Туда, и с полпути обратно

ТУДА, И С ПОЛПУТИ ОБРАТНО


РОМАН



ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗА ПОРОГОМ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ


I. ТОРЖЕСТВО
 
           Кают-компания занимала самый большой отсек жилой части корабля. Её обстановка отличалась простотой: вдоль длинной стены стоял белый прямоугольный стол, а вокруг него располагались мягкие кресла, наглухо привинченные к полу. У короткой стены примостились три квадратных столика – у каждого стояли по два мягких кресла для отдыха. Ещё одна длинная стена являла собой сплошной серебристый экран.
           Корабль назывался «Виктория-302» – скромный серийный галактический разведчик.
           Большие электронные часы над экраном показывали одиннадцать утра по внутреннему времени. Бесшумно трудились гравитационные усреднители, поддерживая нормальную силу тяжести, неслышно освежали воздух кондиционеры.
           В кают-компанию на традиционный торжественный обед, посвящённый выходу из Солнечной системы, первыми вошли супруги Колевы: Венета, биолог, полная тридцатилетняя женщина с мягкими чертами лица и насмешливыми, «стреляющими» по сторонам чёрными глазами, и астрофизик Игнасий, сорока пяти лет, – высокий, грузный и огромный. Меланхолия на лице и отточенные манеры воскрешали в памяти образ провинциального помещика времён крепостного права. Впрочем, Игнасий являлся специалистом высокого класса, – из тех, что при жизни удостаивались права и чести попасть на страницы Большой Всемирной Энциклопедии.
           – Послушай, Игнаша, это, наконец, неудобно – шепнула Венета на ухо мужу.
           – Уточни, пожалуйста, радость моя, – глухо пробасил Игнасий.
           – Мы пришли раньше всех, а это нетактично.
           – Какие мелочи – рассмеялся Игнасий и, воровато оглянувшись, попытался обнять жену.
           – Прекращай, медведь неуклюжий, – стала вырываться она из огромных волосатых рук. – Это неприлично до предела. Не хватало, чтобы увидели посторонние.
           – Добрый день, – прозвучало рядом.
           Колевы одновременно вздрогнули и поспешно отстранились. В дверях стояла Детта Лундхольм, геолог и планетолог экспедиции. Правильные черты молочно-белого лица, светлые волосы и при этом чёрные брови вразлёт. Сжатый рот с тонкими губами и застывшие влажные глаза.
           Детта решительным шагом подошла к большому столу и нажала невидимую кнопку. На Колевых внимания больше не обращала. На стене зажглась зелёная лампочка.
           – Набор номер четырнадцать, – произнесла Детта.
           – Слушаюсь, – ответил из стены металлический голос.
           Стол тотчас ушёл вниз.
           – Нехорошо начинаем, – сказала Детта будто сама себе, но Колевы непроизвольно подтянулись. – Уже пошёл двенадцатый час, а всё ещё никого нет.
           Колевы промолчали. Они не знали, нужно ли отвечать на реплику, но на всякий случай кивнули в знак согласия.
           Детта села в кресло у исчезнувшего стола, и выпрямила стройную спину.
           Экипаж облачался в походные комбинезоны нейтрального зеленоватого цвета. В случае необходимости на него легко и быстро надевался изолирующий скафандр. Комбинезон плотно облегал тело и не стеснял движений. Детте он шёл в особенности, и она хорошо знала это.
           Тем временем в кают-компанию быстрым, слегка прыгающим шагом, вошёл физик Ломми Гердас. Маленький, круглый и лысый. На хитроватом лице  блуждала улыбка.
           – О, я, оказывается, не первый! – громким голосом провозгласил он и раздал всем присутствующим шуточные поклоны. – Какая досада, ведь так хотелось поспеть первым, затаиться и неожиданно выйти всем навстречу. Особенно Вам, дорогая Детта.
           Он единственный решался запросто разговаривать с белокурой гордячкой. Впрочем, взаимностью она никогда не отвечала. Однако Гердаса это не смущало. Он с настойчивостью продолжал одностороннюю игру с ней, наверно, имея какие-то свои планы.
           Вынырнул стол. Теперь он ломился от яств, напитков и приборов.
           – Но где же шампанское? – огорчился Ломми.
           – Сразу видно, что Вы впервые в космосе.
           Голос Детты позванивал от презрения.
           – Впервые, и это прекрасно. Какие впечатления! Я потрясён величием и красотой Мироздания. Кстати, Вами, Детта, тоже, – добавил Гердас, усаживаясь рядом с ней.
           Детта Лундхольм гордо опустила вниз уголки рта и отстранилась. Колевы тихо пристроились напротив.
           Минуту спустя в кают-компанию вошли командир корабля Никодим Колосов и его супруга Нана. Никодиму далеко за сорок. Подстриженные усы и пышная шевелюра припали пеплом седины. Неулыбчивое лицо, глубоко посаженные глаза. Свою супругу он держал под руку. Нане тридцать пять. Приятные южные черты моложавого лица. Спокойные, отточенные движения. Своим собеседникам она всегда смотрела прямо в глаза – явный признак профессии. Нана – врач экспедиции.
           – Вижу, что все уже собрались, – сказал Колосов, усаживая жену.               
           – Разве пилоты не придут? – удивился Ломми.
           – Он впервые в космосе, – напомнила Детта и улыбнулась с самым невинным видом.
           – Дело в том, – строго заметил Колосов, – что всегда не менее двух членов экипажа должны дежурить в рубке. Вас это удовольствие ещё коснётся.
           Ломми сконфузился, но ненадолго.
           – Начнём, – решил Колосов.
           Все зашевелились, придвигая к себе приборы и накладывая пищу в тарелки. Ломми показывал свою галантность, обслуживая дам. Он также наполнял бокалы тонизирующими напитками и не уставал повторять, что шампанское было бы более кстати.
           Колосов встал и поднял бокал.
           – Буду официален, – предупредил он сразу. – Уважаемые коллеги! Да, именно коллеги, я не оговорился. Пусть наши профессии и различны, однако цель одна: достичь и исследовать систему далёкой звезды, только недавно получившей имя собственное – Симилис, а прежде носившей только буквенно-цифровое обозначение. Исследования показали, что у звезды имеются три планеты земного типа. Конечно, хочется, чтоб хотя бы на одной из них присутствовали условия для жизни. Это важно и для нас, и для тех, кому придётся их обживать. Звезда предельно далека – сто девяносто световых лет, и очень похожа на Солнце. Так глубоко в космос люди ещё не забирались, но ближе ничего подходящего пока не нашлось. Будем надеяться, что нам повезёт больше. Впрочем, всё, что я сказал, вам известно…


II. ЗАМЕНА ЭКИПАЖА

           Колосов помолчал, и добавил:
           – Известно вам и то, что наш экипаж в нынешнем составе подобран и утверждён лишь накануне старта. Причину вы знаете…
           Он кашлянул и ненадолго замолчал. Все знали, почему экипаж подбирался в спешке. Предыдущий, основной состав, погиб в недавней катастрофе на Луне. Колосов был его командиром. По счастливой случайности он и Нана в это время участвовали в конгрессе на Земле.
           – Мне бы хотелось, – продолжал Колосов, – чтобы полёт прошёл нормально. Мы не успели хорошо узнать друг друга, не сдружились. Верю, что всё это впереди. Без веры трудно начинать полёт, и невозможно закончить. Поэтому я поднимаю бокал за спаянность коллектива, за дружбу.
           Все встали. Раздавался только хрустальный звон.
           Завязался разговор. Члены экипажа бросали друг на друга оценивающие взгляды. Составлялись личные мнения. Со времени старта мало кто имел возможность ближе узнать своих спутников. Один лишь Гердас начал знакомиться с самой первой минуты, и в этом деле преуспел, а заодно и надоел удивительной способностью не смыкать рта.
           Колосов молчал и мысленно сравнивал новых коллег с погибшими друзьями. Перед полётом он сам просматривал длинные списки кандидатов, но похороны не дали возможности полностью отдаться выбору и спокойно взвесить качества каждой кандидатуры. В конце концов он положился на авторитет и профессионализм членов специально собранной комиссии. Теперь, всматриваясь с лица спутников, он остро жалел об этом. Так, уважаемые академики в один голос навязывали кандидатуру Ломми Гердаса, по их отзывам – новоявленного гения, хотя физик никогда прежде в космосе не бывал. Второй пилот Марк Григориу в межзвёздных перелётах не участвовал, хотя и неплохо зарекомендовал себя в пределах Солнечной системы. К звёздам летал только первый пилот Дункан Калиновский. Кстати, он ещё и учёный – имеет степень по звёздной энергетике.
           Колосов знал, что самых опытных космонавтов Земля направила в состав пяти крупных экспедиций к более близким звёздам: Сигме Дракона, Тау Кита, Бете Гончих Псов, Эпсилону Индейца и Бете Южной Гидры. Эти экспедиции организовал Совет Постоянных Внешних Связей, обладающий куда более весомым авторитетом и финансированием, чем Совет Дальней Космической Разведки, в чьём ведении находилась «Виктория-302». Земля отчаялась при помощи разведчиков найти собратьев по разуму, либо необитаемые миры, пригодные для заселения, поэтому и отдала большинство своих кораблей и лучшие кадры Внешним связям для научных целей. Разведка оказалась почти что в забвении, хотя именно первопроходцы забирались в самые дебри космоса, куда никто до них не летал, и едва ли попадёт в ближайшем будущем. Не будь разведчиков, познания человечества ограничивались бы лишь тридцатью световыми годами, и ни сантиметром дальше.


III. НИКОДИМ КОЛОСОВ
 
           Колосов летел в далёкий космос уже четвёртый раз, и третий – командиром. Во втором полёте у них с Наной родился сын. Володе уже двенадцать лет, он живёт на Земле, у бабушки. Профессию сына она недолюбливала, а внуку пыталась запретить даже думать о космосе.
           И всё же перед каждым полётом Серафима Сергеевна приезжала с внуком на космодром и останавливалась у Никодима и Наны.
           – Володенька ждёт вас домой, не забывайте об этом, – говорила она всякий раз.
           Володенька уже всё понимал и, обнимая отца за шею, шептал ему на ухо что-то, по его разумению, важное. Как и подобает мужчине, он стал серьёзным и не допускал нежностей.   
           Колосов знал, что мать перед каждым полётом запиралась в его опустевшей комнате, выключала телевизор и ложилась в постель плакать. Вставала она только после старта, узнавала у космодромного диспетчера о прохождении полёта, забирала внука и уезжала.
           Нана видела, что муж мыслями далеко отсюда, и не мог поддерживать застольную беседу. Она пыталась растормошить его, о чём-то спрашивала, заглядывала в глаза. Колосов отвечал невпопад. Тогда жена положила руку ему на плечо и прошептала на ухо:
           – Ник, ты бы пошёл, прогулялся, а? Ноги заодно разомнёшь, успокоишься. Ну, Ник? А то сидишь букой. На тебя уже наша красавица Детта посматривает с подозрением. Ну и взгляд!
           – Да, я, пожалуй, схожу в рубку, – согласился Колосов.   
           – Куда же Вы? – всполошился сияющий Ломми. – У нас тут с Игнасием разногласия появились. Он, понимаете ли, утверждает…
           – Голова разболелась, – вздохнул Колосов. – Пойду к пилотам. Заодно и подменю кого-нибудь из них.
           – Напрасно Вы уходите, – не отставал Ломми. – Игнасий никак не хочет понять…
           – Да отстаньте Вы от человека! – неожиданно вмешалась Детта.
           – Ну вот, и Вы, моя дорогая, не понимаете... – снова завёлся Ломми.
           – Я Вам не «дорогая», – парировала Детта.


IV. ПИЛОТЫ

           Колосов уже выходил из кают-компании и не слышал, чем закончилась перепалка. Перед глазами мелькали переборки, приборы, оборудование – всё, знакомое до мелочей. Особо дорог сердцу Центральный Пульт. Все называли его просто рубкой. Эта небольшая комнатка, словно нервный узел, держала под контролем корабль и ближний космос вокруг него. Она заслуженно считалась головой, мозговым центром. Множество возникающих в пути сложнейших задач на Пульте решались мгновенно.
           Здесь установлен экран кругового обзора – большой, на всю стену. Перед ним на панелях весело мигали разноцветные индикаторы – глаза и уши корабля. Перед панелями привинчены к полу три кресла. Командирское пустовало, в двух других сидели пилоты. Шёл неспешный разговор.
           – Когда ты летал в последний раз? – спрашивал Григориу.
           Над спинкой кресла виднелся только его стриженый затылок.
           – За неделю до нашего отлёта, – отвечал Калиновский, белобрысый молодой пилот.
           В свои двадцать девять лет он уже считался неплохим звёздным энергетиком. Колосов оставался в дверях. Он нарочно не входил, не хотел мешать разговору. Калиновский нравился командиру. Ухватистый, быстро соображающий парень был честолюбив и мог вырасти в неплохого разведчика.
           – Я вёл грузовик на Луну, – говорил Дункан, в такт словам слегка жестикулируя руками. – Обычный рейс, ничего особенного.
           – Рутина, – посочувствовал Григориу.
           Ему только двадцать шесть, и он ещё не совсем разучился верить в романтику.
           – Да, рутина, – рассудительно отвечал Калиновский. – Не люблю нештатные ситуации. Не завидую тому пилоту, у которого что-то случается между Землёй и Луной. Почти всё время полёта корабль на автопилоте, так что ему остаются только взлёт и посадка. И всё.
           – Да, ты прав, – согласился Марк. – Нет ничего хорошего в нештатниках, когда вокруг вакуум.
           Несколько секунд висело молчание. Лишь монотонно шептал динамик, доносивший внутрь корабля однообразный космический фон пространства, лежавшего впереди по курсу.
           – Слушай, – шевельнулся Марк, – как ты думаешь, сколько лет Детте?
           – Не думаю, а знаю. Тридцать один. А что, нравится?
           – Да так, просто спросил, – смутился Марк.
           – И не думай о ней, брось. Я об этой даме и прежде слышал. Это медуза: холодная, скользкая, и кусается.
           – Да? – удивился Григориу, и покачал головой. – А на вид ничего, есть данные.
           – Проверь, проверь, – усмехнулся Дункан. – Ты молодой, она как раз такими и питается. Съест и кости твои всем покажет, да ещё и растолкует, из каких минералов состоят. Но ты не дрейфь, всё равно попробуй.
           – Подумаешь, какая цаца, – презрительно улыбнулся Григориу. – Я в космошколе и не таких обхаживал.
           – Ну, ну, – согласился Калиновский, – давай, дерзай.
           – Устали? – вдруг спросил Колосов, решив, что пора открыть своё присутствие.
           – Нет, что Вы, – встрепенулся Калиновский и поспешно вскочил.
           Поднялся и Григориу.
           – Садитесь, – махнул рукой Колосов и грузно опустился в командирское кресло.
           Пилоты послушно сели. Они гадали, слышал или нет командир их неуставные разговоры. Колосов не слыл деспотом, но спуску не давал.
           – Голова немного разболелась, – развеял их опасения командир. – За столом шумно, а здесь поспокойнее. Вы, небось, тоже хотите в компанию? Идите, а я за вас тут подежурю немного.
           – Скоро грависвязь, – напомнил Калиновский.
           – Знаю. Идите, я сам справлюсь.
           Пилотов не требовалось просить дважды. Через минуту в рубке остался один командир.


V. ГРАВИСВЯЗЬ

           Колосов взглянул на часы. Пятнадцать часов двадцать минут. До связи десять минут. Можно прикрыть глаза и погрузиться в воспоминания. Эту слабость Колосов заметил за собой несколько лет назад. Тогда друзья посоветовали приступить к написанию мемуаров. Сказали в шутку, но с тех пор эта мысль крепко засела в голове. Он много о чём мог вспомнить. Имя Колосова в энциклопедии стояло рядом с именем Колева. Однако статья о Колосове всё-таки была более обширной.
           До начала связи оставалось минуты три, когда в рубку неожиданно вошёл Колев.
           – Не сидится мне с молодёжью, – виновато развёл руками Игнасий, садясь в кресло первого пилота. – А тут ещё этот Ломми совсем замучил своей трескотнёй. Надо же, до чего долго может говорить человек.
           – Насколько я знаю, Вы недавно посетили нашу станцию на Ганимеде? – с лёгкой досадой спросил Колосов, чтобы поддержать разговор.
           – Да, – подтвердил Колев. – Я вообще-то домосед и редко покидаю стены своего кабинета. Дальше Юпитера не забирался. Астрофизическую обсерваторию на Луне знаю лучше, чем ваш опорный пункт на Ганимеде. Кстати, пока что ни единого сигнала он не принял. А почему Вы спросили?
           – Через полминуты связь, – не дослушав, напомнил Колосов.         
           – Знаю, командир. Честно говоря, я пришёл ещё и поэтому. Не помешаю?
           – Нет, что Вы.
           Прозвенел сигнал предупреждения. На пульте засветился экран связи. Лицо оператора, немолодого, из числа списанных по возрасту пилотов, было знакомо на «Виктории-302» всем. Оператор улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Колосов и Колев ответили тем же.
           – «Виктория-302», я – Земля, – произнёс оператор.
           – Я – «Виктория-302», слышу и вижу вас, Земля, – ответил Колосов.
           – И я вас прекрасно вижу. Поздравляю с выходом из Солнечной системы.
           – Спасибо. По традиции мы уже отметили это событие.
           Оператор понимающе улыбнулся.
           – Завидую вам, – признался он, и тут же согнал с лица улыбку: работа есть работа. – Как самочувствие?
           – Нормальное. Вот и Колев может подтвердить.
           – Всё в порядке – отозвался Игнасий.
           – Мы рады за вас. Как с набором скорости?
           – В норме, – сказал Колосов, бегло оглядев приборы. – Уже сто девяносто четыре.
           – Понял. Как обшивка?
           – Как по маслу.
           Ответы Колосова были неуставными. Разведчикам это позволялось.
           – Экипаж притёрся?
           – Как раз сейчас притирается в кают-компании.
           – Понял. Руководство сожалеет, что не все члены экипажа имеют опыт запредельных полётов, но просит войти в их положение.
           Колосов про себя ругнул это руководство, а заодно ещё раз и себя, однако разговор записывался, поэтому вслух сказал:
           – Теперь об этом говорить поздно. Лично я считаю, что с новым коллективом работать можно, иначе не стоило лететь.
           Голос командира звучал вполне искренне.
           Несколько минут велись разговоры об оснащении корабля. Прошлись по некоторым специальным вопросам. Земля посоветовала кое-что скорректировать в ходе полёта. Одни советы Колосов принял, другие же решительно отверг. Связь закончили взаимным пожеланием успехов. Подняли в прощальном приветствии руки – и экран погас.
           – На этом всё, – сказал Колосов. – Пожалуй, здесь я справлюсь и сам. Отдыхайте.
           Вставая, Колев отметил, что командир сегодня не в духе. Уходить из рубки не хотелось, да и идти было некуда. Игнасий не выносил болтунов, но и людей замкнутых тоже недолюбливал. В их присутствии он скучал. С молчунами не поговоришь, болтуны же сами надоедали, как говорил Игнасий, «словесной диареей». Колев уважал людей степенных, таких, как он сам, чтобы вволю поговорить о чём-нибудь важном и, не торопясь, поспорить. Перебирая известные ему качества членов нынешнего экипажа, Колев таковых не нашёл. Пилоты слишком молоды для рассудительной беседы, Ломми – пустозвон. Командир неприступен и угрюм, а с женщинами Игнасий разговаривать опасался.
           Впереди несколько лет полёта. Колев ужасался при мысли, что всё это время ему придётся вариться в собственном соку. Несколько лет!
           Игнасий Колев покинул рубку и в рассеянности принялся бродить по кораблю, избегая, впрочем, кают-компании. В обсерватории он осмотрел приборы и остался ими доволен. Аппаратура прекрасно работала и без него. Однако Игнасий долго не покидал научный блок. Почти всё оборудование обсерватории – создание его ума. Он мысленно разговаривал с приборами, делился с ними своими горестями и надеждами. Бездушные приборы, казалось, внимательно слушали и перемигивались с ним разноцветными индикаторами.



ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕЛО О ДОСРОЧНОМ ВОЗВРАЩЕНИИ


I. УТРО РАБОЧЕГО ДНЯ

           Мы с женой живём хорошо, душа в душу. Мусенька женщина интересная и весёлая. Без ссор, естественно, не обходится и наша семья – без них скучно жить.
           Вот, например, сегодня Мусенька заявила, что пора завести домашнего робота-секретаря. Я, конечно, возражал, говорил, что это излишество. Доказывал, что и сам смогу отвечать на телефонные звонки. Но куда там! В таких случаях жена неумолима. Довести себя до истерики ей ничего не стоит. Так и случилось в прошлом месяце. Тогда ей срочно понадобилась дорогая шуба из центаврского медведя.
           Конечно, желания бывают и у меня, но они куда скромнее: например, новый домашний халат из летучей ткани, сработанный в системе Веги, удобные тапочки с подогревом и массажем нервной системы. Мне, конечно, удаётся кое-что заработать на излишества, да и Мусенька в своей сфере космического питания не сидит на хлебе и воде, но запросы жены быстро опустошают карман.
           Вообще-то, честно говоря, Мусенька и сверх того имеет кое-что. Мой милый тесть, Павел Митрич Волканов, по этому поводу не забывает отпустить при случае пару своих плоских шуточек. Тесть человек большой, уважаемый, его многие знают. Павел Митрич работает по снабжению космических экспедиций. Дело нешуточное, ответственное. И прибыльное. Недаром жена охает, вспоминая роскошную квартиру своего папеньки в летающем городе «Тверь» на орбите Луны.
           Но что у меня главное, так это интересная работа. Многие даже побаиваются иметь со мной дело: всё-таки я следователь. Случается, что ворочаю щекотливыми кое для кого делами. Занимаюсь космическими экспедициями. Казалось бы, это – передний край исследований и там всё идеально чисто, на должной, как говорится, космической высоте. Но уж я-то знаю, что так случается не всегда. Работы, в общем, хватает.
           Сегодня утром, как обычно, я вошёл в свой кабинет и устроился в уютном кресле перед своим большущим рабочим столом. Даже ноги вытянул. По утрам я обычно позволяю себе расслабиться на несколько минут, ведь впереди длинный день и много всяческих дел, а на работу нужно соответствующим образом настроиться.
           Однако утреннее настроение тут же исчезло, лишь только справа, на встроенном в стену экране, появилось лицо шефа, старика Джонсона.
           – Как дела, Сергей? – приветствовал он меня.
           Я изобразил на лице подобие счастья.
           – Всё в порядке, Генри, – улыбнулся я, а у самого внутри так всё и опустилось.
           Шеф утром – не к добру: дадут новое дело.
           – Есть работа, Серёжа, – широко улыбнулся шеф, стараясь подсластить пилюлю. – Дело высший класс. Настоящий следователь о таком мечтает всю жизнь.
           – Я не мечтатель, Генри.
           Джонсон пропустил реплику мимо ушей.
           – Заболел наш друг Ямбо. Говорят, что надолго, – ещё добрее улыбнулся шеф. – Думаю, что ты одно из его дел потянешь.       
           – Генри, посмотри, сколько у меня накопилось, – потряс я двумя пухлыми папками.
           – О, это я улажу, – отмахнулся Джонсон. – Их возьмёт Новиков.
           – Кто? – поморщился я. – Да ты шутишь.
           – Не расстраивайся. Пусть парень поучится. В конце концов пора узнать, на что он способен.
           – О чём это дело? – сдался я.
           – О, несложное. Его сейчас занесёт Кубичка. Ты лучше скажи, как жена?
           – Да ну её, – отмахнулся я.
           – Ха-ха-ха, – заскрипел Джонсон, грозя мне жёлтым сморщенным пальцем.
           Экран погас. Чёрт возьми! Такие хорошие, почти законченные работы, настоящие исследования, – и вдруг какое-то новое, наверняка запутанное дело.


II. ТОЛСТАЯ ПАПКА

           Без стука вошёл молчаливый и хмурый старик Кубичка. Положил на стол толстую папку и, шаркая ногами, ушёл. Очень неприятный тип этот Кубичка. Я его выношу с трудом. После экспедиции на Плутон, где он служил пилотом, Кубичка повредился умом. Случилось это пятнадцать лет назад, и подробности забылись. Шеф пожалел его и устроил к нам в канцелярию.
           Краем глаза я взглянул на папку. На ней аккуратными буквами выведено длинное название:

ДЕЛО №423

Досрочное возвращение галактического разведчика
«Виктория-302» из полёта к звезде Симилис.
Система Дальней Космической Разведки.

