Ушедшие Глава 20 В высоком свете

((«И видех небо ново и землю нову: первое бо небо и земля преидоша, и моря несть ктому»
Откр. Иоанна 21:1))

2007 год. Вечером был в парковой зоне подмосковного Зеленограда. Ранняя весна, лишь недавно сошёл снег. Ходил по дорожкам, снимая напряжение рабочего дня, позволяя мыслям и воспоминаниям самим появляться и исчезать. Внезапно почувствовал внимание к себе свыше, с пронизанных светом высот.

В свете этого внимания моё сознание было перенесено в юность, на Курильский остров Итуруп, на высокий обрывистый берег мыса бухты Касатка. Я снова был в холодном пасмурном дне, снова шел навстречу ураганному ветру на край мыса, где штормовые волны схлестывались с приливными, и огромные массы воды обрушивалась на скалистый обрыв, рассеивались ветром, поднимались вверх, наполняя всё пространство над океаном и сушей брызгами и изморосью морской воды и могучим, слышным за километры, гулом.

Снова почувствовал себя ошеломлённым, очарованным мощью стихий, замершим в ощущении какого-то неведомого смысла в этом хаосе, какой-то его структуры и гармонии, присутствия высокого нездешнего света, в котором невидимое становится видимым. Тогда, в том времени, я молчал, но теперь смог взмолиться: «Господи, конечно, я пылинка на поверхности планеты, и если я попаду во власть таких стихий, от меня не останется и следа на земле. Но у нас, беспомощных и смертных пылинок, есть хотя бы надежда не остаться после смерти без Твоего внимания, получить или прощение Твоё, или наказание, но остаться собой, существовать, действовать, постигать новое  в каком-то из миров посмертия, не раствориться в пустоте и мраке бесследно.

Но ведь Земля сама есть пылинка во Вселенной, и она сама беззащитна перед Космосом и не вечна. Ты творишь жизнь планеты уже миллиарды лет, неужели всё то, что Ты творишь, погибнет, исчезнет без следа, а мы будем скитаться по Вселенной, искать пристанище в чужих мирах, где мы не нужны никому?»

И был ответ: «Цель моя – успеть преобразовать материальность планеты, возвести её в тот мир, в ту обитель, где не властны силы Космоса, где ничто не сможет разрушить её. И вместе с планетой перейдут все невидимые для вас слои её, в которых находятся души живших и не живших существ. Там все земные миры смогут существовать и развиваться до скончания времён».

Я спросил: «Господи, что такое до скончания времён?» - «По крайней мере, пока будет существовать наша Вселенная. Что будет потом, знает лишь Творец Вселенной. Он творит её будущее» - был ответ.

«Господи, мы грешны пред Тобою, жалки и убоги в своих возможностях, способностях. в своих желаниях и делах. И всё же дерзну спросить: можем ли мы быть Тебе полезны в делах Твоих, или хотя бы как нам не мешать Тебе?»
«Служить цели» - был ответ.

Разговор длился несколько секунд. В памяти я снова уходил от обрыва по земле, покрытой бедной растительностью, выжившей под ударами штормовых ветров, с остатками окопов, взорванных укреплений, а над всем этим наполняли всё пространство, перекрывали рёв взлетающих реактивных самолётов военного аэродрома ураганный ветер и могучий гул великого океана.

10.01.2015. В поселок Мезмай в горах Кавказа, где прошли последние годы жизни брата, я добрался к вечеру. Пришли ближайшие соседи, рассказали о его последних часах жизни. Он лежал на кровати уже прибранный, рядом стоял приготовленный гроб.

Когда все разошлись, я сел рядом с ним. «Ну вот, ты родился позже меня, там, в деревеньке Единка на берегу Японского моря. А ушёл раньше меня».
Смотрел на его спокойное, сосредоточенное лицо и пытался понять, увидеть то, что он чувствует, видит. Потом положил руку на его холодную руку, в которую было вложено распятие, и спросил, как мне относиться к отрёкшемуся от него его взрослому сыну. Быстро и чётко почувствовал, что он простил сына, но ни о каких действиях по отношению к нему не просил.

Каким-то образом я понял, что для него в эти минуты всё земное становилось далёким, мелким, незначительным.

Тускнеют заботы о судьбах близких, отдаляются образы тех, кто был любимыми и необходимыми, друзей и врагов. Путь пройдён, хорошо или плохо, но пройдён, и ничего в нём уже не изменить, и не о чем жалеть.

Взамен приходит осознание возможности  нового пути, такого, который может потребовать напряжения всего внутреннего мира его существа, силы и мужества духа, ясности сознания, всех имеющихся способностей и возможностей души.

Я спросил: «Как ты полагаешь, куда ты пойдёшь? Что будет с тобой?». Он не ответил. Но ночью мне или, возможно,  нам обоим  была показана некоторая картина, точнее - панорама, такая, которая показывается нам на мгновение, но её глубина, наполненность содержанием, выразительность  деталей таковы, что нужно долго постигать оставшееся в памяти её отражение, открывая в нем всё новые пласты внутреннего содержания, вложенного невидимыми авторами  картины.

