Дверь в глубине двора-6

              Окончание

              Вечерняя служба во Владимирском соборе была как всегда на высоте: слаженно пел хор, раскатисто звучал бас дьякона, легко летел под купол звонкий тенор иерея. Мерцали свечи, пахло ладаном. «Ох, благодать!» – вздохнула стоящая возле Стаса старушка.
              Но Станислав никак не мог включиться в плавное течение вечерни. Он прокручивал в голове события сегодняшнего дня, особенно как заявил Глебу о своем возможном уходе, о нежелании администрировать.
              «Соврал я про это нежелание. Не в нем дело. Просто не хочется участвовать во всех этих дрязгах и интригах. „Против кого дружите, девочки? Против кого выпиваете, мальчики?“ – гениальные фразы».
              Он вспомнил, как проходя через такой теперь уже знакомый двор, остановился, оглянулся и посмотрел на дверь в его глубине. За этой дверью пролетел краткий миг его работы в православном издательстве. Такой же краткий как его пономарская служба и как его отношения с Лизой.
              Лиза… Стас отогнал мысли о ней и попытался сосредоточиться на службе.
              Не получилось. Ему вдруг показалось, что он присутствует на невероятно унылом представлении, с пошлыми декорациями, плохими актерами и нелепым сценарием. Стас оглянулся вокруг, и лица прихожан, в которых он раньше выискивал внутренний свет непрестанной молитвы, показались теперь плоскими и лишенными всякого проблеска интеллекта. А широкоформатный лик коренастого дьякона напомнил физиономию бригадира трубоукладчиков, виденную Стасом во время работ по замене теплосетей возле своего дома. А надтреснутый тенорок иерея, натужные завывания чтеца-псаломщика, заунывное  пение клирошан – вызвали у Стаса одну мысль: «Что я здесь делаю?» Он вспомнил высказывание великого барда Александра Вертинского: «Ужаленный красотой православного богослужения».
              «И куда исчезла эта красота? Что со мной? Бесовское искушение?»  – озирался по сторонам Стас.
              – Не крути головой! Не в кафе! – прошипела стоящая рядом старушка. Та, которая  «охблагодать».
              – Извините, – пробормотал Стас и направился к выходу. Ему стало смешно. Смешно как в школьные годы, когда он с приятелем потешался над выступлением местной самодеятельности.
              На улице он постоял немного, поднял голову, посмотрел на сверкающий купол собора, и вспомнил поговорочку: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал…».
              Затем позвонил матери, справился о здоровье, сказал, что скоро будет. А после сразу набрал Лизу и, без предварительных расспросов, предложил:
              – В Манеже сейчас выставка русского авангарда начала двадцатого века. Не хочешь сходить? Послезавтра, в субботу?
              – Стас, конечно. Во сколько?
              – В час у входа. Там же и поговорим.