Начато                18 октября 2174 года.
Ведущий следователь           Г. Ямбо

           Название корабля ничего мне не говорило. Космос бороздят много экспедиций. Их там хоть пруд пруди.
           Я с наслаждением, до хруста в суставах, вытянул ноги и придвинул кресло ближе к столу. Первым делом жирно зачеркнул фамилию бывшего ведущего следователя, и ровным почерком вписал свою: С. Максимов.
           От дальнейших действий отвлёк телефон. Звонила жена.
           – Сержик, я просто потрясена нашим новым роботом, – тарахтела она, захлёбываясь от восторга. – Ты только послушай, как он мелодично разговаривает…
           – Знаешь, Мусенька, я занят по горло, – ответил я ледяным тоном.
           Чего доброго, в самом деле включит этого идиота!
           – Подумаешь, занят, – не смутилась жена. Она вообще редко смущается. – Ты лучше представь себе: у него четырнадцать сенсоров!
           – Мусенька, я занят, – взмолился я.
           Но куда там!
           – А какое имя я ему придумала, – застонала жена, – Давид!
           – Как здоровье папеньки? – невозмутимо вставил я.
           – Ну вот, всегда ты со своими дурацкими вопросами, – вздохнула Мусенька. – Слова нельзя сказать. Ну, чао. Побегу к Любочке.
           Я отключил телефон. Нужно наконец приступить к работе. Я глянул искоса на стол. Папка очень толстая, просто пухлая. Пока раздумывал: раскрывать её сейчас, или немного погодя, снова включился экран.
           – Ну как, принёс Кубичка фолиант? – спросил Джонсон.
           – Да, – протянул я. – Не решаюсь раскрыть.
           – Смелее, смелее, Сергей. Дело очень интересное. Честное слово, сам бы взял, да других дел полно.
           – Да, заманчиво, – согласился я уныло.
           – Ты уж хорошенько возьмись, поднатужься, вспаши, так сказать, этот пласт. Нужно только глубже вникнуть. Глубже, чем это делали до тебя. Ты умеешь, я знаю. Дерзай. Ты у нас ещё молодой, перспективный, и вообще… Да, слушай, мне только что звонила твоя жена.
           Я скривился всей челюстью. Господи, вот же неугомонная женщина!
           – У тебя не жена, Серёжа, а настоящий штык: и блестит, и колет. Хотела, представь себе, чтобы я отпустил тебя посмотреть на какого-то робота. Слушай, извини меня: это у неё давно? Я, конечно, не хочу вмешиваться в ваши дела, но просто интересно.
           – Женщина, – развёл я руками.
           – Ха-ха-ха, – залился Джонсон, смеясь до изнеможения, а затем махнул рукой и исчез.
           Вот же проклятое утро! Начну я когда-нибудь работать, или нет? Разозлившись на себя всерьёз, я в сердцах придвинул папку ближе к себе и раскрыл на первой странице.
           Чтение успокаивает. Знаю это по себе и рекомендую другим. Вот ты взвинтил себя – прочти страницу любого текста. Лучше и действеннее всяких лекарств.


III. ЧТЕНИЕ ДОКУМЕНТОВ

           Начиналось дело с документа, подписанного диспетчером космопорта Ганимед-2. В этом кратком сообщении диспетчер докладывал Земле о том, что с ним вышла на связь «Виктория-302» с просьбой разрешить посадку на Ганимеде. Следующая бумага содержала ответ Земли. Разрешение она давала, однако от диспетчера потребовала указать причину возвращения разведчика. Диспетчер в своём ответе объяснял, что, мол, у «Виктории» не хватило горючего. Судя по времени следующего запроса, Земля долго переваривала ответ. Недоумение Центра оказалось велико, ведь корабль едва успел начать полёт. Диспетчер, как человек дисциплинированный, снова связался с «Викторией». Далее прилагалось объяснение, записанное со слов командира корабля Никодима Колосова.
           Прежде, чем его прочесть, я открыл справочник, ежегодно выпускаемый издательством «Практическая космонавтика». Называется он «Современное состояние пилотируемых космических полётов». Меня интересовала глава «Галактическая разведка». Как-то так вышло, что в своей практике с разведкой сталкиваться почти не приходилось. Требовалось освежить знания.
           Так вот, существуют два ведомства, занимающихся разведкой в космосе. Одно из них называется – «Совет Постоянных Внешних Связей». Эта солидная организация в основном изучает и осваивает уже известные и давно посещаемые звёздные системы. Её разведка носит скорее подсобный характер. Есть ещё «Совет Дальней Космической Разведки». Он организует полёты к границам доступной Вселенной. Это ведомство по объёму работы и количеству экспедиций намного меньше. Космонавтов обычно отпугивает длительность полётов разведчиков. В эти экспедиции направляются только одержимые. Таким разведчиком и являлась «Виктория-302». Направлялась она к звезде Симилис, близнецу нашего Солнца, находящемуся в ста девяноста световых годах. Это страшно далеко даже в нынешний век скоростей. Экипаж – восемь человек. Экспедицию возглавлял Колосов, личность среди космонавтов известная. Летает всю жизнь, последние десять лет – бессменный командир нескольких миссий к далёким звёздам. В полёте его сопровождала жена. Кроме них, экипаж состоял из двоих пилотов, специалиста по астероидам и планетам, физика, биолога и астрофизика. Обычный состав. Три женщины, пятеро мужчин.
           Я закрыл справочник. Не густо. Посмотрим, что же ответил Ганимеду Колосов.

           ГРАВИГРАММА

           Диспетчеру космопорта Ганимед-2

           За четыре земных дня до ожидаемого перехода светового порога корабль был атакован мощным метеорным потоком в квадрате GN-4a. Получены значительные повреждения обшивки. Выведены из строя два двигателя системы ориентации. Нарушена целостность поля Хогга-Менсера. Имелись основания сомневаться в исправности локаторов дальнего обзора. Всё это вызвало необходимость в быстром устранении неполадок и последствий аварии. Два члена экипажа добровольно вызвались произвести наружный ремонт, и выполнили все требуемые работы быстро и качественно.   
           При возвращении модуль с ремонтной группой был повреждён одиночным метеоритом и отброшен от корабля. Я отдал приказ притормозить корабль, чтобы уравнять скорость с модулем, сблизиться с ним и принять на борт потерпевших аварию космонавтов.
           К сожалению, запаса воздуха в скафандрах членов ремонтной группы не хватило до окончания манёвра, и экипаж модуля погиб.
           В результате работы маршевых двигателей, необходимой для торможения, а также сближения с модулем, «Виктория-302» потратила столько топлива, что на последующий разгон, переход светового порога, торможение и обратный полёт, горючего не хватило бы.
           Я принял решение возвращаться в Солнечную систему.
           Погибли космонавты Детта Лундхольм и Марк Григориу.

           Командир          Н. Колосов

           Закончив чтение, я несколько минут неподвижно сидел перед раскрытой папкой.
           Мне приходилось прочитывать печальные страницы отчётов, подобные этой. Припоминаю первое потрясение, когда я едва не плакал, читая суховатые, нарочито скупые строки отчёта-реквиема командира Восьмой экспедиции к Солнцу. Позже я узнал, что эти строки писались рядом с обугленными останками девяти молодых парней, так нелепо погибших в протуберанце, в каких-нибудь сотнях километров от огнеупорного корабля-матки.
           Трагедии в космосе происходят и теперь. Редко, но всё же случаются и настоящие катастрофы. Гибель человека всегда трагична. К этому нельзя привыкнуть.
           Я продолжал листать страницы. Бегло просмотрел выписки из отчёта механиков космопорта Ганимед-2 о состоянии корабля после посадки. Перевернул схемы движения модуля, таблицы с расчётом скорости и силы ударов метеоритов, другие документы. Среди вороха стандартных отчётов неожиданной белизной сверкнула бумажка, исписанная острым, нервным почерком. Я вчитался в её смысл:

           Председателю Совета Дальней Космической Разведки, кавалеру Джакомо Рокко,

           Докладная записка

           Довожу до Вашего сведения моё мнение по поводу аварии на разведчике «Виктория-302», повлёкшей за собой гибель моих друзей.
           Не считаясь с многочисленными предупреждениями, действуя вразрез с мнением и волей экипажа, командир Никодим Колосов намеренно вёл нас к катастрофе, направив корабль в центр мощного метеорного потока. Когда же произошло непоправимое, командир на так называемых «добровольных» началах приказал второму пилоту Григориу и планетологу Лундхольм практически ценой своих жизней залатать наружную обшивку. Два смельчака в беззащитном модуле, естественно, потерпели аварию. Под давлением экипажа Колосов всё же решился оказать помощь израненным людям, но преступно затягивал начало торможения корабля. В итоге запас воздуха в скафандрах космонавтов был исчерпан задолго до принятия модуля на борт. Погибли прекрасные люди, сорвана экспедиция, которую тщательно готовили на Земле и надеялись на её результаты. Считаю, что во всём виноват один Колосов, о чём я и заявляю со всей ответственностью. Преступник и убийца не должен остаться безнаказанным.

Л. Гердас, физик, член экипажа разведчика «Виктория-302»

           Долго и с удивлением я всматривался в неровные строчки. Ничего подобного этой докладной записке прежде читать не доводилось. Помимо смысла написанного, в записке улавливалось ещё что-то. Не подлежало сомнению, что сочинён сей текст в один присест, под влиянием истерических мыслей и соответствующего настроения. После прочтения остался привкус какой-то личной трагедии. Сам вид записки, её чужеродная белизна в окружении голубоватых листов отчёта, – всё вместе подчёркивало холодный ужас произошедшего на борту космического разведчика. Дело открывалось с новой, неожиданной стороны.



ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СЛОЖНЫЙ ВЫБОР


I. УГРОЗА          

           В кают-компании собрались все. В особых случаях, когда опасность угрожала кораблю и экипажу, созывался общий сбор. Так гласил неписаный закон всех космических экспедиций.
           Часы показывали пять утра. Пять часов назад, во время вахты Колева и Лундхольм, радары отметили впереди повышенную метеорную активность. Мозг корабля вычислил, что поток метеоритов с огромной скоростью несётся навстречу. Пересечение с курсом корабля ожидалось девятнадцатого апреля, через четыре дня. К пяти утра Мозг уже рассчитал возможные последствия удара. Под угрозой оказывалась внешняя обшивка.
           Все члены экипажа уже знали об опасности и ожидали, что решит командир.
           Колосов выглядел уставшим. После бессонной ночи подросла щетина и покраснели воспалённые глаза. Командир сидел, тяжело опираясь правой рукой о столешницу. Пока члены экипажа, поднятые с постелей, рассаживались вокруг, Колосов долго глядел на каждого. Предстоял тяжёлый разговор.
           – Начну с главного. У нас новая обшивка, – сказал Колосов. – Ещё ни один корабль не имел такой защиты, как наша. Я имею в виду поле Хогга-Менсера.
           Он сделал небольшую паузу перед главными словами, и продолжил:
           – Можно поставить перед собой задачу избежать встречи с метеоритами. Для этого увеличивается скорость и корабль резко сворачивает в сторону. Казалось бы, всё просто. Но не нужно забывать, насколько быстро мы движемся уже теперь. Через несколько дней запланирован переход светового порога. Я только что получил от нашего Мозга расчёты. Получается, что даже при идеальных последствиях манёвра мы потеряем два года полёта. Корабль просто перескочит барьер не там, где нужно, и пойдёт к Симилис на досветовых скоростях, а это, как я уже сказал, лишних два года. И ещё неизвестно, где мы вынырнем после перехода порога. Кто поручится, что мы не окажемся в самом центре одной их трёх ближайших звёзд? А такая вероятность не исключена. И ещё. Имеются косвенные доказательства того, что мы и тут опоздали.
           – Может, всё же рискнуть? – осторожно спросил Колев. – Ведь два года – это не вся жизнь.
           – Я уверен в надёжности корабля, – повторил Колосов.
           – Что же делать? – спросила Венета.
           – То же, что и раньше, – ответил Колосов. – В нашем положении худшее – это паника.
           – Но Мозг рассчитал, что есть опасность и для новой обшивки, – сомневалась Детта. – При этом он, конечно же, учёл все возможности защитного поля.
           – Мозг только предупредил, – возразил Колосов. – Он отнюдь не считает опасность смертельной.
           – Да как же не считает, – вспыхнул Ломми, – когда ясно сказано, что столкновение угрожает обшивке корабля!
           – Не нужно придираться к машине, – поморщился Колосов. – Она обязана предупредить нас, а выражение, которое  при этом применила, всего лишь отражает заложенный в неё текст для каждого конкретного случая. Предупреждать иначе она просто не может.


II. ОБСУЖДЕНИЕ НЕ ПРЕДУСМОТРЕНО

           По выражению вытянувшихся лиц Колосов понял, что его слова никого не убедили. 
           – Командир, – тихо, но твёрдо сказал Григориу, – я не понял, зачем Вы нас здесь собрали. Обсуждение, как видно, не предусмотрено. Вы собрали нас не выслушивать наши мнения, какими бы они ни были.
           – По-вашему, зачем же? – усмехнулся Колосов.
           – Кажется, я догадываюсь, каковы косвенные свидетельства, о которых Вы только что упомянули, – продолжал Григориу. 
           – Я рад за Вас, – кивнул Колосов.            
           – Дайте ему сказать, – поддержал пилота Ломми.
           – Так вот, – вздохнул Марк и от напряжения густо покраснел. – Я хотел сказать, что от того, согласимся мы с Вами, или нет, ничего не изменится. Насколько я понял смысл Вашего намёка о косвенных свидетельствах, теперь поздно увеличивать скорость. Дело не в двух лишних годах, а в том, что резко увеличивать скорость уже нельзя: для нас это равносильно смерти. Вот и выходит, что поневоле придётся продолжить полёт так, как Вы это предлагаете. Или есть другой путь?
           – Нет, другого пути нет, – секунду поколебавшись, подтвердил Колосов.
           На лицах космонавтов в этот миг читались все виды эмоций, кроме радости. Повинуясь единому нервному порыву, все обратились к включённому экрану. Метеориты на нём пока ещё не появились, но в то, что это обязательно случится, и в то, что избежать встречи невозможно, каждый поверил сразу. Опасность чувствовалась кожей, нервами, всем существом. На такой бешеной скорости даже ничтожная пылинка могла прошить корабль навылет. А тут навстречу мчались камни и целые горы. Новая обшивка представлялась ненадёжной и несерьёзной, а недавно созданное поле Хогга-Менсера, создававшее защитный экран вокруг корабля, казалось небесспорным в борьбе с  межзвёздными глыбами.
           С давних пор, со времён первых дальних полётов, метеориты стали проклятием и ужасом космонавтов. Последний раз они напомнили о себе семь лет назад. Тогда метеорный поток уничтожил «Викторию-269», однотипного разведчика, практически близнеца их корабля.
           Перед лицом неожиданной опасности каждый космонавт припоминал подробности той катастрофы, и не хотел, чтобы подобное повторилось, во всяком случае – с ним лично.    
           Искра надежды всегда теплится в глубине человеческой души. Но сейчас жажда найти избавление утоляться не спешила, ведь люди сделаны не из железа, и каждый член экипажа с изумлением начал замечать, как где-то глубоко внутри начали вибрировать нервы.
           Объяснения Колосова никого не примирили с будущим, с неумолимо надвигающимся ужасом. Неосознанно, ещё в виде беспокойства за свою единственную жизнь, мучительно рождалось недоверие к руководителю экспедиции.
           Колосов это почувствовал. Опытный космонавт, он понимал ситуацию во всей глубине, в деталях, внутренним чутьём, но казался абсолютно спокойным. Колосов редко ошибался в оценке собственных поступков, и сейчас считал себя правым.
           Казалось, прошла бездна времени. В кают-компании стояла напряжённая тишина. Люди не желали неосторожным словом выдать внутреннюю борьбу. Они воспитывались в умении проявлять эмоциональную сдержанность, и, за редким исключением, привыкли многократно взвешивать слова прежде, чем их произнести. Все ждали, кто же начнёт говорить первым. Им оказался Гердас.


III. ВОТУМА НЕ БУДЕТ

           – Только что, – сказал он, стараясь, чтобы голос казался бесстрастным, – мы поняли, что теперь наша жизнь не стоит и ломаного гроша. В подобных случаях древние люди уповали на бога. На кого надеяться нам? Командир предложил всем подчиниться своим непродуманным решениям. Повторяю: непродуманным. Я предлагаю, – сорвался он на фальцет, – поставить на голосование вотум недоверия командиру, и немедленно начать торможение, если уж невозможно резко набрать скорость!
           Казалось, в кают-компании покачнулись стены. Несколько секунд космонавты потрясённо молчали. Колев с удивлением и нескрываемой брезгливостью рассматривал Гердаса. Словно впервые увидел его. Добродушие и беспечность физика замечали все, но то, что творилось в глубине его души, приоткрылось впервые. Колосов снова остро пожалел, что выпустил из рук подбор экипажа.
           Между тем космонавты обдумывали слова Гердаса.
           – Я согласна с Ломми, – первой решилась высказаться Венета. – Он прав. Непростительно, не советуясь с экипажем, принимать такие важные решения. Особенно, если торможение может нам помочь избежать непоправимого.
           – А я с тобой не согласен, – возразил Калиновский. – Командир имеет право решать за всех нас. Уверен, что и Вы так думаете.
           Колев, к которому относились последние слова, живо отстранился:
           – Это запрещённый приём. Кто Вам дал право?
           – Вотума не будет, – сказал командир, вставая.
           Он понял, что если панику не пресечь, коллектив может стать неуправляемым.
           – Пункт «восемь» «Устава космических экипажей во время межзвёздных перелётов», – напомнил Колосов, – даёт мне право в приказном порядке прекратить выражение недовольства действиями командира, если под угрозой оказывается выполнение его основных функций. Земле нужна экспедиция, чёрт возьми, а не сброд! А что касается торможения, то, имея такую огромную скорость, как наша, об экстренном её погашении может разлагольствовать только абсолютный профан. Я не позволю уничтожить корабль вместе с экипажем. Поэтому приказываю всем немедленно заняться своими непосредственными обязанностями. Всякий не подчинившийся будет изолирован. Возражения есть?
           – Жестокость не изменит ситуацию к лучшему, а только ещё быстрее развалит коллектив, – не унимался Гердас.
           – Пророчества отменяются, – резко осадил его командир. – К Вам первому я обращаюсь с приказом.
           – Слушаю Вас, – осклабился Ломми.
           – Лично Вы можете в полной мере насладиться иронией уже сегодня, – продолжал Колосов,– и не где-нибудь, а у метеоритоискателей. Вы, и… – он оглядел всех,– и Детта Лундхольм. Вы оба лучше многих знаете повадки метеоритов, вам и карты в руки. Всё, больше никого не задерживаю.
           Посреди наступившего молчания командир вышел из кают-компании. Нана попыталась остаться, но экипаж при ней столь красноречиво молчал, что пришлось уйти и ей.
           – Что ж, командир и тут отчасти прав, – нарушил молчание Калиновский.
           – В чём? – быстро спросил Гердас. – В том, что сейчас невозможно затормозить? Чепуха. Я это заявляю вам как физик. Манёвр с экстренным торможением теоретически возможен.
           – Не путайте теорию с практикой, – досадливо поморщился Калиновский, – и поскорее выбросьте эту фантазию из головы. Что нельзя сделать, того не сделаешь. Будьте мужественны. Сейчас раскисать нельзя. Подумайте лучше о том, что нас ожидает впереди.
           – Да что нас может ожидать? – взвизгнул начавший терять над собой контроль Ломми. – Смерть! Все подохнем!
           Его крик повис в воздухе.



ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ПРОТОКОЛЫ ДОЗНАНИЙ


I. ОТРЫВОК ИЗ ДОЗНАНИЯ ПИЛОТА ДУНКАНА КАЛИНОВСКОГО
   
           Отдельно лежали протоколы дознания всех членов экипажа. Первым, естественно, опросили Колосова. Командир подтвердил информацию, ранее высказанную им в гравиграмме. Гердас в дознании повторил свои нападки на Колосова. Затем Ямбо опросил Калиновского.


           Г. Ямбо.                Что Вы думаете о прошедшем полёте? Поддерживаете ли Вы обвинение командира, высказанное в Дознании физика экспедиции Гердаса?

           Д. Калиновский.   Я не согласен с Гердасом. Вначале полёт проходил нормально. Было немного скучновато, но так и происходит в дальних полётах. Занять себя хоть какой-нибудь работой возможностей имелось немного. Наверно, именно поэтому у некоторых сдали нервы во время кризиса с метеоритами. Я имею в виду прежде всего Гердаса. Заметно стало, что этот человек начал выпадать из коллектива.

           Г. Ямбо.                Вы так считаете?

           Д. Калиновский.    Да. Этот человек вообще непонятен. С самого начала относительно него у меня возникло нехорошее предчувствие. Многие заметили, что полёт ему явно в тягость. Особенно это проявилось перед самым кризисом. Нервы у человека натянулись, если можно так выразиться. Хотя, я бы не сказал, что ему на корабле жилось плохо. Никто его не ущемлял, не подначивал, как это обычно принято с новичками. Напротив, он сам считался острым на язык. Это, в общем-то, неплохое качество: полёт длительный, и без шутки никак нельзя. А вот когда объявились метеориты, он струсил, запаниковал, начал пререкаться с командиром. Он предлагал резко затормозить корабль и обойти рой.

           Г. Ямбо.                Это было возможно?

           Д. Калиновский.    Как Вам сказать… Сам по себе манёвр с торможением на такой скорости очень опасен. Не помню ни одной экспедиции, где бы его использовали. Хотя в принципе, конечно, такое действие возможно. Нужны были, так сказать, либо сверхсмелость, либо, если хотите, сверхотчаяние, чтобы решиться на такое рискованное решение.

           Г. Ямбо.                Допустим, манёвр удался. Экспедиция достигла бы поставленной цели?

           Д. Калиновский.    Возможно. У разведчиков не принято загадывать наперёд.

           Г. Ямбо.                Кто ещё разделял мнение Гердаса?

           Д. Калиновский.    Я лично не разделял. Об остальных членах экипажа ничего определённого сказать не могу. Возможно, в душе кто-то и сомневался. Нет, не знаю.


II. ОТЧЁТ КОЛОСОВА И РЕЗОЛЮЦИЯ НА НЁМ

           В дознаниях Ямбо почти не упоминал имени командира «Виктории». Вопрос о виновности Колосова напрямую не ставился. Словно записки Гердаса не существовало вовсе. Что это: позиция следователя, или тактический ход? Меня это дело начало интересовать всё больше и больше.
           Перво-наперво я узнал, с чего всё началось.
           Совет Космоплавания, объединяющий людей, связавших свою жизнь с космосом, запросил Совет Дальней Космической Разведки о причинах неудачи экспедиции. На её подготовку Земля затратила значительные материальные ресурсы, и теперь желала знать, каким образом они использовались.
           В свою очередь, Совет Дальней Космической Разведки затребовал от Колосова полный отчёт. Он и стал первым крупным документом, осевшим в этой папке. Я перелистал его, но мало что понял в бесконечном верчении цифр, формул и графиков. Ясно одно: Колосов настаивал на в целом положительном значении полёта. Он писал, что впервые испытано в действии поле Хогга-Менсера. Не по вине экспедиции оно оказалось недостаточно устойчивым. Колосов утверждал, что в техническом и технологическом плане полёт принёс пользу. Вину за смерть космонавтов он на себя напрямую не брал. Колосов писал, что в сложившейся критической ситуации иначе действовать не имелось оснований. На месте двоих погибших могли оказаться любые двое космонавтов-членов экипажа.
           В краткой резолюции на отчёте Колосова руководство Совета Дальней Космической Разведки приняло сторону командира экспедиции. Едва завязавшись, дело готовилось затихнуть и отправиться в архив.
           Вот тут-то и появилась докладная записка Гердаса. Дело постановили пересмотреть и передали на доследование к нам, в Следственную Комиссию Совета Космоплавания, а конкретно – Горацию Ямбо. Как мне показалось, он дело почти закончил, и на днях намеревался передать Джонсону для дальнейшего решения, однако неожиданно заболел, и старик отдал материалы мне, да ещё и посоветовал глубже в них разобраться. Похоже на то, что старик – хитрая бестия – в чём-то сомневался. Но в чём?
           Удивило также отсутствие сопроводительной записки, которую для Джонсона должен составлять ведущий дело следователь. Вырисовывалась только одна причина: Ямбо что-то разнюхал, и это «что-то» оказалось настолько важным, что требовало пересмотра чуть ли не всего дела. В Следственной Комиссии я работаю не так давно, однако твёрдо усвоил, что в подобных случаях иной причины просто не может быть.
           Едва ли Джонсон этого не знал.
           Что же это за таинственное «что-то», если его испугался сам Джонсон? И что за болезнь согнула Горация именно тогда, когда дело начало поворачиваться другой стороной, в чём я почти не сомневался?
           Впрочем, вскоре все досужие мысли я отбросил прочь. Решил, что пока сам во всём не разберусь, никакие выводы делать не имею права.
           Прочтя несколько дознаний, отчёт, другие документы, я постепенно погружался в атмосферу, окружавшую героев произошедшего события. Чтобы полнее разобраться в движущих мотивах поступков людей, необходимо уяснить для самого себя, что за люди составляли экипаж «Виктории».

          
III. ОТРЫВОК ИЗ ДОЗНАНИЯ БИОЛОГА ВЕНЕТЫ КОЛЕВОЙ

           Г. Ямбо.                Что бы лично Вы посчитали главным, подводящим итог прошедшей экспедиции?

