С У Д

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Сиротство и смутные времена


- На закате дней пережила болевой шок, который ранил жизненно важные функции...

- Войны вроде не было, что же случилось?

- "Легендарные" девяностые прошлого столетия стали хлеще военных действий... БОльшая часть моей жизни прошла в слезах, на коленях, в нищете. Я осталась без образования и мало-мальской специальности, перебивалась в убогих лачугах и ветхих жилищах, спала на нарах и на голом полу... Дважды испытала грабительские реформы денег, в одночасье становилась — нищенкой. Но мы с Андреем выстояли суровое лихолетье, заработали горняцкие пенсии и имели абсолютно всё для нормальной жизни. По крайней мере ни в чем не нуждались. К старости даже скопили кое-какой капитал. На "черный день"!  Пенсионные выплаты обеспечивали нам безбедную осень жизни и, при экономном раскладе, этих финансов хватило бы на десяток лет. С лихвой. Так мы планировали дотянуть до преклонного возраста, а затем не обременяя никого заботой — уйти в мир иной. Расчеты, однако, разошлись с действительностью. Молодой человек гибок к переменам, старикам экстремальные эксперименты уже не под силу. Не зря говорится: старое дерево бесполезно пересаживать. Погибнет! Вот и я с мужем болезненно перенесли смутные времена, налетевшие ураганом. Люди — озлобились, съестное — исчезло с прилавков, деньги обесценились, страна — разваливалась, как низкопробное, саманное (саман — это древнейший строительный кирпич из глинистого грунта, соломы, песка, воды, а в Казахстане добавляли ещё конский навоз) строение, а руководство державы только разводило руками. Нас систематично пичкали жуткими определениями о загнивающем капитализме с его убожеством и несправедливостью, унижением, преследованием за веру и национальное меньшинство. В реальности это плохое оказалось у нас и жили мы не в обществе социального равенства, а в специальных поселениях...

  Представь такую картину: На улице играет малышня, они "пекут пирожки" из песка, бегают вокруг горки, карусели и качелей, катаются на трехколёсном и двухколёсном велосипедах, их матери лузгают семечки на скамье, а отцы забивают "козла" играь в дономино - устойчивое сочетание (жаргонизм). За такой пёстрой жизнью я с супругом одиноко наблюдала из окна нашей кухни.

Одиночество! В молодости не могла я понять, зачем человек выдумал себе одиночество. На радость или на беду? Когда пятеро наследников уехали в Германию, а мы не пожелали следовать за ними и наивно хранили верность разваливавшемуся социализму, понятнее вырисовывались определения одиночества и расшатанного состояния психики. Без детей, без их любви и повседневной суеты, мы обрекали себя на боль и самоистязание, сами того не ведая, делали жизнь несносной и тиранили исстрадавшиеся души.

Строя собственные семьи, "цветочки нашей жизни" друг за другом покидали родительский дом и облагораживали свою собственность. Было это, без всяких сомнений, печально, но логично. Даже самая малюсенькая пичужка вьёт отдельное гнездышко! И хотя в рабочие дни передвигались в нашем обустроенном уголке вдвоем, небыли изолированы покинутостью. Одни - навещали нас три раза в день, другие забегали на досуге, а в выходные мы видели их вместе с внучатами. С отъездом за кордон в нашем распоряжении остались лишь окна, за стеклами которых творилось что-то инородное. И некому было оградить нас от этого страшного груза сиротства. Трёхкомнатная квартира двух пенсионеров стала камерой заключения, мы сами отрезали себя от счастливого мира, а грустные мысли доводили до безумия.

Благоверный больше молчал, но стоило мельком напомнить о внучатах, глаза становились красными и слёзы бежали по щёкам на подоконник. Для самоуспокоения брал новую папиросу, сжимал мундштук бумажной гильзы гармошкой и, задумавшись, пускал кольца дыма на оконное стекло. Когда сумерки накрывали индустриальный город и мы готовились занять место в кровати для очередной, бессонной ночи, я высыпала из пепельницы целую гору окурков. И это за несколько часов, проведённых у "одинокого" окна на кухоньке.

Несмотря на нищенскую бедность, счастье видела в детях, которые в свою очередь повстречали достойных спутников, создали семьи, трудились в мире и воплощали в жизнь "грандиозные" планы. С годами к семейному кругу пристало ещё десять внучат, а для одного дитятка мы уже пра-пра-родители и они не знали нужды и голода... Старшая дочь Анжелика выучилась на кассира и нашла работу в одном из сбербанков. Две другие дочурки, Инна и Кристина, стали бухгалтерами. Владимир работал автомехаником одного крупного предприятия, где с моторами — от малого до самого большого — обходился, как повар с картошкой. Младший, Вадим, выбрал профессию токаря-универсала, им были довольны как специалисты, так и руководство. Подтверждение тому: денежные премии и почетные грамоты.