              * * *
              На следующее утро Стас первым делом решил поговорить с директором, но его не было на месте. Тогда он зашёл к Ксении.
              – Ксения, когда будет Петр Петрович?
              – Точно не скажу, но обещал быть обязательно. У вас какое-то дело к нему?
              – Да.  И я хотел бы это обсудить всем вместе, включая Глеба. А что художник?
              – Пока не позвонил. Но может и без звонка придет – ведь договаривались.
              – Хорошо, Ксения. Если придёт – зовите.
              Стас вышел из редакторской и уже было направился к себе, как тут его догнала Ксения.
              – Станислав, извините, я не хотела об этом говорить при Марфе. Вы что собрались увольняться? Об этом хотели говорить с директором?
              – А откуда вы узнали? От Глеба?
              – Ну, – замялась Ксения. – У нас здесь особых секретов друг от друга нет. Все мы считаем себя братьями и сестрами.
              «Вот трепло, – подумал о Глебе Стас. – Проболтался. Точно шалый парень. Вовка-то хоть по-пьяни треплется, а этот на трезвую голову. А, впрочем, чего это я? Сам же предполагал, что Глеб не будет молчать». Вслух же произнес:
              – Точно пока ничего не могу сказать. Думаю перейти на свободное расписание.
              – А благословение у батюшки на это вы брали? Мы, – Ксения подчеркнула это «мы», – ничего не делаем без благословения! Так у нас, – опять подчеркнула «нас», – принято!
              – Будет и благословение, – усмехнулся Стас и продолжил про себя: «и дудка, и свисток…». Затем резко повернулся спиной к Ксении.
              «Вот такие Ксюши и писали доносы! И не только в тридцать седьмом, а всегда, во все времена» – подумал Стас.
              Когда он привычно устроился перед своим монитором, Глеб спросил:
              – Что, не приехал художник?
              – Нет, даже и не звонил.
              – Я так и знал! – щёлкнул пальцами Глеб. – Не придет, и не позвонит! Я ведь недаром сказал про доллары в глазах. Когда я провожал его до дверей, он спросил про наши расценки. Я сказал, сколько мы платим за дизайн и за иллюстрации. Лицо у парня вытянулось. Понял, видно, что тут ловить нечего.
              – Согласен с тобой, Глеб. Он еще в институте себя показал не с лучшей стороны.
              Стас немного помолчал, затем напрямую спросил Глеба:
              – Ты рассказал Ксении о моем уходе.
              – Я. Если честно, то меня это твое заявление слегка пришибло. Да не слегка – здорово пришибло. Я представил, что вместо тебя здесь усядется такой вот Сергей – поплохело! Жалко, что ты уходишь.
              – Ну, не совсем я и ухожу. Хочу предложить Петру Петровичу себя как консультанта с одним присутственных днём в неделю. А дизайн буду делать как внештатник.
              – Ох, не знаю, согласиться ли он? Петр ведь человек старой закалки: ему нужно, что бы был штат, чтобы все сидели на местах и не опаздывали. Это у него ещё от работы в НИИ осталось.
              В этот момент вошёл и сам директор. Сухо поздоровался и обратился к Стасу:
              – Станислав, пойдёмте ко мне.
              В кабинете Петр Петрович, не глядя на Стаса, сказал:
              – Вы действительно хотите уйти за штат? Или это только слухи?
              – Действительно, Петр Петрович. Я всегда думал о свободном расписании.
              – Жалко. Я, честно говоря, рассчитывал на вас. Мы с Игорем Игоревичем тут решили запускать параллельно с православными изданиями военно-историческую серию. Есть уже и потенциальные покупатели, и авторы. Охват тем самый широкий: от Древней Руси до истории спецслужб. Возможно, под этот проект придется зарегистрировать дочернюю фирму –  издательство, разумеется. Как вам такая перспектива?
              – Перспектива замечательная, Петр Петрович. Но я ведь не ухожу совсем. Я буду работать как художник, как Владимир, к примеру. Административная сфера не для меня. Следить за сроками, оформлять бумаги… Нет, не гожусь я для такой деятельности. Извините. Как фрилансер, я принесу больше пользы. У меня будет время для более серьезного обдумывания работ. А историческая тема меня всегда привлекала. Поэтому рассчитывайте на меня, как на художника.
              – Хорошо, Станислав. Я вас услышал. Только попрошу доработать до конца месяца.
              – Конечно! Кстати, Петр Петрович, я ведь могу сотрудничать и в качестве консультанта с одним, допустим, присутственным днем в неделю.
              Но директор будто бы и не услышал последнего предложения Станислава. Подавая ему руку, он сказал:
              –  Что же, будем работать с вами дальше, как с внештатником. А худреда-администратора мы со временем найдем.
              Выйдя в коридор, Станислав подумал: «Вот и все. Свобода. Вопрос только куда пристроить трудовую книжку. Ну, это решим. Не захотел директор, чтобы я стал приходящим консультантом. Как и предупреждал Глеб».
              Стас хотел было позвонить Лизе, но его отвлекли громкие голоса из приоткрытой двери редакторской. Он подошёл ближе. Говорила Марина.
              – Да и пусть уходит. Очень он тут нужен. Найдутся ещё художники!
              – Вон, вчера приходил отличный парень. И православный по-настоящему,  – вторила ей Ксения.
              – А не этот, с бритой протестантской физиономией! – фыркнула Марина.
              – Ну, ты хватила, Марина, – вмешалась Марфа. – Физиономия-то здесь причем? Лицо у Стаса очень даже благородное. Работает он хорошо. И его, кстати, и Глеб, и батюшка ценят.
              – Ну, с батюшкой вопрос отдельный, – пронзительным шепотом заговорила Ксения. – Батюшка многого не знает об этом художничке. Например, об его интрижке с этой… Не хочу даже по имени ее называть. Такие безбожницы не должны носить имена православных святых!
              – А Глебушка за него потому, что ему со Стасом комфортно: тот не требует от него столько, сколько мы раньше, – поддержала Ксению Марина.
              «Сер-пен-та-рий!» – подумал Стас и пошел к себе.