           В. Колева.               Итог? Не знаю. Главным событием считаю гибель Марка и Детты. Произошедшее ужасно. До сих пор не могу прийти в себя. Это словно кошмарный сон.

           Г. Ямбо.                Я понимаю Вас.

           В. Колева.                Да, да. Словами моё состояние объяснить трудно. Полёт продолжался долго. За это время я всех узнала довольно хорошо. Даже Детту жаль по-человечески, хотя она казалась довольно закрытой личностью, и не имела друзей. Она, знаете ли, имела очень сволочной характер.

           Г. Ямбо.                Вот как? И в чём же это её свойство  проявлялось?

           В. Колева.                Гордячка она. Простите за выражение, но от неё на световой год несло презрением ко всем нам. Понимаю, что об умерших не принято говорить плохо, но истина дороже.

           Г. Ямбо.                Гм. Это Ваше личное мнение, или его разделял ещё кто-нибудь? Поверьте, это очень важно.

           В. Колева.                О, конечно, не только я одна. Детту даже побаивались. Такие, знаете, холодные глаза, ледяное лицо. Мне кажется, её опасался даже командир, а уж он, как всем известно, самый настоящий буквоед и сухарь. До того сухарь, что о нём и его жене даже сочинили анекдот. Вы не слышали? Могу рассказать, он безобидный.

           Г. Ямбо.                Нет, нет, в следующий раз. А кто такой Марк Григориу? Не ходили ли о нём какие-нибудь истории? Каков его характер? Он тоже сухарь?

           В. Колева.                Какой Вы, право… Марк – мальчик. Сухарь? Разве можно так говорить об этом юноше? Совесть нужно иметь, господин следователь.

           Г. Ямбо.                Простите, простите ради Бога. Я и не знал, что он Вам так дорог.

           В. Колева.                Ну, знаете…



ГЛАВА ПЯТАЯ. ШЕСТИЧАСОВАЯ ВАХТА


I. ВОПРОС               

           – Ты любишь своего мужа? – вдруг спросил Марк.
           Венету вопрос застал врасплох. Шла ночная шестичасовая вахта. Как-то так получилось, что Венета дежурила без Игнасия. За всю вахту они с Марком едва перебросились несколькими фразами. Тем неожиданнее прозвучал вопрос. Что ответить? Проучить мальчика за дерзость? Указать на разницу в возрасте? Или отшутиться?
           Марк смотрел на неё в ожидании ответа, и смотрел, казалось, серьёзно. Ни разу не смигнул. Кисти его рук в нетерпении сжимали и разжимали подлокотники кресла.
           – Зачем ты это сказал?
           – Просто так.
           – Ну, если просто так, тогда отвечу – сказала Венета, обдумывая, с чего начать.
           Она вдруг и сама спросила себя, любит ли мужа, и вопрос не показался праздным. Поэтому и пауза, повисшая после её первых слов, затягивалась.
           – Мне тридцать два года, – сказала Венета, невесело улыбаясь. – Муж просто необходим. Надеюсь, это понятно.
           – Понятно, – повторил Марк. – Ты не любишь его.
           – Я этого не говорила.
           Она подумала об этом. Сравнила. Игнасий здорово проигрывал Марку. Скинуть бы с себя лет пять…
           – Чего ты хочешь от меня?
           – Ты не любишь его – повторил Марк.
           У него пылали глаза.
           Венета растерялась. Боже, да ведь это признание в любви. Отчаянный юноша. А Игнасий? Она представила, как он, толстый, с тройным подбородком, на её зов медленно поворачивает свою голову на толстой шее, затем так же неторопливо возвращает её на прежнее место. Это вызывало улыбку. В первый раз смешно, во второй – скучно. В третий – противно. Игнасий всё чаще раздражал её тряпичным, как ей казалось, характером и кукольной медлительностью. Всё так, но Венета не могла и предположить, что подсознательная нелюбовь к спутнику жизни так глубоко и крепко сидит в ней.


II. ОТВЕТ

           В ожидании ответа Марк непроизвольно приоткрыл губы. Сверкнула белизна молодых зубов. Какие зубы у Игнасия? Забыла. Да разве обратишь внимание на всё устоявшееся и привычное? Ей нравилась матовая, ещё юношеская кожа на лице Марка – до неё хотелось дотронуться. Обращали на себя внимание лоб, волосы, нос и дрожащие от сдерживаемого желания тонкие, почти прозрачные крылья ноздрей. Влюбилась?
           – Не знаю, Марк. Правда не знаю. Жизнь такая штука, что всё может случиться, – сказала Венета словно бы для себя, но так, чтобы Марк услышал и понял.          
           Сказала – и внутренне приготовилась.
           Григориу несколько секунд обдумывал. На первый взгляд казалось, что не произнесены слова, которых ждал. Интуиция мужчины подсказывала обратное. До дрожи в руках Марк боялся ошибиться и встретить отпор. Но подумал, что отступать поздно.
           Он неторопливо встал, пробурчал что-то, не относящееся к разговору, и словно бы случайно подошёл к Венете почти вплотную. Всем своим видом показал, что разговор ему наскучил, повернулся спиной к Венете и пощёлкал тумблерами на пульте управления. Заодно проверил внутренние системы корабля. Убедился, что все системы действуют без отклонений. И лишь затем повернулся к Венете лицом.
           – Всё нормально, – сказал он, боясь, что она заметит, как дрожат его губы.
           – Да? – не поверила Венета.
           Она встала и, будто нечаянно, придвинулась к Марку. Повторяя его движения, начала проверять сама.
           Возникшая между ними близость намагнитила обоих. Критический рубеж оказался совсем рядом. Каждый боялся отталкивания и втайне приготовился ко всему. Когда же оказалось, что отталкивания нет, оба с долгим нервным выдохом приникли друг к другу горячими и влажными губами.



ГЛАВА ШЕСТАЯ. ТЕСТЬ


I. СОМНЕНИЯ

           Нана Колосова и Игнасий Колев ничего нового к рассказам своих товарищей по экспедиции не прибавили.
           Я закрыл папку и задумался. Что же именно нужно расследовать? Этот вопрос предстояло выяснить прежде всего. И я стал раскладывать по полочкам всё, что узнал.
           Выходило следующее. Экспедиция отправляется в далёкий космос. Пока полёт проходил в штатном режиме, а члены экипажа притирались друг к другу, не возникало никаких проблем. Но стоило равновесию нарушиться, как сотворённый несколькими годами полёта мирок разлетелся вдребезги. Гибель двоих космонавтов разрушила единство оставшихся в живых, и командир поворачивает корабль назад.   
           Земля удивилась столь раннему возвращению, но высшее начальство в своей резолюции на доклад командира фактически оправдало его действия.
           Что в этой ситуации делать мне? Принять точку зрения Совета Дальней Космической Разведки, или представить свою? А есть ли она? И какой должна быть? Вопросы, вопросы…
           Я мысленно пытался поставить себя на место Колосова в момент принятия решения. Что делать? Корабль починен трагически погибшими космонавтами – командир сам об этом пишет. Выходит, можно продолжать полёт. Но Колосов поворачивает назад. За это решение экипаж его не упрекает. Непосредственное руководство тоже поддерживает командира. Значит, Колосов поступил правильно?
           Так что же расследовать? Моральные качества командира? Нужно ли этим заниматься такой солидной службе, как наша?
           Я встал в тупик.
           Промелькнула трусливая мысль: что, если немедленно отказаться от этого непонятного дела? Но не мог же Джонсон отдать мне заведомый «тухляк», почему-то намекая при этом на его исключительность! А вдруг он ошибся?
           Вспомнилось, что в папке отсутствует сопроводительная записка, которую должен был написать Ямбо. Да, без Горация не разобраться. Нужно его найти, где бы он ни скрывался. Я подозревал, что он и не болен вовсе. Что-то мне подсказывало, что это именно так.
           Я почувствовал неизвестную до сей поры неуверенность в собственных силах. Наверно, такое же чувство испытывал и Колосов за несколько дней до встречи с метеоритами. Тогда он не решился на торможение только потому, что до него этот манёвр никто не делал. Естественное чувство слабого человека. Стоп! Колосов – слабый человек? Или нет? А если всё-таки слаб – вопреки всему тому, что о нём думали те, кто его знал?
           Я обнаружил, что от моих умозаключений дело вперёд не продвигается.
           Незаметно рабочий день закончился. Требовалось определить план действий, но усталость и банальный голод не давали сосредоточиться. С чувством крайнего неудовольствия я положил папку в ящик стола, закрыл его на ключ и отправился домой.


II. У ПЛИТЫ

           Как хорош бывает обильный домашний стол! Жена, при всех своих причудах, готовить умеет божественно, особенно, если я сильно проголодаюсь. Кухня – её стихия. Когда она орудует у плиты, можно бесконечно любоваться округлыми формами Мусеньки и её торжественным затылком с крашеными под золото волосами, заколотыми кверху. От избытка чувств иногда даже тянет нежно похлопать жёнушку по мягкому месту, на что Мусенька обычно говорит примерно так:
           – Сержик, я вижу, сегодня ты в хорошем настроении. Это так мило с твоей стороны, что я не могу не обрадовать тебя…
           И далее следует интригующее сообщение о каком-нибудь её новом приобретении. Сначала я с притворным видом морщусь, изображаю благородное негодование, но стоит Мусеньке, подавая на стол очередной кулинарный шедевр, страстно поцеловать меня в лоб, как я оттаиваю и тут же прощаю все её чудачества.
           Благодаря стараниям жены квартира наша напоминает если не музей, то склад уж точно. Чего здесь только нет! Иным вещам, честно говоря, я и названий не знаю, но Мусеньку они умиляют до слёз. Какую-нибудь безделушку из старинного фарфора она не реже раза в сутки протирает, дышит на неё, ласкает взглядом. Сам я не очень падок на подобные вещи, но понимаю, что иногда встречаются забавные экземпляры. Например, старинное лошадиное седло. Бывает, что я в него для разнообразия жизни даже сажусь, особенно если нужно настроиться на отвлечённый лад. Мусеньке это не нравится, она то и дело прогоняет меня с седла, напоминает о его бесценности, но это только веселит и приводит в хорошее настроение.


III. КАМЕНЬ С ВЕГИ 

           Сегодня у нас на обеде присутствует сам тесть. Павел Митрич, подобно моей Мусеньке, увлечён собирательством. Он снаряжает космические экспедиции и поэтому предпочитает вещи в основном неземные.
           В этот раз он принёс перстень с камнем яичного цвета.
           – Ты оцени, Мусик, редкий благородный цвет этого камешка, – не нарадуется тесть.
           – Боже, какая прелесть, – восторгается жена, трепещущими пальцами оглаживая диковинный минерал. – Где ты его достал?
           – Да так, по случаю, – скромничает Павел Митрич. – Один знакомый космонавт мне целый кусок подарил, килограмма полтора. Я отдал знакомым ювелирам, те аккуратно отделили небольшой кристалл, огранили, облагородили, и вправили. Камешек этот из системы Веги.
           – И сколько же он стоит? – интересуется Мусенька.
           Павел Митрич закатывает глаза и басит, подняв вверх указательный палец:
           – Мусик, это уникум. Ему нет цены.
           Мусенька ошпаривает меня презрительным взглядом.
           – У нас такого никогда не будет, – вздыхает она.
           Я непроизвольно поёживаюсь.
           – Ну почему же, доченька, – ласково продолжает Павел Митрич, – это же только кусочек. Остальное сохранилось. Для тебя я, так и быть, выделю такой же кристалл. Сделаю это доброе дело. Но имей в виду: огранка и оправа стоят недёшево.
           – Папочка, ты просто клад! – ахает жена и сверлит меня пронзительным взглядом.
           Я налегаю не котлеты особого приготовления, но Мусенька бесцеремонно отрывает меня от этого полезного дела.
           – Да отлипни ты от тарелки – возмущается она. – Речь идёт о недорогом перстеньке для твоей Мусеньки.
           Я только что смирился с домашним роботом-секретарём и новые расходы в мои планы никак не входили. Я умоляюще посмотрел на жену, однако в её глазах увидел только отблеск папашиного перстня с минералом яичного цвета.
           – Делай что хочешь, – соглашаюсь я.
           Сопротивляться жене бесполезно. К тому же прослыть скрягой в глазах тестя не очень хочется.
           – Мы согласны, папочка, – улыбнулась жена.
           – Хорошо, Мусик, – кивнул Павел Митрич. – С этим решено.


IV. ДАВАЙ ПОГОВОРИМ

           – Давай поговорим о твоей работе, Серёжа, – неожиданно повернулся ко мне Волканов. – Что у тебя нового?
           – Да так, всё по-старому, – сказал, отхлёбывая глоток чая. – Сегодня, правда, новое дело подбросили.
           – Интересное? – спросил Павел Митрич, подавляя зевок.
           – Так себе, – пожал плечами я.
           Дело ведь секретное, а я не хотел вылететь с работы, рассказывая на каждом углу о его содержании.   
           – Не скромничай, Серёжа, – пробасил Павел Митрич. – Дела у тебя, конечно, не предполагают огласки, но мне рассказать можно, хотя бы в общих чертах. По роду своей деятельности мне известно многое, так что не стесняйся.
           «Ни черта он не знает», – понял я.
           На лице моём, конечно, скромная вежливая улыбка любимого зятя.
           Волканов – личность весомая, с колоссальными связями. Раздражать его не решаются куда более видные люди, чем я, скромный следователь.
           – Расскажи, расскажи, не скромничай, – фамильярно толкнул меня в бок тесть, видя, что я замялся. 
           Волканов один из немногих чудаков, даже в наше время имеющих привычку курить табак. Вот и теперь у него в зубах дымилась толстенная сигара. Она издавала убийственную вонь, однако я терпел и старательно разгонял дым руками. Тесть делал вид, что этого не замечает, и продолжал пыхтеть прямо мне в лицо. Чтобы отвлечь Павла Митрича от сигары, я начал рассказывать. Всё-таки тесть родственник, успокаивал я себя, так почему бы ему и не поведать кое-что, самую малость?
           – Около года назад вернулся на Землю разведчик «Виктория-302». Шёл он к звезде Симилис, но прервал полёт и возвратился.
           – Что так? – бросил Павел Дмитрич, выпуская дым.
           – Я пойду, вытру стол на кухне, – заторопилась жена.
           Она терпеть не может разговоров о работе.
           – Посиди ещё с нами, – попросил Волканов для приличия. – Серёжа так интересно рассказывает.
           – О, эти его рассказы, – зевая, поморщилась жена и поглядела на меня так, словно я её робот-секретарь.
           Не в моих планах ссориться с женой. Опустив глаза, я старательно допил чай из своего стакана.
           Лишь только жена ушла, я продолжил:
           – Путь «Виктории» преградил метеорный поток. Он оказался настолько мощным, что вызвал появление прорех в защитном поле. Командир для его починки послал двоих. Метеорит пробил их модуль и отбросил от корабля. Чтобы сблизиться с модулем, командир затормозил корабль и всё-таки принял потерпевших на борт. К сожалению, эти двое были уже мертвы: у них закончился воздух. Для нового разгона и продолжения пути горючего могло не хватить, и командир принял решение повернуть назад. Вот и всё.
           – Ну и что? – поднял брови тесть. – Ты-то причём?
           – Сорвана экспедиция. Впустую потрачены средства. Нужно взвесить все «за» и «против», и представить свои соображения.
           – Командира «Виктории» я немного знаю, – после недолгого молчания заявил Волканов.
           – Да? – удивился я.
           – Видел как-то. Его фамилия, по-моему, Колоколов.
           – Колосов, – уточнил я.
           – Может быть. Мне пришлось снаряжать эту экспедицию.
           Я кивнул. Тесть имел отношение ко многим экспедициям как поставщик оборудования и много чего ещё.
           – Что же Вы им поставили, Павел Митрич?
           – Многое. От пищи до новейшего защитного поля.
           – Поля? – переспросил я скорее машинально.
           – А что здесь такого? Я узнал, что есть новое поле, и предложил его командиру экспедиции.
           В моей голове начали связываться определённые мысли.
           – А это поле имеет сертификат? Его проверяли в реальных условиях? – спросил я как можно хладнокровнее.
           – Документы все имелись. Но в точности – не знаю. Все вопросы – к руководству. Привезли оборудование мои ребята, силовую установку и эмиттеры установили специалисты, а эксплуатация – дело командира.
           – Это поле отказало, – напомнил я, – а при его ремонте погибли люди.
           – Э, Серёжа, ты начал не туда загибать – осадил меня тесть. – Я тут ни при чём. Этот Колосов даже благодарил меня. Приятно вспомнить. Он даже подарил мне на память ветку какого-то дерева с Эридана. И вообще мы с ним расстались друзьями.
           Я внимательно посмотрел на Волканова. «Видел как-то. Немного знаю. Фамилия Колоколов». Зачем лгать? Но что мне оставалось делать? Тесть человек влиятельный, в эту кашу его впутывать никак нельзя. С другой стороны, его связь с неудачей экспедиции налицо.


V. КЛЕЩИ СЖИМАЮТСЯ

           Тесть словно понял глубину моих сомнений.
           – Ты, Серёжа, не очень-то налегай на мою роль в этой истории. Наверно, ты уже догадался, что я давно и прекрасно всё знаю. В конце концов, ты всё равно узнал бы о моём косвенном участии. Не правда ли? Именно поэтому я и решил сегодня поговорить с тобой. Ты понял меня?
           – Вы знали, что поручено это дело мне, – с горечью в голосе сказал я.
           – Не только знаю. Это я подсказал Джонсону отдать его тебе.
           – И старик знает всё?
           – Нет, конечно. Просто он мне кое-чем обязан. И, кроме того, ты всё-таки не чужой мне. Ну, в общем, ты понимаешь…
           Ну и дела. Я оказался пешкой в игре тестя. Вот тебе и занятное дельце!
           Так как я всё ещё молчал, Волканов продолжил:
           – Ты, Серёжа, поверни дело так, чтобы наказали настоящего виновника, если уж нельзя вообще замять. Конечно же, это Колосов.
           «Что же мне делать?» – соображал я.
           – Голова разболелась, – соврал я.
           – Это естественно, – кивнул тесть. – Так мы договорились?
           – О чём? – слабо улыбнулся я.
           Боже, что за кошмарный день!
           Тесть внимательно осмотрел меня с головы до ног и, вероятно, понял моё состояние.
           – Хорошо вы живёте, – обвёл он руками вокруг. – Всё у вас есть, имеется возможность заниматься хобби. Очень дорогостоящим хобби. Тяжело представить, что Мусенька может оказаться без средств на покупку безделушек. Ведь у вас неплохо с деньгами? А за излишества нужно платить, и немало. Подумай об этом, Серёжа.
           Я сидел прямой как палка и чувствовал на щеках жар. Чёртовы связи проклятого тестя! Внутри начала подниматься ненависть к этому холёному борову. Захотелось раздавить его, смять, выбросить в окно, растоптать ногами. Но как я мог это сделать, если моя ненаглядная Мусенька наверняка окажется с ним заодно. Это ясно как дважды два! Клещи отца и дочери Волкановых угрожающе сжимались. Освободиться от мёртвой хватки я не мог, не чувствовал в себе сил.
           Тесть встал, сказал что-то ободряющее на прощание, крикнул Мусеньке, что уходит, а я всё сидел и тупо улыбался.
           Помню, я даже сказал тестю что-то согласное, унизительное и заискивающее, но встать и проводить Павла Митрича до дверей уже не смог. В последнем взгляде Волканова не было удовлетворённости, в нём промелькнуло сомнение. Или это только показалось? Смыслы редко меняющихся выражений на пухлом лице отца Мусеньки для меня всегда оставались загадкой. Не лицо, а маска, закрытая для эмоций. Так же, как наглухо, замками-«молниями» застёгнута его одежда.
           – Что с тобой? – спросила жена. – Ты даже не встал проводить Павла Митрича. Я всегда говорила, что ты невоспитанный медведь.
           Я не нашёл в себе сил даже повернуть голову в её сторону.



ГЛАВА СЕДЬМАЯ. МЕТЕОРИТЫ И НЕ ТОЛЬКО


I. СООБЩЕНИЕ КОМАНДИРА

           Корабельный календарь показывал утро шестнадцатого апреля. Колосов снова собрал экипаж в кают-компании. Пришли все, кроме вахтенных – Колева и Калиновского.
           Настроение большинства оптимизмом не отличалось. Как ни странно, особенно подавленной выглядела Детта. Мелкие морщинки покрывали кожу лица. Глаза казались запавшими. Заметно дрожали пальцы рук. Вчера, во время дежурства у метеоритоискателей, ею и Гердасом обнаружены первые одиночные метеориты. Коллеги с удивлением, а некоторые и с удовлетворением, приписывали её нынешнее состояние трусости. На Детту старались не смотреть.
           Напротив, Ломми выглядел прекрасно. Его лицо дышало здоровьем. От вчерашнего, памятного всем срыва, не осталось и следа. Толстые губы свернулись в ироническую улыбку, а пальцы отбивали на крышке стола бодрую мелодию. Казалось, он готовился к схватке с командиром.
           Венета сидела за большим столом напротив Ломми и тягучим взглядом наблюдала за его прыгающими пальцами. На её лице сквозь напускную безучастность читалось едва скрытое нетерпение. Венета то и дело поглядывала на Марка, с равнодушным видом отпивавшего большими глотками из стакана свежий апельсиновый сок. Закрыв глаза, он чему-то улыбался.
           Наконец вошли Колосов с женой.
           – Надеюсь, нас ждали недолго, – начал Никодим, усаживаясь напротив Марка и подвигая стул жене.
           – Как сказать, – усмехнулся Ломми. 
           Колосов и бровью не повёл.
           – Я собрал вас на несколько минут, – продолжал он. – Не волнуйтесь, о метеоритах не скажу ни слова.
           Он замолчал, давая возможность оценить сказанное. Люди сидели тихо, никто не смотрел на командира. Ломми заметно поскучнел, узнав, что о метеоритах на этот раз ему поспорить не удастся.
           – Мой разговор о другом, – продолжал Колосов. – Двадцать первого апреля мы должны преодолеть световой барьер. Никто из вас, кроме Наны, да ещё Дункана, не проходил через это. Бояться не следует, однако и беспечность нужно оставить, если кто-то ещё ею страдает. За два часа до перехода вам выдадут по таблетке ИУСП-18а, а после её приёма – в своих каютах, в своих постелях – примете электросон. 
           – Дежурить никто не будет? – спросила Венета.
           – Нет. Бодрствовать останется только мозг корабля. Людям покидать постели запрещается.
           – И долго это продлится? – снова подала реплику внимательно слушавшая Венета.
           – Человеку кажется, что всё происходит мгновенно. Время здесь роли не играет. Скажу только, что мозг корабля разбудит всех вовремя, как только упадёт скорость.
           – А что, если не спать? – поинтересовался Ломми.
           – Вам этого не позволят, – успокоил его Колосов.   
           – А всё-таки? – настаивал Ломми.
           – Ну, знаете, – развёл руками командир. – Такой вопрос…
           – Вы не хотите отвечать потому, что этот вопрос задал я? – вкрадчиво прошептал Гердас.
           Его пальцы уже давно не отбивали дробь на крышке стола, а намертво вцепились в неё.
           – Я отвечу всем, – вздохнул Колосов. – Вы знаете, что наши гравитационные усреднители рассчитаны на досветовые скорости. Перед самым порогом и во время его перехода они малоэффективны. Ещё не построили такие усреднители, которые полностью исключили бы резонанс массы. Теоретически они возможны, а вот поставить их на корабль пока нельзя – они «съедят» в несколько раз больше энергии, чем вырабатывает корабль, да ещё такой маленький, как наш. Поэтому и приходиться употреблять кислые таблетки, так называемые индивидуальные усреднители светового порога, сокращённо – ИУСП-18а. Они снижают перегрузки, и довольно значительно, до пяти «же». Это терпимо, тем более – во сне. Теперь о самом сне. Переход сначала испытывали на кольцевой трассе. Оказалось, что после прохождения светового порога с предварительным принятием таблеток, в психике некоторых космонавтов произошли изменения. Десять лет никто не решался повторить испытания, а когда всё же повторили, то добровольцы на всякий случай усыпили себя с помощью аппаратуры электросна. И всё прошло гладко. Почему так произошло и какое влияние на устойчивость психики оказывает электросон, по сей день неясно. Но факт остаётся фактом: сотни раз перепрыгивали свет, и всё кончалось хорошо. Это ответ и на Ваш вопрос, Гердас.
           Колосов увлёкся, говорил непринуждённо и с удовольствием сам себя слушал. Остановившись, к своему удивлению, он не нашёл отклика на свой энтузиазм. Командир как-то сразу потускнел, пожевал губами и добавил с горечью:
           – Кстати, перед полётом для всех вас предусматривалось прохождение  детального инструктажа о правилах перехода. Сегодня я должен был только повторить основы безопасности, но, судя по вашим вопросам, вижу, что инструктаж прошли плохо.
           – Никодим! – попросила Нана.
           – Хорошо, хорошо, извини.
           Колосов взял себя в руки, поднялся и спросил:
           – Кто меняет вахтенных?
           – Я и Марк, – отозвалась Венета.
           – Нужно следить за роем. Возможно, он не такой узконаправленный, как кажется. Рядом с ним возможно появление рассеянных пучков и отдельно летящих метеоритов. Они уже сейчас вполне способны достать нас.
           Колосов перевёл взгляд на экран. 
           – Дункан, как ведёт себя поле?
           – Пока всё в порядке, – ответил из рубки вахтенный Калиновский.
           Колосов тяжело вздохнул, взял под руку Нану и вышел.
           – Нелёгкий характер у нашего командира, – пожаловался Марк.            
           – Мучается, – усмехнулся Ломми. – Понял, что пошёл против коллектива.
           – Это ты-то коллектив? – неожиданно вспыхнула Детта.
           Ответом ей послужили несколько любопытных взглядов. Детта смутилась и с гордым видом покинула кают-компанию.
           – Послушайте, да вы все какие-то психи, ей-богу, – развела руками Венета. – Пойдём-ка в рубку, Марк – там спокойнее, да и вахта наша не далее, чем через полчаса.


