Перевоспитание-4

       Моей подруге Кристине,
       восхищающей меня своим интеллектом и смелостью,
       посвящаю...

      – Дима, ну неужели ты ничего не замечаешь? Лика уже третий день мается, она хочет, чтобы ее выпороли, а ты как будто и не рядом находишься. Снова пренебрегаешь супружескими обязанностями!
      Любая строгая нотация от Алены традиционно вызывала у Димы либо растерянность, либо осознание своей вины, и он в таких случаях часто молчал, не зная, что ответить. Вот и теперь он всем своим видом показывал, что слова Алены застали его врасплох. Лика, сидевшая тут же за столом, слегка покраснела, отвернулась в сторону и лишь искоса посматривала на мужа – в нетерпении, но и слегка забавляясь его замешательством.
      – Алена, а Вы уверены, что Лика нуждается в порке? Она ведет себя хорошо, и вообще… мне кажется, что всё нормально.
      – Да хватит меня на «Вы» называть, Дим! А Лика уже давным-давно хочет, просто не знает, как тебе намекнуть. Что ей, истерики устраивать, что ли? Какие же вы, мужчины, все-таки нечуткие!
      – Мы, к сожалению, розог заранее не наготовили, – пробормотал Дима, поглядывая то на Лику, то на Алену.
      – Да Ликуся сейчас пойдет и нарежет! Хорошо, что лето на дворе, найти не проблема. Можешь её сопроводить, кстати! До вечера прутики в воде полежат, потом мы их очистим и такие розги свяжем, что заглядение. Правда, Лик?
      – А Вы не могли бы помочь мне вечером? – замялся Дима.
      – Лику посечь? Да помогу, не вопрос, попка будет краснее, чем от твоих розог. Только это неправильно, Ликуля уже два года как твоя жена и ты должен её на скамью укладывать сам, и раньше, чем она попросит! Она твою руку знать должна, а не мою! Посеки её сам, посеки, Ликуля тебе спасибо скажет.
      Лика промолчала, но улыбнулась. Дима вздохнул. Хоть он и научился регулярно и умело сечь свою законную супругу, и хоть у них в семейной жизни всё шло гладко, я не раз замечал, что к своим обязанностям экзекутора он относится без особого вдохновения. Он и сам как-то сказал, что ему намного больше нравятся звуки поцелуев, чем стоны и взвизги Лики под ударами прутьев. Со самого дня их роскошной и веселой свадьбы я перестал пороть Лику, Алена же изредка принимала участие в сечении, причем именно в тех случаях, если Дима намекал нам обоим – и словами, и жестами – что не настроен делать слишком больно своей возлюбленной. Алена брала в руки розгу и энергично принималась за дело. После чего Лика на несколько недель становилась веселой и оживленной, щедро делясь своим настроением и с мужем, и с нами – ведь мы продолжали жить по одной крышей в нашей большой квартире.
      Иногда, собравшись вместе, мы вспоминали в лицах, как проходило «сватовство» – так мы назвали состязание трех женихов в умении пороть юную невесту розгами. Лику готовила к этой церемонии Алена, и кажется, именно ей пришла в голову идея заранее одеть свою падчерицу как невесту. Этим она намекала, что уж один из претендентов на руку и сердце Лики обязательно должен стать ее мужем. Правда, для порки часть свадебных аксессуаров пришлось снять. Мне запомнились белые чулочки, оставшиеся на стройных ногах Лики, а также черная повязка на глаза, которую ей тоже повязала Алена – чтобы Лика не могла видеть, кто из трех женихов её стегает, и выбирала будущего мужа только по своим ощущениям во время порки. Потом Лику привязали к скамье, обнажив ей попку, и я впускал в комнату одного за другим трех женихов, в то время как Алена стояла над скамьей и наблюдала, чтобы порка проводилась как положено и чтобы Лика не подглядывала. Позже, рассказывая нам с Аленой про ощущения того вечера, Лика сказала, что Павел стегал её нежно, Андрей – безжалостно, а Дима – старательно. Я уже заранее примерно прикидывал, что так и будет, поэтому впускал претендентов так, чтобы порка проходила «по восходящей»: сперва – Пашу, потом – Диму, и затем – Андрея. Когда Лику, сняв с нее черную повязку, торжественно спросили, кто из наказавших её больше понравился, она без колебаний ответила – второй. Позже она призналась Алене, что сразу угадала Диму, хотя после того, как её выпорол еще и Андрей, слегка заколебалась… Но любовь (или симпатия?) перевесила, и через неделю Лика стала официальной супругой Димы.
