Жизнь прожить...

Семьянином Егор был исправным. Дом построил сам, своими руками, для девчонок качели соорудил, каких ни у кого в деревне не было. Руки на них никогда не поднимал. Особенно старшую любил, длинноногую, стройную, с  черными вьющимися волосами до самых колен, с голубыми, как у него, глазами. Любовался ею, мечтал, как выдаст  замуж, как будет нянчить внуков…Своих- то сыновей не дождался…Ревниво поглядывал, когда рядом с подрастающей дочкой стали появляться парни.  Ей только двенадцать исполнилось, а взрослая не по годам, и красота в ней уже проявлялась…И петь, и плясать мастерица. На что он смелым себя считал: охотник, на медведя один ходить не боялся, а она…
Три года малышке было, когда, подвыпив, приревновал жену…Схватился за ружье в горячке и навел на нее. А кроха берет нож со стола, подходит к нему и говорит:
-На, убей меня сначала, папочка!  Какая мне жизнь без мамы?…
Он  протрезвел сразу. Бросил ружье. Понял, что чуть не натворил с похмелья.
С тех пор так и повелось: чуть непорядок какой в доме, ссора, она в стороне не остается. Ничего не страшится. И везде - с ним рядом.
-На рыбалку со мной пойдешь?
-Пойду!
-Ночью?
-Ночью!
-На мопеде кататься поедешь?
-Поеду!
-Не боишься?
-Нет!
На велосипеде гоняла на одном колесе, лучше парней. Сальто, шпагат…Огонь - девка.
А младшая, чуть что - слезы…За мамкину юбку всюду прячется. Гусей, коров, даже наседку боится…
Этот день он запомнил до мельчайших подробностей. Заехал к ним в деревню на ферму мужик из соседнего села, Михей. С новой техникой надо было разобраться, вот его и прислали. Слава о нем недобрая ходила: колдуном кликали. Мол, что о ком ни скажет, все сбывается. Егор не верил в эти байки, посмеивался. Поработали - все на обед, а колдуна никто не зовет: боятся. А у Егора дом близехонько, рядом с фермой, он и прихватил с собой гостя. Хозяйка, знал, гостеприимная, слова не скажет, любого приветит, голодным не оставит. Как полагается, чекушечку в ларьке взяли. В дом зашли,  а девчонки навстречу выскочили. Старшенькая у стола захлопотала - матери помогать, а младшая за стул встала , прячется и выглядывает, карими глазенками посверкивает…Налили по рюмочке, и пошел разговор. Сначала по работе, а потом…
-Хорошая девка,- глядя на малую,  Михей говорит. А хозяин за старшую гордости скрыть не может:
-Не туда глядишь, хороша-то вон которая…
-Это ты не туда…Недолго тебе на ту-то радоваться. Не задержится, не привыкай. Непрочная она. А вот эта и тебя до смерти доглядит, и внуков нарожает…
Нахмурился Егор.  Не по душе ему пришлись слова гостя. Только не понял до конца смысла сказанного. Подумал, на замужество гость намекает.  А тот все не унимается.
- Не веришь? Вот проверь, это не обманет.
Узловатыми пальцами вырвал из груди поданной на стол курицы косточку, напоминающую рогатину.
-Держи!- протянул Егору.- А ты с другого конца, - тоном, не терпящим возражения, приказал девочке.- Тяните.  Холод пошел по спине мужика: знал он смысл этого гадания, но как под гипнозом, не мог сопротивляться колдуну, подчинился. А сам решил: сейчас схитрю, кусочек отщипну маленький и посмеюсь над предсказателем. Чуть только на себя потянул, и в руках осталась вся рогатка.  Обломочек маленький задержался в пальчиках дочки…
Все равно не поверил: брешет мужик, забавляется. С чего бы ей умереть? Здоровая, сильная, к труду с малолетства приученная…
Год-другой прошел, и забыл Егор о страшном предсказании, в радостных хлопотах проводил дни, достраивал дом, покупал новую мебель…
Беда пришла нежданно…Всегда успешная в школе, дочка стала вдруг отставать в учебе, подолгу напряженно смотрела в одну точку, как будто что-то вспоминала, хмурила тонкие брови. Иногда начинала монотонно повторять одно и то же слово…Дальше – хуже… Врачи поставили страшный диагноз: опухоль головного мозга…
Как ругал себя Егор, что связался тогда с проклятым колдуном! Может, ничего и не было бы, если б не это гадание… Может, он сам порчу на девку напустил, позавидовал?
Куда только ни обращались они с дочкой. И в больницы, и в монастыри, и к бабкам, и к знахарям…Только хуже становилось день ото дня.
Раньше выпивал, а теперь запивать стал. А когда восемнадцатилетнюю дочь похоронил, и вовсе просыхать перестал…Домой возвращаться не хотел. На работе только забывался, казалось, все по - прежнему: дома жена, и она, красавица- дочка… В дом приходил, как в могилу. Нет певуньи, забавницы…Тишина… Младшая только глазами посверкивает, пьяного его побаивается. А та бы на шею кинулась, зацеловала бы, зазвенела, как горный ручеек…Да, признаться, при ней он и не позволял себе лишнего, разве с зарплаты. Подбежит, обнимет, защебечет: «Папочка, папочка, иди-ка, поешь и ложись отдыхай, а завтра покажешь мне, как пленку проявлять»…Фотографировать любила…Он и фотоаппарат ей купил, и все, чтобы фотографии печатать… Разве тут завтра выпьешь? Доченька ждет…Часами сидели с ней в темной комнате под красным фонарем перед ванночками с проявителем и закрепителем, с замиранием сердца наблюдали, как на белой бумаге проступают полосы, пятна, превращаясь в силуэты знакомых и близких…Тут ни секунды ни передержать ни недодержать… А рисовала как! Простым карандашом, черточка к черточке…Особенно лес ей изображать нравилось. Березки, сосны, а в центре - красавец-олень с ветвистыми тяжелыми рогами. И песня была любимая, с которой она на районном конкурсе победила:
 «Вернись, Лесной Олень,
По моему хотенью!