              * * *
              На следующий день была суббота, и Стас встретился с Лизой, как и договаривались, у входа в Манеж.
              – Смешно, да? – улыбнулась Лиза, показывая на выглядывавшую из пальто загипсованную руку.
              – Ни в коей мере! Даже весьма оригинально.
              – Стас, ты, что по моим стопам решил? Увольняется? Зачем?
              – Вот все-то ты знаешь! Интересно, откуда?
              – Есть своя агентура. Ведь ты же сам назвал меня Матой Хари.
              – Мата Хари и есть! Ладно. Идём на выставку.
              Выставка, собранная из многих музеев мира, была действительно интересная, и Стас совершенно не жалел, что пришел сюда уже в третий раз. Но почему-то сегодня его заинтересовали не картины, а посетители. Он внимательно всматривался в лица молодых людей, девушек, торопливо записывающих что-то в блокнотики, и пытался понять этих, каких-то совершенно других, людей, так непохожих на тех, с кем он привык общаться за время своей церковной жизни. Он даже не реагировал на Лизины восторги перед первой абстрактной акварелью Кандинского и «Черным квадратом» Малевича.
              Лиза же, потянув за рукав Стаса, указала глазами на девушку, которая стоя перед картиной Филонова «Формула весны», что-то ловко набирала на смартфоне:
              – Вот бы тебе такую жену! Вы бы ходили на выставки, она восторгалась твоими работами, родила бы тебе целую живописную мастерскую…
              – Лиза, перестань, – без всякого раздражения, на удивление спокойно ответил Стас. – Мне вдруг стали интересны эти люди. Я хочу их понять! Я ведь привык к совершенно другому кругу общения. И все, кто был вне этого круга, для меня казались совершенно неинтересными.
              – Бездуховными, завистливыми, живущими только животными инстинктами…
              – Нет, не так примитивно, Лиза, – Стас опять удивился своему спокойствию. – Я никогда жестко не делил людей на «наших» и «ненаших», на тех, кто спасется и на тех, кому не суждена «жизнь вечная». Но, в тоже время, старался тесно не общаться с теми, кто «не из своего виноградника» – это слова одного священника. Но в последнее время, особенно в последние дни, я начал за-но-во открывать для себя другой мир. Я хочу… – Стас посмотрел на Лизу и увидел ее глаза с огромными расширенными зрачками. Как тогда, когда он спросил о ее бывшем муже. Вот только выражение глаз сейчас было совсем другим.
              Он осторожно взял ее за плечи и, погружаясь в эти зрачки, проговорил:
              – Когда расстаешься с церковной жизнью, Небеса не пустеют. Они становятся другими. Они близко-близко. Они в тебе, они, – Станислав показал рукой на посетителей в зале, – в них. Они даже в Ксении с Мариной. Надо только их увидеть…
              – И ты это понял лишь сейчас, человек мой дорогой?
              – Представь себе, да.