      О самой свадьбе, вернее, о некоторых ее пикантных подробностях, мы тоже нередко вспоминали вместе. Конечно же, Лика отправилась в ЗАГС в том самом свадебном платье, в котором предстала перед тремя женихами для экзекуции, иначе быть не могло. Конечно, о сексе до свадьбы и речи не было. Хотя Дима остался нашим гостем после того, как Лика сделала окончательный выбор, они ночевали всю эту неделю в разных спальнях: мы с Аленой решили соблюсти все правила приличия. К тому дню, когда Лика обрядилась в подвенечное платье, она не занималась сексом уже пару лет, да и Дима со времени знакомства сохранял верность своей нареченной. Наверное, поэтому в ЗАГСе они оба выглядели совсем юными и невинными. Их поцелуй в губы длился долго, даже неприлично долго, но присутствующие всё поняли одинаково: счастливой паре не терпится уединиться. И правда, в тот вечер мы не слишком затягивали застолье, зная, насколько молодоженам хочется оказаться под одним одеялом без одежды. Но тут возникла еще одна небольшая проблема.
      Дело в том, что накануне свадьбы Алена рассказала Лике, как ее родственники в отдаленной деревне до сих пор соблюдают обычай вывешивать после брачной ночи простыню с красным пятном, как доказательство потери невестой девственности именно с женихом. И хотя ныне всем (или почти всем) хорошо известно, какие смелые эротические игры может себе позволить девушка, сохраняя в целости девственную плеву, но особое значение дефлорации для жениха сохраняется и сейчас. Лика сразу загорелась идеей организовать простыню с красным пятном, а поскольку девственность в прямом смысле слова ею была потеряна уже много лет назад, она предложила выпороть её до крови и приложить простыню к ягодицам, чтобы на ней остался соответствующий след. Счастливый избранник сначала совершенно растерялся от такого предложения, потом стал твердить, что для него Лика невинна и непорочна, ведь она испытала столько суровых наказаний за плохое поведение, в том числе и за свои прежние шалости, что боль давным-давно очистила ее от всего, что могло запятнать чистоту ее тела и души. Однако Лика уже не унималась: ей ужасно хотелось, чтобы Дима увидел знак того, что он у нее первый – во всяком случае, первый любимый! В этих спорах прошло несколько дней перед свадьбой, и наконец, Дима сдался – не в последнюю очередь под уговорами Алены, которая в разговорах с глазу на глаз весьма жестко намекала, что если он любит Лику по-настоящему, то должен исполнить ее прихоть, ведь свадьба будет только один раз. Дима согласился: он уже не был тем стеснительным парнем, который совсем недавно клялся, что никогда не сможет отстегать Лику, хотя задача казалась ему почти непосильной: как же сильно нужно хлестать прутьями, чтобы добиться появления крови! Мы с Аленой помогли ему: Алена рассказала – и даже показала, пригласив невесту для разговора, – что по краям попки есть более нежные места, на которых при правильном ударе прута гораздо быстрее лопается кожа, а нескольких капелек вполне хватит, чтобы остался красный след. Дима специально заготовил особые прутья (уже наступила осень, и лозины нашлись такие, как и требовалось – толстые и крепкие), а на лице Лики в течение всего дня свадебного торжества не сходило с лица мечтательное выражение. Свадебный обед присходил у нас дома – гостей было не слишком много. Мы еще провожали друзей и знакомых, когда Лика под руку с Димой удалилась в их новую спальню, и последние гости могли слышать заглушенные дверями громкие взвизги: Лика вообще-то держалась героически и во время сватовства, и в этот вечер, но выдержать боль совсем без звука ей не удавалось. Зато наутро простыня с красной отметиной торжественно развевалась на балконе нашей квартиры. А Лика, кратко поделившись с Аленой подробностями первой ночи, призналась, что даже не ожидала, насколько крепко Дима умеет сечь, если захочет.