Умчи меня, Олень,
В свою страну оленью,
Где сосны рвутся в небо,
Где быль живет и небыль,
Умчи меня туда, Лесной Олень»…
Все чаще стал он задумываться о том, есть ли загробная жизнь…Ничто его здесь не держало. Забывался за рюмкой, старался быстрее заснуть.  Во сне она приходила. Строгая, далекая, посмотрит и растворится где-то в тумане… А он зовет, зовет, кричит, плачет, проснуться не может…
Очередной рабочий день закончился выпивкой. Посидели хорошо с напарником в кладовке. Сколько времени, один Бог знает… Надо домой. Ночь  темная, изредка из-за наплывающих туч выглянет на секунду месяц  и снова спрячется. Порывы ветра терзают деревья, обламывают ветки, швыряют снежные комья в лицо, треплют волосы. Хватился - нет шапки. Возвращаться не стал.
Егор даже не помнил, как ноги вынесли его на привычную дорогу. Жена встретила молча, открыла, посторонилась. Дочь, видя, что снова пьяный, сразу спряталась. Большая уже, в седьмом классе, а всего боится…
Сразу упал не раздеваясь  на низенькую кровать за печкой и начал несвязно что- то бормотать, то повышая, то понижая интонацию. Отогрелся – выполз из телогрейки, как из кокона.
Вдруг подал голос Жучок. Этот песик на всех лаял по-разному. Не выходя на улицу, уже знали, кто  идет. Сейчас он залаял… на хозяина. Но тот был дома!...Холодея от ужаса, дочь  подошла к окну и тихонько приоткрыла штору. На пороге стоял, сгорбившись и слегка покачиваясь, отец, без  шапки, с растрепанными , перемешанными с набившимся  снегом волосами, в распахнутой телогрейке (он даже зимой не застегивался и не признавал свитеров, шарфов: рубаха в клеточку и телогрейка нараспашку.) Она отскочила от окна и глянула в сторону спящего. Тот лежал ничком и как будто задыхался. Ей даже показалось в какой-то момент, что он перестал дышать.
Жучок не унимался. Он то недовольно потявкивал, то начинал лаять громко и уверенно. Его обмануть было невозможно. Он никогда не ошибался. Жена начала беспокойно читать молитвы. Подошла к окну, и  на ее лице тоже отразился страх. Она перекрестилась.
 « Пресвятая Богородица, заступница, укрой  омофором милости твоей раба божьего Егора…»
 Дочка снова оказалась у окна. Она видела, как нечто  в  облике пьяного отца  занесло руку, чтобы постучать в дверь. Неистово залаял пес, а мать снова начала шептать молитвы. Отца стало совсем не слышно. Он не двигался. Существо остановилось и опустило руку, как будто в борьбе, слегка отшатнувшись от двери. Снова послышалось несвязное бормотание   из-за печки. Женщина упала на колени перед иконами и начала бить поклоны… Дочь с замиранием сердца  смотрела в щелочку. Снова занесена рука…И опять  отец, захрипев, как будто кто-то душит его, замолк, безжизненно распластавшись на постели .  Но вот рука опускается, словно ее лишают сил. И так несколько раз… Наконец девочка увидела, как мужчина поворачивается и шаткой походкой удаляется от двери. Он исчезает  из ее поля зрения, но собака все еще лает и лает. Кажется, направляется к другой двери, к задней…Мама не перестает молиться. Лай становится редким, тихим, переходит в недовольное ворчание. Слышно, как гремит цепь: пес залезает в будку, протяжно зевает и успокаивается.
Отец начинает ровно и спокойно дышать.
Всю ночь провела мать на коленях перед иконами, где и застал ее утром  проспавшийся муж.
-Ты что это, не ложилась?
- Смерть за тобой приходила…- не отвечая на вопрос, потухшим голосом произнесла она. – Не бросишь пить – уйдешь, не отмолю.
- Почудилось тебе что?- недоверчиво произнес он.
-Двоим почудилось?
И тут дочку прорвало. Она бросилась к отцу, плача, обнимая его за ослабевшие плечи, стала торопясь  пересказывать ему события минувшей ночи, захлебываясь слезами, боясь, что тот не поверит.
 Такого придумать было невозможно... Он впервые за прошедшие после похорон месяцы посмотрел пристально на повзрослевшую дочь, погладил ее  русые волосы. Только сейчас он почувствовал, что остался не один, что кому-то еще дорог и нужен.
-Простите меня… - с трудом выдавил из себя и, нашарив в кармане папиросу, обжигая трясущиеся руки, закурил. – Видать, правда, завязывать надо...
А на работе его ждало еще одно потрясение… За мешками в подсобке, где отдыхали грузчики, утром нашли труп  напарника, молодого еще несемейного мужика,  с которым они  накануне выпивали…Как оказалось, последний раз… Рядом с мертвым – забытая  шапка собутыльника…
Больше  к вину Егор не притронулся…