующей более чем вековой оккупации, а также военно-политическое господство литовского государства, но, тем не менее, оставался на своем исконном месте, на мысе у впадения Кура в Тускарь.
Здесь же, на наш взгляд, речь идет, скорее всего, о городище, построенном выходцами из Курска как, возможно, во времена Батыева нашествия, так и в более поздние годы монгольского или литовского владычества. Нельзя исключать и такого варианта, что в грамоте указана волостная принадлежность некоего городища северян (курян) в устье Реута, по-видимому, расположенного на одном из степных путей (шляхов, сакм), проложенных татарами из Крыма к Курскому краю. Отсюда и «курская» топонимика.
 Следовательно, «Курское городище» на Гусином броде было небольшой крепостцой курской округи, стоявшей на порубежье между Диким Полем, в котором хозяйничали татары, Литвой с ее владениями на нижнем Посемье и Московским государством, в которое уже входило верхнее Посемье. Река Семь (Сейм), по мнению Г.Н. Анпилогова, служила «рубежом при встрече московских и крымских послов». А городище прикрывало брод – важный стратегический пункт того времени «на посольской дороге из Москвы в Крым и обратно, проходила же она юго-западнее города Курска по берегу реки Сейм». В этом городище могла находиться курская сторожа, охраняющая брод, а также предупреждающая окрестные населенные пункты о татарской угрозе. Это, как отмечал без тени сомнения Г.Н. Анпилогов, позволяет сделать вывод, что Курск и верхняя часть Курского Посемья, в том числе бассейн реки Тускари, на данный период времени уже не входили в состав Литвы, а являлись порубежной территорией Московского княжества. Действительно, великий князь Иван Васильевич вряд ли бы стал назначать встречу послов на чужой территории. Это же нонсенс.
Впрочем, нельзя исключать и такое обстоятельство, что на город Курск и его округу вместе с Московским княжеством претендовали также Крым и Литва. А потому он, хоть и не был большим, густонаселенным и экономически преуспевающим, но тем не менее какое-то время мог являться спорным городом…
Именно в этот период времени в русских летописях и официальных документах великого московского князя всплывает имя рыльского князя Василия Шемячича. Так, Н.М. Карамзин, приводя условия очередного мирного договора между литовским князем Александром Казимировичем и великим князем московским Иваном III за 1494 г., наряду с прочим под пунктом 6 пишет: «Изменников российских, Михаила Тверского, сыновей князя Можайского, Шемяки, Боровского, Верейского, никуда не отпускать из Литвы; буде же уйдут, то вновь не принимать их» [25]. 
А из такого важного письменного документа, сохранившегося для благодарных потомков, как «Выписки из посольских книг польского двора» за 23 апреля 1500 г. (по другим данным – за 9 января 1502 г.) следует, что произошел очередной переход русских князей вместе со своими уделами из Литвы на сторону Московского государства: «Того же лета посылал князь великий Иван Васильевич к великому князю Александру Литовскому Ивана Телешева о том, что били челом государю (Московскому) от великого князя Александра князь Семен, княж Иванов сын Андреевича, да князь Василий, сын Шемячича…» [26].
Как следует из дальнейшего хода событий, великий московский князь Иван III Васильевич, несмотря на протесты и противодействия литовского князя, удовлетворил просьбу Василия Ивановича Шемячича и принял его вместе с подвластными ему землями в подданство Московского государства. Территориальный вклад в русское государство был огромный – это Рыльское  и Новгород-Северское княжества, а также Черниговское.
В августе 1501 года великий московский князь уже сообщает своему союзнику крымскому хану Менгли-Гирею о том, что Василий Иванович Шемячич перешел на сторону Москвы с городами Рыльском и Новгород-Северским. И просит, чтобы войска хана Менгли-Гирея «не ходили воевать к Чернигову, и к Рыльску, и к Новому городку Северскому, так как милосердием божьим те города и земли нынче наши» [27].
Перейдя на сторону великого московского князя, рыльский и новгород-северский князь Василий Шемячич в стороне от общерусских дел не отсиживался и в силу своих возможностей участвовал в расширении и укреплении Московского государства. Он принимает самое активное участие в войне с Литвой и с татарами Большой Орды, возглавляемыми Шиг-Ахмат-ханом, союзником Литвы, который был остановлен под стенами Рыльска и повернул восвояси. Так, из грамоты Ивана III хану Менгли-Гирею от 30 августа 1501 г. о нападении хана Шиг-Ахмата на Рыльск следует: «И тот наш недруг Ших-Ахмет царь пришел к наших князей отчине к Рыльску. И наши князи, князь Семен Иванович и князь Василий Шемячич, и наши воеводы со многими людьми пошли против них…» [28].