      С этого дня наша новая семейная жизнь – две пары под одной крышей – стала как никогда безмятежной и упорядоченной. Наша с Аленой спальня располагалась в одном конце большой квартиры, спальня молодоженов – в другом, и никто никому не мешал. Лика, закончив учебу, нашла себе хорошую удаленную работу. С Димой они почти всегда находили общий язык, неизбежные конфликты заканчивались обычно в постели, а в очень редких случаях – и на скамье, где к долгой истории перевоспитания Лики добавлялась еще одна страничка. Поскольку зимой розог было не найти, Дима освоил ремень и плетку, которым даже отдавал предпочтение: он говорил, что они действуют не хуже, а травмируют кожу меньше. И хотя Лика заверяла его, что ей нравится ходить со следами на ягодицах и показываться ему в таком виде в спальне, Дима все-таки был еще слишком мягким человеком для того, чтобы бестрепетно причинять свой молодой жене сильную боль. Вот почему иногда Алена, вздыхая и качая головой, все же соглашалась на просьбы зятя взять на себя заключительный этап очередного наказания Лики, во время которого требовалось, по традиции, больше строгости. Каждый раз Дима присутствовал при сечении жены и каждый раз, поблагодарив Алену, старался чем-нибудь утешить Лику, в чем она, на мой взгляд, нуждалась не так уж сильно.
      Мы с Димой подружились и довольно много времени проводили в беседах на кухне. Дима был по образованию филолог и планировал защитить кандитатскую диссертацию, в которой собирался взглянуть на некоторые давно известные произведения с современной точки зрения. Брак с Ликой дал ему много нового материала, позволив разглядеть в романтических чувствах литературных героев многочисленные элементы садомазо и прочих нестандартных отношений.
      – Возьмем, например, Марка Твена и его «Приключения Тома Сойера», – говорил Дима. – Старшее поколение хорошо знает эту книгу, и Том был очень популярен как положительный персонаж. Вообще-то Том Сойер – прежде всего мальчик из приличной семьи, при этом юный хулиган, но это временно… безусловно, он – alter ego самого автора, однако главное не в этом. Том с самого начала влюбляется в Бекки Тэтчер, она девочка из еще более респектабельной семьи и ведет себя, как полагается Прекрасной Даме из рыцарских романов, за которую герою приходится терпеть многочисленные страдания, а иногда и унижения. Том на протяжении всей повести совершает много разных проступков, однако описание наказания встречается три раза, все три раза в школе, и все три раза порка связана с Бекки Тэтчер. Сечет его пожилой учитель, но страдает Том во имя возлюбленной. В первый раз Том признается учителю, что опоздал на урок, дабы пообщаться с юным маргиналом Геком Финном – специально, чтобы после порки его, Тома, усадили за парту рядом с девочками, дабы пристыдить еще больше. как это принято в данной школе; и поскольку он видит, что единственное свободное место – рядом с Бекки, он не задумывается напроситься на телесное наказание. Да какое! «Рука учителя трудилась до полного изнеможения, пока не изломались все прутья», пишет Марк Твен. Правда, учеников, очевидно, секли через одежду, и тем не менее! Когда я секу розгами Лику, прутья ломаются очень не скоро, ягодицы становятся к тому времени уже темно-красными, но многие прутья и вообще не ломаются до конца экзекуции. Я представляю, что вытерпел Том ради возможности просто познакомиться с Бекки – правда, он успевает в первый же день признаться ей в любви. Что он получает в качестве ответной реплики? «Ах, какой Вы противный!», в оригинале «Oh, you bad thing!» Мда. Для завязки рыцарского романа – вполне нормально… но идем дальше по тексту. У Тома появляется соперник в любви, еще один ученик – Альфред Темпл, который в удобный момент его подставляет, залив ему учебник чернилами. Далее, внимание! Бекки своими глазами видит, как Альфред это делает, но к тому времени она уже поссорилась с Томом, приревновав его к прежней его пассии, Эми Лоуренс. Как там у Твена? «В это время она как раз прошла мимо, и он оказал ей какую-то колкость. Она ответила тем же, и таким образом они окончательно стали врагами. Разгневанная Бекки еле могла дождаться, когда же начнутся уроки, – так ей хотелось, чтобы Тома поскорее высекли за испорченный учебник».