II. ПЕРВЫЙ МЕТЕОРИТ

           БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ
           Разведчика переднего края «Виктория-302»

           16 апреля 2170 года               12.00 по внутреннему времени

           Во время вахты отмечено появление первого метеорита, пересёкшего курс корабля. Поле Хогга-Менсера его отбросило. Поперечник метеорита составил 1,5 сантиметра. В результате действия поля обшивка кратковременно нагрелась на 0,02 градуса по Цельсию.
           Ранее утром экипаж слушал сообщение командира о правилах перехода светового порога. Состояние здоровья космонавтов хорошее. Исследования ведутся по плану. Свободный от вахты и исследований экипаж занимался на гимнастических снарядах и отдыхал.
                Второй пилот        М. Григориу
                Биолог              В. Колева

           Окончание шестнадцатого и весь день семнадцатого апреля прошли нормально. Командир в рубке показывался редко, предпочитая проводить время в своей каюте. Остальные члены экипажа старались без надобности о метеоритах не вспоминать, да и вообще разговаривать поменьше.
           В воздухе висело ожидание чего-то нехорошего. Чем меньше времени оставалось до предсказанного столкновения, тем туже натягивались нервы, и тем беззаботнее старался казаться каждый. Казалось, соверши кто-либо малейшую ошибку в этом ритуале беспечности, и всех охватит истерика.


III. БРИТВА

           Утром восемнадцатого апреля, убирая в своей каюте, Венета нечаянно уронила бритву мужа.
           – Откуда у тебя руки растут? – неожиданно для самого себя, с надрывом заорал Игнасий. – Ты что, вообще не соображаешь?
           – А ты чего разлёгся, чёртов мешок? – подхватила жена, чувствуя, что разрывается от злости. – Получай свою бритву, бездельник!
           И бритва полетела в Игнасия. Едва увернувшись, Колев вскочил с постели и с накатившей вдруг яростью бросился на жену.
           – Убивают! – взвизгнула Венета и пулей выскочила из каюты.
           На шум выбежали отдыхавшие в своей каюте Колосов с женой. Командир ожидал взрыва эмоций от кого угодно, только не от Колевых. Он растерялся и, расставив руки, пытался удержать Венету. Сквозь слёзы она истерически хохотала и пыталась рвать на Никодиме комбинезон. Командир утешал её, гладил по голове, но Венета лишь билась в его руках.
           – Дерётесь? – только и смог сказать Колосов.
           Наконец он отпустил женщину и собой загородил дорогу безумно хрипевшему Игнасию.
           – Пропусти. Я её, суку, задавлю! – с пеной у рта кричал Колев, стараясь прорваться.
           – Не отпускайте его, он сошёл с ума! – визжала Венета.
           – Опомнись, Игнасий, что ты делаешь, – увещевал Колосов, тщетно пытаясь увернуться от кулаков Колева. – Чёрт возьми, что у вас произошло?
           Тем временем Нана увела Венету в свою каюту и заперла дверь. Изнутри слышались частые всхлипывания и жалобные бессвязные причитания.
           Игнасий вдруг обмяк и тяжело опустился на пол.               
           – Я не могу больше, командир, – шептал он, вздрагивая всем своим большим телом. – Это проклятое ожидание доконает меня.
           Колосов тоже сел на пол. Они сидели у противоположных стен коридора и смотрели друг другу в глаза.
           – Всем несладко, – признался командир и, сбрасывая напряжение, судорожно вздохнул. – Иногда мне тоже хочется для начала продырявить стену кулаком или что-нибудь разбить вдребезги. Правда, по другой причине.
           Когда Колосов замолчал, Колев уже опомнился. В недоумении оглядел место, где сидел, осознал нелепость своей позы и неторопливо, с вернувшимся достоинством, встал. Постепенно его лицо приобрело прежний уверенный вид, хотя и не избавилось от выражения досады и смущения.
           – Извините меня, ради бога, – пробормотал он скороговоркой и поспешно подал Колосову руку, помогая встать. – Чёрт знает, что с нами здесь творится. Нужно взять себя в руки. Всё как-то не по-людски получилось.
           – Ну что Вы, что Вы, – так же быстро и смущённо говорил Колосов.
           Впрочем, командир был доволен уже тем, что эту сцену никто, кроме её участников, не видел.
           В его сознании промелькнула мысль, что худшее ещё впереди.



ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ГОРАЦИЙ ЯМБО


I. «РЫЦАРСКИЙ» ЗАМОК

           Ночью я спал плохо. Много выпил кофе, долго размышлял, и очень поздно уснул. Думал о том, как бы выпутаться из этой непростой истории. Понял, что перед окончательным принятием решения нужна встреча с Ямбо. Утром узнал, где отдыхает Гораций, заказал место в самолёте и уже через полчаса приземлился на Камчатке, в семи тысячах километров от своего дома.
           Ямбо поселился далеко в горах, в замке из дикого камня, специально для него построенном роботами. Это чудачество вполне в его духе. Гораций вполне серьёзно утверждал, что обращение к прошлому необходимо каждому, кто хотя бы немного связан с космосом. На этот счёт Ямбо сотворил целую философию и поминутно жаловался, что один вид звездолётов у него вызывает аллергию. Джонсон, впрочем, поощрял его чудачества. Старик говорил:
           – Наш брат следователь обязан стать парадоксалистом. Хоть чуть-чуть, но должен. Ведь это же факт, что умные мысли приходят в голову только очень большим оригиналам. Ты, Серёжа, это учти.
           И что же мне предлагалось учитывать? Это жена моя пусть учитывает, а она как раз и есть самая настоящая оригиналка, хотя, честно говоря, особой разумности в её мыслях я никогда не находил.
           Однако, к делу. О своём приезде я известил Горация заранее. Он ожидал меня на противоположной стороне внушительного подвесного моста, переброшенного через глубокий ров с водой прямо к обширной и приземистой арке ворот главной башни замка. Всё сооружение целиком выглядело просто подавляюще и смахивало на европейские графские гнёзда рыцарских времён.
           Ямбо сидел на массивном дубовом стуле в проёме распахнутых ворот и с видимым удовольствием рассматривал дикую горную природу. Африканское лицо Горация с большой натяжкой гармонировало с угрюмыми горами и не менее угрюмым «рыцарским» замком.
           Хозяин каменного колосса заметил меня, встал навстречу, широко и по-дружески улыбнулся. Я сразу отметил, что горный воздух явно пошёл ему на пользу. По этому поводу я тут же произнёс несколько полновесных комплиментов, зная, что Ямбо их очень любит. На вопрос о болезни он не ответил, только похлопал меня по плечу и сказал, что первобытная жизнь гораздо здоровее суматошной городской. Добавил, что если и меня когда-нибудь подведёт собственная нервная система, то для возвращения к норме лучшего места, чем его усадьба, не найти. Я сделал вид, что поверил в его рассказ о больных нервах.
           Гораций повёл меня в сад, где нас ожидал завтрак из дичи, собственноручно приготовленной хозяином.
           Погода стояла солнечная и достаточно тёплая. Мы расселись прямо на траве перед высоченной хмурой постройкой в древне-романском стиле, которую Ямбо с нежностью называл своим домиком.
           Дичью оказались несколько целиком зажаренных на вертеле гусей и ещё что-то, чему я названия не знал. Нужно признать, что завтрак очень понравился, и я об этом не преминул сказать хозяину. Гораций только улыбнулся своими большими губами, лоснившимися от горячего жира уплетаемой дичи.


II. МАЛЕНЬКИЙ СЕКРЕТ

           Я назвал цель приезда.
           – Жаль, что ты приехал по делу, – вздохнул Гораций, запивая мясо большим глотком хорошего красного вина. – Мы бы здесь славно отдохнули. Мир для души в тишине природы – вот что нужно теперь человеку. Для дружеской беседы лучше ничего не придумаешь.
           Я согласился, тем более, что тишина и вправду стояла оглушительная.
           – Я ждал тебя, – сказал Гораций несколько погодя. – Знал, что это дело тебя заинтересует.
           По его просьбе я рассказал всё, что знал. О Волканове, впрочем, умолчал.
           – Я догадываюсь, что тебя мучает, – сказал Ямбо, покончив с одним гусём и примериваясь ко второму. – Ты не решил ещё, что же тут расследовать. На первый взгляд всё ясно, не так ли? Произошёл разрыв силового поля, погибли люди, и командир решил возвращаться. А что ему оставалось делать? Где гарантия, что поле не откажет в следующий раз? Кстати, ты заметил разночтения в показаниях Колосова и Калиновского?
           – Разночтения? – я напряг память.      
           – Значит, не заметил, – покачал головой Ямбо. – Что ж, пусть это останется моим маленьким секретом. Перечитай дознания ещё раз. Кстати, знаешь, почему меня отстранили от ведения дела «Виктории»?
           – Как – отстранили? – удивился я почти натурально. – Ты ведь заболел.
           Гораций усмехнулся. Я соображал, знает ли он, кто поспособствовал его отстранению.
           – Болезнь выдумал Джонсон. Меня отстранили. Старику не понравилось, что я не валю всё на командира.
           Я со старательным равнодушием пожал плечами. Чувствовалась жгучая потребность переменить тему. Дичь съедена, но вино всё никак не заканчивалось.
           – У тебя здесь хорошо, – сказал я невинно. – И воздух, и этот замок успокаивают. Но не вечно же так жить. Не жалеешь, что не на службе?
           – А я на службе. Дело в том, что кроме Джонсона на свете есть ещё собственная совесть. Она не даёт мне права на отдых и лень. К тому же все болезни когда-нибудь излечиваются. Я ещё повоюю. Теперь, когда появилось много свободного времени, о многом думается иначе. Некоторые давно известные факты сцепляются между собой по-новому. Намечаются новые соображения. Кстати, благодаря друзьям я кое-что разузнал о защитных полях. Оказывается, существует ещё одна установка того же назначения. Она не хуже той, что использовалась на «Виктории». Разница только в том, что на «Виктории» излучатели энергии – эмиттеры – выступали над обшивкой корабля, а у той, другой установки, они встроенные.
           – Ну и что?
           – А то, что встроенные эмиттеры имеют собственную систему охлаждения и при максимальном напряжении поля не так сильно нагреваются, да и само поле мощнее и надёжнее, хотя энергия на излучение идёт та же. Улавливаешь?


III. ПРОБЛЕМА ВЫБОРА

           Ещё бы! Конечно, я улавливал. Это прямой «подкоп» под Волканова.
           – Так почему же они не установили у себя лучшую модель?
           – Понимаешь, в этом всё дело. И что странно: почему-то никто данному факту значения не придал. Если ещё точнее: кто-то попытался его замять. И этот «кто-то»  – большой человек. Иначе объяснить нельзя.
           Мне показалось, что, произнося эти слова, Гораций как-то странно смотрел на меня. Неужели знает? Чёрт возьми, ведь совсем же нетрудно узнать, кем мне приходится Волканов.
           – Что же ты узнал?
           Гораций усмехнулся:
           – Об этом ещё рано говорить. Я и так тебя замучил. Рассуждать лишь о деле скучно. Пойдём всё-таки ко мне. Отдохнёшь с дороги…
           Надо сказать прямо: останься я здесь ещё на час, и фамилия "Волканов" точно возникла бы. Я слишком хорошо знал Горация.
           – Да нет, спасибо, – отказался я. – Мне нужно успеть к следующему самолёту.
           Ямбо проводил меня за мост, где у придорожных кустов стоял крохотный одноместный гравиход, который специально для этой поездки выдали в аэродромном гараже.
           – Думаю, Сергей, что ты, как честный человек, не станешь «топить» Колосова просто так, потому, что этого хотят Джонсон, и тот, кто за ним стоит, – сказал Гораций, когда я уже сел в кабину.
           В его фразе звучала не просьба, а утверждение. У меня не осталось никакого сомнения в том, что Ямбо знал всё.
           – Для меня главное – факт, – сказал я и взглянул Горацию прямо в глаза, – а факт всегда прав.
           – Это радует, – кивнул Ямбо. – Ну-ну, дерзай. И не забудь о моём маленьком секрете. Попробуй его разгадать.
           Замок и его владелец остались далеко позади, когда я вспомнил, что так и не спросил Горация о том, куда же подевалась пояснительная записка к делу со всеми выводами, находящимися в ней. Впрочем, о сущности выводов догадаться можно уже теперь. И ещё я понял, что с тестем нужно разбираться, и как можно быстрее. Проблема выбора являлась самым тяжёлым испытанием в любые времена и при любых обстоятельствах. Особенно, если под ударом оказывается твоя собственная семья.



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ВСЕГО ОДИН ЧАС


I. ОБМОРОК
 
           Командир появился в рубке ровно в шесть. Гладко выбрит, подтянут и строг. Руки держал за спиной, и только шедшая за ним Нана видела, что пальцы мужа сжаты добела. В остальном Колосов казался спокойным. Он даже не выказал удивления, когда застал в рубке весь экипаж, хотя в присутствии там большинства космонавтов не имелось особой нужды.
           Приход командира остался незамеченным. Все присутствующие внимательно, до боли в глазах, всматривались в экран. Воздух, казалось, дрожал от напряжённого молчания. Никодим не стал его нарушать, только подошёл к Ломми, дежурившему у пульта, и жестом приказал освободить место.
           Гердас тут же встал и, облегчённо вздохнув, отошёл в сторону. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Дико шумела голова, от напряжения подкашивались ноги. Мелькнула мысль: покинуть рубку. Однако он не вышел: не имел сил. Оказавшись у стены, Ломми прислонился к ней и осмотрелся – опасался, что страх на его лице привлечёт внимание. Но он ошибся: все жили ожиданием, и только им.
           Время ползло невообразимо медленно. Марк мысленно досчитал до тысячи, сбился, снова начал, и снова сбился.
           Калиновский поднял руку. Командир кивнул в знак того, что видит. Резко выдохнув, экипаж подался вперёд.
           Колев взглянул на часы: семь пятьдесят.
           Поток, до этого момента шедший параллельно курсу, стал наползать на корабль. Конечно, в действительности это корабль таранил рой, но жуткое впечатление, что метеориты обволакивают «Викторию» со всех сторон, потрясало воображение.
           Одновременно с первым ударом метеорита заработали звуковые сигнализаторы. На каждое столкновение они откликались коротким резким писком. Вскоре они слились в единый жуткий концерт. Болели уши, тяжелела голова. Где-то внутри, под сердцем, зарождались ледяные потоки страха.
           Колосов попытался отвлечься: следил за основными приборами, и больше всего – за наружным термометром и указателем плотности защитного поля.
           Когда стрелка термометра поползла за красную черту, Калиновский охнул и оглянулся. Колосов увидел мокрое от пота лицо первого пилота. Губы Дункана дрожали. Он пытался что-то сказать, но командир жестом приказал молчать.
           Приглушённый какофонией писка, словно издалека, донёсся звук падающего тела.
           – Венета, дорогая, милая моя, что с тобой? – чуть не плакал Колев, пытаясь поднять с пола жену.
           Он тормошил её, бил по щекам, но Венета лежала на его руках без движения, с широко раскрытыми глазами и оскаленным ртом.
           – Это обморок, – подскочил Марк. – Нужно отнести её в каюту.
           – Да, да, – повторял Колев, бездумно улыбаясь, – это должно было случиться.
           Захохотал Ломми. Он смеялся и медленно сползал на пол. Стена больше не удерживала его. Он утирал слёзы ладонями. Сидел и смеялся.
           – Да выведет ли его отсюда кто-нибудь?! – вдруг заорал Калиновский, вскакивая с кресла и потрясая своими худыми кулаками.
           Нана вскрикнула, бросилась к Дункану и, плача, старалась усадить его снова в кресло.
           – Боже мой, хоть вы-то будьте мужчинами. Мы же сойдём с ума, – причитала она, обнимая Дункана, дрожавшего, словно в лихорадке.
           Колев унёс жену в каюту.


II. ЖАРА

           Марк безуспешно выталкивал Гердаса из рубки. Между ними завязалась потасовка.
           Колосов молчал, словно ничего не случилось. Детта стояла прямо. На её лице, твёрдом как маска, только губы кривились в брезгливой усмешке.
           Калиновский поддался увещеваниям Наны и постепенно пришёл в себя.
           – Что Вы собираетесь предпринять, командир? – спросил он уже спокойно. – Температура растёт.
           – Ждать, – был ответ. 
           Марку наконец удалось утихомирить Гердаса, однако вернуться в каюту Ломми не захотел. Он продолжал сидеть на полу, но взгляд постепенно наполнялся смыслом. Он понял, что ещё жив, а метеориты отбрасываются полем и есть какой-то шанс уцелеть. Взглянув на часы, Ломми поразился тому, как мало времени прошло – всего двадцать минут. Физик знал, что, хотя корабль и шёл под очень острым углом к рою, почти навстречу ему, но прохождение сквозь поток продлится не больше часа. И вот прошло двадцать минут, а корабль цел!
           Между тем обшивка продолжала разогреваться. Это чувствовалось и внутри корабля. Как ни старались кондиционеры снижать температуру воздуха, всё же становилось жарко.
           Колосов старался об опасности думать как можно меньше: понимал, что помочь кораблю теперь не может. Недремлющим в себе командир оставил только один нерв. Этот нерв заставлял его в критические минуты бросать все силы, волю и опыт на поиски выхода. Нервом Колосов называл своё подсознание и доверял ему больше, чем себе. Теперь же, когда опасность ещё не переросла в угрозу, командир позволил себе разгрузить мозг, дать ему несколько минут отдыха. Разгрузка стала возможной ещё и потому, что параметры плотности поля Хогга-Менсера практически не снижались. По опыту Колосов знал, что в таких случаях загадывать наперёд нельзя, однако чувство удовлетворения собой и полем, в пику скептикам, всё удобнее устраивалось внутри и наполняло необходимой твёрдостью духа.
           Нана понимала состояние мужа и мысленно молилась за него. Вот так же, наверное, много лет назад, молились жёны моряков, ушедших в далёкое плавание. Пусть, думала она, её Никодим выдержит все испытания, выпавшие на его долю, и приведёт экипаж «Виктории» к намеченной цели живым и в полном составе.
           Дункан уже полностью успокоился. Он уверовал в надёжность поля и теперь действовал быстро, обдумывая каждое своё приказание системам корабля. Мозг выдавал на пульт много данных, требовавших немедленного осмысления и принятия нужного решения.
           Всё шло бы хорошо, не будь этой чёртовой жары.
           «Скорее бы миновать центр потока», – думал Дункан.
           После прохождения центра температура должна начать снижаться, – а он уже рядом, в пяти минутах, не более.
           Как медленно тянутся эти пять минут! Три минуты. Две с половиной…
           Стрелка указателя температуры обшивки упёрлась в конец шкалы и замерла. Ну, ещё немного, самую малость выдержать! С ума можно сойти. Едва ли кто-нибудь проверял поле на такую температуру. Выдержит ли оно?
           Одна минута. Дункан ощутил, как пот с его лица крупными каплями падает на пульт, и с досадой проворчал:
           – Ещё немного, и я сварюсь.
           Ему не ответил никто.
           С лица Детты сползла ухмылка, оно стало пунцовым от нервного напряжения и жары.
           «Как может она так долго стоять без движения?» – подумал Марк. Он сидел на полу рядом с Ломми и смотрел на экран. Непрерывный писк отуплял и от него никуда не скрыться. Марк остро позавидовал Колевым, которые в своей каюте избавлены от этого одуряющего звука.
           Меж тем писк достиг немыслимой ноты и будто ножом резал уши. Постояв на таком пике три или четыре секунды, он постепенно начал снижать уровень громкости и частоту. Это означало, что половина пути пройдена.
           Послышались вздохи облегчения. Все задвигались, переменяя позу тела, разминая затёкшие суставы. Дункан улыбнулся. Колосов продолжал хмуриться, скрывая эмоции. Даже Детта немного расслабилась. Нана плакала. Марк и Ломми поднялись с пола и подошли к пульту.
           И замерли. В привычном писке начали слышаться новые ноты.


III. РАЗРЫВ

           – Чёрт возьми! – закричал Дункан, ошарашено впившись в приборы. – Падает уровень!
           – Вижу, – прохрипел Колосов.
           Сработал нерв опасности. Командир лихорадочно искал решение, но в чём оно состоит, не представлял.
           – Каков запас мощности поля? – спросил Колосов машинально, хотя знал, что запаса нет.
           – Нет запаса, командир, – подтвердил Дункан.
           Ещё минут двадцать пять этого кошмара. Только бы выдержала обшивка!
           Поле слабело быстро. Температура воздуха в рубке продолжала подниматься.
           – Мы просто испаримся, или будем ещё мучиться? – спросил Ломми без всякой задней мысли, но командир вздрогнул как от удара.
           – Неужели нет надежды? – с тоской прошептал Марк.
           «Что за люди? – пронеслось у Колосова в голове. – Без нытья и умереть не могут».
           – Не всё так страшно, – как можно спокойнее сказал он вслух. – Поле слабеет медленнее, чем кажется. Мы должны успеть. Если не изжаримся, – усмехнулся он, повернувшись к экипажу.
           Шутку не приняли. Похоже на то, что никто уже не верил в удачное прохождение сквозь поток. Колосов пожал плечами, бодро повернулся назад, но, окинув взглядом приборы, нахмурился.
           Осталось двадцать минут.
           И вдруг писк прекратился. Сначала никто ничего не понял. Все продолжали всматриваться в экран. Так длилось несколько секунд. От оглушительной тишины заложило уши.
           – Неужели проскочили? – спросила Детта, заново вслушиваясь в собственный голос. 
           – Не думаю, – медленно произнёс командир, вглядываясь в показания приборов.
           – Всё закончилось? – прозвучал бодрый голос Колева.
           Он появился в дверях, держа под руку всё ещё бледную жену.
           – Как Венета? – вместо ответа спросил Колосов.
           – Всё в порядке, – ответила сама женщина. – Это всего лишь шок. За последние дни накопилась усталость – и вот результат.
           – Я рад, что ты снова в форме, – сказал командир и повернулся к пульту. – Дункан, проверь, что с полем.
           – Уровень продолжает падать. Наверно, от перегрева.
           Кондиционеры сбили температуру. Стало легче дышать.
           После короткого писка все вздрогнули. За ним последовали ещё и ещё. Снова застучал нескончаемый дождь звуков.
           – Это был разрыв, – прокричал Колосов на ухо Калиновскому. – Но теперь мы выдержим. Слышишь, Дункан, выдержим!


IV. РАНО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ

           Осталось двенадцать минут. Эта часть роя казалась немного реже предыдущей. Но и поле значительно ослабело.
           Когда до выхода из потока оставалось немногим более пяти минут, частота писка снизилась настолько, что стали различаться отдельные звуки. А ещё через две минуты, даже раньше расчётного срока, писк почти совсем прекратился. 
           – Теперь нас можно поздравить с днём рождения, – широко улыбнулся Колосов.
           – То есть как? – не понял Марк.
           – Мы родились второй раз, – пояснил командир. – Так сказать, вышли живыми из огня.
           – Ещё не вышли, – возразил Калиновский. – Поле разорвалось.
           – Что? – не понял Колосов.
           Это означало, что корабль остался без защиты. Любой, самый маленький метеорит, мог его уничтожить.
           – Да, командир, – подтвердил Дункан. – Три контура полностью вышли из строя.
           На экране изредка ещё вспыхивали следы метеоритов. Каждый из них мог стать последним.
           В тот момент, когда Колосов раскрыл рот, чтобы сказать экипажу хоть что-то успокаивающее, корабль сотряс резкий удар. Завыла аварийная сирена.
           – Допрыгались, досмеялись, – прошипел Ломми. – Пора переодеваться в чистые рубахи.
           Он повернулся и вышел из рубки.
           – Повреждена обшивка по правому борту. Пострадали два двигателя ориентации, – сообщил Дункан. – Это плохая новость. Есть и хорошая: локаторы показывают, что впереди метеоритов нет.
           – Ты уверен, что локаторы исправны? – спросил Марк.
           Дункан только хмыкнул. Можно ли в такой ситуации быть хоть в чём-то уверенным до конца?
           Повисло сдавленное молчание. Меж тем, время торопило, подстёгивало. Но с места не сдвинулся никто.
           Следовало действовать.
           Командир молчал, безмолствовал и экипаж. Ещё минуту назад Колосов собирался выступить с речью. Он предполагал начать так:
           "Сейчас самое опасное – это паника. Если всё трезво взвесить, то что мы увидим? Поле оказалось слабовато, это бесспорно. Я от него ожидал большего. Но мы всё-таки живы. Кто скажет, что это случилось не благодаря полю? Неполадки устраним, поле восстановим. Когда вернёмся на Землю, то сообщим, что произршло, какие выявили недоработки, – и люди нас поблагодарят. В конце концов, кто-то ведь должен двигать вперёд новое. Неужели с этим можно не согласиться? – Рано делать выводы, – возразил бы Колев. – Мы ещё не возвратились на Землю. – Всё верно, – согласился бы Колосов. – Но по существу я прав".
           – Капсула будет готова через два часа, – перебил его мысли Калиновский. – Я пойду, проверю её.
           – Да, конечно, – спохватился Колосов. – Нана, займи место Дункана. Остальные пока отдыхайте. Через два часа я всех вызову.
           Расходились с тяжёлым чувством. Отдыху, о котором сказал командир, не находилось места даже в мыслях.