              * * *
              Стас проводил Лизу до самого дома. А в парадной, украшенной лепниной в стиле модерн, привлек ее к себе и потянулся к губам. Лиза неожиданно ответила ему долгим, страстным поцелуем. Затем отстранилась.
              – Мне все время кажется, что я воровка. Что я посягнула не на свое. Неужели ты не понимаешь, что нет у нас будущего, что я краду твою жизнь?
              – Жизнь, огромна, – улыбнулся Стас. – И мы сами можем сделать ее бесконечной! Даже в тех временных рамках, что нам отпущены. Ты помнишь свое начало? Нет! Так же ты не почувствуешь и своего конца. Поэтому…
              – Поживем – увидим, – закончила Лиза, ткнулась головой в плечо Стаса и пошла к двери квартиры.
              Выйдя на улицу, Станислав позвонил матери, сказал, что сегодня и завтра он не приедет: появилась срочная работа и придется плотно посидеть дома за компьютером. Тут он не слукавил: накануне позвонила одна знакомая из типографии и предложила халтурку. Халтурка оказалась на деле довольно объемной книгой. Автор, решивший издать первую книгу за свой счет и ничего не понимающий в издательском процессе, отнес все материалы вместо издательства в типографию, наивно полагая, что из его текстового файла и фотографий тут же напечатают тираж. Пришлось объяснить, что для печати необходим оригинал-макет, выполненный дизайнером. Автор долго морщился – дополнительные расходы! – но все же согласился.
              Знакомая, которая, кстати, работала коммерческим директором, и все заказы шли через нее, сказала, что таких начинающих авторов к ним приходит уйма, поэтому на Станислава она рассчитывает и в дальнейшем.
              «Как все удачно!» – подумал Стас, сидя в вагоне метро. И дополнил: «Ехая на метре, ён был щаслив!»
              Дома, в каком-то азартном ударе он просидел ночь с субботы на воскресенье, все воскресенье, и поздно вечером закончил работу.
              «Вот так! Вот как может „мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, Адонис, женской лаской прельщенный“» – весело пропел Стас.
              Неожиданно он почувствовал сильный приступ тошноты. Затем наступила невероятная слабость. Стас, не раздеваясь, повалился на кровать.
              «Это ещё что такое?» Станислав вспомнил, что почти ничего толком не ел – несколько бутербродов и чай.
              «Может быть отравился? Да вроде нечем – все было свежее».
              Тошнота быстро прекратилась, но слабость осталась.
              «Переработал ты, парень. Поосторожнее бы надо. Не „мальчик резвый“, – говорил сам себе Стас, неторопливо раздеваясь.
              «Но и не старик же? Ночку-другую посидеть за работой – это что, проблема для такой орясины, как я? Зато хорошее дело сделал: книжка-то оказалась просто замечательной!»
              И, уже засыпая, вспомнил строчки когда-то прочитанного стихотворения:

              Я хочу научиться –
              дайте добрый совет –
              видеть в сумрачных лицах
              занавешенный свет.

              И в надменной улыбке
              на лице гордеца
              разглядеть лёгкий, зыбкий,
              дальний отблеск Творца.

              * * *
              Утром Стас снова вглядывался в лица пассажиров метро, в глаза идущих навстречу прохожих, пытаясь найти в них тот самый «отблеск Творца». Находил? Или?..
              Очередной приступ начался, когда Стас шел по бульвару.
              «Да что такое! Опять?»
              Стас присел на скамейку, глубоко вздохнул. От этого вздоха заныло за грудиной, и он почувствовал, как запульсировала жилка на виске.
Немного посидев, Стас понял, что отпустило.
              Встал. Медленно пошел по бульвару. Уже входя во двор, услышал звонок.
              – Алё, Стас привет! – голос Лизы был взволнованным. – Ты уже на работе? Как ты? Мне сегодня такой плохой сон про тебя приснился...
              – Все в порядке, Лиз, – перебил ее Стас. И не узнал своего дрожащего голоса. – Все в порядке...
              – Да не все! Что с голосом? Ты снова заболел? Выпил?
              – Нет, и не болею, и не пил. Просто просидел ночь и целый день за работой, – Стас опять почувствовал сильную слабость и неодолимое желание лечь. Прямо здесь, во дворе, в снег.
              «Хватит врать! Скажу как есть» – разозлился на себя Стас:
              – Лизка, ты права. Мне чего-то нехорошо. Слабость и тошнота дурацкая. Может траванулся чем?
              – Стас! – закричала в трубку Лиза. – Если ты на бульваре – сядь на скамейку! Скорую, скорую вызывай! Это не отравление. У меня так с папой было. Это сердце! Давай я сама вызову тебе…
              – Да не на бульваре я, – пробормотал Стас, выронив из рук телефон. Он дошел до стены и, прислонившись к ней спиной, присел на корточки. Холод камня немного придал ему сил.
              – Впе-ред... Впе-ред, Стас, – подбодрил он себя. – К людям, какие бы они не были. По-о-могут... Как там, у Андрея Платонова? «Человечество – одно живое существо… Больно одному – больно всем… Нет человека, который был бы как остров, сам по себе»… Лиза, не надо, не вызывай – я уже пришел… – бормотал Станислав, пошатываясь проходя мимо лежащего в снегу телефона, из которого доносилось: «Стас… Стас… Стас…»
              А впереди была неприметная дверь в глубине двора с тускло горящей лампочкой под козырьком…

              2021