Закономерностью стали фамильные встречи в конце недели в нашей коммуналке. Я готовила что-нибудь вкусненькое, как это прежде делала моя мама. Преемники во время трапезы говорили о достижениях в работе, школе, садиках, о жизни города и республики. Довольно скоро беседы вышли за рамки профессиональных успехов, до хрипоты спорили о перестройке, словно не было тем существеннее этой. Если быть до конца честной, не могла я себе представить, что пустяшные разговоры приведут к одиночеству. Если б..., если б я только могла...

Тогда же не принимала это всерьёз: общество детей и внуков слепило мою радость за их счастливую жизнь. Предупреждала, чтобы на такие темы беседовали не особенно громко. Сталинские времена прибрали много людей, говоривших правду и высказывавших мнение вслух, а мы как были, так и останемся — "немцами", то бишь чужеродным элементом.

Дети дискутировали дальше, не придерживаясь моих советов. Они находили несправедливым, что средством общения в Казахстане для всех национальностей и народностей должен стать казахский язык. А ведь прошло почти триста лет, как казахи породнились с русскими, делопроизводство многонациональной республики велось по-русски, общались тоже по-русски, а колорит народного языка хранился в семьях, изучался в школе и высших учебных заведениях. Были даже угрозы: кто не овладеет в совершенстве национальным языком, будет освобождён от должности. Не хотела верить в экстремальность серьезной обстановки. Как-то по дороге в магазин увидела плакат: "Чужие, долой из суверенного Казахстана", стало понятно, почему на семейных "посиделках" говорили исключительно о загранице.

В очередной выходной, как бы невзначай, предложила переезд на Волгу. На мою Родину! Не рада была, что упомянула выражение "Немецкая республика". На столе, неведомо откуда, появились вырезки из газет, в которых жители Поволжья демонстрировали плакатами своё отношение к такому переселению: "В Советском Союзе нам не нужно второй Германии", "Автономия приведёт к Третьей Мировой войне", "Мы не хотим крови на земле отцов, которые боролись с фашизмом".

Ничего не оставалось и я отходила в сторону, любовалась наследниками, которые мирно играли в детской комнате. Но уже скоро тихие развлечения им надоедали и они ставили квартиру вверх ногами. Затем был шум, плачь и слёзы, крах, музыка, от которой лопались перепонки, разбитые тарелки и стаканы, стекла с трещинами, оббитая мебель... Всё это становились пределом выдержки наших нервов в перенасыщенные два дня информацией. К воскресенью мы с Андреем были разбиты, словно отстояли тяжёлую смену в шахте. Терпение лопалось, когда "маленькие деточки" игрушками сбивали лампочки–свечки с люстр, словно яблоки с дерева. Супруг обращался к молодым родителям и просил в довольно строгой форме, чтобы прекращали дурацкие разговоры о выезде и собирались со своим "выводком" домой. Уже во вторник мы страдали родительской тоской по внукам и едва могли дождаться ближайшей встречи с ними.

Великую державу раскачали и развалили довольно быстро, "утонул" в хаосе нерушимый Союз, дети выехали на постоянное жительство уже в объединенную Германию, а мы в прямом смысле этого слова, осиротели на 52 квадратах жилой площади блочной постройки. Но уже в составе какого-то независимого и непонятного нам государства. Пришло позднее прозрение. Внуки шумели, но были рядом с нами, заполняя будни бальзамным воздухом и панацеей. С их отъездом нам стало недоставать именно этой детской трескотни. Были б они в непосредственной близости, выстояли бы мы и грохот, и поцарапанные шкафы, как привыкли к мизерным зарплатам, постоянной экономии, длиннющим очередям в продовольственных магазинах и тогда б не щемили сердца болью.

Грусть угнетала всё сильнее, особенно когда мафия обрушила свои неписанные правила и законы, по которым можно было лишь существовать. Дети были правы! Устои хорошего катилась в какую-то неопределенную бездну. Супруг–пенсионер нашел дополнительную подработку, чтобы сводить концы с концами и обеспечить наше существование. Жирок про запас растаял, а размер мизерных пенсий хватал теперь только на пропитание. Уже в пять утра я была на ногах, "охраняя сберкассу" — в противном случае остались бы без наличных денег; затем в гастрономе, чтобы достать мизерную норму молока, хлеба или мяса... для нас двоих. Было хуже, чем в послевоенное время...

Местная шпана знала совершенно точно, что мы с отцом остались совсем одинёшеньки. Из почтового ящика они крали письма, в конвертах которых иногда были мелкие купюры немецких марок, читали переживания наших детей. Гнусные жулики присваивали не только подарки, но травили нашу старость. Да, дети строили новую жизнь в ФРГ, но что забудут родителей, не станут писем писать, было для меня бесконечно странным. Однажды в дверь постучала незнакомка, передала небольшую бандероль. Она живёт недалёко от моих детей, а тогда проводила отпуск в нашем регионе. Читая сопроводительное послание, меня чуть инфаркт не хватил.