Я увидел над собой светло-серое небо без видимых источников света, кажется, светящееся само по себе, а внизу, до самого видимого горизонта -  белую неярко освещённую поверхность, состоящую из каких-то застывших мелких неоднородностей: вихрей, барашков, бугорков - похожую на ту, которая видна с высоко летящего самолёта при взгляде на покрытую плотной облачностью поверхность планеты. Наверное, это была не твёрдая поверхность, но в то же время и не газ, а нечто достаточно плотное, вязкое. Всё вокруг представлялось неподвижным царством вещества серо-белых оттенков, застывшем в полном безмолвии.

Было почему-то понятно, что этот мир - мир принципиально иной материальности, незнакомой физики. Жизнь, существование в нём должны быть построены на неведомых принципах, а эти принципы и нужно кому-то создавать из того, что есть в нём,  и строить то, чему нет аналогов в нашем мире, создавать основу жизни, среду обитания, строить принципы взаимоотношений существ.

Но не видно сообщества созидателей, единомышленников и друзей, готовых к спуску в этот мир, и неясно, будут ли такие, и нет уверенности в том, что не утонули уже многие бесследно и безвозвратно в неведомой глубине, в которой, возможно, нет понятий добра и зла, высоты и низости, чистоты и мерзости.

Показалось, что нет уверенности в том, что эта картина мира не является приманкой, приманкой для доверчивых душ, обещающей славу первооткрывателя, неизведанные ощущения, а ведущей к рабству у неведомых холодных бесстрастных существ, не знающих любви и жалости, к погибели в темных пустых глубинах. Так показалось.

И пришла молитва Всевышнему не оставить его в этот тяжкий час, простить ему его прегрешения по слабости души и незнания, позволить распознать обманы,увидеть истинный смысл показанного, понять волю Его.

Похороны прошли на кладбище Мезмая, был яркий солнечный день, могила была недалеко от новой церкви. Были друзья по его работе в Норильске, живущие теперь недалеко, соседи.

После поминок я зашёл в его дом. Видимо, он чувствовал  приближение последних дней жизни, потому что  в доме я не нашёл писем, фотографий, кроме фотографий сына. Осталось довольно много книг. 

Посидев ещё немного, я вышел на улицу.
Быстро темнело, на южном  небе появились яркие низкие звёзды и широкая полоса звёздной пыли Млечного пути, пыли из сотен миллиардов видимых и невидимых неведомых миров. И среди этого бесконечного пространства о чём может думать человек, беспомощно пытающийся вместить в своё сознание то, что нельзя в него вместить? Господи, не оставь нас, как существовать нам без Тебя, Твоей воли и Твоего благоволения и здесь, на земле, и в мирах, где нет без Тебя опоры и веры в себя.

09.03.16. Был в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры. Службы не было, прихожан было немного. Поставил свечи за ушедших родных, и сам собой прозвучал мой вопрос: «К кому я приду, Господи, когда уйду из жизни, в какой мир? Где дорогие мне люди, которые уже ушли?».

Ответ пришел, когда я уже вышел из храма. Я почувствовал ощущение погружения в некоторое высокое, светлое, торжественное состояние, в котором отсеивается, исчезает всё мелкое, суетное, преходящее, в котором невозможно сделать что-то недостойное, но и нельзя быть просто бездеятельным созерцателем.

С этим состоянием пришло и ощущение высокой музыки, именно ощущение – услышать её я не смог, - она складывалась из звуков, непохожих на человеческие голоса или звуки музыкальных инструментов, - непрерывной торжественной гармонии звуков, далёкой от житейских чувств, обид, потерь, побед, радостей, которая была невидимой частью, тканью этого состояния, пронизывала его.

Скоро я понял, что это было погружение не в состояние некоего высокого существа, а в целый мир, мир другой материальноости. Светлый, строгий, нерушимый, в нём не было холода высот, но и невозможно представить жару, дождь, сырость, снег. Я как-то почувствовал, что в нём невозможны молитвы о себе, о спасении себя. В нём нет страха — потому что в нём нет неизвестности, ничто не может произойти, кроме того, что должно произойти. Невозможно любое насилие - никто и ничто не может вмешаться в течение жизни мира и существ в этом мире.

Свобода личности состоит в свободе развития внутреннего мира, в свободе отношений с другими существами, свободе сближения с ними и расставания, свободе любить кого-то или что-то или не любить.

Он освещён ярким ровным светом, но это не наш земной свет; в нём угадывались сооружения, но они не похожи ни на что земное, их назначение какое-то другое, не соответствующее нашему пониманию зданий и сооружений. Здания в земном смысле не нужны: нет необходимости защиты от непогоды, не нужно защищать что-либо от глаз людей - скрыть ничего нельзя, но каждый сможет увидеть только то, что доступно ему по уровню развития.