      – То есть, хотя Бекки Тому не жена, не невеста, и с Эми у Тома явно не могло быть секса или других серьезных отношений, но Бекки из принципа желает, чтобы Том был наказан – по сути, даже не за «измену» ей, Бекки, а за то, что у него когда-то была первая любовь, Эми.
      – Вот именно. Это очень «по-взрослому», даже слишком. Бекки старательно подавляет благородный порыв души – вскочить, признаться и спасти Тома от незаслуженного сечения, но она заставляет себя промолчать. Таким образом, второе наказание Тома Сойера (а кроме физической боли, это каждый раз и публичное унижение на глазах мальчишек и девчонок всего класса) – опять из-за любви, причем теперь уже вследствие прямого предательства любимой. Правда, Том об этом предательстве еще не знает. Правда и то, что его тоже обуревает чувство злорадства, когда судьба со свойственным ей черным юмором ставит Бекки в похожее положение, только Бекки портит гораздо более ценную книгу, любимую книгу учителя, а следовательно, должна быть высечена без пощады. И все-таки в последнюю минуту Том благородно принимает на себя ее вину, чтобы выдержать порку, какой никто никогда в этой школе не получал, и выдержать без единого звука – а это гораздо легче сказать, чем сделать! Том в эти минуты еще не знает о предательстве Бекки, она признается ему позже в этот же день – но насколько героична эта картина: мальчик берет на себя чужую вину, чтобы принять на себя наказание девочки, которая его предала. Из взрослых на такое решится только особо благородный мужчина… а сейчас такого скорее назовут каблуком или куколдом. Ну и в заключение: какую же награду получает Том Сойер за все хорошее? Только поцелуи и объятия, а кроме этого – лишь платоническое счастье просто быть в романтических отношениях с любимой. Его дружба с Бекки продолжается, и он спасает ее уже не от истязания, а от смерти, когда оба заблудились в пещере – где они, на краю гибели, возможно, дали себе больше воли, чем можно было написать в романе викторианской эпохи. Но вот потом… Ведь Марк Твен так и не женился на Лоре Хокинс, которая послужила прототипом Бекки Тэтчер: точнее, она выходила замуж за кого угодно, кроме него – похоронила двух мужей, развелась с третьим и, на момент последнего упоминания о ней Твеном, собиралась замуж в четвертый раз. А портрет Лоры Хокинс мне напомнил не ту особу, что была описана пером Твена, а скорее Вивьен Ли в роли Скарлетт о’Хара – по-моему, и это сходство не случайно.
      Такие разговоры заполняли наши вечера, и я уже подумывал о том, что новая семейная жизнь «на четверых» будет длиться очень долго. От этого даже иногда становилось немного грустно – все проблемы позади, всё заранее известно, все предсказуемо и скучновато. Однако мелких сбоев случалось совсем не так уж мало.