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЛОММИ ГЕРДАС


I. ДОМИК У МОРЯ

           Я пересел в самолёт и понял, что дома мне делать нечего. Скорее всего, выполнение совета Ямбо повторно прочесть дознания и разобраться в том, что Гораций называл своим секретом, придётся пока отложить: с тестем лишний раз встречаться не хотелось совсем, а он наверняка уже караулил меня.
           Через полчаса я оказался на берегу Чёрного моря. Здесь обитал физик «Виктории-302» Ломми Гердас. По возвращении из космоса он всё ещё отдыхал, поправлял расстроенные в полёте нервы. Гердас жил уединённо, в маленьком коттедже на самом берегу.
            Ещё не встретив хозяина, я поразился безукоризненной чистоте вокруг дома. Здание пряталось в зелени кустов сирени и кизиловых деревьев. Трава аккуратно подстрижена. Дорожки, выложенные брусками отполированного гранита, нетороплио вычищал блестевший на солнце робот-пылесос. Участок вокруг дома оконтурен ажурной металлической оградой с литыми вензелями в старинном стиле, а сам коттедж, примостившийся на склоне горы, сплошь поросшей вековым смешанным лесом, выглядывал из зелени этаким чистеньким скворечником.
           Лежащий внизу многометровый скальный обрыв естественным образом ограничивал пределы усадьбы. Тихое жужжание робота-пылесоса и журчание ключа, бьющего из-под громадного камня, навевали покой и указывали на домовитость хозяина.
           Я позвонил в дверь. Некоторое время спустя она открылась. На порог вышел маленький пухлый человек с лысиной во всю голову, запахнутый в длинный бархатный халат.
           Спокойные, с хитрецой, глаза. Крупные белые зубы. Они показались почти все, так как их владелец приветливо улыбался. Его дружелюбие казалось настолько искренним, что я не выдержал и тоже растянул губы до ушей. Ожидая встретить старого брюзгу с недобрым взглядом и отвисшей челюстью, я настолько поразился несоответствию фактического образа придуманному, что некоторое время молчал и глупо моргал. Хранил безмолвие и хозяин, всё так же приветливо улыбаясь. Должно быть, со стороны это выглядело очень смешно.
           – Вы ко мне? – наконец промолвил Гердас, уступая место в дверях. – Прошу Вас, проходите.
           С той же глупой ухмылкой я проследовал мимо хозяина вовнутрь дома. Коридор ярко освещался солнечным светом, льющимся сквозь прозрачный потолок. Гердас быстро закрыл наружную дверь и, держа меня за руку, провёл в просторную комнату, заставленную высокими, до самого потолка, старомодными книжными шкафами. У огромного окна стояли два кресла. Ломми сел в одно из них и предложил во второе сесть мне. Я опустился на самый краешек, положил на колени сумку с лежащим в ней записывающим устройством, и только потом поздоровался. Это запоздалое приветствие развеселило нас и сняло груз скованности.


II. ВЕСЕЛЬЧАК ЭКИПАЖА

           – Итак, Вы Максимов из Следственной Комиссии Совета Космоплавания, – начал Гердас и замолчал, ожидая от меня продолжения разговора.
           – Да, – подтвердил я. – Мне передали материалы по «Виктории-302». Впрочем, я об этом писал Вам в гравиграмме.
           – Странно, – медленно произнёс Гердас. – Я думал, что это дело давно замяли.
           – То есть – как? Почему Вы так думаете?
           – А очень просто. Наверняка у Колосова имеются заступники из сильных мира сего. Что ж тут неясного?
           Он закончил фразу обворожительной улыбкой. Играет, решил я. И всё же он мне положительно нравился. Хороший, умный человек, – сразу заметно. Такой обаятельный и выдержанный мужчина, как Гердас, казалось, генетически неспособен возводить на людей напраслину. Признаюсь, в моей голове вся эта история начала казаться в совсем ином свете.               
           – Вы немного не так представляете себе ситуацию, – начал я, согнав с лица улыбку. – Всё как раз наоборот. События только разворачиваются.
           – И долго, извините, они будут разворачиваться?
           – Это зависит и от Вас. Честно говоря, мне многое неясно, в частности – Ваша роль во всей этой истории.
           – Почему только моя? Коли уж так ставите вопрос, то придётся говорить обо всех.
           Гердас закинул ногу на ногу. Из-под халата показались пухлые ступни в мягких тапочках. Точно таких, как у меня, отметил я.
           – Конечно, конечно, – согласился я. – Давайте вспомним всех по порядку.
           – Это займёт много времени, – улыбнулся Гердас.
           – Ничего, я не спешу. Но, может быть, у Вас есть другие дела?
           – Нет, я свободен, – был ответ.
           Уже без смущения я занял собой всё кресло и приготовился слушать. Гердас с неодобрением покосился на мою сумку с записывающим устройством, но ничего не сказал.
           – Я не думал, что полечу, – начал он. – По специальности я физик, по натуре – домосед. Вообще-то, конечно, я немного завидовал тем, кто летает, говорил друзьям, что и сам с удовольствием куда-нибудь махнул бы, но всё это так, между прочим, без серьёзных намерений. Признаться, я растерялся, когда неожиданно получил приглашение на «Викторию». Надо мной друзья смеялись, подшучивали как хотели. Тогда в пику им я дал согласие. На сборы отвели четыре дня. К концу второго лететь уже расхотелось. Старый холостяк, семьи нет, но лететь Бог знает куда и так надолго не хотелось никак. По своей глупости я часто и много болтал об этом полёте, поэтому отступать стало уже поздно, да и унизительно. Представляете, в каком положении я оказался?! Однако делать нечего, пришлось лететь на Луну – экспедиция снаряжалась там. В космосе мне прежде бывать не приходилось. Опыта никакого. Среди экипажа – ни одного знакомого лица. Что делать? Чуть до истерики не дошло. И тогда я решил, раз уж все дороги назад отрезаны, всем назло не унывать, прикинуться этаким весельчаком. Решил – сделал. Шутки, анекдоты – всё вспомнил, даже сам иногда выдумывал. И, Вы знаете, – меня приняли! Со мной стали считаться. Сначала косились на моё невежество по части практической космонавтики, но потом, видно, поняли, то без шута полёт оказался бы скучнее, и насмешки прекратились.


III. КОЛЕВ И ДЕТТА

           К Детте, например, все боялись даже близко подойти, а я с ней разговаривал запросто: шутки выручали. Вообще говоря, она не очень любила, когда с ней так обходились, но, видно, не хотела казаться совсем уж каменной, и позволяла мне некоторое панибратство.
           – Она действительно была такой гордячкой, или это преувеличение?
           – Нет, не преувеличение. Старая дева в свои тридцать три, – это, конечно, штука необычная. Казалась чертовски холодной. Но только на первый взгляд.
           – Да? Вы так думаете?
           – Знаю. Буду откровенным до конца. За неделю до встречи корабля с роем метеоритов я случайно зашёл в рубку, а она сидит в обнимку с Колевым. Целуются, значит. Я, как джентльмен, хотел тотчас же выйти, но, увы, не получилось, – заметили.
           – И что же? – подался я вперёд.
           Неожиданный поворот!
           – Вы бы видели Колева! Он так посмотрел на меня, словно я его только что укусил. Детта отвернулась, но я даже издали заметил, как покраснел её затылок – наверно, от смущения и стыда. Но ей-то ничего, а Колев ведь женат!
           Признаться, от этих слов моя физиономия тоже, наверно, спокойнее не стала.
           – Слушайте, как Ваши имя и отчество?
           – Сергей Павлович.
           – Сергей Павлович, Вы винца не выпьете?
           – Нет, спасибо, я не употребляю алкоголь, – замотал я головой. 
           Гердас достал из шкафа приземистую бутылку зелёного стекла и доверху наполнил широкий стеклянный стакан вином глубокого янтарного цвета. Я с интересом наблюдал, как оно льётся. Из-за вредности алкоголя вино употребляют очень немногие. Ещё бабушка в детстве внушала мне, что это яд.
           – Я иногда могу пригубить для бодрости, – ответил Ломми на мой красноречивый взгляд.
           Однако он не пригубил, а залпом выпил содержимое стакана, с полминуты посидел, уставившись в потолок, и погладил розовеющие на глазах щёки. Глаза его заблестели и словно подёрнулись потусторонним туманом.
           Я испугался, что Гердас упадёт от такой дозы яда, но он в задумчивости налил ещё, и с таким же важным видом влил вино в себя. 
           – Может быть, довольно? – несмело заметил я, терзаясь сознанием своей причастности к самоубийству.
           – Да, пока хватит, – согласился Гердас, вытирая губы бумажной салфеткой. – Я понимаю, что все мои слова пошли в протокол. Пусть, в них ничего страшного и предосудительного нет. А вот то, что я скажу сейчас, записывать не стоит. Я хочу, чтобы это осталось между нами. Выключите запись.


IV. НАЧИСТОТУ

           Я поколебался, но просьбу выполнил.
           – Дело в том, что в своей докладной записке я немного погрешил против правды. Я закавычил слово «добровольно», когда описывал то, каких принципов придерживался Колосов, посылая людей чинить обшивку корабля. Со стороны действительно казалось, что и Детта, и Марк согласились добровольно. Однако я догадывался, что с Деттой не всё ясно. Когда меня расспрашивал Ямбо, я не стал уточнять, почему закавычил это слово, а он не настаивал. Но, знаете, совесть такая штука… Вообще-то она меня донимает нечасто, но как раз тут – исключение. 
           Глаза Гердаса, казалось, горели. Только теперь я заметил, что под ними залегли тёмные тени, а лицо словно съёжилось, его выражение стало каким-то неспокойным, даже чуточку просительным. Мелькнула мысль: а не действие ли это вина, однако мгновение спустя пришла догадка, и меня на минуту вдруг охватило чувство отвращения к этому человеку, и одновременно – возник страх за его душу.
           – После того, как я застал Детту с Колевым, – продолжал Гердас, – Игнасий приходил ко мне, умолял. Но не в этом дело: я понял тогда, что Детта у меня в руках. Вы понимаете, как тяжело холостяку в полёте, когда рядом есть женщины, а ты не смеешь их тронуть и пальцем? Это ужасно. А тут как раз подвернулся случай. Я потерял покой, не находил себе места, но твёрдо решил, что добьюсь своего. Вы думаете, конечно, зачем это я тут распинаюсь, да ещё и перед незнакомым человеком, пусть и следователем? Я знаю, что никто Вам не поверит. Если что, я тут же откажусь от своих слов. Но теперь мне нужно непременно освободиться, выговориться, иначе хоть с ума сходи. Поймите меня правильно… Хотите слушать – слушайте, не хотите – не слушайте. Только ради Бога, ничего не записывайте.
           – А впрочем, – он махнул рукой, – пока что можете включать запись. Я тут собрал о Детте кое-что. После полёта, знаете, кошки скребли по сердцу, и захотелось как-то… Ну, в общем, слушайте.
           Я включил запись, и Гердас начал.               
           – Она – единственный ребёнок в семье. Отец и мать всю жизнь прожили на Земле – оба из семей моряков. Отец – капитан корабля, а мать рядом с ним служила коком. Оба погибли во время бури, когда Детте исполнилось пятнадцать. С тех самых пор она и решила держаться как можно дальше от Земли, пошла в космонавты. У планетологии есть ответвление, посвящённое изучению малых планет, и Детта стала хорошим специалистом, летала к Марсу и дальше – к поясу астероидов. Работала на «разведчиках постоянной опасности» – есть такие станции между Марсом и Юпитером. Потом ей надоело и она подала заявление на участие в любой звёздной экспедиции. В конце концов попала на «Викторию-302». Вот и всё. Говорили, что Детта не выходила замуж из принципа: мол, ещё не всё сделано в жизни. Будто бы именно поэтому принуждала себя с мужчинами вести только деловые разговоры. Все поползновения на переход этой грани общения пресекала на корню. Так это, или нет, не знаю. А теперь выключайте запись.
           Он проследил, чтобы я это сделал, и продолжил:
           – Теперь обо мне. Я решил завоевать эту женщину. Всё обдумал до мелочей. За три дня до встречи с метеоритами мы с ней дежурили в рубке. По внутреннему времени стояла ночь. Кроме нас не бодрствовал никто. Все спали, и я решился. Подошёл к ней сзади, обнял и поцеловал в шею. Сначала она растерялась, но тут же опомнилась и залепила мне пощёчину. Ещё и мерзавцем обозвала. Пришлось сказать, что люблю её. А она…
           – Хватит, хватит! – замахал я руками, чувствуя, что с каждым его словом всё меньше воздуха заходит в лёгкие.
           – Что, запачкаться боитесь? – усмехнулся Гердас. – Я знал, что Вы не выдержите. На моралях живёте, слова лишнего боитесь сказать. Что ж, Вам виднее.
           Я с ужасом наблюдал за тем, как Ломми налил в стакан ещё порцию вина из бутылки и влил в себя это зелье до капли. Как же должен мучиться человек, чтобы пить такую гадость! Я пытался вызвать в себе хотя бы небольшое сочувствие к нему, но что-то восставало внутри и не давало жалости поселиться в душе – там укоренились лишь чувство гадливости, да ещё непреодолимое желание поскорее уйти.
           Как ни был пьян Ломми, он всё же разгадал мои тайные мысли и сказал:
           – Не мечтайте уйти. Пока не выскажусь до конца, не отпущу.
           Заметив мой протестующий жест, он добавил:
           – Да не бойтесь, о том, что считаете аморальным, больше не услышите. Разве что – в порядке уточнения. Например, то, что я всё же овладел Деттой. Меня извиняет одно: я её действительно любил…
           Я прикрыл глаза.
           – Ну, ну, больше не стану. Но я не сказал главного. Когда командир объявил, что на второе место в капсулу, кроме пилота, которым уже согласился лететь Григориу, нужен доброволец, она вызвалась первой. Как она посмотрела на меня! Я и сейчас не могу спокойно спать. Нет жизни…
           Мы помолчали. Я обдумывал рассказ Гердаса, а он сидел, отрешившись от всего, вперив взор в пустой стакан.
           Мог ли я прежде предполагать, какие страсти скрывались в папке с делом «Виктории»?


V. ОБО ВСЕХ ПОНЕМНОГУ

           Боясь, что хмель окончательно овладеет хозяином дома, я спросил:
           – Как Вы относитесь к руководителю экспедиции?
           – Что? – встрепенулся Ломми. – К руководителю? Вы имеете в виду Колосова?
           – Да.
           Гердас задумался, потом пожал плечами.
           – Что ж, отношения у нас с ним не сложились. Перед роем он не затормозил корабль. Упёрся как баран, и экспедиция провалилась к чёрту. И людей не уберёг. Он, именно он виновен во всём, только он один. В этом я уверен на все сто.
           – А что Вы думаете о Калиновском?
           – Что о нём думать? Самовлюблённый тип. Тихоня. Ни с кем не знался. А себя любил, да. Потакал во всём командиру. Хотя, подлец, наверняка разделял мою точку зрения.
           – Вы уверены?
           – Он сам как-то намекал. Правда, это случилось в отсутствие Колосова. Боялся, каналья.
           – А Колевы? Что Вы о них скажете?
           – Игнасий тюфяк. Истукан. Без нервов. И что в нём Венета нашла, вертихвостка эта? А, знаю: она думала, что он у неё умный, раз ничего не говорит, а только молчит и слушает. И Детта туда же. Но я их роману развиться не дал: после того, как их застукал, Детту Игнасий обходил десятой дорогой.
           – А Марк что за человек?
           – Птенец. Я шучу: он хохочет. Хороший парень. Чёрт его дёрнул сесть в этот модуль.
           – Будто бы всех перебрали. Осталась только Нана.
           – Нана? Эту я не раскусил. Так, ни рыба, ни мясо. Командирова жена. Тень мужа.


VI. КАЖДЫЙ НА СВОЁМ МЕСТЕ

           Больше вопросов я не имел. Оставалось только попрощаться и уйти. Но я медлил. В моей голове сущность Гердаса никак не укладывалась на какую-нибудь одну полочку. Что он за человек всё-таки? Я находил в нём даже какое-то сходство с собой, хотя этим едва ли следовало гордиться. Любитель комфорта, спокойной жизни, мягких тапочек. И вдруг – полёт в космос. На время отбросил свои тапочки – и полетел. Правда, в полёте всё дурное вылезло наружу.
           Кто знает, что полезло бы из меня, окажись я на месте Гердаса? Как бы поступил в подобной ситуации? Старая истина гласит, что нужно обязательно самому принять участие в каком-либо, хотя бы самом незначительном, но непременно достойном событии, чтобы почувствовать в себе право самостоятельно мыслить и судить поступки других людей.
           Старая эта истина горько отозвалась во мне теперь.
           Спасительной показалась мысль, что, мол, каждый должен находиться на своём месте и выполнять хорошо ту работу, которую выбрал, независимо от её важности. Если начать сомневаться ещё и в этом, и рваться, например, в космос, то можно разрушить свою судьбу, а новой не создать.
           Окончательный вывод я сделать побоялся. Ненужные мысли стряхивал, затаптывал, выскребал из головы, но они возникали снова и снова, и настойчиво требовали ответа.
           Растерзанный сомнениями, я покинул дом Ломми Гердаса. Хозяин меня проводить не смог: мирно храпел в кресле.
           Во дворе по-прежнему шумел робот-пылесос, но звук этот уже не казался таким идиллическим. Вообще говоря, покинув этот дом-скворечник, я почувствовал большое облегчение.
           Рядом шуршало море, накатываясь на чёрный песок пляжа. Шелестели листья высоченных вековых пальм, и высоко над головой безостановочно светило солнце. Тишина, поглощавшая все эти шорохи, висела жуткая. Цивилизация отсюда ушла, давая природе возможность отдохнуть. И природа тут же заполнила брешь: парки, скверы, аллеи, беседки, и всё-всё вокруг укрылось дикой зеленью, а с ней вместе – и душной плесенью запустения. Не люблю я таких «восстановительных» мест, где, как считается, природа излечивается от человечьего произвола. Слишком уж мрачно получается. Ломми, как видно, имеет на этот счёт иное мнение, если поселился здесь. Что ж, ему виднее.



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СБОРЫ


I. КАПСУЛА

           Калиновский любил работать в одиночестве. Считал себя рассудительным, во всех отношениях положительным человеком, да таковым и являлся. Кто знает, – может, именно из-за этих качеств его сторонились женщины, а также недолюбливали товарищи по учёбе и работе. Впрочем, последние могли и просто завидовать.
           Дункан мало обращал внимания на атмосферу, его окружавшую, и особо не страдал от дефицита внимания.
           Калиновский стремился стать командиром, который в его представлении должен обладать бесстрашием, холодностью, сильной волей и беспощадностью, в первую очередь – к самому себе. Эти качества он взращивал давно. С рождения не отличался ни смелостью, ни холодностью, ни волей. Перевоспитание давалось трудно. Свою личность собирал по каплям, по пылинкам. Молча наблюдал за действиями выбранных им учителей, впитывал опыт, ежеминутно занимался собой.
           Теперь, когда метеоритный поток оказался позади, Дункан почувствовал, что в рубке готов заменить командира, что во многом не менее опытен, и так же нужен экипажу.
           Дункан до винтиков узнал и полюбил корабль. Проверяя капсулу, любовно трогал руками и осматривал каждый прибор. Мысленно видел себя командиром этого маленького, двухместного судёнышка, его полновластным хозяином.
           Первый пилот нехотя покинул кабину капсулы и обошёл модуль со всех сторон. В немом восхищении склонил голову набок. Ракетка отличалась красотой и завершённостью, благородством обводов. Ничего лишнего. Она напоминала человека с устремлённым ввысь взглядом. Кабина – его голова, круговые антенны – его глаза и уши.
           На прощание Дункан подмигнул кораблику и подумал, что для полного совершенства не хватает самой малости – сильной метеоритной защиты. Впрочем, Калиновский понимал нереальность своего желания: уж очень мала мощность двигателя ракетки.
           И ещё Дункан прикинул, кого же пошлёт командир. Явно не себя: он нужен здесь. Марка? Может быть. А если его, Дункана? Что ж, он сумеет выполнить необходимую работу. Немного страшновато, конечно, но всё сделает, как нужно.


II. ДОБРОВОЛЬЦЫ

           Командир выслушал доклад Калиновского о состоянии модуля и объявил общий сбор. Колосов говорил коротко и чётко. Времени на раздумья и споры не осталось.
           – Я уверен, – сказал он, – что в добровольцах недостатка не окажется. Но в капсуле только два места. Одно из них должен занять пилот. У нас три пилота, включая меня. Какие предложения?
           – Я полечу – заявил Марк. – С этим делом я справлюсь.
           – Согласен, – кивнул Колосов. – Но учти, это не прогулка. Опасность велика, и даже очень.
           – Зачем Вы это говорите? – вспыхнул Марк. – Я не мальчик и всё прекрасно понимаю.
           – Вот и отлично, – сухо кивнул командир. – Теперь подбирай себе напарника.
           Марк оглядел собравшихся, задержал взгляд на Венете, но затем скользнул дальше. Чувствуя некоторую растерянность от необычной для него роли командира капсулы, Григориу обратился к Колосову:
           – Я полечу с любым, но, может, кто-то не захочет.
           – Ты так считаешь? – поднял брови Колосов.
           – Нет, но всё же…
           – Пусть это буду я, – вдруг сказала Детта. – Ты не против, Марк?
           – Нет, нет. Конечно, нет, – Григориу попытался улыбнуться, но стало заметно, что лететь он хочет не с ней.
           Венета украдкой взглянула на мужа, словно бы извиняясь за что-то, но Колев со старательно закрытыми глазами дремал в кресле и казался равнодушен к теме разговора.
           – Я даю вам один час, – сказал командир, – и ни секундой больше. Метеоритов пока нет, но встреченный нами рой не единственный в этой части космоса. Кроме того, могут встретиться и одиночные метеориты. Чуть что заметите – сразу назад.
           – Постараемся не рисковать, – кивнул Марк.
           Он казался возбуждённым, смущённым и немного растерянным. С Венетой он не виделся уже давно, но своей вины в этом не видел. Женщина в последние дни почему-то избегала его, и Марк терялся в поисках причины.
           – Приготовьте всё необходимое для ремонта, – говорил Колосов. – Игнасий, помогите им.
           – Хорошо, – кивнул Колев, открывая глаза.
           – Ждём вас, – сказал командир как можно теплее.
           Он попытался обнять Марка, но тот, в полном соответствии с лётными суевериями, живо отстранился.
           – Чего уж там, – покраснел пилот и застенчиво улыбнулся. – Зачем эти нежности? Ещё увидимся.
           Детта только сверкнула своей холодной улыбкой.



ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ДВОЕ НА ОДНОГО


I. В ВАННУЮ

           – Боже, как ты осунулся, – всплеснула руками жена. – Тебе нужно как можно скорее бросать эту работу, иначе у меня когда-нибудь не станет мужа. Ну, где можно шататься? Я проплакала все глаза, изнервничалась. Ведь мог же ты предупредить меня, что не будешь ужинать!
           От усталости я едва шевелил языком, поэтому только махнул рукой на причитания жены и сразу направился в ванную. Жена вдруг поняла, что я действительно устал, и донимать перестала, только крикнула напоследок: 
           – Смотри, не утони в ванне, – ты спишь на ходу.      
           Когда, распаренный и едва живой от потери сил, я шёл мимо гостиной, оттуда послышался голос Волканова. Опасаясь в очередной раз прослыть невежливым, я просунул голову в дверь, поздоровался с тестем, извинился за свой вид – на мне топорщился халат, – и пошёл переодеваться.
           Зачем он здесь, думал я. Если так пойдёт и дальше, я откажусь от дела. Не хочу, чтобы кто-то следил за каждым моим шагом. Тут же вспомнил, насколько увяз в расследовании, чтобы бросить его просто так. Но как поступить с тестем?
           Я ещё не совсем потерял совесть, чтобы унижаться до лжи в служебных делах.
           С другой стороны – вспомнил сегодняшний разговор с Ямбо, – если вскрою роль Волканова в деле «Виктории», то могу запросто лишиться и тестя, и жены. Уж она-то из нас двоих непременно выберет не меня, а его.
           Ужаснулся: неужели не люблю свою Мусеньку, если начал рассуждать подобным образом? Она ведь, по моему разумению – как бы то ни было, – всё же любит меня? Подумал: нужно ещё раз поговорить с ней о ребёнке. Почему она не хочет его? Чем наша семья хуже других? Ей почти тридцать, и ребёнок жизненно необходим.
           Я вздохнул и, полон самых твёрдых намерений, направился в гостиную.