Об участии Василия Шемячича в борьбе с Литвой Н.М. Карамзин пишет: «Усиленный их дружинами (дружинами Семена Черниговского и Василия Шемячича), воевода Яков Захарьевич овладел Путивлем, пленил князя Богдана Глинского с его женою и занял без кровопролития всю литовскую Россию от нынешней Калужской и Тульской губерний до Киевской». Или вот: «Сын Иоаннов, Василий, с наместником князем Симеоном Романовичем должен был из Новгорода идти к северным пределам Литвы; а другое войско, под начальством князей Симеона Черниговского или Стародубского, Василия Шемякина, Александра Ростовского и боярина Воронцова близ Мстислава одержало (14 ноября 1501 года. – Авторы) знаменитую победу над князем Михаилом Ижеславским и воеводою Евстафием Дашковичем, положив на месте около семи тысяч неприятелей, оно взяло множество пленников и все знамена…» [29].
В 1502 г. рыльский князь принимает участие в походе объединенных русских войск к Смоленску, чтобы возвратить в лоно Руси ее древний город. У В.Н. Татищева об этом походе сказано мало, всего одно предложение, зато Н.М. Карамзин описал его подробно: «Иоанн не терял время в бездействии и, желая увенчать свои победы новым важным приобретением, в июле 1502 года отправил сына, Дмитрия, с многочисленной ратью на Литву. С ним находились племянники государевы, Федор Волоцкий, Иван Торусский; Бельский, зять сестры его Анны; удельный князь рязанский Феодор; князь Симеон Стродубский и внук Шемякин, Василий Рыльский…» [30].
Заключенный в 1503 г. мирный договор с Литвой оказался недолгим. Уже в 1507 г. между Литвой и Москвой возникла очередная война, в которой рыльский удельный князь Василий Шемячич вновь принял участие на стороне Московского государства. В результате этой войны к возрождающемуся русскому государству отошли многие русские города, находившиеся под пятой Литвы, среди которых был и Курск. И с этого времени судьба Курского края станет неразрывна с судьбой всего нашего Отечества, претерпевая с ним и горечи поражений, и радости побед, перенося социальные катаклизмы и взлеты культуры и духа.
Перейдя под юрисдикцию Московского государства, князь рыльский Василий Иванович Шемячич не только ходил  с русским войском в походы, но и вынужден был защищать границы своих владений от набегов литовских отрядов.
В 1508 г. после разрыва мирного договора Литве был нанесен еще один сильный удар: по-видимому, с подачи Москвы против польско-литовской короны восстал князь Михаил Глинский, род которого происходил от выехавшего из Орды татарского хана. Карамзин Н.М. по данному поводу пишет: «Глинский ждал московские рати. Воеводы наши, князья Шемякин, Одоевские, Трубецкие, Воротынские, пришли к нему на Березену, осадили Минск и разорили все до самой Вильны; другие воевали Смоленскую область…» [31].
В этом же году вновь был заключен «вечный мир» уже на более выгодных для Москвы условиях. Но и этот «вечный мир» оказался не таким уж вечным. Польские и литовские правители постоянно подстрекают татарских «царевичей» на набеги в земли Московского государства. К тому же хан Менгли-Гирей, не желая укрепления Москвы и возрастающей роли в регионе Московского государства, меняет свою политику и становится союзником Литвы. Так, весной 1512 г. 30-тысячная орда крымцев во главе с царевичем Ахматом напала на южные окраины Московии, в том числе и на Посемье. И Василию Ивановичу Шемячичу приходится отражать этот набег. Однако вслед за этим следует серия других. Крымцы доходят не только до Путивля, Стародуба – городов Северской земли, но и до Брянска и до Рязани. Военные действия между Литвой и Москвой возобновились. Это «подтолкнуло» рыльского и новгород-северского князя Василия Шемячича провести свой ответный рейд в земли Литвы. Возглавляемые им отряды доходят до Киева и сжигают киевские посады [32].
В 1514 г. русскими войсками был взят Смоленск. А в 1515 г. литовские отряды киевского воеводы Андрея Немировича и «толпы» крымского хана Магмет-Гирея, сына Менгли-Гирея, пытались взять Чернигов, Новгород-Северский и Стародуб.  Но воеводы северские отстояли эти города и заставили войска крымских татар и их союзников бежать. В 1517 г. в очередной раз орды крымских татар численностью до 20 тысяч, ведомые ханом Магмет-Гиреем, пришли на Русь, но были разбиты дружиной Василия Шимячича на берегах Сулы [33].