      – Как по-твоему, найдут они сегодня достаточно прутьев? – спросил я Алену, когда Дима и Лика, одевшись, ушли. Мы воспользовались их отсутствием, чтобы позаниматься любовью.
      – Ой, пусть попробуют не найдут! Я им обоим всыплю тогда! – ответила Алена в промежутке между поцелуями.
      – Шутишь? – спросил я, спускаясь языком и поцелуями от груди Алены по животу и ниже.
      – Если честно, то не совсем. Лике хочется, а Диме так не хочется, что чувствую – сам бы вытерпел что угодно, лишь бы не заставляли его самого розгой махать. А Ликуле хочется, да и мне нравится…
      – Нравится сечь?
      – Да, – с легким смущением призналась Алена. – И нравится мне это. И умею. И с Ликулей общий язык только через розгу нашла. А ты разве не скучаешь? Хотел бы Лику посечь?
      – Скучаю, – вынужден был признаться я.
      – Ну, вот видишь. Нас четверо, и троим из нас это дело нравится. А вот Дима… Не знаю, как у них дальше будет. Ну давай, продолжай, они вернутся скоро.
      Лика и Дима, однако, вернулись не скоро. Лика сообщила уныло, а Дима – с облегчением, что хорошие прутья оказалось найти трудно. Может, еще какая-нибудь пара завелась любителей розог в нашем городе, а может, еще что – а прутьев они годных не нашли, а может, это и к лучшему.
      – Ну как это к лучшему, Дим? – с упреком спросила Алена. – Что-то ты совсем неповоротливый стал. А ну-ка, Ликуль, сходи в «Детский мир» напротив, да купи там скакалку, не самую тонкую, конечно. Сейчас поправим дело! Прутьев, видите ли, не нашли!
      Лика торопливо оделась и убежала, и мне показалось, что она восприняла совет Алены с облегчением. Когда через десять минут Лика вернулась и отдала Алене скакалку, та деловито размотала ее, сложила вдвое и даже хлестнула себя по руке, проверяя силу удара.
      – Так, а ну-ка, Лик, разденься до нижнего белья! Давай-давай, не скромничай! А лифчика на тебе нет? Ну ладно, и так сойдет. Сегодня пороть будем стоя. Дим, стань рядом и смотри! Чтобы сумел так же в следующий раз. Куда ты смотришь, ты на свою жену смотри!
      Лика стояла спиной к Алене и Диме в одних стрингах, обхватив руками плечи. Алена примерилась – и сложенная петлей скакалка с громким звуком хлестнула по ягодицам. Лика громко ойкнула. Алена посмотрела на Диму выразительным взглядом, и только убедившись, что он не собирается отворачиваться, стегнула Лику опять. Алена сама вела счет. Двадцать раз хлестнув Лику по попке (Лика отвечала только чуть слышными вздохами), Алена неожиданно для всех нанесла следующий удар чуть ниже.
      – А вот теперь, Ликуля, попробуешь по ляжкам. Не хнычь!
      – Ой, слишком больно! Ой, я не хочу!...
      – А никто не спрашивает, хочешь или не хочешь. Напросилась – получи! Вот еще!
      – Боооольно! – Лика дрыгала ножками, пританцовывая под ударами, но не делала ни одной попытки сойти с места.
      – А вот еще! Двадцать три!
      – Умоляю, не надо… Алёнчик, можно попу снова?..
      – Нельзя, Ликуль, терпи! Двадцать четыре!
      Дима стоял красный, не зная, что делать, наконец все же не выдержал и отвернулся, прикрывшись ладонями. Алена досчитала до сорока.
      – Ой, Алёнчик, больно! Больше не выдержу!
      – Тогда руки опусти. Будем по плечикам пороть. Еще двадцать по плечикам, а потом по грудкам. А дальше…
      – Ой, нет, не надо больше ее мучить! – воскликнул Дима.
