гл. 1-16. Большая помощь родственников - клака

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы


Глава 16. БОЛЬШАЯ ПОМОЩЬ РОДСТВЕННИКОВ – КЛАКА

Так почему же печка задымила? – Родня помогла и печку починить, и крышу перекрыть. – В компании всё нипочём: раз-два, и готов потолок! – Смена власти в лице Дрюни Коконова.


*   *   *
Чтобы вещи не пропахли угарным духом сажи, Люба с Иваном вынесли из дому всё добро и кое-как разместили их в сарайчике в софе и на ней. Одна только эта деревянная кровать-сундук почти всю комнатёнку заняла. К ней уже не подступиться было иначе, как с торца через боковую спинку залезать.
- Ничего, во время ремонта дома на сеновале продолжим ночевать, – бодро сказала Люба. – Мне нравится летом спать на воздухе, а сене – в особенности.
- И я привык ночевать под открытым небом, – улыбнулся Иван.

Вот и хорошо, вопрос с дальнейшим проживанием решён. Поскольку сарайчик был небольшим, то и обжитый молодожёнами сеновал был таким же по размерам. Но много ли спального места нужно двум молодым?
 
Управившись с переносом вещей, дальше занялись каждый своим делом – Люба во дворе еду готовила, а Иван печку в доме принялся чистить. Вынув обе глиняные заглушки и памятуя о совете жены, вчерашним веничком из полыни аккуратно обмел внутри печки, сколько рукой смог достать. Золу вперемешку с сажей так же аккуратно доставал рукой и на дерюжку складывал, старался не пылить. Это тоже была Любина наука. Почти ничего на пол не просыпал, только самую малость. Вынес дерюжку с мусором и всё с пола аккуратно смёл – уже свежим веничком: благо, полыни за сарайчиком много росло. Запаха сажи больше не чувствовал: видимо, нос привык.

Зато теперь вся его рука до плеча в саже выпачкалась. А у Любы мамалыга варится, и вода для мытья рук подогрета, и новенькое мыло приготовлено. Предусмотрительная! Иван одобрил заботу жены, но пожалел переводить мыло из-за сажи. Снова намазал руку чернозёмом, вот она и отмылась почти. Люба удивилась этой науке дяди Николая и тонкой струйкой тёплой воды из ковшика поливала Ивану на руки. Узнал он этот ковшик: тётя Степанида подарила его молодым на свадьбу.

Вернулся Иван в дом и спичкой проверил тягу в нижнем окошке. Пламя тут же отклонилось внутрь, значит, тяга есть. Пока спичка горела, сунул её в печную дверцу. И тут тоже тянет. Зато пламя второй спички, которую поднёс к верхнему окошку, стояло ровнёхонько, не шевелилось. Значит, тут тяги нет.

Иван так и сел на пол: что за дела? Раз нет тяги, печка снова будет дымить! Но ведь внутри он уже всё-всё проверил и вычистил хорошо: ни золы, ни сажи там больше нет. Так где же это печка так сильно забилась, что тяги нет? Ничего не понимая, уставился недоверчиво на печку: ну, не перебирать же её всю!

Печка в основном из самана сделана, а красным кирпичом только её топка выложена. Но печной саман нельзя разбирать, он перекалён, солома в нём выгорела, и теперь он сразу посыплется, только тронь его – когда-то Иван слышал об этом. Значит, сначала нужно налепить и высушить свежие саманные кирпичи, затем печку разломать и мусор вынести, потом заново переложить всё... О-о, это займет много времени! А им за лето-осень ещё и подзаработать нужно. Да-а, дела...

Сидел Иван на полу и невесело размышлял. А в это время дядя Николай зашёл в дом. Поздоровался и сообщил:
- Я на поле еду. По пути завёз вам по полмешка пшеничной и кукурузной муки да бутыль масла. Заодно узнать хочу, чем новосёлы занимаются.

Иван раскраснелся от неожиданного подарка, поблагодарил дядю от всего сердца и сказал, что на днях сам собирался в Петровку к дядьям сходить, чтобы подешевле прикупить муки и масла.
- И на чём привёз бы?
Иван ещё сильнее покраснел, потому что не подумал об этом. Но проявил упрямство:
- На спине и в руках принёс бы, сколько смог.
- Принёс бы он!.. – возмутился дядя. – И на сколько той муки хватило бы? Что, так и бегал бы каждый раз в Петровку за мукой и на себе её таскал? Нет, Иван, не дело это! Лошадь тебе нужно покупать и телегу – в хозяйстве это первые и незаменимые вещи.

Про лошадь и телегу Иван прекрасно понимал:
- Но не могу же я все покупки в один день сразу сделать.
- А в один день и не надо. Перед тем, как такие серьёзные дела совершать, ко мне за деньгами придёшь. Я помогу тебе выбрать и коня, и телегу. Потому что деньги надо с умом тратить, ведь покупать тебе ещё ой как много чего нужно.
Иван благодарно улыбнулся и согласно кивнул головой.