Он строг, в нём места праздности, пустому веселью, пустым разговорам, но возможен любой вид творчества — так мне показалось. Не удалось понять, предназначен ли он и для детей, детского веселья – возможно, это мир только для взрослых людей, прошедших какой-то обязательный путь развития.

 Он наполнен некоторой прозрачной средой, похожей на воздух, но это не воздух. Есть верх и низ, внизу есть что-то похожее на твёрдую поверхность.
Чувствовалось, что он требует чистоты. Немыслимо зайти в него нечистым, с неопрятными мыслями и желаниями. Он не требует обязательств быть здесь всегда. Каждый может уйти из него, но не каждый может войти в него.

Этот мир ещё пуст, он не завершён; в нём нет тех существ, для которых он создаётся. Понял, что хотя он был мне показан, совсем не значит, что я смогу в него войти. Никто не может привести человека в этот мир, он будет чужд человеку, если не достиг его уровня.

Конечно, я не уверен в истинности своих ощущений этого мира, а тем более точности передачи их словами. Но как смог. Находиться в состоянии такого погружения долго нельзя, и я быстро вернулся в состояние обыденной жизни.

По сути, на мой вопрос: «К кому я приду, Господи, в какой мир?» — я получил ответ: «Представляешь ли ты сам, в какой мир хочешь прийти?»— и понял, что мы очень плохо понимаем, к какому миру, к какой жизни мы стремимся. И ещё был вопрос ко мне: «Хочешь ли ты прийти в ЭТОТ мир?»

По моим теперешним воспоминаниям, это был мир, в котором отсутствуют органические формы жизни. Поэтому в нём исключён закон всеобщего взаимного пожирания.

Не нужно заботиться о еде, не требуется сельского хозяйства, промышленности по переработке продуктов питания, магазинов, кафе, кухонь в домах, не нужно бороться с чревоугодием. Но и нет основы для всех радостей, связанных с едой, удовлетворения от полученного урожая, от заработанных на пропитание средств, и наши воспоминания об этом не найдут отзвука в душе в этом мире.

Нет закона размножения, нет вожделений, но и добрая половина наших воспоминаний о прожитой жизни — та, которая так или иначе связана с отношением полов — не будет иметь отзвука в этом мире. Нет основы для того глубокого слоя земных чувств, которые так важны для нас на земле, чистых радостей, горьких слез и ликования, высоких полётов души, нет счастливых юных пар, нет связующих нитей семьи; да семья и не нужна. Не найдётся поэтому в нем отзвука половине всех человеческих произведений искусства.

Он в чём-то схож с миром высокого, строгого православного монастыря.

Нет стремления к богатству, потому что никакие ценности нельзя отобрать, купить, их можно приобрести только собственным творчеством, собственной деятельностью, но отдать  другому нельзя. Нет холода, жары, дождя — может быть, они и есть, но не ощущаются так, как на земле; нет рек, морей, океанов, льдов, но и нет радости преодоления стихий, становления характера, общения с природой.

Нет убийств, войн, грабежей, кровавых жертв, потому что нет смерти.

Много ещё чего нет в этом мире из того, что так мило нам на земле. В нём другой принцип жизни, и её наполнение должно быть другим. Возможно, что оно сейчас и создаётся. Наверное, нельзя надеяться на то, что можно прийти в этот мир и жить в нём на всем готовом, нужно стать частью этого мира, слиться с ним, участвовать в его творении, становлении, развитии.

Тот  ли это мир, о котором Апостол Иоанн сказал «и увидел я новое небо и новую землю», тот, о котором в Символе веры говорится «чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века», мир второго эона планеты? Мир, который не для избранных – они уже находятся в небесных странах - а для всех людей.

Может ли он быть приманкой, несовершенным творением, того, кто возомнил себя творцом, не имея на это благословения Всевышнего, например, таким, которых пишущий под именем Абецедариус назвал фантомисами. Я ведь увидел только то, что смог вместить.  Но то наполнение мира, которое я воспринял как пронизывающую его музыкальную ткань - может ли оно быть таким, как я слышал, в творении, созданном без благословления  Всевышнего?

Захочу ли я пойти в этот мир? Не знаю. Кто я такой, чтобы судить о нём. Пойду туда, где есть Ты, Господи.

Знаю лишь, что нужно бесконечно ценить тот мир, в котором мы живём, то богатство жизни, которое мы имеем сейчас, и благодарить Того, кто даровал нам эту жизнь.
Что такое важное хотел я сказать  рассказами об этих событиях? Прежде всего, то, что существа  высоких миров  говорят с нами не словами. Один миг  показа  ими чего-то несёт  больше для нашего сознания, чем много слов поучений и объяснений. Даже для такого сознания, как моё –обыденное сознание заурядного жителя земли.