II. НУ, РАССКАЗЫВАЙ

           – Ты извини меня, Серёженька, что сразу не поздоровался с тобой, – начал тесть, слишком уж смущённо улыбаясь. – Но меня оправдывает то, что я заметил, в каком ты состоянии, и поэтому не стал тревожить. Ты провёл нелёгкий день, ведь так?
           – Всякое было, – уклонился я от прямого ответа, сел в кресло напротив тестя и жены, и под журнальным столиком с наслаждением вытянул дрожащие от усталости ноги.
           – Ну, рассказывай, – торопил тесть, видя, что я не спешу начинать разговор.
           – Сержик, мне папа обо всём доложил, – тихо сообщила жена и стала зорко наблюдать за моей реакцией на свои слова.
           Я, конечно, удивился, но от усталости смог лишь поднять брови. «Они заодно, – подумал я со странным спокойствием. – Ну и пусть».
           – Ты должен понять папу, – продолжала Мусенька, умоляюще сложив лодочкой ладони.
           На её пухлом лице повисла глупая улыбка. Жена казалась растерянной. Как видно, отец поведал ей свою тайну только что. Впрочем, она явно всё уже обдумала и уступать мне родителя вовсе не собиралась.
           – Папочка для нас столько сделал, – продолжала она. – Ты должен помнить это и помочь ему.
           – Мусенька, – улыбаясь, перебил её Волканов, – Серёженька и без тебя знает, что ему делать. Он у нас умница.
           «А ведь тебе совсем не весело, – злорадно подумал я, глядя ему прямо в глаза. – Небось, кошки-то царапают душонку».
           – Пойди, доченька, приготовь нам с Серёженькой кофе, – продолжал заливаться соловьём Волканов. – Ты ведь так хорошо готовишь его.
           – Хорошо, папочка, – сразу же согласилась жена. 
           Она поднялась и перед уходом пронзила меня умоляющим взглядом. Я прикрыл веки и заставил себя беспечно пробарабанить по колену.
           Тесть достал свою вонючую сигару и начал её раскуривать.
           – Ну, каков сегодня улов? – безмятежно проговорил Павел Митрич, выдыхая клубы дыма.
           – Да так себе, – нехотя ответил я, открыв глаза.
           – А всё же?
           Недобрый у него взгляд, ох недобрый.
           – Говорил с Гердасом.
           – И с Ямбо?
           И это ему известно!
           – Да, и с ним тоже.
           – Зачем же ты скрываешь это от меня? Нехорошо. Что же он рассказал тебе?
           – Всё рассказал, – соврал я.   
           – Он много знает?
           – Порядочно. Кажется, он и сейчас ведёт это дело. Неофициально.
           – Так, – протянул тесть. – И что же ты думаешь обо всём этом?
           – Пока ещё ничего. Нить не нащупывается.


III. СОШЛЮТ – НЕ СОШЛЮТ

           – Но я же дал тебе эту нить, – раздражённо сказал Волканов. – Веди её до конца. Тебе ведь ничего не мешает. Или ты не знаешь, как можно тасовать факты?
           – Ещё не научился.
           – Так, – снова протянул Волканов. – И это говорит мой зять, муж моей дочери. Хорошо, ты докажешь, что я виновен. Меня сошлют на Яву для перевоспитания. Но ты-то, ты-то чего добьёшься?
           – Может, ещё и не сошлют, – попытался я отшутиться.
           – Ты мне перестань тут разводить шуточки, – взорвался тесть. – Подумай, с кем и с чем останешься. Мусенька меня не покинет. Она знает, с кем ей лучше. А вот ты лишишься жены. Подумай хорошенько. Ты ведь любишь её? Любишь, я тебя спрашиваю?
           – Вы, пожалуйста, не кричите, Павел Дмитриевич. Я хорошо слышу.
           Мы уже стояли друг напротив друга. Оба тяжело дышали. Искренняя ненависть ко мне читалась в его глазах и вызывала ответное чувство во мне.
           Усталости как не бывало.
           Вот он, первый враг в моей жизни. Никогда не думал, что им окажется драгоценный тесть. Можно сказать, родня. Да какая он, к чёрту, родня? Даже детей от его дочери у меня нет. Не нажил.
           Вошла жена. Она всегда чувствует, когда нужно появиться.
           – Садитесь, чего вы стоите, – почти пропела она, расставляя на журнальном столике свежеприготовленный кофе в дорогих фарфоровых чашках. – Ну, так чем же закончился ваш разговор?
           «Как будто сама не видишь!» – подумал я с досадой. Затем переборол себя и, повесив на лицо непринуждённую улыбку, сел в кресло. Волканов, тяжело отдуваясь, уселся напротив.
           – Смотри, милый, что принёс нам папочка, – сказала жена и жестом фокусника достала откуда-то точно такой перстень, что приносил в прошлый раз Волканов. – Видишь, как нас любит твой тестюшка.
           Мусенька повертела перстнем перед самым моим носом и с надеждой добавила:
           – Правда же, ты будешь умницей и не сделаешь папе ничего худого?
           Отпивая глоток горячего кофе, я что-то промычал в ответ. Злость во мне поулеглась. Я грустно вздохнул и погладил Мусеньку по её пухлой ручке.
           – Ну, вот и всё, вот и слава Богу, – запричитала жена, усаживаясь ко мне на колени.
           – Пожалуй, я пойду, – встал Павел Митрич, нервно одёргивая пиджак. – Мы славно поговорили.
           – Неплохо, – согласился я, поглаживая жену по спине, отчего она сладко жмурилась.
           Кофе и в самом деле оказался замечательный.
           – Мне будет приятно узнать, Серёженька, что ты внял моим наставлениям, – не отставал от меня Волканов.
           «Катись, катись отсюда», – незлобно подумал я и почувствовал, что спина Мусеньки напряглась.
           – Всего хорошего, Павел Дмитриевич, – вслух сказал я, ссаживая с коленей жену и вставая.
           «Всё-таки, – решил я, – нужно проводить его до двери, а то, чего доброго, Мусенька обидится, как в прошлый раз».
           Жена непонимающим взглядом глядела то на меня, то на своего папочку. На её лице застыло выражение крайнего удивления.


IV. ПОДЛЕЦ

           Как только тесть скрылся за дверью, она спросила драматическим голосом:
           – Ты что же, отказал папе?
           – Понимаешь ли, Мусенька, – начал я. 
           – Подлец! – простонала жена, заламывая руки. – С кем я, дура, живу?! Завтра же моей ноги здесь не будет!
           Она громко зарыдала и ушла к себе в спальню. Я по инерции поспешно бросился за ней, успокаивал её на ходу как мог, ругал себя за строптивость:
           «Ишь ты, какой правдолюбец выискался! Справедливость ему подавай, видите ли. Из-за этого я могу потерять моё сокровище, мою Мусеньку, моё спокойствие, мои тапочки, наконец. Кто мне по вечерам станет готовить такие вкусные кушанья? В конце концов, где ещё я смогу найти такую женщину? Ведь Мусенька неплохая, умелая жена. Боже, как далеко я зашёл в своём непокорстве!»
           – Мусенька! – стонал я, не в силах вынести стенаний жены. – Ну, хочешь, я всё для тебя сделаю? Мусенька, дорогая, всё закончится хорошо. Ну, хочешь, мы заведём себе ребёночка, такого маленького, хорошенького? Может, я потому и сволочной такой, что у меня сына нет. А, Мусенька? Дай мне сына, и я для тебя всё сделаю!
           – Ребёнка? От тебя? Да на чёрта вы мне нужны вдвоём? Одного хватает по горло. Я ещё пожить хочу.
           От возмущения Мусенька даже рыдать перестала.
           – А ты так всё сделай, – предложила Мусенька спокойным, деловым тоном, – без ребёнка. Это в твоих силах, Сержик. Ну, скажи, зачем нам лишние заботы?
           По мне словно молотом ударили.
           Стало скучно. Навалилась тоска. Вдруг захотелось спать, спать долго и не чувствовать ни тревог, ни волнений.
           Мусенька уже успокоилась. Сквозь дремоту я видел, как она прихорашивалась к завтрашнему утру, вытирала от слёз лицо и покрасневшие, припухшие щёки.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. В ОТКРЫТОМ КОСМОСЕ


I. ТЯЖЁЛЫЙ ХАРАКТЕР И ВЫСОКИЕ СЛОВА

           – Не боишься? – спросил Марк, занимая своё место в капсуле.
           – А чего бояться? – спросила Детта безразлично.
           – Неизвестности.
           Детта пожала плечами.
           – А я боюсь. Чуть-чуть, самую малость.
           – Зачем же вызвался?
           – А я всегда так делаю. Это помогает себя чувствовать человеком.
           – Какие высокие слова, – усмехнулась Детта.
           – Неужели не боишься? Завидую.
           – Завидуй.
           – Тяжёлый у тебя характер.
           – Какой есть.
           – У вас всё готово? – раздался внутри шлемофонов голос Дункана.
           – Да, – ответил Марк. – Можно трогать.
           – Счастливого пути. Ни пуха.
           – Пошёл ты, – через силу улыбнулся Марк.


II. РАБОТА – ВЫСШИЙ КЛАСС

           Распахнулись ворота переходной камеры. Показались звёзды. Платформа с капсулой поднялась и остановилась на уровне обшивки. Поверхность корабля имела форму эллипсоида, казалась очень ровной и тщательно отполированной. Впереди находились обтекатели, сзади невысоким валом возвышался пояс двигателей ориентации. Далее шла кормовая часть с основными двигателями. Корабль подавлял своей огромной тёмной массой, которую едва освещали холодные звёзды. Громада корабля казалась ещё чернее на фоне слепящего пламени работающих двигателей.
           – Начинаем облёт, – предупредил Марк. – Включаю машину.
           – Надеемся и ждём, – ответил Дункан.
           Калиновский поддерживал связь с капсулой и руководил всей операцией. Командир сидел рядом и давал советы.
           На самой малой скорости капсула подлетела к первому из восьми двигателей. На вид он казался исправным, однако в целях профилактики проверке подлежал весь пояс ориентации.
           – Включайте пятый, – сказал Марк, оставив модуль висеть неподалёку от сопла.
           Дункан нажал сенсор «продувка». Детта направила на сопло объективы измерительных приборов. При включённом маршевом двигателе двигатель системы ориентации запускать не позволялось, чтобы корабль не сбился с курса. Поэтому ограничились продувкой. Невидимый глазу язычок газов вырвался из сопла. Детта тут же сообщила:
           – В норме.
           Этот тест считался достаточным.
           Капсула продолжала облёт. Следующие два двигателя: номер четыре и номер три, тоже оказались исправными, но четвёртый по счёту – двигатель номер два, – даже на вид казался перекошенным и смятым. За ним виднелась большая дыра в обшивке с неровными оплавленными краями.
           – Работы здесь много, – определил Марк.
           Детта кивнула.
           – Я пойду первой? – спросила она полуутвердительно.
           – Давай, – согласился Марк. 
           Одновременно двоим космонавтом выходить из капсулы запрещалось, поэтому работать приходилось поочерёдно.
           Модуль намертво присосался к обшивке. Детта вышла, а точнее – выплыла из кабины, с которой теперь соединялась лишь длинным и гибким кабель-шлангом.
           В невесомости работать не очень легко, но Детта имела кое-какие навыки выполнения монтажных работ.
           Вместо повреждённых элементов Лундхольм из хранилища капсулы достала запасные и заменила вместо повреждённых, которые, в свою очередь, также поместила в хранилище – для последующего ремонта. Затем на смену Детте вышел Марк. Он заделал дыру в обшивке и попросил Дункана проверить залатанный кусок на герметичность.
           – В порядке, – подтвердил Калиновский.
           – Молодцы, – похвалил Колосов. – Работа – высший класс.
           – Стараемся, – поскромничал Марк.    
           Ещё один повреждённый двигатель, под номером один, находился рядом. С ним повозились чуть больше времени, но остальные двигатели оказались исправными.
           – Устали? – спросил Дункан.
           – Есть немного, – признался Марк.
           Отсутствие тяжести переносить оказалось труднее, чем думалось вначале.
           – Ну как, ребята, остались силы на последний рывок? – осторожно спросил Дункан.
           – Локаторы, что ли? – недовольно проворчала Детта.
           – Они, они, – подтвердил Калиновский.
           – Сделаем, чего откладывать – согласился Марк.
           – Это недолго, – утешал Дункан.
           Голос его звучал оптимистично, даже весело. Работа подходила к завершению. В её окончательный успех верили все. Оснований для каких-либо тревог не имелось. Весь оставшийся экипаж ожидал в рубке окончания работ, кроме разве что Наны и Колева, менявших повреждённые силовые контуры.
           – Здорово поработали, – кивал Дункан улыбаясь.
           Венета вполголоса напевала какой-то весёленький мотив. Ломми воспрянул духом и даже пытался шутить.
           Расслабился и Колосов. Он чувствовал себя победителем. Всё шло как нельзя лучше.



ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ДЕНЬ, НАСЫЩЕННЫЙ СОБЫТИЯМИ


I. НА ОТДЫХ!

           Утром следующего дня, едва я сел за свой стол и разложил бумаги, как зажёгся экран, и на нём появился Джонсон.
           – Привет, Сергей, – сказал он со вздохом.
           Я кивнул, отметив про себя его порядком растерянный вид.
           – Я слыхал, что ты здорово притомился за эти сутки, – продолжал Джонсон.
           – Да, я ездил по делу «Виктории».
           – Слушай, старина, я вспомнил, что ты давно не был в отпуске. Не желаешь проветриться?
           У меня засосало под ложечкой.
           – Что-то не хочется, – вяло боролся я, понимая, куда клонит старик.         
           – Дело решённое, – ворковал Джонсон. – Поедешь на море, искупаешься, отдохнёшь. Говорят, сейчас на Мадагаскаре чудный ультрафиолет.
           – А как же «Виктория»?
           – Да ну её, обождёт. Пусть Новиков там покопается до твоего возвращения.
           Я поморщился. Джонсон заметил это и развёл руками.
           – Что, не нравится Новиков? Надо же начинать парня натаскивать, вот пусть и попробует. Ну всё, привет. Уезжать можешь завтра же. А теперь иди, собирай вещи. Как я тебе завидую: едешь в отпуск…
           И Джонсон отключился.
           Я ещё немного посидел, соображая, что же случилось. Да, к этому шло: тесть понял, что от меня толку мало и, чтобы я, не дай Бог, не припёр его к стенке, поспешил употребить связи и власть. Однако я чувствовал, что есть и другая причина: Волканов не хотел, чтобы наша с Мусенькой семья распалась. Где ей найти ещё одного такого дурака, как я?
           Сначала пришло облегчение: всё-таки остался в стороне от этого неприятного расследования. Не придётся за него нести ответственность. Жизнь станет спокойнее. Вот только – надолго ли? Где-то там, в глубине души, ворочался маленький такой червячок. Он едва ощущался. Но внезапно к горлу подступила тошнота. Во рту стало кисло, будто только что раскусил целый лимон. Вся суть в том, понял я, что дело «Виктории» во мне засело крепко. Особенно ясно я понял это только теперь.      
           За столом я проторчал ещё около часа, не ощущая в себе сил встать, всё бросить и уйти. В таком состоянии меня застал Кубичка. Как всегда, он вошёл без стука, неуклюже поклонился в приветствии, взял со стола папку с делом «Виктории» и вопросительно посмотрел на меня. Я немного поколебался – и не отдал ему запись новых показаний Гердаса. Махнул Кубичке рукой: уходи, мол, у меня больше ничего нет. Когда он прикрыл за собой дверь, я понял, что, хотя и не отдал новые материалы подсознательно, без участия мозга, но действовал так, словно всё давно определил для себя. Решение созрело сразу после отключения экрана с лицом Джонсона. Теперь, когда записи остались при мне, всё стало на свои места. Я встал, уложил новые записи в свой неизменный кожаный портфель и вышел, хлопнув дверью.


II. СТАРОЕ КАФЕ

           Чувствовал я себя прекрасно. В жизни есть такие моменты, когда ощущаешь себя человеком. Я казался себе борцом. Тело напружинилось, словно изготовилось к затяжному прыжку, губы сами собой сурово сжались. В общем, со стороны я, наверно, представлял собой довольно смешное зрелище. Впрочем, уже пройдя с полкилометра по направлению к дому, почувствовал, что мой пыл начал понемногу остывать. Что я затеял? Хватит ли сил для борьбы? Есть ли у меня друзья, готовые поддержать, подставить своё плечо, когда станет невмоготу?
           Сомнения овладели мной и принудили остановиться. Куда идти? Вокруг во всех направлениях торопливо сновали спешащие по своим делам люди. Никто не остановился, не удостоил даже взглядом, хотя моя растерянная неподвижность посреди людского потока явно бросалась в глаза.
           Вдруг ужасно захотелось общения, даже простого разговора на любую тему с абсолютно незнакомыми людьми, – чтобы успокоиться, настроить себя хоть и на небольшие, но внятные и решительные действия.
           Напротив того места, где я внезапно остановился – а дело было в центре города, – приютилось маленькое уютное кафе в старинном стиле. Называлось оно соответственно: «XX век». Впрочем, невзирая на вывеску, там обычно обедали люди нашего века, а именно – курсанты и преподаватели расположенного рядом Высшего училища космических штурманов. Я подумал, что такое соседство для меня очень даже кстати, и смело вошёл вовнутрь.          
           Большие старинные часы на входе показывали одиннадцать. Народу в кафе оказалось немного. Я попал сюда впервые и поразился антикварному стилю внутреннего пространства. Меж массивных столов, отделанных под морёный дуб, неторопливо перемещались музейного вида официанты в смокингах и с подносами в руках. На их подчёркнуто интеллигентных лицах застыли стандартные, вежливые и чуть презрительные улыбки. Стоял ровный шум приглушённых голосов и тонкий звон посуды. С удовольствием впитывая в себя шарм этого редкого в наше время уюта и намеренно замедленного ритма жизни, я опустился на мощный деревянный стул у одного из пустых столиков и жестом подозвал официанта.
           – Что изволите заказывать? – Осведомился могучий детина, старательно улыбаясь и попутно смахивая несуществующие крошки с тяжёлого дубового стола, и так блестевшего чистотой. 
           – Кофе.
           Детина не уходил.
           – И пару бутербродов, – добавил я, только чтобы он ушёл.
           – С чем? – не отставал детина.
           – С чем угодно, – махнул я рукой. – Можно что-то ваше, фирменное.
           Официант кивнул и, наконец, отошёл, всей своей борцовской фигурой выказывая врождённое достоинство. «Интересно, – подумал я, – официант – это его постоянная профессия, или просто хобби? Неужели ещё сохранились такие чудаки?»


III. КУРСАНТЫ

           Эти важные размышления прервал неожиданный вопрос.
           – Не возражаете? – проговорил молодой парень при огромных висячих усах на длинном худом лице.
           – Пожалуйста, – предложил я.
           Парень жестом подозвал своего друга, стоявшего немного поодаль. Садились ребята неторопливо, с достоинством, и я успел незаметно рассмотреть их. Курсантов невозможно спутать ни с кем. Полуспортивные костюмы цвета неба с изображением Сатурна на левом плече отличали их среди всех жителей города. Усатый казался постарше и старался двигаться как можно солиднее, что не вполне сочеталось с отсутствием морщин на юном лице и наличием пухлых губ. Второй – и вовсе юноша, с редким белым пушком на круглом лице.
           – Михаил, – баском представился усатый.   
           – Вернер, – кивнул юноша.
           Я назвал свою фамилию, и мы пожали руки. Ребята заказали по второму блюду и чай. Официант удручённо покачал головой, но курсанты постарались этого не заметить.
           – Извините, что мы Вас потеснили, – сказал Михаил после ухода официанта, – просто мы всегда обедаем за этим столом. Он у нас вроде талисмана перед экзаменом.
           – Ничего, ничего, – поспешил я их успокоить. – В компании веселее. Вы учитесь?
           – Да, – подтвердил Михаил. – Я в этом году заканчиваю, а Вернер переходит на второй курс.
           – И куда же тебя распределили, если не секрет? – спросил я.
           – Какой там секрет: на линию Луна – Меркурий. Не повезло.
           – Почему же?
           – Мелкое плавание. Каботаж, – объяснил Михаил, расправляясь с лангетом. – Были места и покруче. Двое наших попали на линию Луна – Ганимед – Титан. Это уже кое-что.
           Вернер с обожанием смотрел на своего друга и благоговейно молчал. Ему ещё нескоро в полёт, и он тихо завидовал Михаилу.
           – А где проходил практику? – поинтересовался я.
           Михаил поморщился.   
           – Земля – Луна, – буркнул. – Как и все наши.
           – Управление доверяли?
           – А как же, – посолиднел Михаил. – Иначе какая же это практика?
           – Вы слыхали о «Виктории-302»? – помолчав, спросил я.
           – Конечно, – кивнул Михаил. – Та, что вернулась с полпути к звезде Симилис?
           – Она самая. Между прочим, там погиб Григориу, выпускник вашего училища.
           – Знаю. Ему здорово повезло… Повезло в том смысле, что попал в экспедицию на далёкую звезду, – поправился он. – Сто девяносто световых лет – это что-то.
           – А если бы ты был на его месте, не испугался бы?
           – Чего? – не понял Михаил.
           – Риска.
           – Как это? – поднял брови Михаил. – Да ведь мы космонавты. Затем и выбрали эту профессию, чтобы рисковать.
           – А тебе лично приходилось рисковать? – допытывался я.


IV. СНОВА В ДЕЛЕ

           – Нет ещё. А почему Вы интересуетесь? – подозрительно зыркнул Михаил.
           – Да так, по службе. – Я немного помедлил и решил открыться. – Я следователь, служу в Следственной Комиссии Совета Космоплавания. Веду дело «Виктории». Пытаюсь понять мотивы поступков.
           Солгал я непроизвольно, так как всё ещё ощущал, что по-прежнему занимаюсь этим делом.
           Ребята переглянулись.
           – Что тут понимать? – заявил Михаил. – Командир поступил правильно. Корабль повреждён метеоритами. Значит, его нужно ремонтировать, а для этого – выходить в открытый космос. Такая работа – всегда риск.
           – Командир мог обойти рой метеоритов, экстренно затормозить, – напомнил я.
           – Знаю. Наш профессор говорил об этом. При резком торможении корабль мог не выдержать и развалиться. Правда, теоретически вероятность уцелеть имелась. Экстренно тормозить, говорил док, можно тогда, когда не остаётся ничего взамен.
           – Хорошо, – не сдавался я. – Допустим, торможение прошло успешно. Люди остались бы целыми и невредимыми. Экспедиция продолжилась бы?
           – У него был экипаж дрянь, – убеждённо заявил Михаил. – С хорошим экипажем на любой риск идти можно. А то, что двое всё-таки погибли – чистая случайность. Погибли, зато спасли всех остальных. Для космоса это много.
           – Но послушай, ведь будь даже экипаж самый разнаилучший, всё равно ему пришлось бы возвращаться, – настаивал я. – Ведь горючего не хватало на весь путь.
           – Ерунда, – махнул рукой Михаил. – В один конец хватало с лихвой, а на какой-нибудь планете горючее синтезировалось запросто, лишь бы там имелись водород и углерод с кислородом. Годятся даже обыкновенные нейтроны, ведь из них можно получить всё, что угодно. И ещё нужно, конечно, иметь желание, чтобы лететь до конца.
           – Значит, по-твоему, командир просто не захотел дальше лететь?
           – Наверно, так оно и было, – пожал плечами Михаил. – Деморализованный экипаж для дальнего полёта не годится, вот он и развернулся. Кроме того, погибли люди... Кстати, такой разворот совершён не впервые в истории. Профессор говорил, что в разные годы четыре экспедиции прежде времени вернулись назад. По разным, конечно, причинам. 
           – Вот как! – только и смог я сказать.
           Оказывается, о таких простых вещах знают все, один я ни о чём не догадываюсь. Высшие инстанции тоже наверняка в курсе дела. Что это, заговор молчания? Выходит, ни у кого язык не повернулся сказать правду, и каждый надеялся, что проговорится не он, а сосед? Или, напротив, то, что сказал Михаил, настолько общеизвестно, что всеми признаётся само собой разумеющимся?
           Я вспомнил о маленькой тайне Горация Ямбо. Теперь я припомнил, что Колосов назвал причиной возвращения нехватку горючего, а Калиновский в дознании даже не заикнулся об этом. Он утверждал, что при удачном стечении обстоятельств можно было продолжить полёт. Командир лгал, и лгал сознательно. Более того, руководство Совета Дальней Космической Разведки эту ложь поддержало. Было отчего задуматься. Вообще, признался я себе, дело с мёртвой точки сдвинулось. Я встал и протянул руку.
           – Спасибо, ребята. Мне пора.
           – Скорее заканчивайте, – ответил Михаил. 
           Ребята смотрели мне вслед с осознанием превосходства надо мной, человеком далёким от космоса. И ещё в их взглядах читалась тревога за своих коллег, судьбы которых, по их мнению, я держал в руках. Не люблю, когда на меня так смотрят, но теперь понял, что ребята правы: от моей расторопности зависело многое.



ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПРОИСШЕСТВИЕ


I. ТРИ КОРОТКИХ ПИСКА

           Локаторами по старинке называли приборы, способные отыскать любую материю на дальних подступах к звездолёту. «Виктория-302» комплектовалась как радиолокаторами, так и гравилокаторами. Их излучатели и приёмники находились в голове корабля и своей формой напоминали старинные бинокли. Таких «биноклей» имелось шесть – по три на каждый вид энергии.
           Осмотреть локаторы требовалось быстро, ведь корабль ещё не защищён силовым полем. После замены контуров и включения силовой установки ничто не должно находиться под колпаком поля, иначе – смерть.
           И Марк спешил.
           – Осмотрел гравилокатор номер два, – доложил он. Цел. Идём к следующему.
           В рубке видели, как двигатель капсулы выбросил струю газов и, ослепляя экран, стал удаляться к дальнему гравилокатору. Это зрелище настолько поглотило внимание экипажа, что никто даже не вздрогнул, когда неожиданно раздался резкий писк. В тот же миг изображение на экране закачалось, а когда снова пришло в норму, то на прежнем месте капсулы не оказалось.
           С полминуты стояла тишина. Все находившиеся в рубке ошеломлённо вглядывались в экран, не понимая, что же произошло.
           В полном безмолвии один за другим прозвучали ещё два писка. Все задвигались, понимая, что ситуацией нужно управлять, но инициативу на себя не взял никто, даже командир.


II. ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО

           Первым не выдержал Ломми. Его пронзительный крик заставил всех вздрогнуть.
           – Слышишь, ты! – закатывая глаза, кричал Гердас. – Безумец, ты что не видишь, что делается?! Включай поле, пока мы все не испарились! Включай! Включай! Включай! – рыдал он, притопывая ногой.
           – Что с контурами? – склонившись над микрофоном, спросил Дункан, бледный как смерть.
           – Всё в порядке, – отозвалась Нана. – Можно запускать. А что так быстро? Капсула вернулась?
           Дункан не ответил.
           – Я говорил, что все мы тут подохнем! – кричал Гердас. – Крысы! Убийцы!
           – Уведи его, – приказал Колосов Дункану. – Сделай с ним что-нибудь!
           – Что? Меня увести? Да я сам с вами не останусь ни секунды! И учтите, я слагаю с себя ответственность за это безумие. Сами расхлёбывайтесь!
           Ломми, путаясь и задевая ногами кресла, с плачем выскочил из рубки. Ещё долго из коридора доносились его всхлипывающий голос и причитания.
           Венета тяжело опустилась в кресло и до крови закусила губу.
           Командир вызывал капсулу. Он сразу как-то осунулся, около глаз очертились круги и надломился голос.
           – Марк, Детта, вы живы? – шептал в микрофон Колосов, едва шеверя губами. – Марк, Детта, вы живы?
           Прошло какое-то время. Минута? Час? Закрыв глаза, командир продолжал вызывать экипаж капсулы. Дункан слушал эфир, обхватив сжатую наушниками голову.
           Венета смотрела в потолок невидящими глазами.
           Возвратились Колев и Нана. Стали рядом.
           Секунды ползли, складываясь в минуты.   



ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. КОЛЕВЫ


I. ЗАПИСКА НА ВОРОТАХ БАШНИ

           Камчатка встретила непогодой. Поднявшийся ветер трепал крохотную, неровно вырванную из тетради бумажку, приклеенную к дубовым воротам центральной башни замка.
           На ней корявым почерком Гораций написал:

           «Сергей! Я знаю, что ты приедешь. Твёрдо верю в это. Ищи меня у Колевых.
          
                Гораций» 
          
           На обратной стороне записки я нашёл адрес Игнасия и Венеты. Посещение гнезда Колевых в мои планы не входило. Я считал, что ничего нового от них не узнаю. Обстоятельства, однако, привели к изменению моего мнения.


II. ХИЖИНА НА БЕРЕГУ

           Колевы жили на острове в Эгейском море: отдыхали после полёта, ловили рыбу и загорали. Обитали они в хижине на самом берегу. Удобств никаких. Впоследствии я узнал, что предложила эту одиссею Венета. Она уговорила мужа уединиться и не показываться в кругу астрономов, а ведь Колева хорошо знал учёный мир. Ходили и не совсем приятные слухи насчёт их добровольного заточения, но оставим сплетни на совести их создателей и разносчиков. Впрочем, если верить Гердасу, доля правды в них всё же имелась.
           Меня не встречал никто. Море катило на берег мутные волны, урча отскакивало назад, и мой кораблик – самолёты сюда не летали, – качался на волнах как доисторическая скорлупка.
           Неказистая хижина Колевых одиноко высилась посреди голых камней неподалёку от прогнившего причала. Время хорошо поработало над нею, чуть ли не до земли наклонило черепичную крышу. Единственное окно следило за мной чёрным бездонным взглядом.
           Я протиснулся вовнутрь и застал всех троих за беседой. Хозяева и Ямбо пили чай за старым столом, вероятно, ещё помнившим рыцарские времена.
           – Сергей! – вскричал Гораций, вставая. – Поверишь ли, я чувствовал, что ты приедешь именно сегодня.
           Он представил меня хозяевам. Венета оказалось довольно миловидной для своих тридцати пяти. Чувствовалось, что она отдаёт дань диете, спасаясь от грозящей полноты. Во всяком случае, за весь вечер она всласть начаёвничалась, а к пище так и не притронулась. Другое дело Игнасий. Как видно, его давно уже не заботили воспоминания о былой стройности. Расплывшиеся формы хозяина говорили об этом яснее всяких слов.
           Хозяйка предложила сесть, передо мной поставила большую чашку дымящегося чая и весело, безо всякого смущения, посмотрела мне в глаза. «Да, – подумал я, – такая может нравиться». Взгляд выдавал в ней больше женственности, чем ума, хотя я, конечно, знал, что она неплохой биолог и в своём деле разбирается прекрасно.
           С моим приходом разговор как-то сразу угас. Ямбо, казалось, полностью отдался смакованию свежезаваренного чая. Хозяева тоже не торопились с обычными в таких случаях расспросами насчёт драгоценного здоровья гостя и сетованиями на погоду, из чего я заключил, что прерванный разговор был не из лёгких.
           Наконец Ямбо поставил на стол пустую чашку, подмигнул мне и сказал:
           – Неплохо здесь, а?
           Я промычал нечто утвердительное, ожидая от него чего-то более существенного.
           – Да, нам с Игнасием здесь нравится, – вставила Венета, одаривая меня милой улыбкой.
           – Ну, не стану тебя томить, – посерьёзнел Гораций. – У тебя, наверно, тоже есть кое-какие новости, так что давай по очереди: я расскажу своё, а потом ты мне – своё. Годится?
           Я кивнул.


III. ИМЕЕТСЯ ДОСЬЕ

           – Я держу у себя неплохое досье на твоего тестя, – начал он, хитро поглядывая на меня.
           Я непроизвольно выпрямился.
           – Видишь, как я оперативно работаю, – улыбнулся Гораций кончиками губ, хотя глаза смотрели серьёзно. – Ты, небось, тоже о нём кое-что знаешь?
           Я молчал и ожидал продолжения. Колевы, наверно, уже слышали всё это от Ямбо, поскольку никакого удивления на их лицах я не прочёл.
           – Игнасий и Венета знают, в чём дело, – подтвердил мою догадку Ямбо. – Можно говорить начистоту. Я собрал некоторые документы, Из них видно, что Волканов дал разрешение на установку эмиттеров к непроверенному полю. При этом прекрасно знал, что существует лучшая конструкция.
           – С какой целью он это сделал? – спросил я.
           – Один из конструкторов поля – большой друг Волканова. Я думаю, что они заключили сделку.
           – Думаешь, или знаешь? – пытался я нащупать брешь в рассуждениях Ямбо.
           – Я тоже знал Волканова, – вдруг заговорил Колев. – Этот человек мог пойти на сделку.
           – У Вас есть доказательства? – не отставал я.
           Я надеялся, что доказательств нет. Сделка в корыстных целях – самое тяжёлое преступление. Как ни противен мне собственный тесть, но обвинения Ямбо в его адрес не укладывались в голове. 
           – Косвенные доказательства есть, – качнул головой Колев.             
           – Игнасий приведёт их в суде – поспешил перебить его Ямбо.
           Он явно не хотел, чтобы я узнал их раньше времени. Если это так, то зачем же он затеял весь этот разговор?
           – Хочу успокоить твою совесть – сказал Ямбо, заметив мой недоумённый взгляд. – Ведь я знаю, что ты уже говорил с Волкановым.
           – Откуда? – вырвалось у меня.
           Ямбо усмехнулся.
           – Тебя же отстранили от ведения дела. Сегодня утром. Джонсон отправил тебя в отпуск. Не удивляйся: я первым узнаю все новости нашей фирмы.
           – Да, дело «Виктории» отдали Новикову, – подтвердил я.
           – Так вот, насчёт твоей совести, – продолжал Ямбо. – Понимаю, как трудно «ловить блох» у собственного тестя, поэтому его возьму на себя.
           – Не слишком ли поздно?
           – А разве нужно спешить? Отоспимся, а завтра с утра втроём поедем к Колосову. К большому сожалению, Венета решила остаться дома.
           Она развела руками и улыбнулась.
           – Ты хочешь всё «свалить» на Волканова? – спросил я.
           – Если не всё, то многое, – ответил Ямбо.
           – В гибели людей его вина бесспорна, – жёстко сказал Игнасий.
           – Итак, завтра? – решил я прервать разговор.
           К тем нескольким блюдам, которые на стол выставила Венета, я, по её примеру, не притронулся. Честно говоря, я порядочно устал, и ужин на ум не шёл. Хотелось отдохнуть перед завтрашним днём, который мог многое решить.
           Колев отвёл меня за ширму, где ждала приготовленная хозяйкой постель. Над кроватью висели большие фотографии Детты и Марка. Я заметил, что Игнасий задержал взгляд на портрете Детты, резко отвернулся и молча вышел.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. НЕМНОГО ПОДОЖДАТЬ


I. ВСПОМНИТЬ ВСЁ

           Детта очнулась от собственного стона. В голове стоял непереносимый звон, а на лице ощущалось нечто липкое. И ещё она услышала голос. Знакомый и незнакомый одновременно. Он произносил какие-то слова, но их смысл ускользал,  словно шёл не в мозг, а куда-то мимо.
           Сознание возвращалось медленно. Временами снова наползал туман, уносивший искры разума, затем наступало прояснение. Такие качели изматывали и пугали. Тело словно исчезло, осталось только лицо. И ещё этот неприятный привкус во рту…
           Детта пожевала губами, стараясь привыкнуть и к губам и, зачем-то – к привкусу. Постепенно пришло понимание, что это – кровь. Тут же возникла боль. Ныла верхняя губа. Боль встряхнула всё существо человека и привела в чувство. Между тем голос продолжал звучать в ушах.
           – Марк, Детта, вы живы? – повторила женщина вслед за голосом и постаралась понять смысл каждого слова.
           – Марк, Детта, вы живы?
           Только теперь Детта узнала голос командира. Он очень изменился, постарел, стал глуше. Детта  вспомнила всё. Сначала – резкий удар, её бросило на пульт, всем лицом сплющило о бронированное стекло шлема. Сознание тотчас отключилось. Что стало с Марком, она заметить не успела.


II. ЖИВЫ

           В кабине капсулы висела почти полная темнота, лишь две-три индикаторные лампочки едва освещали часть приборной доски. Слева вверху колючими точками блестели звёзды. Откуда они здесь? Пробоина?
           – Марк, Детта, вы живы? – шептал Колосов.   
           – Живы, командир, – наконец решилась ответить Детта. – Я точно жива, а вот Марка не вижу…
           Детта наклонилась над тем местом, где недавно сидел Марк, непослушными руками ощупала кресло, но пилота в нём не нашла.
           – Живы, живы! Они живы! – гремел в наушниках голос командира. – Вы слышите: они живы!
           Откуда-то снизу, из-под пульта, раздался стон.
           Детта отстегнула пояс, которым удерживалась в кресле, и попыталась протиснуться под пульт, но какая-то сила отбросила её вверх. Ударившись о потолок кабины, Детта стала парить, натыкаясь на стенки.
           – Отказали гравиусреднители, – вслух подумала она, и её услышали на «Виктории».
           – Слышу тебя, Детта, – сразу ответил командир. – Что ещё отказало? Где вы находитесь? Что с Марком?
           – Марк жив, – ответила Детта, пытаясь подплыть к пульту. – Большая пробоина в обшивке. Где находимся – не знаю. Сейчас попытаюсь освободить Марка. Он под пультом.    
           Кое-как подтянувшись, на ощупь она наконец-то отыскала тело пилота.
           – Марк, ты слышишь меня? – звала Детта. 
           Пилот не отвечал, только стонал, тихо и протяжно. Детта редко плакала и теперь удивилась, когда глаза наполнились не вытекавшими в невесомости слезами. Часто дыша, чтобы не разреветься, она с трудом освободила Марка, втащила в своё кресло и пристегнула тормозным поясом. Этот пояс на кресле пилота в момент удара был вырван «с мясом».
           – Марк, очнись, – просила Детта, ощупывая его тело в поисках вывиха или перелома.       
           Но под пальцами только скользила мягкая тройная ткань скафандра. Когда Детта слегка коснулась груди пилота, он тяжело застонал. От боли Марк очнулся и открыл глаза.
           – Детта, – прошептал он, едва шевеля разбитыми губами.
           – Я это, я, – говорила она, плача и прижимаясь своим шлемом к стеклу шлема Марка. – Что с тобой? Где у тебя болит?
           – Здесь жжёт, – указал он на грудь. – Что с нами произошло?
           – Наверно, нас сбил метеорит. Вышел весь воздух.


III. ЛОКАТОРЫ

           – Детта, что с Марком? – раздался голос в наушниках.
           – В порядке, командир, – отозвался Григориу. – Меня немного помяло, но вообще-то ничего.
           – Где вы находитесь? – спросил Колосов. – Локаторы не могут вас отыскать.
           – Я попытаюсь, – сказала Детта.
           Она подплыла к приборной лоске, нажала на два-три сенсора и закусила губу. Питание в локатор не поступало.
           – Энергии нет, командир, – сообщила она упавшим голосом. – Коммуникация ещё кое-как пробивается: вы же меня слышите, а для локаторов этого мало.
           – Включи аварийные аккумуляторы, – прохрипел Марк. – Боже, как хочется пить.
           – Потерпи, Марк, потерпи немного, – прошептала Детта.
           Ещё несколько секунд – и включился выход аварийного запаса энергии. Засветился экран локатора.
           – Есть! – воскликнула Детта. – Посылайте сигналы.
           На экране появилась слабая точка. Детта бросила взгляд на дальномер и не смогла сдержать вздох отчаяния.
           – Я нашла «Викторию», – сказала она упавшим голосом. – Вы удаляетесь от нас.
           – Расстояние, какое расстояние? – нетерпеливо спрашивал Колосов.
           Детта назвала цифру. Командир долго молчал.
           – «Виктория», – звала Детта. – почему молчите?
           – Держите их на связи, – сказал кому-то Колосов, и добавил: 
           – Детта, Марк, я прошу вас немного подождать.
           – Что ж, подождём, – прошептал Марк.


IV. ЗАПАС ВОЗДУХА

           – Вы слышали? – Колосов обратился к экипажу. – Что будем делать?
           Взгляд командира натолкнулся на сгорбленную фигуру Ломми. Он возвратился в рубку и остановился в дверном проёме, глядя себе под ноги.
           – У нас есть командир, чтобы решать, – пробубнил он уныло.      
           – Сколько прошло времени? – спросил Колосов, пропустив реплику мимо ушей.
           – Я понял Вас, командир, – отозвался Дункан. – Они вылетели четырнадцать часов назад. Запас воздуха в скафандрах рассчитан на двадцать четыре часа.
           – Осталось десять часов – кивнул Колосов. – С какой скоростью мы удаляемся от них?
           Цифру, названную Дунканом, командир знал.
           – Чтобы совсем немного притормозить корабль и уравнять его скорость со скоростью капсулы, нужно затратить как минимум двенадцать часов. Сюда также входят запуск и движение второй капсулы для спасения экипажа. Так посчитал компьютер.
           – Я что-то подобное и предполагал, – сказал Колосов.
           Все стояли молча, опустив головы.
           – Будем тормозить, – обратился Колосов к Дункану.
           – Есть, командир, – кивнул Калиновский. – Начинаю торможение по вашей команде.
           – Всем приказываю разойтись по каютам, пристегнуться и лежать, пока не прозвучит сирена «отбой».
           – Это ты их убил, – раздался голос Ломми.
           Набычившись, выставив далеко вперёд свою лысую голову, он не мигая смотрел на Колосова.
           – Ты один их убил. Вот тебе твоё поле. Вот тебе метеориты. Не затормозил вовремя, чтобы их обойти, и теперь мы вообще не вернёмся на Землю. И Детту с Марком не спасём, и сами подохнем…
           Он не договорил. Тяжёлый удар Колева свалил его с ног. Игнасий брезгливо потряс только что ударившей рукой и процедил:
           – Жаль тебя, гада, бить, но другого выхода не было. Каркать он вздумал в такое время. Скотина.
           – Ах, так! – прошипел Гердас, утирая хлюпнувшую из носа кровь. – Несчастные, кого вы защищаете? Эх, вы.
           Ломми неторопливо поднялся, махнул рукой и, горько сгорбившись, ушёл в свою каюту.
           – Не забудь пристегнуться, – бросила ему вдогонку Нана. 
           – Успокойся, Никодим, – гладила она мужа по руке. Не отвлекайся. Впереди много работы. Ты должен настроиться. Мы обязаны их спасти. Слышишь, Никодим?
           Венета беззвучно плакала. Колев ходил вокруг неё и просил:
           – Пойдём, пойдём. Они тут сами…



ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ДВА ПОЛЯ


I. ДОМИК НА СКЛОНЕ ГОРЫ

           Маленький, в три окна, дом Колосовых, казалось, вырос из некошеной, высотой по пояс, травы. Могучие дуплистые грабы нависали своими ветвями над зелёной крышей и аккуратным двориком перед окнами. Точно так выглядели и другие домики летней дачи ветеранов космонавтики, прижавшейся к лесным отрогам Карпат.
            В застеклённых раскалённых городах как-то не думается о птицах, словно их вовсе нет на свете. Здесь же, посреди первозданной тишины, спускавшейся откуда-то сверху, с самого неба, каждый шорох крыльев, каждая нота в пении незнакомых мне птиц, просто оглушали отвыкшие уши.
           Мои спутники чаще посещали уголки нетронутой природы. Они без удивления и любования красотами отмеряли нужное расстояние обычным шагом. И только я поминутно останавливался, в ответ на каждый незнакомый звук запрокидывал голову – а звуков оказалось множество, – и настораживал слух, словно пробуя, не отвык ли он.
           С таким вот блаженным лицом я предстал перед Наной Колосовой. Она как раз открывала наружную дверь и от неожиданности растерялась, увидев незнакомого человека, но тут же приветливо улыбнулась, узнав Колева и Ямбо, идущих следом, и пригласила вовнутрь.
           Мы переглянулись: у женщины были припухшие, заплаканные глаза.


II. ВЗЯЛ ВИНУ НА СЕБЯ

           В доме нам навстречу поднялся хозяин. Он пытался изобразить улыбку, но она явно не получалась. Никодим Колосов оказался очень высоким, пышноволосым и усатым. Я знал, что ему около пятидесяти, но выглядел он старше на пять или даже семь лет. Седина проступила не только на висках, но забралась даже в шевелюру и усы. Большие тёмные глаза выглядели растерянными.
           Хотя окна во двор хозяева успели распахнуть настежь, я всё же уловил в воздухе знакомый  запах сигарного дыма, и всё понял.
           Мы поздоровались. Ямбо представил меня, и вслед за хозяевами гости опустились в кресла, расставленные полукругом вокруг стола.
           – Командир, мы пришли к тебе по делу, – откашлявшись, сказал Колев.            
           – Нана, приготовь, пожалуйста, чай, – попросил Колосов. – И по какому же делу?
           – Никодим Борисович, – вмешался Ямбо, – мы все здесь находимся в не совсем приятном положении. Вы ведь пока – подследственный, а мы с Сергеем, увы, уже не ведём дело «Виктории».
           – Да? – удивился Колосов. – Что же случилось?
           – Есть, скажем так, силы, – продолжал Ямбо, – которые хотят вину за всё: и за гибель людей, и за невыполнение основной задачи полёта в связи с досрочным возвращением на Землю, возложить на Вас лично. Мы с Максимовым думали иначе и в связи с этим остались не у дел.
           – Я уже взял вину на себя, – вдруг объявил Колосов.
           – Как? – вскричали одновременно мы с Ямбо.
           – Да ты что, Никодим? – вскинул брови Колев. – Когда ты это сделал? И, главное, зачем?


III. КАК РАССЕИВАЮТСЯ СОМНЕНИЯ

           Вошла Нана, расставила перед нами чашки с чаем и села рядом с мужем.
           – Перед вашим приходом меня посетил Волканов, главный снабженец Дальней Разведки.
           – И Вы разговаривали с этим мерзавцем? – упавшим голосом спросил Ямбо.
           – Да, представьте себе, – вздохнул Колосов. – Я знаю, что мне уже никогда не летать. Я немолод и, что хуже всего, стал бояться космоса. Мне не следовало лететь на «Виктории». В связи с гибелью на Луне основного экипажа, я перед самым полётом написал рапорт об отставке, но его положили под сукно. Я уже не чувствовал себя полноценным командиром. Конечно, нужно было настоять на своём, но я, как видите, этого не сделал.
           – Вот как – озадаченно хмыкнул Колев. – Это, конечно, добавляет какие-то нюансы, но не настолько, чтобы всю вину брать на себя.
           – Тогда кто же возьмёт её? – возразил Колосов. – Ты? Или Калиновский? Я уж не говорю об остальных. Решения принимает командир. Это значит, что в случае неудачи виновен только он. Не так ли?
           – Не совсем так, командир, – покачал головой Колев. – Нам нужно было всё-таки удержать тебя, не дать лететь сквозь рой с ненадёжным полем.
           – В том-то и дело, что никто не знал о его слабости, Я верил в поле, и вам не удалось бы удержать меня.
           – Не понимаю Вас, – вступил я в разговор. – Волканов навязывает экспедиции ненадёжное поле, и он же уговаривает Вас взять вину на себя. Что это? Как Вас понимать?
           – Причём здесь Волканов? – возразил Колосов. – Поначалу я подозревал, что он нечист на руку. Уже здесь, на Земле, я узнал о другой силовой защите: поле Люсснера. Есть-де такое поле с чуть ли не идеальными характеристиками. Но его почему-то не ставят на звездолёты. И вот сегодня Волканов рассеял мои сомнения.
           – Вам, – обратился Колосов ко мне и Горацию, – наверно, знакома фамилия Кубичка. Когда-то он служил пилотом. При испытании поля Люсснера он потерял память. Ваш начальник Джонсон по старой дружбе взял его к себе. Вот почему Волканов не установил на «Виктории» поле Люсснера.
           Я опешил. Выходит, тесть ни при чём? Как же я в нём ошибался! Это меня огорчило и обрадовало. Моя Мусенька остаётся со мной! А он, бедняга, страдал, не знал, как выпутаться из этой истории.