Во время беседы дядя как стоял у входа, так и оставался там, иногда морща нос от сильного запаха сажи.
- А чего это ты печку расковырял?
Иван рассказал о проблеме с дымом и про отсутствие тяги. А дядя рассмеялся:
- Так ведь у тебя оба печные окошка открыты. Какая тут может быть тяга?
Иван даже по лбу хлопнул себя с досады. Вот растяпа, забыл закрыть их.

- Но ты погоди закрывать окошки. Золу и сажу хорошо вымел?
- Сколько мог достать, всё собрал.
Дядя подошёл и заглянул в печную дверцу:
- Да, отбойная перегородка в топке вся выгорела. Нужно восстановить её, а то угольки и зола будут сыпаться в боров. А золоуловитель в нём сохранился?

Впервые услышав эти слова, Иван даже глазами захлопал от удивления. Дядя объяснил, для чего нужны эти приспособления, и как они выглядят.
- Да не нащупывал я там ничего такого. Нет там никаких выступов. Внутри всё ровно выложено и дымоход сразу же вверх идёт.
- Значит, нет там золоуловителя. Вот без него золу в печку и затягивает. Думаю, что из-за этого верхний боров золой забит.
И объяснил Ивану, как этот боров должен выглядеть.
- Да, видел я там такое колено. Но на нём никаких окошек нет.
- А их и не должно быть. Для чистки этого борова нужно снимать верхнюю пластину. Пошли на чердак, я покажу, как это делается. Захвати с собой чего-нибудь, чтобы золу собрать. И нож у Любы возьми.

Иван сбегал за ножом и дерюжкой, помог дяде взобраться с кадушки на чердак и сам следом поднялся. Николай показал Ивану на едва заметную горизонтальную щёлочку поверху борова в обмазке:
- Вот по ней и нужно осторожно ножом пройтись со всех сторон, чтобы пластину эту отделить аккуратно и не повредить, когда снимать придётся. Но я уже вижу, что боров этот неправильно сделан, он очень низкий.

Вскрыли боров и убедились в правильности предположения дяди Николая. Боров почти доверху был забит золой и сажей, особенно посредине. Ванька тут же стал выгребать эту напасть на дерюжку.
- Вот видишь, почему тяги нет. Кроме того, в таком низеньком борове нельзя сделать верхний отбойник, чтобы горящие искры на крышу не попадали. Ладно. На днях помогу тебе переделать печку и здесь, и в нижнем борове, и в топке. Так что зимой будет у вас тепло в доме, не беспокойся.

Иван слушал дядю, возился с сажей и улыбался: всё-то его дядя знает и умеет, и всегда помочь готов. Ну, и какими словами можно выразить ему благодарность? Вот и сопел теперь, старался сделать всё поаккуратнее. А дядя Николай тем временем критически осмотрел верх дома и сказал:
- С такой дырявой крышей в зиму входить нельзя. Её обязательно перекрыть нужно. И не соломой, а камышом. У меня есть немного камыша в запасе, и у Игната тоже найдётся. Может быть, ещё у кого-нибудь займём или прикупим. Но крышу обновить нужно, иначе потечёт она, и сильно потечёт. Ты наверх уже лазил? Я следы видел.

Ивану оставалось только кивнуть головой и помолчать. Но он ведь так старался наступать аккуратно! А дядя всё увидел, и не стал упрекать племянника, наоборот, продолжил говорить о ремонте дома:
- Потолок в доме тоже нужно перекрыть до конца. Что это за уродство такое? Как только Филимон жил в этом доме?

Иван весь поджался, ведь теперь в этом доме предстоит жить ему. И что же за покупку такую негодную подсунул ему дядя, который вроде бы так сильно заботится о своём племяннике-сироте, и ответил недовольно:
- Он говорил, что ему одной балки не хватило, когда дом строил. А осенью поверх дыры этой он жердей накладывал, разными дерюгами и тряпьём укрывал, а сверху сена побольше накладывал. Дверь занавешивали дерюгами, так и зимовали. И ничего, выжили.

- Выжили они!.. Выжили, да не все... – недовольно сказал дядя. – Мальца своего грудного застудили и похоронили. Не дай бог и вам такое горе пережить.
И надолго замолчал Николай: сыновья тема для него была очень болезненной, ведь всего один наследник фамилии растёт у него, маленький Игнатик...

Саманный пласт аккуратно уложили на место. Но дядя сказал, что пока не нужно обмазывать глиной этот боров, потому что его нужно переделывать. С чердака он слез сам, принял от Ивана нож и дерюжку с сажей, вышел на улицу. Иван следом спустился, вставил печные окошки на место и зажженную спичку к дверце поднёс. Пламя вмиг изогнулось вовнутрь. Есть тяга!

Вот какой же молодец дядя Николай! А то Иван-незнайка настроился уже всю печку перебирать. Оглянулся на дядю, который снова в дверном проёме встал. Тот улыбнулся и спросил:
- Ну что, есть тяга?
- Есть!
- А я и не сомневался.