      – А сам отстегаешь?
      – Нет, не могу!
      – За дело ведь наказываю! Не можешь сам – тогда смотри!
      И Лика снова завизжала под безжалостными ударами Алены. Ее голые плечи и руки до локтей через несколько минут были в красных следах от ударов – да, Алена хорошо выбрала орудие наказания. Алена тоже раскраснелась – явно от удовольствия. А Дима наконец решился…
      – Алена, сколько Лике полагается сегодня? – твердым голосом спросил он.
      – Сто, как всегда. Пятьдесят пять она уже получила…
      – Я беру остальные розги на себя. Остальные удары, я хотел сказать.
      Алена была изумлена, однако не возразила ни слова. Дима быстро спустил штаны, повернулся и лег на скамью, стоявшую рядом. На ней он уже немало сек Лику, теперь пришла и его очередь. Алена посмотрела на меня, на падчерицу, потом встала над Димой со скакалкой.
      – Ну, Дим, ты сам выбрал, как говорится… Получи теперь!
      Дима получил все оставшиеся удары, не проронив ни слова. Хотя и он время от времени не сдерживался и испускал стон – боль была для него непривычна, а Алена стегала сильно. Лика, не одеваясь и забыв о своих собственных страданиях, смотрела на Диму и Алену со странным выражением. Я не мог понять, о чем она думает. И, однако, мне казалось, что в этой сцене есть нечто более сложное, чем юношеский благородный поступок влюбленного. Когда закончилась экзекуция, мы все разошлись, не говоря ни слова. И вообще не обсуждали эту сцену, как будто ничего и не было. Только скакалка заняла видное место на столе для приготовления розог, рядом с уже лежавшими там ремнем, плеткой и другими девайсами.
      Прошло еще три или четыре недели. Дел у меня было немало, я часто приезжал домой совсем поздно, и за это время, как мне казалось, отношения в нашей большой семье неуловимо переменились. Особенно изменилась Лика: она стала тихой и молчаливой. Всё это было не похоже на обычное ее поведение после порки или перед новой экзекуцией; но, как это часто бывало и раньше, у меня не было времени, чтобы вдаваться в подробности семейных отношений. Я рассчитывал, что когда придет время очередной порки Лики, всё снова пойдет как обычно, а по большому счету вообще не вдавался в мелкие подробности.
      В конце рабочей недели, приехав домой пораньше, я удивился, что меня никто не встретил в прихожей. Может быть, они куда-то ушли, подумал я, время еще не позднее. Но только я об этом подумал, как из комнаты показалась Лика и приложила пальчик к своим нежным розовым губкам, призывая молчать.
      Я прошел на кухню, спрашивая ее взглядом, что случилось. Лика опять повторила свой жест, который вдруг показался мне необычайно сексуальным, да и сама Лика, хоть и одетая в скромный домашний халатик, выглядела на этот раз очень соблазнительно.
      – А где Алена и Дима? – спросил я.
      – В спальне, – ответила Лика.
      – В какой спальне? – я все еще не понимал, почему она хочет, чтобы не было шума.
      – В нашей.
      – И что они там делают?
      – Сам услышишь, – сказала Лика, передернув плечами. Я прислушался – и до меня донеслись характерные звуки страстной любви, приглушенные дверью. Лика смотрела на меня со слабой улыбкой.
      – А ты что делаешь?
      – Сижу чай пью.
      – Налей и мне.
      – Сейчас.
      В моей жизни бывали и не такие неожиданные повороты, поэтому я воспринял новость почти спокойно. Тем более, что подсознательно уже не раз отмечал, когда смотрел на Диму во время экзекуции Лики: если Алена брала в руки розгу и начинала сечь, он смотрел главным образом не на Лику, а на Алену.
      – И давно это у них? – спросил я после первой чашки чая.