IV. НЕ ВСЁ ТАК ПРОСТО

           – Вот видите, – прервал Ямбо наступившую тишину, – что бывает, когда человек редко навещает Землю. Волканов обвёл Вас вокруг пальца. Действительно, пятнадцать лет назад Кубичка пострадал от поля Люсснера. Но спустя пять лет рейсовый лайнер «Кеплер» в порядке эксперимента оснастили тем же полем, но кардинально модернизированным. За неделю до вашего старта он благополучно вернулся со звезды Барнарда. На пути домой он зацепил такой плотный рой метеоритов, перед которым ваш – просто младенец. И Волканов знал об этом. О возвращении «Кеплера» Вы, Никодим Борисович, могли и не слышать: у Вас как раз тогда случилось большое горе.
           – Да, погибли все мои друзья.
           – Волканову доложили о возвращении «Кеплера», – вступил в разговор Колев. – К нам на остров недавно приезжал Вилли Хогг, один из «отцов» нашего поля. Это честный человек. Он здорово упал духом после нашей неудачи и жаловался на своего соавтора Менсера за то, что тот, без согласия Хогга, разрешил установить на «Виктории» первоначальный, ещё несовершенный вариант поля. Хогг сказал, что Волканов и Менсер могли за его спиной совершить сделку. Менсер всегда хотел славы и ради неё готов был на многое закрывать глаза. Хогг признал, что модернизированное поле покойного Люсснера во многом лучше первоначального варианта его собственного детища. Согласитесь, такое признание из уст конкурента – вещь весомая.
           – Почему же он сам не пришёл ко мне и не сказал об этом перед полётом? – побагровел Колосов.
           – В это время Хогг на Тритоне отбывал карантин – продолжал Колев. – Он находился на борту «Кеплера», где лично смог убедиться в превосходстве поля Люсснера. Хогг связался с Волкановым и Менсером и потребовал заменить силовую установку на «Виктории». Волканов ответил ему за себя и Менсера. Он солгал, что пока Хогг летал на «Кеплере», Менсер усовершенствовал установку и её испытал. Радиограмму Волканова Хогг сохранил, и теперь она у меня. Не знаю уж почему, но он не проверил это враньё сразу же. Через полгода Хогг снова ушёл в испытательный полёт, уже со своим, модернизированным полем, и по возвращении посетил меня.


V. ПОРТФЕЛЬ ГОРАЦИЯ ЯМБО

           – Видишь, Никодим, – улыбнулась Нана, – ты оказался не виноват.
           – Нет, – возразил Колосов, – моя вина от этого меньше не становится.
           – Но и не увеличивается, – добавил Ямбо. – Я знаю, о чём Вы подумали, Никодим Борисович. Поэтому позвольте кое-что уточнить.
           – Уточнить? Зачем? – не понял Колев. – Всё уже ясно. Волканова обязательно выведем на чистую воду. И наш экипаж вздохнёт свободнее, а то чёрт знает, что: дольше тянется следствие да переследствие, чем сам полёт.
           – Я тоже за то, чтобы поскорее развязался этот узел, – хмуро сказал Ямбо. – Но такая уж у меня натура: не могу останавливаться на полпути. Нужно поставить точку.
           – Какую ещё точку? – насторожился Колев.
           – Когда «Викторию» опечатали, я, как член комиссии, успел снять и вынести несколько накопителей информации, – продолжал Ямбо. – Среди них есть один интересный файл. Когда вы, Никодим Борисович, дали команду затормозить корабль, капсула продолжала находиться на связи.
           Колосов поднял брови, ожидая продолжения.
           – Марк и Детта не молчали. Я предлагаю прослушать их разговор.
           Ямбо раскрыл свой портфель, достал из него походное записывающее устройство и включил запись.



ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВОЕ В КАПСУЛЕ


I. ПОКА ЕСТЬ НАДЕЖДА
      
           – Как думаешь, нас спасут? – осторожно спросила Детта, едва Колосов попросил немного подождать.
           – Едва ли, – вздохнул Марк. – Я прикинул, и вышло, что нам не хватит воздуха в скафандрах. Часы показывают правильное время?
           Детта пожала плечами.
           – Если они исправны, то воздуха у нас только на восемь часов.
           – Почему? Я считала, что на десять.
           – Ты не учла, что мы работали и, значит, воздуха тратили больше. Если они сейчас начнут торможение, то нагонят нас через двенадцать или тринадцать часов.
           – А если попытаться экономить, постараться спокойнее дышать?
           – Ну, девять, ну, десять часов, не больше. Я предлагаю сообщить им о нашем согласии на отказ от торможения. Ведь всё это бесполезно, а из-за нас пропадёт экспедиция.
           – Они не согласятся. Пока есть надежда…
           – Откуда ей взяться? Мы им помочь не сможем ничем. 
           С минуту не доносилось ни звука. Затем послышался сдавленный голос Марка:
           – Как ты думаешь, что будет после того, как нас подберут?
           – Что ты такое говоришь? Как это – подберут?
           – Ещё не привыкла, значит, к смерти…
           – Перестань, Марк.
           – Хорошо. Тогда вопрос: они продолжат полёт к Симилис, или повернут назад?
           – Конечно, полетят.
           – Нас, значит, в холодильник, и до встречи с могилой на Земле?
           – Марк!
           – Что: Марк? А мне вот кажется, что они бросят всё и вернутся на Землю.
           – А как же экспедиция?
           – Ну, посуди сама: какая это экспедиция? Это Ломми – экспедиция? Или командир, строго читающий лекции, а, если нужно принимать решения, то колеблется, как студент второго курса?
           – Марк, не волнуйся, воздух нужно беречь.
           – Зачем? Не тешь себя надеждой. Я вот думаю: не покончить ли со всем этим одним махом.
           – Не вздумай. Ты же мужчина. Так раскисать нельзя.
           – Что ты меня всё учишь? Небось, жалеешь, что вызвалась лететь со мной?
           – Не юродствуй.
           – А всё-таки, почему ты вызвалась? Кто тебя за язык дёргал?
           – Да успокойся ты. И вообще: тебе это знать ни к чему.
           – Да что уж там, давай, рассказывай. Теперь всё можно.
           Снова повисло молчание.


II. ИСПОВЕДЬ

           – Знаешь, Марк, ты прав – нечего сейчас жеманничать. Да… Хотел правды – вот она. Дело в том, что я сразу почувствовала: добром эта затея с полётом в капсуле не закончится. Можешь назвать это женский интуицией.
           – Так зачем же полетела? Оставалась бы на борту со своей интуицией.
           – Я не хотела, чтобы вместо меня рисковал кто-то другой. Жить, понимаешь, стало невыносимо.
           – Это почему же?
           – Не перебивай. Если уж решила выговориться, то доведу это дело до конца.
           – Хорошо. Как знаешь.
           Снова молчание.
           – Понимаешь, всё дело в Ломми. Как бы это объяснить… Ну, хорошо…
           Послышался судорожный вздох Детты.
           – Хорошо, расскажу тебе всё. Дело в том, что я влюбилась. Тебе это не кажется странным? Хотя… Или ты тоже думаешь, что я сухарь? Впрочем, и это может быть, поэтому не знаю, как назвать это чувство. Не сильна я в определениях, да и опыта особого не было.
           – Не волнуйся, я тоже не без греха.
           – Да? Интересно. И кто же она?
           – Венета. Но я перебил тебя.
           – Венета? У вас что-нибудь было?
           – Как тебе сказать?
           – Понимаю. А у меня – Колев.
           – Вот как? Да, семейка… Но при чём же здесь Ломми?
           – Он однажды застал меня с Игнасием. А потом и сам начал… Проходу не давал.
           – А ты бы командиру пожаловалась.
           – И как бы я объяснила? Кем бы я выглядела? Двойной любовницей – Гердаса и Колева? Поэтому я и вызвалась лететь с тобой. Тошно стало.


III. ИМ – ЖИТЬ

           – Ну, вот, теперь сама видишь, какая из нас вышла экспедиция. Представляешь, если бы всё открылось? Друг друга передушили бы. До исследований было бы нам? Надо же, первый мой большой полёт, и сразу попал в такую кашу!
           – Но ты хоть любил её?
           – И сейчас люблю. Но какое это теперь имеет значение? Всё в прошлом.
           – Неужели вот так любят все? Так тайно и постыдно?
           – Нет, наверно. Это у кого какое счастье.
           – А я, дура, поначалу считала, что счастлива…
           После паузы голос Марка:
           – Как мерзко вот так, беспомощно, ожидать смерти. Ты её боишься?
           – Это, наверно, стыдно, но – да, я боюсь.
           – Я тоже.
           Недолгое молчание.
           – Марк, а меня ты мог бы полюбить?
           – Я боялся тебя.
           – А я тебя просто не замечала. Как странно: все вокруг чужие, но есть один, близкий, а ты его даже не замечаешь. Что стоило на минуту открыться, сбросить с лица эту чёртову маску! Теперь вот хочется плакать, но и это глупо. Кому нужны мои слёзы? Тебе, наверно, жаль меня, Марк? Я так раскисла.
           – Не надо об этом. Мне больше жаль тех, на «Виктории». Они из-за нас будут мучиться. Станут искать причину и, наверно, выдумают какую-нибудь. И им станет легче. Причина им покажется безупречной! Быть может, сейчас, в это самое время, когда они мчатся к нам навстречу, как раз и выбирают причину.
           – Думаешь, они этим заняты?
           – Они люди, Детта. Им жить.
            


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. НЕЛЬЗЯ БЫЛО НЕ ВОЗВРАТИТЬСЯ


I. ЖЕСТОКОСТЬ

           – Всё, хватит! – взвизгнул Колев.
           Он выхватил из рук Ямбо сумку с накопителем и грохнул ею об пол. Внутри что-то затрещало, щёлкнуло, и больше никто не услышал ни звука.
           Нана плакала, спрятав лицо на плече мужа. Колосов сидел прямо, глядел вдаль, на Карпаты за окном, и чему-то улыбался.
           – Зачем вы принесли эту гадость? – не успокаивался Колев. – Мало ли о чём они говорили перед смертью! Мы с Венетой после полёта ни разу не поссорились, старались жить спокойно, не вспоминать этот кошмарный космос. Зачем такая жестокость? Кому интересно копаться в нашем прошлом? Вы бессовестные люди!
           – Неужели Вы ничего не поняли? – покачал головой Ямбо.
           – К чёрту! Не хочу ничего понимать! Да, Детта, может быть, и обиделась на кого-то, или на что-то, но мы-то с Венетой здесь причём? Вызвалась она лететь, видите ли! Гордо удалилась! Видно, просто почувствовала, что от позора деваться некуда.
           – И Вам не совестно? – спросил Ямбо с интересом.
           Игнасий стушевался и замолчал.
           – Вот Вы нападаете на Детту, – снова заговорил Ямбо. – А кто мешал Вам самому вызваться?
           Колев побагровел.
           – Это подло: подозревать меня в трусости. Кроме того, я женат, после меня осталась бы вдова.
           Ямбо улыбнулся.
           – Вы смеётесь? Да, наши отношения не такие пылкие, как в двадцать лет. Что тут такого?


II. НАСТОЯЩАЯ ПРИЧИНА

           – Хватит, Игнасий, – махнул рукой Колосов. – Здесь не базар.
           – Я знал, – обратился он к Горацию, – что эта запись когда-нибудь всплывёт.
           – Вы знали о её существовании? – удивился Ямбо.
           – Да. Я её прослушал тогда же, на корабле, после церемонии прощания с ребятами. Никому не говорил о существовании записи, но и уничтожать не стал. Уверен, что поступил правильно, когда умолчал о ней. Вы слышали небольшую часть, а там несколько часов. Оглашение записи немедленно вызвало бы взрыв эмоций: вы же видели, как её воспринял Игнасий. К самой записи могу добавить следующее. Когда мы приняли модуль на борт, я понял, что ребята приняли смерть по-разному. Очевидно, Марк потерял сознание первым, и Детта подсоединила к его баллону свой. Затем дождалась, пока в её баллоне манометр показал «нуль», и перекрыла кран. После этого она умерла почти мгновенно. Марк очнулся и всё понял. Я сделал расчёт. Воздуха, который отдала ему Детта, хватило бы Марку, чтобы дождаться нас. Сейчас не установишь, что им двигало. Он выпустил свой воздух. Весь.
           Я содрогнулся.
           – Эта запись, и смерть, которую выбрали двое в модуле, повлияли на Ваше решение возвратиться? – спустя какое-то время тихо спросил Ямбо.
           – Да, конечно. Зная всё, я уже не чувствовал в себе сил руководить экспедицией. Не мог, заморозив их тела в холодильнике, продолжать полёт, как будто ничего не произошло.
           – И нехватка горючего здесь, конечно, была ни при чём? – спросил Ямбо.
           – Ни при чём, – кивнул Колосов. 
           Взгляд Горация, обращённый ко мне, словно говорил: «Ну, теперь ты разгадал, в чём состоял мой маленький секрет?»
           – Ещё кто-нибудь знал о мотивах Вашего решения? – спросил я   
           – Да, я сообщил руководству Разведки. Меня поняли и решили дело прикрыть. А потом появилась эта писулька Гердаса. Руководство затребовало злополучную запись, но я её уже не нашёл. Оказывается, она у вас. Вот и вся история.
           – Слава Богу, что мы тогда повернули назад, – пробурчал Игнасий. – Запись или не запись, но решение было правильным.


III. СКОРО СУД

           От Колосовых мы возвращались с Горацием вдвоём. Никодим упросил Игнасия остаться ночевать, а Венете сообщили, чтобы не волновалась.
           Приближался вечер. Птицы поутихли и, казалось, в природе стало пусто. «Зачем поют птицы? – думал я. – Неужели только от удовольствия и счастья жить? Сродни ли это счастье нашему? Если нет, тогда они, должно быть, и впрямь счастливы – по-настоящему и честно. Мы, люди, к сожалению, не способны стать такими же непосредственными и однозначными. Зачем нам эта широта души, эти метания? Бог весть…»
           Прежде я твёрдо знал, что Колев меланхолик, а Колосов – «железный» командир. Пусть бы так и оставалось! Но нет, всё не так. А я, а Гораций? Мы-то какие?
           Я молчал, чувствуя, что не то делаю, не тем занимаюсь. Спрашивается, какое право я имею судить людей? И какое право имеет Ямбо?
           – Скоро суд, – сказал я вслух. – Ты, конечно, будешь присутствовать.
           – Да, – кивнул Ямбо.
           – Как думаешь, чем он закончится?
           – Волканову придётся туго. Его ожидает Ява. Остальным, думаю, ничего не грозит. Они действовали правильно. «Виктория» всё равно не успела бы к модулю.
           – Ты говоришь так, словно всё ещё ведёшь это дело. А ведёт-то его Новиков.
           – Пусть ведёт. Я сегодня же отправлю доклад в Совет Космоплавания. Там умеют разбираться в таких делах.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЧЁРНЫЕ ТАПОЧКИ


I. НАЧАТЬ СНАЧАЛА

           Дома меня ждала записка:

           Сергей! Ты оказался мерзким человеком. Не ищи меня. Я ушла к папе. Завтра заберу все свои вещи и коллекцию. Прощай навсегда.

                Твоя бывшая жена Мария.

           Я хмыкнул. Что ж, этого стоило ожидать. Жена, видимо, узнала, что меня отстранили от папенькиного дела, и домыслила, что пришло время опального мужа отставить и этим потрафить Павлу Митричу.
           Что ж, тем лучше. По крайней мере, теперь я свободен. Правда, ужин готовить некому. «Однако, – подумал я, уминая наскоро сооружённый бутерброд, – с другой стороны, и взаимная любовь тоже должна иметь место, а её в наличии как раз и не оказалось».
           Поужинав таким необычным образом, с чувством собственного достоинства я разлёгся на кровати и представил свою будущую жизнь. С работой следователя, конечно, покончено. С мягкими тапочками – тоже. Почему бы не податься в космонавты? Ведь тот же Ямбо в своё время летал, и добирался, по его словам, до Нептуна. Чем я хуже? Устроюсь разъездным корреспондентом от какого-нибудь средства массовой информации и начну строчить очерки о жизни поселенцев на далёких планетах. Сколько мне лет? Разве я старик? Ещё не поздно всё начать сначала. Ей-богу, не поздно.
           Я даже стал сочинять свои будущие корреспонденции, увлёкся и не заметил, как уснул.


II. ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ

           Проснулся я поздно утром. Из кухни доносился аромат шипевшей на сковороде свежей яичницы. Наверно, это Ямбо. Как он кстати! С ним можно поговорить о моём будущем, как мужчина с мужчиной. Он поймёт меня. Да, я непригоден к роли следователя и, тем более – судьи. Я птенец и мне нужно немного опериться, чтобы почувствовать себя мужчиной. Вот когда я им стану – тогда, возможно, и получу право подходить к людям с самой строгой меркой.
           Таким вот образом подготовив почву для разговора с Горацием, я вскочил с кровати и, как был, в одних трусах, размахивая от полноты чувств руками, вбежал на кухню.
           – О, как вижу, ты мне рад, Серёженька, – встретил меня голос жены.
           Её лицо сияло.
           – Ты? – только и смог выговорить.
           – Не ждал? Думал, я такая скотина, что оставлю тебя одного? Как ты мог?
           Она обняла меня и прижала к своей пышной груди.
           – Только теперь, сегодня утром, из последних новостей я наконец узнала всю горькую правду о моём бедном папеньке.
           Она зарыдала.
           – Из каких новостей? – не понял я.
           – Как, ты не знаешь? – округлила она сразу просохшие глаза. – Следователь Новиков и какой-то Ямбо вчера вечером направили доклад в Совет Космоплавания о возвращении из полёта какого-то звездолёта. Совет доклад утвердил и направил материалы в суд.
           – И что?
           – Как – что? Там сказано, что Павел Митрич кругом виноват, он жулик и его могут отправить на Яву. Что ж, пусть знает, как жульничать. Я ему, Серёжа, так и сказала по телефону. Куда мне прикажешь после этого деваться? И вот я здесь.
           – Что я мог ей ответить?
           – Боже мой, Серёжа! – всплеснула Мусенька руками. – Ты босиком? Сейчас же надень тапочки. Я купила тебе сегодня новые, мягкие. Ты такие любишь, я знаю.
           И она поставила передо мной эти проклятые шлёпанцы, меховые снаружи и внутри. И – чёрные, как космос, о котором я так вдохновенно мечтал. Я взял их в руки, повертел с минуту и осторожно отставил в сторону. Пусть Мусенька возьмёт их в свою коллекцию. Им там самое место.
           Мы ещё посмотрим, кто кого.

10 декабря 1979 г.


ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС



ОГЛАВЛЕНИЕ


ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЗА ПОРОГОМ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ

I.   ТОРЖЕСТВО……………………………………………………………………………………………………………….
II.  ЗАМЕНА   ЭКИПАЖА…………………………………………………………………………………………………….
III. НИКОДИМ КОЛОСОВ……………………………………………………………………………………………………
IV. ПИЛОТЫ…………………………………………………………………………………………………………………..
V.  ГРАВИСВЯЗЬ………………………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕЛО О ДОСРОЧНОМ ВОЗВРАЩЕНИИ

I.   УТРО РАБОЧЕГО ДНЯ…………………………………………………………………………………………………….
II.  ТОЛСТАЯ ПАПКА…………………………………………………………………………………………………………
III. ЧТЕНИЕ ДОКУМЕНТОВ…………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СЛОЖНЫЙ ВЫБОР

I.   УГРОЗА…………………………………………………………………………………………………………………….
II.  ОБСУЖДЕНИЕ НЕ ПРЕДУСМОТРЕНО……………………………………………………………………………….
III. ВОТУМА НЕ БУДЕТ…………………………………………………………………………………………………….


ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ПРОТОКОЛЫ ДОЗНАНИЙ

I.   ОТРЫВОК ИЗ ДОЗНАНИЯ ПИЛОТА ДУНКАНА КАЛИНОВСКОГО……………………………………………..
II.  ОТЧЁТ КОЛОСОВА И РЕЗОЛЮЦИЯ НА НЁМ………………………………………………………………………
III. ОТРЫВОК ИЗ ДОЗНАНИЯ БИОЛОГА ВЕНЕТЫ КОЛЕВОЙ……………………………………………………….


ГЛАВА ПЯТАЯ. ШЕСТИЧАСОВАЯ ВАХТА

I.  ВОПРОС…………………………………………………………………………………………………………………..
II. ОТВЕТ…………………………………………………………………………………………………………………….


ГЛАВА ШЕСТАЯ. ТЕСТЬ

I.   СОМНЕНИЯ…………………………………………………………………………………………………………….
II.  У ПЛИТЫ……………………………………………………………………………………………………………….
III. КАМЕНЬ С ВЕГИ………………………………………………………………………………………………………
IV. ДАВАЙ ПОГОВОРИМ…………………………………………………………………………………………………
V.  КЛЕЩИ СЖИМАЮТСЯ……………………………………………………………………………………………….


ГЛАВА СЕДЬМАЯ. МЕТЕОРИТЫ И НЕ ТОЛЬКО

I.   СООБЩЕНИЕ КОМАНДИРА…………………………………………………………………………………………
II.  ПЕРВЫЙ МЕТЕОРИТ…………………………………………………………………………………………………
III. БРИТВА…………………………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ГОРАЦИЙ ЯМБО

I.   «РЫЦАРСКИЙ» ЗАМОК……………………………………………………………………………………………….
II.  МАЛЕНЬКИЙ СЕКРЕТ………………………………………………………………………………………………..
III. ПРОБЛЕМА ВЫБОРА…………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ВСЕГО ОДИН ЧАС

I.   ОБМОРОК……………………………………………………………………………………………………………..
II.  ЖАРА………………………………………………………………………………………………………………….
III. РАЗРЫВ……………………………………………………………………………………………………………….
IV. РАНО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ…………………………………………………………………………………………..


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ЛОММИ ГЕРДАС

I.   ДОМИК У МОРЯ…………………………………………………………………………………………………….
II.  ВЕСЕЛЬЧАК ЭКИПАЖА……………………………………………………………………………………………
III. КОЛЕВ И ДЕТТА…………………………………………………………………………………………………….
IV. НАЧИСТОТУ………………………………………………………………………………………………………..
V.  ОБО ВСЕХ ПОНЕМНОГУ………………………………………………………………………………………….
VI. КАЖДЫЙ НА СВОЁМ МЕСТЕ……………………………………………………………………………………


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СБОРЫ

I.  КАПСУЛА……………………………………………………………………………………………………………..
II. ДОБРОВОЛЬЦЫ………………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ДВОЕ НА ОДНОГО

I.   В ВАННУЮ…………………………………………………………………………………………………………..
II.  НУ, РАССКАЗЫВАЙ………………………………………………………………………………………………..
III. СОШЛЮТ – НЕ СОШЛЮТ…………………………………………………………………………………………
IV. ПОДЛЕЦ………………………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. В ОТКРЫТОМ КОСМОСЕ

I.  ТЯЖЁЛЫЙ ХАРАКТЕР И ВЫСОКИЕ СЛОВА……………………………………………………………………
II. РАБОТА – ВЫСШИЙ КЛАСС………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ДЕНЬ, НАСЫЩЕННЫЙ СОБЫТИЯМИ

I.   НА ОТДЫХ!…………………………………………………………………………………………………………..
II.  СТАРОЕ КАФЕ………………………………………………………………………………………………………
III. КУРСАНТЫ………………………………………………………………………………………………………….
IV. СНОВА В ДЕЛЕ……………………………………………………………………………………………………..


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПРОИСШЕСТВИЕ

I.  ТРИ КОРОТКИХ ПИСКА…………………………………………………………………………………………..
II. ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО……………………………………………………………………………………………..


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. КОЛЕВЫ

I.   ЗАПИСКА НА ВОРОТАХ БАШНИ……………………………………………………………………………….
II.  ХИЖИНА НА БЕРЕГУ……………………………………………………………………………………………..
III. ИМЕЕТСЯ ДОСЬЕ………………………………………………………………………………………………….


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. НЕМНОГО ПОДОЖДАТЬ

I.   ВСПОМНИТЬ ВСЁ…………………………………………………………………………………………………
II.  ЖИВЫ………………………………………………………………………………………………………………
III. ЛОКАТОРЫ………………………………………………………………………………………………………..
IV. ЗАПАС ВОЗДУХА………………………………………………………………………………………………..


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ДВА ПОЛЯ

I,   ДОМИК НА СКЛОНЕ
II.  ВЗЯЛ ВИНУ НА СЕБЯ……………………………………………………………………………………………
III. КАК РАССЕИВАЮТСЯ СОМНЕНИЯ………………………………………………………………………….
IV. НЕ ВСЁ ТАК ПРОСТО……………………………………………………………………………………………
V.  ПОРТФЕЛЬ ГОРАЦИЯ ЯМБО……………………………………………………………………………………


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВОЕ В КАПСУЛЕ

I.   ПОКА ЕСТЬ НАДЕЖДА…………………………………………………………………………………………..
II.  ИСПОВЕДЬ…………………………………………………………………………………………………………
III. ИМ – ЖИТЬ…………………………………………………………………………………………………………


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. НЕЛЬЗЯ БЫЛО НЕ ВОЗВРАТИТЬСЯ

I.   ЖЕСТОКОСТЬ……………………………………………………………………………………………………..
II.  НАСТОЯЩАЯ ПРИЧИНА………………………………………………………………………………………..
III. СКОРО СУД……………………………………………………………………………………………………….


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЧЁРНЫЕ ТАПОЧКИ

I.  НАЧАТЬ СНАЧАЛА………………………………………………………………………………………………..
II. ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ…………………………………………………………………………………………..


Рисунок Владимира Ивановича Оберемченко, г. Макеевка