Николай подошёл к плите, снял задние конфорки и показал, в каком месте и как нужно восстановить золоуловитель.
- Изготовить его нетрудно. А отбойники для золы и сажи в нижнем и верхнем боровах я сам сделаю, размеры уже снял.
Иван удивился:
- Когда Вы успели? И чем замеряли?
Дядя показал ему прутик с пометками. Иван ещё на чердаке удивился, чего это дядя прутиком поигрывает, а он, оказывается, мерки снимал. Надо же...

И ещё дядя Николай подсказал, что теперь на всю неделю нужно оставить открытыми окошки в печке, чтобы через них тяжкий дух из дому выходил. А тут и Люба подошла узнать, как скоро Иван с работой управится, потому что мамалыга готова.

Печные окошки Иван вынес из дому и пристроил на завалинке подальше от двери так, чтобы они от дождя не намокли. Навеса во дворе нет, и больше негде было ему пристроить эти зловонные штуки.

От завтрака дядя отказался:
- Я поел дома. Да и в поле нужно поторапливаться, время-то позднее уже.
Молодые со словами благодарности проводили дорогого гостя до ворот. Затем Люба снова поливала Ивану на руки и заставила-таки мылом воспользоваться:
 - Ты же в печку больше не полезешь?
- Сегодня точно не полезу. Позднее доведу её до ума вместе с дядей.

Обеденного стола у молодых не было. Его нужно либо самому смастерить, либо купить. Иван над этим призадумался: на первых порах придётся из чего-нибудь сколотить временный столик, а там видно будет. Дядя наказал тратить деньги с умом, а стол не самая острая необходимость. Пока жил у Катрана, научился даже с коленок есть.

Поэтому на другой половине завалинки, подальше от зловонных окошек, простелила Люба мешок почище, старым платком своим покрыла, а поверх него чистое полотенце простелила. Откинула на него мамалыгу из казанка – духмяным ароматом так и пахнуло в лицо. Поели её с брынзой и луково-чесночным соусом – вот и стало веселей.
Люба ела понемногу и всё на Ивана поглядывала. Гадала, нравится ли ему кушанье.
Иван заметил её беспокойство и ответил на незаданный вопрос:
- Конечно, нравится еда. Вкусно ведь. А тут ещё и аппетит нагулял с утра.
Довольная Люба засияла: рада, что угодила мужу.

Поели молодые и посидели тут же на завалинке, на не засаженный огород поглядывая. Филимон засадил только огород в Леонтовке, а здесь тратиться на семена ему было не резон.
– Теперь только кукурузу на корм скоту можно посадить да гречку. Поздно уже сеять, – сказала Люба.
- Ладно, посадим кукурузу. А если не купим тёлочку, то корм продадим и деньги выручим.
- Тёлочку и коня покупать нужно обязательно. Как же без скотины жить-выживать? А кур и уток я весной разведу. В этом году купим только пару молодых курочек и пару уточек, поднимем их. Весной они яиц нанесут, вот и разведём свое подворье.
- А как же селезень и петух? – удивился Иван.
- Пока обойдёмся. А нам пока соседские помогут, – пояснила Люба и покраснела.

Тема воспроизводства потомства показалась скользкой, и Иван сменил разговор:
- Можно ещё фасоль и горох посадить. Пусть будут поздними и не вызреют хорошо, зато всё свои.
- Если картошку-маёвку посадить, она тоже успеет вырасти.
- Лук с морковкой тоже успеют вырасти, если осень выдастся тёплой и сухой.
- Морковка не успеет. Я как-то подсаживала её вот так же поздно. И ничего не выросло, одни мышиные хвостики. Она долго прорастает, вот почему её сеют так рано. Можно даже с осени, как петрушку.
- Ну, петрушку в огороде я видел. И гнездо лука братового* Алимбовские нам оставили. А укроп сам по себе взошёл. Ничего, не пропадём мы с тобой, Люба!

* лук братовой (местн.) – многолетний лук-батун, выращивается ради зелени пера.

Люба в раздумии согласно покивала головой, понимая, что первую зиму им трудновато будет пережить. «А если на весну нам бог ребёночка сподобит? Ещё труднее станет жить. Но другие люди ведь выживают как-то. Вот и мы выживем, не пропадём. Так что прав Иван», – Люба посмотрела на мужа и вздохнула. Очень хочется ей своего ребёночка понянчить. Даже снится он ей...

Сидели молодые рядком да судили ладком, будущее своё планировали. Только не знали наперёд, каким злым боком жизнь повернётся к ним и опрокинет их планы.