      – Не знаю, по-моему в первый раз.
      – В первый, но не в последний, – уточнил я, и Лика прыснула, а потом рассмеялась.
      – Твоя жена и мой супруг в спальне, – сказала Лика. – И им хорошо.
      – Как думаешь, это после порки Дима влюбился?
      – Скорее всего, еще на острове, с первого взгляда. Когда увидел, как Алена секла меня. А на мне женился, чтобы быть рядом с ней.
      – Это ты уже выдумываешь.
      – Нет, я часто видела, как он смотрел на Алену, когда она готовилась меня пороть. Хотя тоже не сразу догадалась…
      Я допил чай и встал. Лика тоже встала и медленно приблизилась ко мне.
      – Давай я сделаю тебе минет, – сказала она. В ее голосе я отчетливо услышал новые нотки, вернее, не новые – наоборот, нечто от прежней Лики, стервозной и распущенной.
      – Это потому, что ничего другого не остается?
      – Потому что я влюблена в тебя, – томно сказала Лика, встав передо мной на колени. – И давно хотела тебе отсосать.
      – Тоже с первого взгляда?
      – Нет. С того дня, как ты меня в первый раз выпорол. На острове. Я любила тебя все эти годы, а Дима… Хорошо, что он будет с Аленой. Ему нужна строгая повелительница, ну вот он ее и получил. Она старше, но ему это только в кайф.
      Я больше не колебался, расстегнул брюки и позволил Лике присосаться ко мне. Через несколько минут, когда я пришел в себя, а Лика поднялась с колен, вытирая рот, я услышал, что звуки в спальне прекратились, а потом щелкнула ручка двери, и опять все затихло. Видимо, Алена и Дима хотели выйти из спальни, но услышали нас и не знали, какую они встретят реакцию. Для Лики, однако, уже всё было понятно и просто.
      – Если мы поженимся, ты будешь меня пороть? – спросила она.
      – А ты этого хочешь?
      – Я хочу, чтобы ты сек меня часто, каждые несколько дней, я уже не могу без этого. И никто не сумеет меня пороть так, как ты. Я буду вести себя хорошо, только, пожалуйста, пори! И не жалей!
      – Обещаю, – сказал я, и Лика просияла.
      Алена и Дима все еще ждали, когда мы выйдем к ним. Лика уже не думала о муже – она смотрела на меня и ожидала решения своей судьбы.
      – В ближайшее время мы все разведемся, а потом переженимся, – начал я.
      – Твоя жена выйдет замуж за моего мужа, а я выйду замуж за тебя.
      – И моя жена будет сечь твоего мужа, а я буду сечь тебя.
      – И тогда мы все будем счастливы! – радостно засмеялась Лика.
      – У твоего мужа будет прекрасная жена, она много чего умеет в постели.
      – Я тоже завидую Диме, – согласилась Лика, – по-моему, Алена будет очень красива в черном кожаном костюме Госпожи, с хлыстом в руке!
      – Я думаю, Дима будет так же напрашиваться на экзекуцию, как и ты напрашивалась на скамью, – сказал я с улыбкой.
      – Он будет послушным мальчиком для Алены, – заключила Лика. – А меня сможешь укротить только ты.
      – Но твоей попке придется очень горячо, тебя это не пугает?
      – Об одном только тебя прошу – никогда не жалей меня во время наказания! Пожалуйста, обещай!
      – Можешь не волноваться!
      – Ну, давай пойдем, скажем им… А что мы им скажем?
      – Что в ближайшее время нам предстоят два развода и два новых брака. А еще… думаю, лучше, если мы с тобой поедем после свадьбы отдохнуть на юг, а Дима и Алена пусть резвятся в нашей квартире.
      – Да, я соскучилась по путешествиям! Куда-нибудь под пальмы, к теплому морю в белую лагуну. Хорошо, что всё так получилось!
      – Ну, идем.
      – Пошли.