Уже этим каверзным началом "в первых строках", дети ставили в упрек молчание и желали знать, почему прекратили переписку. Иронично допытывались: "случаем не вышла ли в республике бумага, не на чем писать ответ?" Тогда мне стала понятна тайна отсутствия весточек из-за границы и ядовитых насмешек соседей, когда интересовались вкусом западных конфет и колбасы, качеством капиталистических шмоток и не собираемся ли улепётывать из Казахстана? Так я познакомилась с мафиозной шпаной и её судом. Тебе не приходилось сталкиваться с такими бандитами?

- Страшное было время, - с сожалением выдохнул Виктор. - Больно вспоминать, но тот кошмар и хаос пережили не только немцы бывшего Союза, которые уезжали в ФРГ и другое зарубежье. За отправку багажа кровно нажитого, "приходилось" рассчитываться с рэкетирами. В случая отказа уплаты отступных, они обещали ломом пробить контейнер. Москва была для советского человека не только столицей могущественной державы, но тем удивительным городом, от названия которого трепетало сердце, что сродни маме и любви. Наполеон не смог овладеть этим бастионом, да и Гитлер был для него недостаточно силен. Собравшись за кордон, пришлось несколько дней "поскучать" перед немецким посольством на "Большой Грузинской", дожидаясь визы на выезд. В обеденный перерыв покупали молоко в "Tetra-Packung" (дети находили это особенностью, до глубинки волна их массового внедрения ещё не докатилась) и булочки. Располагались на скамье в сквере и кушали. В один из дней подошла женщина преклонных лет, с огромной собакой, перепугав до потери сознания ребятишек. Разглядывая уезжающих, язвительно уколола: Прошли десятилетия после Великой войны, а фашисты всё ещё жрут русский хлеб. Она хотела знать, как долго будем воровать их продукты питания, которых и так очень мало? Дети закричали. На требование, забрать своего "теленка" и убираться восвояси, она оглянулась, застраховала свой тыл у одной уличной банды, наблюдавшей за развитием событий, и так засвидетельствовала свою победу. Вместо приветливого "до свидания" услышали обидную фразу: немцы для советского человека останутся навеки фашистами. "Важная дама" удалилась, страх улёгся, малыши стали допытываться: "Папа, почему она такая злая? Она ведь москвичка?" Не хотелось причинять детям сердечной боли и говорить, что на всём белом свете существуют дрянные люди. Время даст правильное объяснение: плохое приходит внезапно. Всегда! А за хорошее надо драться, долго и терпеливо ждать, создавать и в поте лица зарабатывать…

- Развал государства коснулся практически каждого гражданина. Печально, к великому сожалению, но факт! - согласилась собеседница и продолжила одиссею. - Как-то на кухне делила с мужем нудную темноту, он, полушепотом, робко, ненароком, предложил "убраться отсюда... Хоть "к чёрту на кулички...(В старину так называли болотистые и вязкие места в лесу. По преданиям там водилась нечистая сила во главе с чертом.)" Я включила свет, чтобы удостовериться в здравом рассудке близкого человека. Это ведь он был ярым противником выезда, он скандалил и хотел сохранить большую семью в родном государстве, а не на чужбине. Предательская влага падала на последнее письмо и превращала буквы в жирные кляксы. Нам было уже не до смеха: чашу терпения переполнили переживания...

Дети прислали номер учета, коим подтверждалась регистрация и разрешение на бессрочное проживание в одной из федеральных земель. Мы сидели на чемоданах, как говорили немцы–переселенцы, и ждали дня вылета. В один из дней я отправилась в магазин, кушать-то хотелось каждый день. Муженек остался сторожить квартиру. Но мафиози оказались сильнее двух стариков. Пока благоверный курил свою папиросу у подъезда, десять или пятнадцать минут, в окне спальни аккуратно, без шума, звона и пыли было выставлено стекло и похищено содержимое чемоданов. Вернувшись с "охоты за съестным", услышала исповедь. Муж просил не переживать и с горечью успокаивал, что нас частенько обворовывали, но мы выжили; я должна довольствоваться тем, что преступники не "укокошила" нас за барахло. Так он безжалостно назвал наше кровное, честно нажитое, дорогие личные вещи. В растерянности не смогла проронить ни слова.

   Всякий вор должен быть пойман и наказан. Я позвонила в милицию. Офицер не заставил себя ждать: прибыл с оперативной группой. Переступив порог, огорошил информацией, что через три дня мы будем в богатом Фатерланде, а дети "обеспечат" всем необходимым. "Если буду настаивать на письменном заявлении, это наше право, оно конечно будет зарегистрировано, но испортит статистику никому не нужным висяком . А это — лишние головные боли, геморрой". Я была шокирована тоном, который позволил себе официальный представитель правоохранительных органов! Уходя, молодой человек добавил: "ваши вещи пригодятся бедным людям!"
 
Через три дня мы действительно были в Германии, как об этом сообщил старший лейтенант. Моя семья снова стала в полном сборе. Кроме Катюши. Она осталась в иноземной стране и чужой земле... и некому будет присмотреть за могилкой. Мы предали её память. Да, хранит её Господь Бог на чужбине.

А что нам оставалось делать?


http://proza.ru/2021/08/30/1269