*   *   *
Заделать потолок этим летом Иван рассчитывал только в комнате. На большее не хватало Филимоновых жердей: своего материала у него не было. Поговорил об этом с дядьями Николаем и Игнатом, который тоже зашёл к молодожёнам вместе со старшим братом и сыновьями: в тот раз они все вместе с поля возвращались.
 - Жердяной чердак будет хлипким. Зерно на такой не насыплешь, провалится, – с сомнением сказал Игнат.
- Надо бы ещё одну балку поставить, – поддержал его Николай. – Вернее, крайнюю балку лучше сдвинуть ближе к стене, а на её место поставить крепкую матицу.
- Но при этом почти весь потолок придётся переделывать вместе с крышей! – зачесал Иван затылок: – И где эту самую матицу взять?

Дядья переглянулись, в момент поняли друг друга, и Николай сказал:
- Не пропадёшь ты с нами, Иван. Чем сможем, поможем. И всему, что сами знаем, тебя научим.
На что Игнат согласно покивал головой: что тут добавишь, когда всё верно сказано.
- Ивану нужно помочь на ноги встать, вот мы и постараемся, – поддержал он брата. – Я с тобой, да Ваня с Петькой и Гришкой – это уже сила набирается! А там и Глебовы помогут, Иван с Серёжкой и Сенькой, если сам Михаил заартачится. Поговорю я с ними.
- Ну, Михаил из-за меня точно не придёт. А сыновьям своим разрешит помочь Ивану, скорей всего. Ведь родственники мы всё же, и от этого ему никуда не деться.

А у Петьки руки так и зудели, чтобы свежеженатого брата приобнять и потискать. Что он и сделал с удовольствием. Иван только кряхтел под его богатырским натиском. А Петька, не отпуская женатика, повернулся к дяде со словами поддержки:
- Да мы одни, молодые, впятером все горы свернём! А вы с отцом нам советом поможете.
Николай улыбнулся словам племянника и пошутил:
- Уж чем-чем, а советом мы точно поможем.
И все захохотали, хотя прекрасно понимали, что трудиться все будут ладно и споро.

*   *   *
Дня через три матицу и пару стропил дядя Николай присмотрел в Телешове, купил их на торгу и привёз. А Ванька и не знал, как отблагодарить его.
- Материал этот из твоих же денег куплен, так что благодарить не стоит. Деньгам твоим счёт я веду, знай об этом. А как иначе? Эти брёвна я бы подарил тебе от всей души, да сам понимаешь моё положение...

Иван прекрасно понимал его: когда в доме созрели три девушки на выданье – это вам не шутки шутить, а забота нешутейная. Тут трудиться и трудиться нужно, чтобы каждой достойное приданое приготовить.
И, пока не началась косовица, Булатовы за два дня переделали чердак и крышу. Её не всю разбирать пришлось, так что Глебовы пока не понадобились.

Дядья переговорили между собой и привезли снопы прошлогоднего камыша. Маловато его оказалось, но больше достать не смогли: камыш у людей был, но не излишний, а для своих нужд заготовленный. Поэтому крышу крыть решили прямо поверх соломы. Хоть и жидковато получилось по части сохранения тепла, но смотрелась она уже намного приличнее.
- Главное, что протекать точно не будет, – сказал довольный дядя Николай.
Дядя Игнат тоже улыбался, а Петька захохотал и подначил Ивана, ткнув его в бок:
- А хоть бы и протекала крыша, не страшно. Молодые тесней прижимались бы друг...

Но дядя Игнат тут же очень крепко треснул охальника по шее, вмиг вспыхнув и не дав ему закончить фразу:
- Поговори у меня!
 Петька обиделся и заткнулся: получил от отца он по делу. Но ненадолго его дутья хватило. Ведь прав отец, да и дядя Николай рядом стоял. Так что некрасиво это получилось, хоть и не со зла сказано было, а из лёгкой зависти молодецкой.

Но вот в его глазах уже очередные чертенята запрыгали, снова он заулыбался. Чего-то отморозит ещё? Иван сразу же отошёл от него и от греха подальше. Но ведь это же Петька! Он тут же догнал и затормошил брата:
- Прости, прости, прости меня, – зачастил, похохатывая.

Точно так же он частил, когда просил прощения у раздосадованного или разобиженного брата своего Гришки. Ну, не из вредности ведь у него так получается, в самом деле! Просто такой он здоровый и сильный вырос, жизнь крепко любит и братьев своих обожает – вот и прёт из него силушка через край. Иногда глупо прёт. И совсем даже не иногда, а как раз наоборот.

Но Иван на брата не обижался. Знал, как тот любит его сильно и чистосердечно. А сколько раз, когда он был сирым пацаном, да и подростком, Петька прямо грудью защищал его? Да и не счесть такие разы!

А в это время Гришка стоял поодаль и не подходил к братьям: Петьки остерегался. Ему и без того частенько достаётся от брата, да так сильно, что будь здоров! Когда братушке силёнки свои немалые надо девать куда-нибудь, то только и трещат Гришкины косточки в его объятиях молодецких! Но и он тоже не обижается на брата, уважает и любит его. Петька ведь старший, ему и положено верховодить. А младшему нужно терпеть. Вот и терпит Гришка, хотя и сам силушками наливается, на глазах крепнет.