В этом же 1517 г. великий князь Василий III присоединил к своему государству последние остатки удельного Рязанского княжества, воспользовавшись бегством молодого их владетеля князя Ивана в Литву. И по доносу стародубского князя Василия Семеновича вызвал в Москву Василия Шемячича, князя рыльского, новгород-северского и путивльского, с явным намерением обвинить его в измене и отобрать земли. Но Василию Ивановичу на этот раз удалось оправдаться.
Вскоре главный недоброжелатель рыльского князя Василий Семенович Стародубский умер, его владения и земли тут же перешли в ведение великого князя, а Василий Иванович Шемячич  остался на Руси единственным и последним удельным князем. По крайней мере,  если «не де-факто, то де-юре». Однако спокойное житье рыльского князя вскоре прервалось. В 1523 г. великому князю поступил очередной донос. Василий Шемячич был вызван в Москву и на первых порах даже «обласкан». Но через несколько дней он уже был заключен под стражу, посажен в темницу, где и скончался 10 августа 1529 года [34].
По факту смерти Василия Шемячича Н.М. Карамзин дает ему следующую характеристику: «Князь Василий Шемякин-Северский отличался доблестью воинскою, был ужасом Крыма, ненавистником Литвы и верным стражем Южной России». Но еще задолго до Н.М. Карамзина не менее эмоционально и положительно в адрес Василия Шемячича высказался А.М. Курбский: «Он был муж славный, зело храбрый, искусный в богатырских вещах и пагубе басурманов» [35].
Со смертью Василия Ивановича Рыльского род его не пресечется: после него, согласно исследованиям С.М. Соловьева, В.М. Когана и других, остался сын Иван (?–1561) и две дочери, а его потомки будут служить царям Ивану Грозному и Петру I [36]. 
Исследователи отмечают, что рыльский князь Василий Шемячич не только был удачливым военачальником, но и добрым государем. Есть документальные сведения о том, что князь Василий Иванович построил в Рыльске церковь Рождества Богородицы, которая сгорела в 1720 году, но до этого еще успела попасть в перечень храмов Курского края. [37]. Возможно, именно эта церковь вместе с деяниями самого Василия Ивановича Шемячича и вошла в сказание о Курской Коренной иконе Божией Матери «Знамение». Правда, этот факт, став важным эпизодом сказания, оказался «сдвинутым» во времени более чем на столетие.
Что ж, в истории и не такое бывает… Особенно если это история о святых Русской Православной церкви и их деяниях, а также о чудодейственных иконах, которых ныне десятки, если не сотни…
Во-вторых, в городе Рыльске имеется несколько старинных домов, которые называются «домами Шемяки». И хотя, по мнению исследователей, все эти здания были построены не ранее первой четверти XVIII века, существует предположение, что они стоят на местах более ранних построек. На это указывает и наличие под двумя из них не только подвалов, но и тайных подземных ходов, соединяющих оба дома. Поэтому нельзя исключать, что ранее здесь не было шемякинских теремов и других зданий.
В-третьих, недалеко от автотрассы Курск – Фатеж есть село Шемякино. Не исключено, что история возникновения этого села каким-то образом связана с деятельностью князя Василия Шемячича.
Память о рыльском князе Василии Ивановиче Шемячиче до настоящего времени сохраняется на просторах Курского края.

Перед тем как завершить главу о вхождении Курска и Курского Посемья в Литовское государство, стоит отметить, что в советской историографии данный период в целом оценивался негативно. Современные же историки, по данным С.П. Щавелева, «вернулись к мнению о Литве как еще одной, «другой Руси», законной наследнице Руси Киевской, по сути дела спасительницы большей части ее территориального наследия от немецкого и татарского засилия» [38]. На наш взгляд, это, скорее, дань современной западноевропейской толерантности, чем констатация исторического факта. Оккупанты никогда и никому добра не приносили…


Примечания:

1. Александров-Липкинг Ю.А., Самсонов В.И. Курск – древний русский город // Курск. Очерки истории города. – Воронеж, 1975. – С. 20; Шабанов Л.В. Родная земля. Далекие были / Курский край: История и современность. – Курск, 1995. – С. 32-33; Щавелев С.П. Курские земли между Ордой, Литвой и Москвой // Курский край. Курск. Научно-популярная серия в 20 томах. Т. 4. – Курск, 1999. – С. 132; Зорин  А.В. В составе державы Годеминовичей // Очерки истории Курского края. – Курск, 2008. – С. 372.
2. Каратеев М.Д. Русь и Орда: Историческая трилогия. В 2 т.  Т. 1. – М., 1991. – С. 32.
3. Коган В.М. История дома Рюриковичей. – СПб.: Бельведер, Астра-Люкс, 1994. – С. 77-88.
4. Щавелев С.П. Курские земли между Ордой, Литвой и Москвой // Курский край. Курск. Научно-популярная серия в 20 томах. Т. 4. – Курск, 1999. – С. 132.
