End of Love Story

Она сидела на тахте, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. Ей было удивительно, и удивительно спокойно.
Впервые за двадцать лет она снова едет в Москву. По делу, разумеется. Она ведь давно уже взрослая, а значит деловая. А рывки про любовь уже все пережиты и отработаны. И давно.
Господи, двадцать лет. Непонятная цифра какая-то. — Что она значит?..
Со «своими московскими», (как она их называла), она не поддерживала контакта уже примерно лет пятнадцать. В смысле, с Ладкой. С Алёшей связь прекратилась с её замужеством. То есть лет семь назад. Но, разумеется, она не забыла. Просто, несмотря на все достижения мобильного прогресса, ей стало совершенно невыносимо терпеть эту непонятную боль от каждой попытки общения сквозь расстояние и годы.
И вот теперь, она снова едет в Москву.
Сообщать, или не надо? Предложить стрелку — или, не надо?
Тогда, (больше двадцати лет назад), это была любовь. Прям самая настоящая любовь подростка, неотвратимо превращающегося в женщину.
Наверное, любовь и превращает тебя во взрослого человека, подумала она.
Перед любовью ты беззащитна, глупа, словом — раздета абсолютно догола. А такое, как говорил барон Мюнхгаузен, не каждый может себе позволить. Впрочем, и чувство раздетости, в смысле, беззащитности, может ощущаться как блаженство.
Столько лет прошло.. — какие они теперь?
В отличии от Ладки, она больше никогда не заводила романов с девицами. Своеобразная верность? Возможно. Но больше и вправду не хотелось. А от мужчин было почти столько же нервотрепки, так что в этом отношении она ничего не потеряла.
Видимо, в этой верности что-то есть: ведь, насколько она слышала, Алёша, в отличии от неё самой, бережёт эту (теперь) дружбу, и исправно делает визиты на протяжении всех этих лет и всех Ладкиных барышень. Может, это — и есть любовь?
Но скорее всего, он продолжал бы регулярно писать в вотсапе и ей, не попроси она его прекратить. Кстати, тогда же она выбросила коробку с их письмами, которую везде таскала с собой, с одной съемной квартиры на другую, сквозь все свои попытки романов и отношений.
Иногда она спрашивала себя: может всё дело в том, что у нас с Ладкой одинаковое  имя? — вот парень и потерялся между нами.
Но кто потерялся-то?..
Ее любовь к Ладке была сладкой и мучительной одновременно: она с самого начала знала — Ладка не останется ни при каких обстоятельствах, вернётся в Москву.
А для неё самой мысль «в Москву!» превратилась в рефрен. Позже, читая «Три сестры» она осознала, что это может означать.
Первый год был адским. Как-будто руку отрезали, вернее, сердце, а оно всё ещё болит. И болит очень. Но через год Ладка вернулась. С Алексеем.
  Что она хотела мне доказать? Что случившееся между нами — пустяк? Неважно? Пройденный этап? И теперь она демонстрировала мне свою новую победу?
Она тогда злилась на Ладку, ненароком и стыдливо отмечая, что Алёшка просто-таки красив. Наверное, поэтому его неожиданный поцелуй в том темном иерусалимском переулке так взволновал её.
Начиналась какая-то странная игра втроём: они двое — и она между ними, оне две — и он между ними, она и Лёшка — и Ладка между ними. Или, рядом.
Впрочем, казалось, Ладку это скорее забавляло. Если так можно назвать это выражение несколько злобной веселости, присущей ей, когда разговор касался любых человеческих отношений.
 Взволнованность, однако, пропала, и, вопреки ожиданиям, не появилась даже после первой (и весьма болезненной для неё) близости, и она металась между этими двумя, чувствовала себя предательницей, винилась страшною виною и — перестала понимать кого она любит на самом деле. Вроде как выходило, что любит обоих. Если верить в то, что любовь, кроме всего прочего, — это количество мыслей о другом человеке, то так, в общем, оно и было.
  Стало неудобно, и она переменила позу, сев прямо и опустив руки на колени. Так звонить, или нет?.. У неё и номеров-то их телефонов не сохранилось…
Она знала, что это отговорка.
Что случилось с мушкетёрами двадцать лет спустя? Черт их знает, это были Ладкины страсти и кумиры.
А сама она никогда не была мушкетёром. Солдафонство и госперевороты вообще не ее стихии. Она художник, artist. «Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня». Да, и ведьма тоже.
Вот за двадцать лет и наколдовала себе свободу. Может, это ещё и не само счастье, но уже пространство для него.
Скажи ей кто, двадцать лет назад, что она будет сидеть на тахте и спокойно взвешивать за и против встречи с Ладкой и Алёшкой, она бы просто не поверила.
Она выдохнула свободно и легко.
Пора собирать чемодан. А им пусть и дальше будет хорошо. Без неё.