Дядя Николай, полюбовавшись всеми своими племянниками, продолжил разговор:
- Зимой по льду заготовим столько камыша, что и дом сможем покрыть хорошо, и сарайчик перекроем, да ещё навес для скотины сделаем и от ветра-дождя утеплим его. Не станешь же коня и тёлку под открытым небом держать. Вмиг захиреют и подохнут.
Иван и рад был, и благодарен, и во всём с дядями согласен. Всё верно они говорят. И Петька с Гришкой у него тоже просто молодцы-братья, на крыше поработали на славу. Как хорошо с ними вместе жить и трудиться!

В тот же день до вечера Николай с Игнатом и Петькой на двух телегах успели сделать ходку в Глиниски. Глину добывать помогли им братья Глебовы, Серёжа и Сенька. Без слов отпустил их отец помочь Ваньке-сироте. Глина в карьере этом знатная – чистая и без песка, саман из неё долго служит.

За время их отсутствия Иван с Гришкой заполнили водой огромную бочку-каду, используемую для сбраживания молодого вина. Её дядя Игнат из дому привёз. Взяли парни по два ведра каждый и стали носить воду из колодца, что через три двора у дяди Сергея Жернового в огороде вырыт. К колодцу этому поперёк огородов издавна тропинка проторена и густой травой поросла. Её никто не перекапывает: надо же людям водой пользоваться, а идти по воду по дороге понизу, перед дворами, особенно по грязи после дождей или весной и осенью – там вообще не пройти.

Когда Гришка с полными ведрами шёл впереди, Ванька невольно любовался его стройной и ладной, крепкой фигурой. Гришка тащил вёдра и от усердия так и посверкивал своими маками на щеках. «Красивый у нас Гришка, ничего не скажешь. Только видишь вот, как он всегда и всего стесняется... Да-а, а я чем лучше него? Сам ничегошеньки в жизни этой не знаю», – урезонивал себя Иван.

Когда обе телеги вернулись с глиной, бочка была полна воды. Глину разгрузили быстро и до темноты успели разровнять невысоким округлым слоем, водой хорошенько пролили и старой соломой укрыли – пусть глина хорошенько промокает и не подсыхает. Остатки соломы и старую полову тоже водой полили и дерюгами укрыли – пусть намокают, мягче становятся.

*   *   *
Назавтра с утра сделали небольшой замес самана из глины с соломой. Чтобы никому не было обидно, по глине гоняли по кругу пару коней – по одному от каждого дяди. А поскольку работы в поле поджимали, и весь день для этих целей был уже потерян, то в обед свежим саманом залепили чердак – об этом родственники ещё вчера договорились. Но тут уже понадобилась и помощь женщин, которые с утра успели покашеварить для клаки*: картошку начистили и голубцов накрутили.
Для детей на клаке работа тоже нашлась.

* клака – временная группа людей для выполнения общей работы.

На помощь пришли все Булатовы, кроме тёти Марии, которая дома осталась присматривать за плитами и заканчивать еду готовить, салаты нарезать. Глебовы тоже почти всей семьёй пришли помогать, кроме дяди Михаила. Тот якобы по хозяйству был занят, и мужики с сожалением, но понимающе переглянулись.

От Портновых пришли только Потап, Фёдор и Гриня, и Люба очень рада была им. Жена Фёдора была на очередных, седьмых уже сносях. У Лёвы с женой Марией на этот день заранее была назначена поездка в Малышево. Но больше помощников и не нужно было. От соседа Дрюни никакой помощи не дождёшься, а от его жены и того меньше. А мачеху свою лишний раз видеть Люба и сама не хотела, в этом Иван был с ней солидарен. Но и без них целая толпа работников собралась.
 
Пока народ сходился, дядя Николай на чердаке нарастил боров из свежего самана и приспособил в нём отбойник для искр и сажи. Иван во всём помогал ему, стараясь получше запомнить новую науку, и Гришка тоже рядом пыхтел, старался. А вот Петьке такая нудная и мелкая работа показалась неинтересной. Да и что там делать вчетвером? Только друг другу мешать.

С боровом управились быстро. Впрочем, там не столько труда было, сколько дядиных поучений для Ивана и Гришки. А вскоре закипела основная работа!

Дядя Игнат с Петькой на пару и Фёдором Портновым на смену большой тяпкой попеременно нарезали саман. И старались при этом так, что только брызги летели во все стороны! Ну, тут уж ничего не поделаешь: не размахнёшься посильнее тяпкой, то и пласта глины с соломой не срежешь.
Мария Глебова со Степанидой, Нелькой с Наташкой Булатовыми присели на колени возле нарезанного самана, где расстилали солому, накладывали на неё глину и лепили лампачи*.

*лампачи – своего рода продолговатые «батоны» из глины с соломой.