5. Пахомова А.Н. Курские и рыльские удельные князья. В 2-х частях. Ч. 2. – Курск, 2010. – С. 222-227; Зорин  А.В. В составе державы Годеминовичей // Очерки истории Курского края. – Курск, 2008. – С. 373; Сычев Н.В. Книга династий. – М.: АСТ: Восток-Запад, 2006. С. 120.
6. Новгородская первая летопись младшего извода / ПСРЛ. Т. 3. – М., 2000. – 720 с.; Александров-Липкинг Ю.А., Самсонов В.И. Курск – древний русский город // Курск. Очерки истории города. – Воронеж, 1975. – С. 20.
7. Каратеев М.Д. Русь и Орда: Историческая трилогия. В 2 т.  Т. 1. – М., 1991. – С. 362.
8. Каратеев М.Д. Русь и Орда: Историческая трилогия. В 2 т.  Т. 2. – М., 1991. – С. 363.
9. Каратеев М.Д. Русь и Орда: Историческая трилогия. В 2 т.  Т. 2. – М., 1991. – С. 386-387.
10. Задонщина // Повести ратной славы Руси. Воронеж, 1986. – С. 110.
11. Там же. – С. 110-111.
12. Татищев В.Н. История Российская: [В 3 т.]. Т. 3. – М.: АСТ: Ермак, 2005. – С. 175.
13. Гумилев Л.Н.  Древняя Русь и Великая степь. М., 2004. – С. 535.
14. Там же.
15. Задонщина // Повести ратной славы Руси. Воронеж, 1986. – С. 119.
16. Татищев В.Н. История Российская: [В 3 т.]. Т. 3. – М.: АСТ: Ермак, 2005. – С. 247.
17. Зорин  А.В. В составе державы Годеминовичей // Очерки истории Курского края. – Курск, 2008. – С. 378-379.
18. Ключевский В.О.  Русская история. – М., 2005. – С. 183.
19. Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. – С. 404.
20. Просецкий В.А. Рыльск. – Воронеж, 1977. – С.15-16.
21. Большая Курская энциклопедия. Т. 1. Кн. 1. – Курск, 2004. – С. 132; Коган В.М. История дома Рюриковичей. – СПб.: Бельведер, Астра-Люкс, 1994. – С. 175, 191.
22. Анпилогов Г.Н. О городе Курске X-XVI вв. // Вестник МГУ. Серия 8. История. № 5, 1979; Интернет-статья.
23. Пахомов Н.Д., Пахомова А.Н. Жигаево и жигаевцы. – Курск, 2014. – С. 11-12.
24. Из истории Курского края. Сборник документов и материалов. - Воронеж, 1965. – С. 35; Анпилогов Г.Н. О городе Курске X-XVI вв. // Вестник МГУ. Серия 8. История. № 5, 1979; Интернет-статья.
25. Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. С. 484.
26. Из истории Курского края. Сборник документов и материалов. – Воронеж, 1965. – С. 38; История Курской области. – Воронеж, 1975. – С. 16; Курский край: История и современность. – Курск, 1995. – С. 34; Зорин А.В. Курский край под властью Золотой Орды и Великого княжества Литовского. – Курск, 2000. – С. 16.
27. Из истории Курского края. Сборник документов и материалов. –  Воронеж, 1965. – С. 37.
28. Из истории Курского края. Сборник документов и материалов. – Воронеж, 1965. – С. 39.
29. Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. – С. 497, 498.
30. Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. – С. 501-502.
31. Там же. – С. 519.
32. Очерки истории Курского края. – Курск, 2008. – С. 412.
33. Татищев В. История Российская: [В 3 т.]. Т. 3. – М., 2005. – С. 500; Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. – С. 532.
34. Просецкий В.А. Рыльск. – Воронеж, 1977. – С. 20; Большая Курская энциклопедия. Т. 1. Кн. 1. – Курск, 2004. – С. 132-133; Русский биографический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. – М.: Эксмо, 2007. – С. 182.
35. Карамзин Н.М. История государства Российского. – М., 2006. – С. 544; Просецкий В.А. Рыльск.  – Воронеж, 1977. – С. 20;
36. Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. – М., 1989. – С. 764; Коган В.М. История дома Рюриковичей. СПб.: Бельведер, Астра-Люкс, 1994. – С. 140; Пахомова А.Н. Курские и рыльские удельные князья. В 2-х частях. Ч. 2. – Курск, 2010. – С. 228-242.
37. Ларионов С. Описание Курского наместничества. – М., 1786. – С. 12.
38. Щавелев С.П. Курские земли между Ордой, Литвой и Москвой // Курский край. Курск. Научно-популярная серия в 20 томах. Т. 4. – Курск, 1999. – С. 132.