А нарезанный «голый» саман, в котором соломы маловато, не донесёшь до места, он и в руках развалится, и на потолке не удержится. Но при замесе глины много соломы тоже нельзя насыпать, потому что лошади не смогут растоптать её на всю глубину слоя глины, а лишь побегают поверху. Да и мужикам потом трудно нарезать саман, в котором много соломы. Кроме того, разрезать солому тяпкой тоже нехорошо, ведь чем она длиннее, тем крепче получается саман. Вот и раскладывали женщины глину на соломе, руками разминали получше. К замешиванию теста их руки привычны, а ведь что хлеб замешивать, что лампачи накручивать – дело похожее и трудоёмкое.

 Булатовы Игнатка с Дашей и Глебовы Юстинка с Борькой таскали лампачи в дом. А Серёжка с Сенькой поочерёдно забрасывали их наверх. Чердак был невысоким, так что вилы им не понадобились. Люба с Валькой принимали лампачи и подавали их Ивану с Гришкой. А те затискивали их между жердями, укреплёнными поперёк между матицей и балкой так, чтобы глина слегка провисала вниз. Дядя Николай тоже на чердаке трудился и контролировал этот важный процесс: решено было также навести потолок и над половиной коридорчика, чтобы теплее было там новорожденным телятам-жеребятам, когда у молодых хозяев дело дойдёт до отёлов.

Весь «саманный конвейер» заработал слаженно и споро. И всего за три часа была выполнена такая большая работа, с которой Любе с Иваном вдвоём за неделю не управиться бы. Ванька-культяпка тоже помогал: из бочки воду подносил к рубщикам самана, чтобы замес проливать. Тогда глина к тяпке не прилипает. И к колодцу с пустым ведром несколько раз сходил, потому что воды в бочке маловато оставалось. А людям ведь ещё и руки-лица нужно будет помыть после работы.

Когда сверху крикнули, что лампачей больше не нужно, «конвейер» враз остановился. У всех на лицах светилось удовлетворение от быстро и хорошо сделанной коллективной работы.

Дети пошли отмывать руки-ноги, потому что их миссия на сегодня была закончена. А молодежь передохнула немного и полезла босыми ногами в глину, чтобы перемесить её с половой. Игнат со Степанидой, Николай с Марией и Федор с Иваном в это время в комнате выравнивали потолок: примазывали к жердям свисавшую между ними глину, насколько это было возможно. Потом мужики размазывали по потолку перемешанную глину с половой и слегка разравнивали её. А следом женщины специальными дощечками хорошенько разглаживали глину и выравнивали поверхность потолка. Красиво и быстро справились и с этой работой.

Всё, на этом дружная клака закончилась!  Но как же это было здорово – работать большой и весёлой компанией! И не заметили, как время пролетело, а трудоёмкой работы было сделано немало.

Настроение работникам не смог испортить даже вдруг заявившийся восторженно-возвышенный сосед Дрюня Коконов, который на каких-то своих радостях примчался к ним и сунулся было во двор, кишевший народом. На него толком никто не обращал внимания, когда он понёс какой-то бред несусветный о новой власти, для которой он служить собирался. Мужики промолчали, чтобы не связываться с пустомельным брехлом, а женщины дружно шикнули на него, чтобы тот не путался под ногами и не отвлекал от работы.

Уж что-что, а держать нос по ветру свежих сплетен и интриг этот лоботряс умел отлично. Так что слушать его попросту не стали. Весь из себя разобиженный невниманием и непониманием Дрюня тут же и убрался восвояси. Кстати, нелюдимая его жена Надежда за всё время клаки даже нос во двор ни разу не высунула, дома просидела взаперти. Вот же чудачка! Никак опасалась, белоручная бедняжка, что её тоже призовут к грязной работе...

Это уже по дороге с клаки так потешались над ней и хохотали парни с мужиками, а им в поддержку посмеивались женщины. Да и дети тоже так и прыскали смехом и хихикали из-за странностей в поведении Киприановой жены. И над новоявленным служакой непонятной власти тоже вволю посмеялись. Так и веселились на ходу, пока всей сплочённой компанией шли к дому Николая Булатова. Благо, идти-то было всего пяток минут.

Поскольку на время перекрытия крыши и заделки потолка двор был превращён в стройплощадку, то молодожёны перед клакой и некоторое время после неё столовались у Николая Булатова. Да у Любы посуды столько не было, чтобы приготовить еду на всех клаканов. Дядя Николай жил намного ближе к молодым, чем дядя Игнат. Мария и Люба готовили еду через день по очереди, а в день клаки старшей по кухне специально была назначена Люба.

Помогали ей Степанида и Мария Булатова со старшими дочерями. Поступили так женщины с умыслом: пусть молодуха показывает всю свою сноровку у плиты. И оказалось, что готовить Люба умеет очень хорошо, основательную школу кашеварения прошла она у строгой Антонины. Но в большой компании готовить еду тоже легко и даже интересно. Пока одни заготавливают продукты, другие варят и за огнём следят – работа так и кипит...

А тут и вся клака не замедлила заявиться к Булатовым, большой гурьбой ввалилась во двор и сразу заполонила его. Весёлые разговоры и шутки так и сыпались со всех сторон вперемешку со взрывами смеха. Игнат ещё утром привёз свой длинный стол, который в доме обычно стоит в светлице. Парни вынесли такой же длинный стол из светлицы дяди Николая. Приставили столы друг к другу, лавки вокруг расставили и налавниками покрыли: теперь всем места хватит! Девчата и женщины разложили блюда с едой, мужики хлеба нарезали – вот и уселась клака угощаться.

И снова всем стало очень хорошо – в компании всё получается приятно, складно да ладно! А когда что-либо дружно и ладно делается, то всё легко и быстро получается. И после добротно сделанной совместной работы можно весело и хорошенько отдохнуть. Вот и сидят-едят люди, переговариваются, посмеиваются, отдыхают.
Вскоре о сенокосе разговор зашёл. Трава поспела, её скосить пора и сено поскорей убрать, чтобы до осени успела подняться свежая отава...

*   *   *
Едва михайловцы вошли в сенокос, как всех ошарашила небывалая новость: в селе новая власть устанавливается! Какая-то советская. Так что не зря во время клаки во дворе у Ивана Булатова его сосед-пустоплёт Дрюня Коконов что-то восторженно пузырил про неё. Ой, и не зря, наверное! Да вот только чего хорошего можно ожидать от власти, которой так сильно восхищается этот дрянной человек?

Смену государственного строя в Бессарабии михайловцы вначале никак не почувствовали. Ну, были высокомерные и прижимистые румыны у власти, теперь пришли красные русские с неизвестными намерениями. Но от этого сорняки в полях не перестали расти. И землю вовремя обрабатывать всё равно нужно было, как и раньше. Скотину тоже требовалось пасти-доить каждый день. Так что крестьянам никакого дела не было до того, что наверху кто-то и почему-то за власть борется. Главное, чтобы новыми налогами и сборами не задушили.

И эта незыблемость крестьянских устоев оставалась таковой до тех пор, пока в один прекрасный июльский день в село не въехал Дрюня Коконов... Да не просто въехал, а на казённой гнедой лошади! И в новенькой, невиданной ранее синей униформе! И в такой же фуражке с красным околышем, да в хрустящих ремнях крест-накрест. И в таких же скрипучих яловых сапогах до колен. Да ещё при большом пистолете в коричневой кобуре на боку. Всё это добро тоже было казённым.

Явление милицейского «христа» михайловскому народу вызвало настоящий шок. Никогда такого раньше не бывало, чтобы какой-то поганый врун и обзывака, к тому же непотребный лентяй и мелкий воришка, вдруг стал жандармом над ними.

А Киприан Коконов важно разъезжал по селу, слегка привставая на стременах в седле, щеголяя новенькой формой и собирая всех людей на общий сельский сход, место для которого он обозначил в центре села на распутье Горянской и Нижней дорог.

И удивлённый народ больше из праздного любопытства, чем из какой-либо надобности пошёл-таки на этот дрюнинский сход! А там Коконов настоящим петухом раздул грудь от того, что люди так безропотно слушаются его и дружно собрались по первому же его слову. Тщеславный милиционер в упор не замечал, что большинству сельчан просто интересно стало узнать, что такое о новой власти станет говорить этот краснобай и задавака.

Вот и начал Дрюня... то есть, уважаемый начальник в синей форме Киприан Коконов принялся проводить разъяснительную работу с местным населением, как это ему в Лозовой вышестоящим начальством было поручено сделать.

Первым делом люди узнали, что вместо бывшего румынского центра управления местной коммуной в составе Бельцкого уезда-жудеца Лозовая стала теперь самостоятельным райцентром Советской власти с подчинением Кишинёву напрямую. Ну, рай, так рай в центре – людям-то какая разница? Михайловцев вообще никаким раем не удивишь, у них за селом тоже имеется свой Рай (так называется урочище на месте бывшей панской усадьбы).

Зато по всему выходило, что молодому Коконову в Лозовой нежданно открылся свой «рай земной», не обременённый никаким физическим трудом. Ведь в селе каждому было известно, что у Дрюни всегда была только одна забота: что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Руками, разумеется, не делать, а уж языком почесать он очень хорошо умеет и любит делать.

А важный Коконов со своей казённой лошади громко заявил землякам, что отныне он для всех них является очень большим человеком – участковым милиционером.
- Чем-чем? Каким это ещё частовым*? Каким таким лицемером? – не поняли странных слов люди и стали переспрашивать друг у друга, пропуская часть словесного потока, лившегося из Дрюниных уст, отчего понимали ещё меньше его речь.

* частОвый (местн.) – виночерпий, угощающий людей за большим столом.

Но поколебать важность и уверенность новой власти в лице Дрюни было не так уж и просто. И он продолжил вещать:
- При царе такую должность околоточные занимали, а при румынах – жандармы. Но теперь, при Советской власти, я один являюсь участковым уполномоченным милиционером, – терпеливо и внятно пояснял Дрюня бестолковым односельчанам, с особым нажимом выделяя последние три слова.

Но эти впервые услышанные слова никак не укладывались в головах селян:
- И кто же тебя уполномочил, если мы об этом знать ничего не знаем?
- Да власть, новая власть меня уполномочила! И я теперь отвечаю за порядок в Матвеевке, Леонтовке и на всех хуторах поблизости. За всякие нарушения – ну, когда муж жену побьёт, или кто-то сворует что-нибудь, или по-другому нарушит законы, тогда я имею полное право оштрафовать таких негодяев прямо на месте. Или же арестовать их и отправить в Лозовую в изолятор, чтобы там через советский суд призвать негодяев к ответу.

- Куда отправлять?! В елизатор? – люди опять опешили от неслыханного слова.
- В специальное заведение или участок, как раньше говорили.
- А-а! Ну, так бы сразу и называл кутузку. А то своими непонятными словами только народ смущаешь и головы нам дуришь.
- Ничего, запоминайте новое название – изолятор и старайтесь не попадать в него. Если при румынах в тюрьму дальше Транссильвании и Днестра никуда не отправляли, то теперь страна у нас снова стала очень большой. Так что злостные злодеи могут загреметь даже в Сибирь, как это бывало ещё при царе.
- Ух, ты!.. Ого!.. Аж в Сибирь!..
- А при румынах-то получше было, они ни в какую Сибирь не посылали.

А Дрюня, не позволяя народному волнению растечься по толпе и тем самым ослабить внимание к его персоне, продолжал вещать громовым гласом новоявленного оракула:
- Зато теперь вы можете свободно говорить хоть по-русски, хоть по-украински, хоть по-польски, или на другом языке, какой знаете, – Киприан упорно продолжал гнуть своё. – Теперь новая власть будет защищать интересы не богатеев, а трудового народа, то есть рабочих в городе и вас, крестьян, в селе.

Ну, эта новость всех сильно обнадёжила, поэтому люди активнее зашевелились и стали оживлённо переговариваться между собой:
- Если крестьян будут защищать, то это хорошо, правда?
- Но ведь румыны тоже защищали крестьян. И неплохо защищали интересы хозяев (* здесь имеется в виду – землевладельцев).

А верховой на селе громовержец новой власти продолжал долбить мозги людей:
- Вся земля в скором времени станет общей, и на ней будут трудиться артелями, – продолжал драть горло милицейский вещун. – Но про это я не очень хорошо знаю. С землёй начнут разбираться через пару лет, не раньше. Так в Лозовой говорят. А пока что всё остаётся по-старому: кто какой землёй владел, тот ею и будет владеть.

Гавуня Катрановский при этих словах так и настроил ушко востро. Ведь Ваньки Булатова землёй он уже десять лет владеет. «И что получается, теперь я буду продолжать владеть этой землёй? И вся булатовская земля станет моей за просто так? Ну, в таком случае новая власть очень хорошая! Такую власть надо поддерживать! А Ваньке-поганцу я шиш, а не землю с деньгами отдам» – тут же сообразил Катран и стал ещё внимательнее слушать столь понравившиеся ему слова Коконова.

А тот продолжал изрекать новые истины:
- На днях из Лозовой приедут представители районной власти, вот они и будут поднимать вопрос о создании сельского совета для самоуправления жизнью села.
- И что, этот самоуправный совет никому подчиняться не будет?
- Подчиняться он будет Советской власти, иначе в стране наступит беспорядок. Зато на своей территории сельский совет все вопросы будет решать сам, – опять поднажал на последние слова Киприан Коконов.

Но это заявление показалось людям очень странным: разных вопросов в селе возникает очень много: в основном они связаны с землёй, но есть и другие споры. И тут из толпы раздалось:
- И кто же в этом совете будет сидеть? Люди из Лозовой?
- Да нет, в сельском совете будут только свои выборные сельчане – те, которым люди больше всех доверяют и которых выберут в этот совет.

От этой новости Гавуня так и скривился: в сельский совет попасть ему ни при каком раскладе не получится, ведь до сих пор в Михайловке он чужаком считается. А вот разные Петренки да Байбаковы, Быковские, да и хоть бы те же Булатовы – эти в новый совет набьются, как огурцы в бочку.

Далее ещё о чём-то громко распинался Коконов со своей лошади, но слушали его уже совсем плохо, отчего Дрюня начал злиться и даже раскраснелся в своём старании удержать внимание толпы. Ему было поручено провести разъяснительную работу, а она очень плохо получается, потому что михайловские тугодумы вообще ничего не соображают. А люди между тем продолжали волноваться, и попарно или небольшими группами начали обсуждать своё – свежее личное или давно наболевшее.

Так что новому блюстителю нового государственного порядка в интересах сохранения собственного авторитета в глазах людей не оставалось ничего иного, как махнуть на дальнейшие разъяснения рукой и распустить народ по домам до следующего схода, когда приедут начальники из Лозовой.

Продолжение следует.